только нам они 
обязаны жизнью. Затем они спрашивали, держит ли свое слово полководец и 
правильно ли будет с их стороны довериться ему, жалели, что не сделали этого с 
самого начала, но подняли оружие против людей родных и единокровных. Увлеченные 
этой беседой, они теперь уже выражали желание получить от полководца 
определенную гарантию, что он сохранит жизнь Афранию и Петрею: иначе их будут 
считать преступниками и предателями своих. В случае утвердительного ответа они 
готовы были сейчас же перейти к Цезарю со своими знаменами и отправили к нему 
послами для переговоров о мире центурионов первых рангов. Тем временем 
некоторые из афранианцев привели к себе в лагерь своих друзей для угощения, а 
другие были уведены к нам, так что теперь два лагеря казались соединенными в 
один. Даже многие из военных трибунов и центурионов явились к Цезарю 
засвидетельствовать свое почтение. Их примеру последовали испанские князья, 
которых Афраний вызвал к себе и держал в качестве заложников. Они стали 
разыскивать своих знакомых и гостеприимцев, чтобы, по их рекомендации, получить 
доступ к Цезарю. Даже молодой сын Афрания просил Цезаря при посредстве его 
легата Сульпиция помиловать его и его родителя. Все были радостно настроены и 
поздравляли друг друга — одни с избавлением от великой опасности, другие — с 
крупным и бескровным успехом. Цезарь, по общему признанию, пожинал теперь 
великие плоды своей вчерашней мягкости, и его образ действий встречал со всех 
сторон полное одобрение.
75. При известии об этом Афраний немедленно оставил начатые работы и 
возвратился в лагерь с видимой решимостью отнестись спокойно и хладнокровно ко 
всему, что пошлет судьба. Но Петрей не изменил себе: (66) он вооружил всех 
своих слуг, взял с собой, кроме них, преторскую когорту (67) из вооруженных 
легкими щитами, а также несколько варварских всадников, которых он обыкновенно 
держал при себе в качестве привилегированной личной охраны (68), и неожиданно 
для всех прискакал к валу. Тут он прекратил солдатские разговоры, отогнал наших 
от своего лагеря, а кого захватил, тех приказал убить. Остальные в страхе перед 
внезапной опасностью сплотились, обернули левую руку плащом, обнажили мечи, 
отбивались таким образом от легковооруженных и всадников в надежде на близость 
лагеря и, наконец, отступили к нему. Здесь их приняли под свою защиту те 
когорты, которые стояли на карауле у ворот.
76. После этого Петрей со слезами обходит манипулы, лично обращается к солдатам 
и заклинает их не предавать неприятелям на гибель ни его, ни своего 
отсутствующего полководца Помпея. Войско быстро собралось к преторской ставке. 
Петрей требует от всех присяги, что они не покинут и не предадут армии и вождей 
и не будут принимать сепаратных решений. Первым присягает он сам, затем 
приводит к присяге Афрания, за ним следуют военные трибуны и центурионы; 
наконец, тут же приносят присягу солдаты, выстроенные по центуриям. 
Предводители издают приказ, в силу которого приютившие Цезаревых солдат должны 
были привести их к ставке; приведенные были публично казнены. Но большую часть 
своих гостей солдаты спрятали и ночью выпустили через вал. Таким образом, 
устрашающие меры вождей, жестокая казнь и новая торжественная присяга 
уничтожили надежду на немедленную сдачу, произвели поворот в умах солдат и 
восстановили прежнее военное положение.
77. Цезарь приказал тщательно разыскать и отпустить тех неприятельских солдат, 
которые во время переговоров пришли в его лагерь. Но из военных трибунов и 
центурионов некоторые добровольно остались у него. Впоследствии он держал их в 
большом почете, центурионы были восстановлены в своих прежних рангах, а римские 
всадники — в должности военных трибунов (69).
78. Неприятелям была затруднена фуражировка, с трудом доставали они и воду. 
Легионеры их имели некоторый запас хлеба, так как им было приказано захватить с 
собой из Илерды провианта на семь дней, но у легковооруженных и у 
вспомогательных войск его совсем не было: у них не хватало денег на его покупку,
 да и сами они были физически непривычны носить поклажу. Поэтому они ежедневно 
в большом количестве перебегали к Цезарю. Столь бедственно было положение 
неприятелей. Из двух планов, между которыми у них был выбор (70), более простым 
представлялось возвращение в Илерду, так как там они оставили немного 
провианта; вместе с тем они были уверены, что там они сообразят, что делать 
дальше. Но Тарракон был слишком далеко: на этом длинном пути, естественно, 
могло бы случиться немало разных неожиданностей. Они приняли первый план и 
выступили из лагеря. Цезарь послал вперед конницу — беспокоить и задерживать их 
арьергард и сам пошел следом за ней с легионами. Тут же начались не 
прекращавшиеся ни на один момент стычки задних рядов арьергарда с нашей 
конницей.
79. Эти сражения были такого рода. Неприятельский арьергард замыкало несколько 
когорт в полной боевой готовности; на ровных местах они останавливались в 
большом количестве для отпора коннице. При подъеме на гору наилучшей защитой 
была сама местность, так как те, которые заходили вперед, защищали сверху 
поднимающихся вслед за ними; но на равнине или при спуске передние части 
колонны не могли подавать помощь отстававшим задним, так как наша конница 
стреляла сверху прямо им в тыл, и тогда положение становилось весьма опасным. 
При приближении к таким местам не оставалось ничего другого, как отдавать 
приказ легионам остановиться и сильной контратакой отбрасывать конницу, а затем 
всем до одного бегом спускаться в долину и, пройдя ее таким способом, снова 
останавливаться на ближайших возвышениях. Их собственная, хотя и очень 
многочисленная, конница не оказывала им ровно никакой поддержки; наоборот, она 
была так напугана предыдущими сражениями, что легионам пришлось дать ей место в 
середине и самим же ее защищать. И никто на походе не мог выходить из рядов, не 
попадая в руки нашей коннице.
80. При таких сражениях им удавалось подвигаться вперед лишь медленно и 
понемногу и ч