или сложу голову.


Я вам пишу это, Нетти Дашвуд, полагаясь на вашу честность и верность вашей 
дружбы. Когда меня уже не будет, скажите Жюльете, как сильно я ее любил. Она 
так прекрасна и блестяща, что в окружавшей ее толпе поклонников, может быть, и 
не заметила меня, самого робкого. Но вы, маленький друг мой, вы знаете все; вы 
знаете, что я стал сам не свой с того знаменитого бала, вы помните – того бала, 
когда вы, подражая большим, просили у меня, и я дал вам пуговицу с мундира. 
Милая Нетти, тогда вы были еще ребенком, но я и теперь с удовольствием 
вспоминаю ваше обращение со мной. Отчего вы не мальчик! Как жаль: мы были бы с 
вами неразлучны.


(Эта часть письма, надо сознаться, очень мало понравилась Жюльете. Она даже 
бросала какие-то особенно недружелюбные взгляды на кузину во время этого 
чтения).


Но к чему я заговорил о прошлом, когда должен думать теперь только о приведении 
своих дел в порядок перед смертью! Я оставил свое завещание капитану Сент-Ору, 
который взялся исполнить мою последнюю волю. Мою шпагу я прошу отослать моей 
матери, некоторые мелочи – моим родным. Вам, дорогая Нетти, я доверяю исполнить 
самое дорогое и священное для меня поручение… В письме вы найдете локон волос… 
Возьмите на себя труд передать его Жюльете. Скажите ей, что моя последняя мысль 
принадлежала ей, и последнее мое слово – было ее имя. Еще скажите ей, прочитав 
это письмо, что более никогда… никогда она не услышит имени —



Франка Армстронга».


Упавшим голосом окончила Нетти чтение письма, замолкла и неподвижно уставилась 
на клочок голубого неба, видневшегося в окно, а слезы невольно струились по 
бледному лицу; но видно было, что к ее горю примешивалась какая-то отрадная 
мысль, так как что-то похожее на улыбку виднелось на ее губах.
Вдруг раздраженный голос кузины привел ее в сознание.
– Что же ты не отдаешь мне его локона? Ведь тебя поручили передать локон мне, а 
ты, кажется, не прочь его присвоить?
Нетти встала вся бледная и выпрямилась.
Жюльета сделала то же, и обе девушки очутились одна против другой, как бы меряя 
друг друга взглядом.
– Ну что же, отдашь ты мне локон? Ты ведь знаешь, что это подарено мне, а не 
тебе, потому что ты для него была ничто?
– Ничто! И ты решаешься говорить, что я была для него ничто? Разве не на меня 
он возложил самое важное поручение? Он хотел именно меня и никого другого иметь 
посредником между ним и тобой. А такое доверие не безделица, Жюльета, и ты это 
понимаешь и сознаешь, иначе ты не была бы так раздражена. Франк, когда писал 
эти строки, мне верил более, чем тебе.
Вместо ответа Жюльета, взбешенная, протянула было уже руку, схватила 
драгоценный сувенир, и вдруг, к ее удивлению и ужасу, Нетти как подкошенная 
упала без чувств к ее ногам.
Мисс Брэнтон бросилась к двери и стала звать на помощь.
Комендант, его жена, весь дом – поспешили на эти крики. Послали тотчас за 
доктором Слокумом.
Когда он, после долгого осмотра больной, поднял голову, лицо его было крайне 
озабочено.
– Тут нужен отдых, тишина, полное спокойствие, темнота… – сказал он вполголоса. 
– Напряжение нервов в высшей степени… Я сильно опасаюсь воспаления мозга, – 
добавил он, наклоняясь к уху коменданта.
– Вот беда! – невольно воскликнул тот. – Завтра чуть свет мы выступаем в поход, 
а судью Брэнтона вызывают на запад…
– Скажите, что же, бедное дитя серьезно и опасно больна? – спросила госпожа 
Сент-Ор.
– Боюсь, что да, – ответил доктор. – А между тем ей необходимы абсолютный отдых 
и покой. Отпустить в дорогу в подобном состоянии – значит убить ее.
– В таком случае, она останется здесь, вот и все, – сказала миссис Сент-Ор 
решительным тоном. – Я буду ходить за ней как за своей дочерью.
Комендант бросил на жену беспокойный взгляд.
– Друг мой, – сказала она, – не беспокойся обо мне. Ты знаешь, как я бываю 
одинока, когда вы все уходите в экспедицию. Дитя это послано небом, чтобы меня 
развлечь, быть моей подругой в одиночестве; надеюсь, что ее болезнь, как она ни 
серьезна, не так опасна, и что мои попечения помогут ей. Решено, иди-ка лучше к 
господину Брэнтону и убеди его ехать по своим делам, а больную оставить на моем 
попечении.
– Если так, – сказал доктор, заметно ободренный, – я за нее отвечаю. С такой 
сиделкой, как миссис Сент-Ор, мы отлично обойдемся и без господина судьи и без 
ее королевского высочества девицы, его дочери…
На следующее утро, когда трубачи играли зорю, судья, немного озабоченный, и