до другого раза… Я получил давно ожидаемые известия… и надо ехать в форт… 
Трубач, играй сигнал: седлать лошадей!
Полковник отдал приказ громким голосом, чтобы все могли его слышать, и прежде 
чем трубач успел проиграть сигнал, лошади были приведены, все бросились их 
седлать и усаживаться; только солдаты, более привычные и ловкие, делали свое 
дело не спеша и не волнуясь.
– Надеюсь, дорогой комендант, – сказал, подбегая, раскрасневшийся и 
запыхавшийся судья Брэнтон, – ничего серьезного нет?
– Решительно ничего. Разведчики, отправленные мною в земли индейцев, принесли 
мне ожидаемые известия, и эти известия предвещают войну. Нам предстоит поход, и 
вот почему я вынужден отложить охоту и вернуться в форт. Мне очень жаль, 
дорогой мой, что вы и все наши гости лишаетесь удовольствия, которого ожидали. 
Но тут уж виновата стихийная сила. Война – это одно из таких дел, которые 
нельзя откладывать.
– Еще бы, без сомнения, – сказал значительно успокоенный судья. – Мы, полковник,
 ни в коем случае не хотим стеснять вас и завтра же утром покинем форт и уедем 
на запад.
– Зачем так торопиться, дорогой судья, – у нас вам решительно нечего бояться, 
поверьте мне. Вот только дамам будет немного скучно оставаться в крепости, 
когда все офицеры отправятся в поход…
Судья догадался, куда метит комендант, и поспешил прекратить разговор. 
Перспектива быть утешителем скучающих в опустевшей крепости дам ему вовсе не 
улыбалась.
– Да, конечно, я был бы очень рад быть вам и им полезным… но не вижу, как это 
устроить… Извините, я пойду посмотрю, где лошадь моей дочери… Надеюсь, ваша 
экспедиция увенчается полным успехом, – и он скрылся в палатке.
– Где же моя дочь? – спросил он у слуги, собиравшего чемоданы.
– Барышня с мисс Дашвуд, кажется, находятся у госпожи Сент-Ор.
Судья повернулся и собирался уже войти в указанную ему палатку, как позади него 
раздался голос:
– Здравствуйте, дядя! Как поживаете? Слава Богу, я вернулся здрав и невредим!
– Это ты, Корнелиус? – сказал судья, увидев племянника, слезавшего с лошади. – 
Но как ты сюда попал?
– А я сделал маленький крюк, чтобы пожелать вам доброго утра. Я еще успею 
нагнать моих людей, прежде чем они войдут в крепость. Кузины здоровы?
– Они у миссис Сент-Ор… Но верно ли то, что говорят о бедном Армстронге?
– Слишком верно, дядя. Вы уже больше никогда не увидите этого молодчика, – 
ответил поручик звонким, почти веселым голосом… – Он попал в плен к индейцам и 
в настоящую минуту уж, наверно, изжарен живьем…
В этот момент в дверях палатки показалась легкая тень и, чистым, звонким 
голосом послав поручику односложное приветствие: «Подлец!», исчезла. Все это 
совершилось скорее, чем можно рассказать.
Корнелиус слегка побледнел, но затем с обычной самоуверенностью спросил:
– Где же Жюльета?
– Она у миссис Сент-Ор, – повторил судья. – Бедняжка так испугалась близости 
индейцев… И, конечно, было чего испугаться!.. Пойдем к ней, посмотрим, как она 
себя чувствует.
Но Корнелиус, выражавший только что страстное желание видеть кузину, казалось, 
переменил свое намерение, и когда судья, приподняв полотно у входа в палатку, 
жестом пригласил его войти, он заговорил:
– Нет, дядя… я боюсь опоздать… бегу к отряду. Прощайте, дядя; скажите Жюльете, 
чтобы она не беспокоилась обо мне!
И, сев на коня, он пустился во всю прыть, как будто шайка сиуксов гналась за 
ним по пятам.



Глава 11. ПИСЬМО

Жюльета и Нетти, по возвращении в крепость, расположились в отведенной им 
комнате второго этажа комендантского дома. Жюльета обливалась слезами; Нетти, 
напротив, с сухими глазами была спокойна и смертельно бледна.
– Ах, милая Нетти, – всхлипывала Жюльета, – не могу поверить, чтобы это была 
правда. Нет, это невозможно!.. Бедный Франк Армстронг! Такой веселый, такой 
добрый и потом он так любил меня! Как подумаю, что уже больше его не увижу!.. 
Бедного Корнелиуса мне тоже очень жалко. Они были друзьями, и он ни за что на 
свете не выдал бы его.
– Это, однако же, не помешало Корнелиусу бросить его на верную смерть, а самому 
вернуться целым и невредимым, чтобы ухаживать за тобой!..
– Что же ему было делать? – возразила Жюльета, принимаясь плакать навзрыд. – Я 
знаю, что Армстронг питал ко мне нежное чувство. Но Корнелиус тоже влюблен в 
меня… и я не знаю, почему ты так резко о нем отзываешься. Да, наконец, чем он 
виноват, что остался в живых?
И мисс Брэнтон продолжала плакать, качаясь в своем кресле.
Нетти встала. Молния сверкнула в ее глазах.
– Короче говоря, Армстронга нет, и вы не прочь выйти теперь замуж за Ван Дика.
– Как можешь ты, Нетти, так говорить! Ведь бедный Франк еще даже не похоронен! 
Ты – дитя и ничего в этом не понимаешь… видно, что ты не любила… иначе твое 
сердце тебе многое бы разъяснило…
– Что ж, это правда… Я не более как дитя… и, по-твоему, ничего не понимаю в