любовных страданиях… Ты права. А все-таки я была другом Армстронга и я не могу 
забыть, что однажды он дал мне… и это единственная вещь, которую я получила от 
него…
Нетти произнесла последние слова вполголоса, как бы разговаривая сама с собой. 
Затем она смолкла и погрузилась в грустные раздумья…
Кузина ее молча плакала, раскачиваясь в кресле.
– Меня всего более возмущает, что ты готова так скоро отречься от всякого 
воспоминания о доблестном льве и привязаться к трусливому оленю. Послушай, 
Жюльета, обещай мне не выходить замуж за Корнелиуса по крайней мере до тех пор, 
пока смерть Армстронга не будет удостоверена. Подожди хоть один год, – ну, хотя 
бы полгода в память о нем.
– Как бы не так! Это чтобы сказали, что я ношу по нему траур, – сказала Жюльета,
 уже забыв и о платке и о слезах. – Милая Нетти, это невозможно, и если отец 
потребует, я должна буду послушаться, несмотря на всю мою печаль…
Милое личико Нетти при этих словах еще более побледнело.
– Ну, в таком случае я тебе должна открыть секрет… Когда господин Армстронг 
уезжал в поход, он оставил мне письмо. Хочешь узнать, что он говорит в этом 
письме?..
– Письмо!.. От Франка! К тебе? Как он смел!..
– О, не будь, пожалуйста, ревнива, – возразила со слабой улыбкой Нетти. – Бог 
свидетель, что Франк был более привязан к тебе, чем ты к его памяти. Письмо 
адресовано мне, но оно, без сомнения, обращено к тебе. Хочешь, я тебе его 
прочту? Распечатывать?
– Увы, делать нечего! – отвечала Жюльета, снова закрывая платком глаза. – Это 
новый удар моему сердцу… Но я должна принести себя в жертву. Нетти, не обращай 
внимания на меня и на мое горе.
Нетти взглянула на нее с полным участием; ей стало совестно за сделанные кузине 
упреки, и она сказала:
– Полно, Жюльета, не плачь, быть может, лучше не читать письма? Я сберегу его у 
себя, если ты позволишь… Однако должна же я узнать его последнюю волю, чтобы 
исполнить ее. Как бы он огорчился, если бы узнал, что я хочу уклониться от 
этого тяжелого долга. Как подумаю, что теперь труп его, может быть, валяется 
где-нибудь в степи… он, может быть, оттуда смотрит на нас и в эту самую минуту…
Жюльета вздрогнула и оглянулась кругом.
– Ты меня приводишь в ужас, – сказала она. – Распечатывай же письмо, читай, 
наконец! Ты ведь видишь, я страдаю. Зачем же ты томишь и мучишь меня…
Нетти более не колебалась. Вынув из-за корсета сложенный конверт, она прочитала 
две строки, написанные на конверте: «Открыть только в том случае, если я буду 
убит или взят в плен индейцами. Нетти Дашвуд, самому лучшему и вернейшему другу 
моему».
– Вы слышите, он называет меня лучшим и вернейшим другом. Да благословит его 
Бог! Бедный юноша!
И Нетти, устремив взор к небу, осталась на минуту безмолвною.
– Прошу тебя, не заставляй меня ждать! – вскричала нетерпеливо Жюльета. – Ты, 
право, не ставишь ни во что мое горе.
Нетти поспешно распечатала конверт и вынула письмо; оттуда выпал локон волос…
– О, это мне, Жюльета! Ты ведь не станешь оспаривать этого, не так ли? Это он 
посылает, чтобы показать, что не забывал и меня в то время, как писал…
Тут Жюльета перестала плакать.
– На твоем месте я прежде всего прочитала бы письмо, – заметила она сухо. – 
Иначе как узнать, кому предназначается этот локон?
– Как бы то ни было… ты мне их оставишь?.. Ведь у меня от него ничего нет…
– Да читай же, наконец, письмо или давай мне, я прочитаю!

Тут уж Нетти не заставила себя более просить.


«Форт Лукут, 13 сентября.


Я отправляюсь в опасную экспедицию, откуда поклялся вернуться не иначе как с 
тем, чтобы о моих похождениях было сказано в приказе по армии. Если бы я мог 
предположить, что кто-нибудь прочтет это при моей жизни, я бы не стал этого 
писать. Вы знаете, как я чужд всякого хвастовства. Но вы также знаете, зачем я 
так стремлюсь отличиться: излишне вам и говорить, добрая и дорогая Нетти, что 
это в надежде, быть может безумной, приблизиться, благодаря славе, к вашей 
кузине Жюльете, светозарной звезде моей жизни…


(Улыбка тщеславия заиграла тут на розовых губках Жюльеты).


Я решился пробраться в лагерь индейцев. И если я оттуда вырвусь, то, конечно, 
со славой. Если же в течение месяца я не вернусь, это будет значить, что мы уже 
более не увидимся. Ван Дик – добрый малый, но я не думаю, чтобы он рискнул идти 
со мной; да я и не позволю себе осуждать его за это. Если бы я был богат, как 
он, и был бы кузеном Жюльеты Брэнтон, – не знаю, дорогая Нетти, долго ли бы 
армия имела удовольствие считать меня в своих списках. Но я должен составить 
себе имя, а дорога, ведущая к этому, полна опасностей. Никакой риск мне не 
страшен, когда впереди такая награда! Я верю в свою судьбу, и я достигну своего