Гай Юлий Цезарь

Записки Юлия Цезаря и его продолжателей

Гражданская война. Гай Юлий Цезарь
CAIUS IULIUS CAESAR COMMENTARIORUM DE BELLO CIVILI
Александрийская война (неизвестного автора)
INCERTORUM AUCTORUM DE BELLO ALEXANDRINO
Африканская война (неизвестного автора)
INCERTORUM AUCTORUM DE BELLO AFRICANO
Записки о войне в Испании (неизвестного автора)
INCERTORUM AUCTORUM DE BELLO HISPANIENSI



Книга первая

1. Когда письмо Цезаря (1) было вручено (2) консулам (3), то лишь с трудом и 
благодаря величайшей настойчивости народных трибунов (4) удалось добиться от 
них прочтения его в сенате; однако добиться, чтобы на основании этого письма 
был сделан доклад сенату, они не могли. Консулы делают общий доклад о положении 
государства (5). Консул Л. Лентул обещает деятельную помощь сенату и 
государству, если сенаторы пожелают высказывать свои мнения смело и 
мужественно; если же они будут считаться с Цезарем и искать его расположения, 
как они это делали в прежние времена, то он будет заботиться только о своих 
интересах и не станет сообразоваться с волей сената; он также сумеет найти путь 
к расположению и дружбе Цезаря (6). В том же смысле высказывается и Сципион: 
(7) Помпей готов помочь государству, если сенат пойдет за ним; но если сенат 
будет медлить и действовать слишком мягко, то, хотя бы впоследствии сенат и 
пожелал обратиться к нему с просьбой о помощи, все мольбы будут напрасными.
2. Эта речь Сципиона — ввиду того, что сенат заседал в городе и Помпея там не 
было (8), — казалась исходившей из уст самого Помпея. Кое-кто попробовал было 
сделать более умеренные предложения. Так поступил прежде всего М. Марцелл (9), 
высказывавшийся сначала в том смысле, что об этом деле уместно докладывать 
сенату только тогда, когда будет произведен по всей Италии набор и будут 
сформированы армии, чтобы таким образом сенат, обеспеченный этой охраной, имел 
смелость принимать самостоятельные решения сообразно со своими убеждениями; 
далее М. Калидий (10), предлагавший, чтобы Помпей отправился в свои провинции 
для устранения всякого повода к войне, и утверждавший, что Цезарь, у которого 
отняли два легиона (11), боится того, что Помпей, по всей видимости, желает 
употребить их против него и потому держит их в окрестностях Рима; к предложению 
Калидия присоединился с кое-какими оговорками М. Руф (12). На всех на них напал 
с резкими порицаниями консул Л. Лентул. Лентул заявил, что предложения Калидия 
он вообще не поставит на голосование. Марцелл, устрашенный этой бранью, 
отказался от своего предложения. И таким образом, под влиянием окриков консула, 
страха перед стоявшим вблизи войском и угроз друзей Помпея, большинство против 
воли и по принуждению присоединяется к предложению Сципиона, которое гласило: 
Цезарь должен к известному сроку распустить свою армию; в противном случае 
придется признать, что он замышляет государственный переворот. Народные трибуны 
М. Антоний и Кв. Кассий заявляют протест (13). О протесте трибунов делается 
спешный доклад. Выступают с суровыми предложениями против них; и чем более 
оскорбительными и жестокими были эти речи, тем более находили они одобрения со 
стороны врагов Цезаря.
3. После заседания сената, окончившегося к вечеру, Помпей вызывает к себе всех 
его членов. Он хвалит людей решительных и предлагает им сохранить свое мужество 
и на будущее время, а малодушных порицает и подбадривает. Вызывают отовсюду 
много ветеранов из прежних Помпеевых армий, обещая им награды и повышения в 
ранге, приглашают также многих из тех двух легионов, которые были переданы 
Помпею Цезарем. Город наполняется солдатами, комиции — военными трибунами, 
центурионами, добровольцами-ветеранами. Все друзья консулов, сторонники Помпея 
и старых врагов Цезаря созываются в сенат; крики и многолюдство устрашают 
слабых, укрепляют колеблющихся, а большинство лишают возможности высказаться 
независимо. Цензор Л. Писон (14), а также претор Л. Росций (15) обещают 
отправиться к Цезарю и известить его об этом; на исполнение этого дела они 
просят шесть дней сроку. Некоторые предлагают даже отправить к Цезарю послов 
для объявления ему воли сената.
4. Все эти предложения встречают отпор: одерживают верх направленные против них 
речи консула, Сципиона и Катона. Катону не дает покоя его старая вражда к 
Цезарю и обида за провал на консульских выборах (16). Лентула волнуют его 
громадные долги, надежды на получение войска и провинций и на щедрые подарки за 
исходатайствование царских титулов; он хвастается в кругу своих друзей, что 
будет вторым Суллой и к нему перейдет верховная власть (17). Сципион также 
питает надежды на провинции и войска, которые он рассчитывал поделить с Помпеем 
в качестве родственника; к этому присоединяется страх перед судебными 
процессами, тщеславное самохвальство и основанные на взаимной лести связи с 
могущественными людьми, которые тогда имели очень большое влияние на дела 
государственные и судебные. Сам Помпей, подстрекаемый врагами Цезаря и не 
желавший терпеть наряду с собою какого-либо равносильного соперника (18), 
совершенно порвал дружественные отношения с Цезарем и снова сблизился с теми, 
кто раньше были их общими врагами и большую часть которых он сам навязал Цезарю,
 пока был с ним в родстве (19). Кроме того, он тяготился злословием по поводу 
упомянутых двух легионов, удержанных им вместо посылки в Азию и Сирию для 
усиления своего собственного могущества и единовластия, и потому очень желал, 
чтобы дело дошло до войны.
5. По указанным причинам все решения принимаются спешно и беспорядочно. При 
этом ни близким к Цезарю людям не дают времени известить его, ни народным 
трибунам — возможности выхлопотать себе личную безопасность и удержать за собой 
то последнее право протеста, которое оставил за ними даже Л. Сулла; (20) но уже 
на седьмой день они вынуждены помышлять о своем спасении, между тем как самые 
мятежные народные трибуны прежних времен могли со страхом думать об этом только 
на восьмой месяц своей деятельности (21). Прибегают к тому крайнему и 
чрезвычайному постановлению сената (22), к которому до сих пор дерзость 
сенаторов обращалась раньше только тогда, когда Рим, можно сказать, был объят 
пламенем и все представлялось безнадежно погибшим, а именно: консулы, преторы, 
народные трибуны и стоящие с проконсульской властью под городом должны 
заботиться о том, чтобы государство не понесло какого-либо ущерба. Эти 
постановления сената записываются в седьмой день до январских Ид. Таким образом,
 в первые пять дней, в которые мог заседать сенат (23), со времени вступления в 
консульство Лентула, за исключением двух комициальных дней, принимаются очень 
важные и очень суровые решения о власти Цезаря и о таких высоких сановниках, 
как народные трибуны. Народные трибуны тотчас же спасаются бегством из города и 
направляются к Цезарю. Последний в это время находился в Равенне и ожидал 
ответа на свои весьма умеренные требования в надежде на то, что люди 
каким-нибудь образом станут справедливыми и покончат дело миром.
6. В ближайшие дни сенат заседает вне города (24). Помпей повторяет заявления, 
уже сделанные через Сципиона, хвалит доблесть и твердость сената, сообщает о 
своих силах: у него наготове девять легионов, кроме того, ему доподлинно 
известно, что Цезаревы солдаты не сочувствуют своему полководцу Цезарю и их 
нельзя убедить защищать его или хотя бы даже идти за ним. Об остальных делах 
делается доклад сенату: по всей Италии должен быть произведен набор; Фауста 
Суллу надо послать с властью претора в Мавретанию; (25) Помпею дать денег из 
государственного казначейства. Предложено было также даровать царю Юбе титул 
союзника и друга римского народа. Марцелл заявляет, что он в настоящий момент 
этого предложения не допустит. Против посылки Фауста протестует народный трибун 
Филипп. По остальным делам постановления сената записываются. Провинции 
определяются частным людям (26), две консульских, остальные преторские. 
Сципиону досталась Сирия, Л. Домицию — Галлия. По частному соглашению 
помпеянской партии, Филиппа и Котту обходят и не допускают до жеребьевки (27). 
В остальные провинции посылают бывших преторов, не дожидаясь, чтобы, по примеру 
прежних лет, было внесено предложение об утверждении их власти в народное 
собрание; (28) назначенные надевают одежду полководца (29), приносят обеты и 
немедленно выступают из города. Консулы отправляются из Рима, чего до сих пор 
никогда не бывало (30), частные лица появляются с ликторами в городе и на 
Капитолии (31), вопреки всем историческим прецедентам. По всей Италии 
производят набор, требуют оружие, взыскивают с муниципиев деньги, берут их из 
храмов, одним словом, попирается всякое право: божеское и человеческое.
7. Узнав об этом, Цезарь произносит речь перед военной сходкой. В ней он 
упоминает о преследованиях, которым он всегда подвергался со стороны врагов; 
жалуется на то, что они соблазнили и сбили Помпея, внушив ему 
недоброжелательство и зависть к его славе, тогда как сам он всегда сочувствовал 
Помпею и помогал ему в достижении почестей и высокого положения>(32). Он 
огорчен также небывалым нововведением в государственном строе — применением 
вооруженной силы для опорочения и даже совершенного устранения права трибунской 
интерцессии. Сулла, всячески ограничивший трибунскую власть, оставил, однако, 
право протеста неприкосновенным; Помпей, который с виду восстановил утраченные 
полномочия (33), отнял у трибунов даже то, что они имели раньше. Каждый раз, 
как сенат особым постановлением возлагал на магистратов заботу о том, чтобы 
государство не понесло какого-либо ущерба (а этой формулой и этим 
постановлением римский народ призывался к оружию), это делалось в случае 
внесения пагубных законопроектов, революционных попыток трибунов, восстания 
народа и захвата храмов и возвышенных мест; подобные деяния в прежние времена 
искуплены, например, гибелью Сатурнина>(34) и Гракхов>(35). Но теперь ничего 
подобного не происходило, не было даже и в помышлении. В конце речи он убеждал, 
просил солдат защитить от врагов доброе имя и честь полководца, под 
предводительством которого они в течение девяти лет с величайшим успехом 
боролись за родину, выиграли очень много сражений и покорили всю Галлию и 
Германию (36). Солдаты бывшего при нем 13-го легиона (он успел его вызвать в 
самом начале смуты, а остальные еще не подошли) единодушным криком заявили, что 
они готовы защищать своего полководца и народных трибунов от обид.
8. Познакомившись с настроением солдат, он двинулся с этим легионом в Аримин и 
там встретился с бежавшими к нему народными трибунами; (37) остальные легионы 
он вызвал с зимних квартир и приказал следовать за собой. Сюда прибыл молодой Л.
 Цезарь, отец которого был легатом Цезаря. По окончании беседы о деле, которое 
было непосредственной целью его поездки, он сообщил, что имеет, кроме того, 
частное поручение от Помпея: Помпей желает оправдаться перед Цезарем, чтобы 
меры, принятые им в интересах государства, Цезарь не рассматривал как свое 
личное оскорбление. Благо государства он всегда ставил выше личных отношений. 
Цезарь также по своему высокому положению должен в государственных интересах 
отказаться от своих партийных симпатий и не слишком далеко заходить в гневе на 
своих противников: иначе, надеясь вредить им, он будет вредить государству. Он 
прибавил и кое-что еще в этом роде в извинение Помпея. В общем то же самое и 
почти в тех же выражениях сообщил и претор Росций, ссылаясь на то, что так 
перед ним высказывался Помпей.
9. Все это, по-видимому, нисколько не способствовало смягчению взаимных обид. 
Так как, однако, Цезарь нашел людей, подходящих для передачи его пожеланий 
Помпею, то он просил их обоих, раз они довели до его сведения поручение Помпея, 
потрудиться сообщить и Помпею его ответ: может быть, таким образом им удастся с 
малыми усилиями устранить серьезные недоразумения и избавить всю Италию от 
страха. Он всегда ставил на первом плане свою честь и ценил ее выше жизни; он 
был огорчен тем, что его враги оскорбительнейшим образом вырывают у него из рук 
милость римского народа и, насильственно сократив его проконсульскую власть на 
целых шесть месяцев, тащат его назад в Рим>(38), тогда как народ повелел на 
ближайших выборах считаться с его кандидатурой заочно. И все-таки, в интересах 
государства, он отнесся к этому умалению своей чести спокойно. Когда он послал 
сенату письмо с предложением, чтобы все распустили свои армии, то даже и этого 
он не добился. По всей Италии производится набор; Помпей удерживает два легиона,
 уведенные у него под предлогом войны с парфянами; все гражданство находится 
под оружием. К чему же все это клонится, как не к тому, чтобы погубить его? Тем 
не менее он готов пойти на все уступки и все претерпеть ради государства. Пусть 
Помпей отправляется в свои провинции, пусть они оба распустят свои войска, 
пусть вся Италия положит оружие, пусть гражданство будет избавлено от страха, а 
сенату и римскому народу пусть будет предоставлена независимость выборов и все 
управление государством. Но для того, чтобы облегчить возможность этого 
соглашения, обставить его определенными условиями и скрепить клятвой, Помпей 
или должен приехать к нему сам, или согласиться на его приезд; путем личных 
переговоров все недоразумения будут улажены.
10. С этим поручением Росций и Л. Цезарь прибыли в Капую и там застали консулов 
и Помпея; Росций сообщил требования Цезаря. Те обсудили их и через них же 
послали Цезарю письменный ответ. Существенное содержание его было таково: 
Цезарь должен вернуться в Галлию, оставить Аримнн и распустить свое войско, 
если он это сделает, то и Помпей отправится в Испанию. А тем временем, пока не 
будет дана гарантия, что Цезарь действительно исполнит свои обещания, Помпей и 
консулы не приостановят набора.
11. Было большой несправедливостью со стороны Помпея требовать, чтобы Цезарь 
оставил Аримин и вернулся в свою провинцию, а самому удерживать и провинции, и 
чужие легионы; желать роспуска армии Цезаря, а самому производить набор; 
обещать отправиться в провинцию и при этом не определять срока отъезда. Конечно,
 этим Помпей желал производить впечатление человека, совсем не имеющего на 
своей совести лжи, хотя бы он не уехал даже по окончании цезаревского 
консульства. Наконец, Помпей не указывал времени для переговоров и не обещал 
приехать, что уже сильно подрывало надежду на мирный исход дела. Поэтому Цезарь 
послал из Аримина М. Антония с пятью когортами в Арреций, а сам с двумя 
когортами остановился в Аримине и там организовал производство набора. Города 
Писавр, Фан и Анкона были заняты, по его приказу, каждый одной когортой.
12. Тем временем он получил известие, что претор Терм стоит с пятью когортами в 
Игувии и укрепляет город, но что все игувинцы безусловно на стороне Цезаря. 
Тогда он послал туда Куриона с тремя когортами, которые были у него в Писавре и 
Аримине. Не доверяя настроению муниципия, Терм, при известии о приближении 
Куриона, вывел когорты из города и бежал. Солдаты на пути оставили его и 
возвратились по домам. Курион, при полном сочувствии всего населения, занял 
Игувии. Узнав обо всем этом и вполне полагаясь на настроение муниципиев, Цезарь 
вывел когорты 13-го легиона из занятых городов и отправился в Ауксим. Этот 
город занимал тремя когортами Аттий Вар, который разослал оттуда сенаторов по 
всей Лицейской области для производства в ней набора.
13. Когда декурионы (39) Ауксима узнали о приходе Цезаря, то они собрались в 
большом количестве к Аттию Вару и указали ему, что дело это не подлежит их 
суждению; но ни сами они, ни остальные их сограждане помогут помириться с тем, 
чтобы перед таким заслуженным и покрытым воинской славой полководцем, как Г. 
Цезарь, были заперты ворота их города. Поэтому пусть Вар подумает о будущем и 
об опасности, которой он подвергается. Встревоженный их речью. Вар вывел из 
города поставленный им гарнизон и бежал. Несколько Цезаревых солдат из первой 
когорты догнали его и принудили остановиться. Когда завязалось сражение, Вар 
был покинут своими собственными солдатами; значительная часть из них разошлась 
по домам, остальные явились к Цезарю, и вместе с ними был приведен схваченный 
центурион первого ранга, Л. Пупий, который до этого занимал ту же самую 
должность в войске Гн. Помпея. Цезарь похвалил Аттиевых солдат, Пупия отпустил, 
а жителей Ауксима поблагодарил и обещал помнить об их заслуге.
14. В Риме при известии об этих происшествиях на всех вдруг напал такой ужас, 
что когда консул Лентул пошел открывать казначейство, чтобы на основании 
постановления сената достать для Помпея деньги, то он тут же, не успев открыть 
тайной казны, бежал из города; действительно, приходили ложные вести, что 
Цезарь каждую минуту может подойти и что его конные разъезды уже находятся под 
Римом. За Лентулом последовали другой консул Марцелл и большинство магистратов. 
Гн. Помпей, оставивший Рим накануне этого дня, был на пути к легионам, 
полученным от Цезаря, которые он разместил на зимние квартиры в Апулии. Набор в 
окрестностях Рима был приостановлен; ни одна местность по сю сторону Капуи не 
представлялась безопасной. Только уже в Капуе бежавшие ободрились и собрались с 
духом. Здесь они решили произвести набор колонистов, выведенных в Капую по 
Юлиеву закону; (40) Лентул приказал даже вывести на форум гладиаторов, которых 
Цезарь держал там в фехтовальной школе; обнадежив их обещанием свободы, он дал 
им лошадей и приказал следовать за собой; но так как эту меру все единодушно 
порицали, то он распределил их по домам римских граждан кампанского округа для 
надзора (41).
15. По выступлении из Ауксима Цезарь быстро прошел всю Пиценскую область. Все 
префектуры этого района приняли его с большой готовностью и снабдили его войско 
всем необходимым. Даже из Цингула, города, который основал и построил на 
собственные средства Лабиэн (42), пришли к нему послы и с великой радостью 
обещали исполнить все его требования. Он приказал дать солдат, которых они и 
послали. Тем временем Цезаря догнал 12-й легион. С этими двумя легионами он 
отправился в Аскул Пиценский (43). Этот город занимал десятью когортами Лентул 
Спинтер (44). При известии о прибытии Цезаря он бежал из города и пытался 
увести с собой когорты, но значительная часть солдат покинула его. На дороге, в 
сопровождении немногих оставшихся при нем людей, он встретил Вибуллия Руфа, 
которого Помпей послал в Пиценскую область, чтобы поддержать в населении 
верность долгу. Тот, узнав теперь о событиях в Пицене, принял от Спинтера 
солдат, а самого его отпустил. Также и из соседних местностей он стянул к себе 
по возможности все когорты, образовавшиеся от Помпеевых наборов; в том числе он 
принял бежавшего из Камерина Луцилия Гирра с шестью когортами, которым был 
занят Камерин; таким образом, он довел свой отряд до тринадцати когорт. С ними 
он прибыл ускоренным маршем в Корфиний к Домицию Агенобарбу и сообщил ему о 
приближении Цезаря с двумя легионами. Сам Домиций своими средствами успел 
собрать около двадцати когорт из Альбы, из области марсов, пелигнов и соседних 
местностей.
16. Заняв Фирм и выгнав оттуда Лентула, Цезарь приказал разыскать солдат, 
ушедших от Лентула, а также организовать набор. Сам он пробыл там только один 
день по продовольственным делам и затем поспешил в Корфиний. Когда он туда 
прибыл, пять когорт, высланных Домицием вперед из города, ломали на реке мост, 
находившийся от города приблизительно в трех милях. В сражении, завязавшемся с 
передовым отрядом Цезаря, Домициевы солдаты были быстро отброшены от моста и 
отступили в город. Цезарь переправил свои легионы, остановился у города и под 
стенами его разбил лагерь.
17. Тогда Домиций послал к Помпею в Апулию людей, знающих местность, которым 
обещал большую награду. Они должны были доставить его письмо и убедительно 
просить Помпея о помощи: две армии, и притом в ущелье, легко могут отрезать 
Цезаря и помешать ему запастись провиантом; иначе же Домиций с тридцатью с 
лишком когортами и с большим числом сенаторов и римских всадников подвергнется 
большой опасности. Тем временем Домиций ободрил своих солдат, расположил по 
стенам метательные орудия и назначил каждому свое место по обороне города; на 
военной сходке он обещал солдатам земельные участки из своих собственных 
владений по четыре югера на человека, а центурионам и добровольцам-ветеранам — 
пропорционально больше (45).
18. Между тем Цезарь получил известие, что жители города Сульмона, лежащего в 
семи милях от Корфиния, очень хотят исполнить его желания, но их удерживают от 
этого сенатор Кв. Лукреций и Аттий Пелигн, которые занимали этот город 
гарнизоном в семь когорт. Он послал туда М. Антония с пятью когортами 13-го 
легиона. Как только сульмонцы увидали наши знамена, они открыли ворота и все до 
одного — и горожане и солдаты — вышли с приветствиями навстречу Антонию. 
Лукреций и Аттий спустились со стены. Аттий был приведен к Антонию и просил 
отправить его к Цезарю. Антоний с когортами и Аттием в тот же день возвратился 
назад. Цезарь включил эти когорты в состав своего войска, а Аттия отпустил 
невредимым. Цезарь в первые же дни начал укреплять лагерь большими сооружениями,
 свозить из соседних муниципиев хлеб и поджидать остальные силы. Через три дня 
к нему пришел 8-й легион, двадцать две когорты нового набора в Галлии и около 
трехсот всадников от царя Норика. С их прибытием он разбил второй лагерь у 
другой стороны города и назначил его комендантом Куриона. В следующие затем дни 
он начал окружать город со всех сторон валом и редутами. Около времени 
окончания большей части этих сооружений посланные к Помпею возвратились от него.

19. Прочитав письмо от него, Домиций утаил его содержание и на военном совете 
заявил, что Помпей скоро придет на помощь; поэтому он советовал не падать духом 
и готовить все необходимое для обороны города. Но наедине он вел тайные беседы 
с немногими своими друзьями и сообща с ними вырабатывал план бегства. Однако 
выражение лица Домиция не согласовалось с его речью, и во всем поведении его 
было больше суетливости и робости, чем в предыдущие дни; далее, он, против 
обыкновения, слишком часто совещался тайком с своими приближенными и избегал 
всяких сходок и собраний. Таким образом, истину нельзя было дольше скрывать и 
утаивать. Дело в том, что Помпей прислал ему такой ответ: он не склонен к 
решительному и опасному шагу, а кроме того, Домиций не по его совету и не по 
его воле утвердился в Корфинии: поэтому, если представится какая-либо 
возможность, пусть Домиций сам идет к нему со всеми своими силами. Но этому 
мешала блокада и обложение города осадными верками.
20. Когда замысел Домиция стал всем известен, солдаты, находившиеся в Корфинии, 
устроили под вечер сходку и при посредстве военных трибунов, центурионов и 
заслуженных людей своего звания так определили свое положение: их осаждает 
Цезарь, окопные работы и укрепления им почти окончены; их же полководец, 
Домиций, полное доверие к которому заставило их остаться, намерен бросить всех 
на произвол судьбы и бежать; теперь они сами должны думать о своем спасении. 
Сперва им стали противиться марсы, занимавшие наиболее укрепленную часть города,
 и раздор так разгорелся, что уже собирались вступить в рукопашную и решить 
дело оружием; но немного спустя обе стороны обменялись посредниками, и марсы 
только теперь узнали то, чего не знали раньше, именно о намерении Домиция 
бежать. Тогда все они сообща вывели Домиция к себе на сходку, окружили его и 
заключили под стражу, а к Цезарю отправили послов из своей среды с заявлением, 
что они готовы открыть ворота, исполнить все его приказания и выдать ему 
Домиция живым.
21. Ввиду таких известий для Цезаря, конечно, было очень важно как можно скорее 
овладеть городом и перевести его гарнизон к себе в лагерь, чтобы его настроение 
не изменилось от подкупа, агитации или ложных вестей, ибо на войне часто 
незначительные обстоятельства приводят к большим переменам. С другой стороны, 
он опасался, как бы солдаты, вступив в город ночью, не вздумали его разграбить. 
Поэтому он похвалил посланных к нему из города и отпустил их назад, приказав 
наблюдать за воротами и стенами. Со своей стороны он поставил солдат на 
возводимых им укреплениях не на определенном расстоянии друг от друга, как это 
делалось в предыдущие дни, но в виде непрерывной цепи караулов и постов, так 
чтобы они имели связь друг с другом и заполняли все укрепления; военные же 
трибуны и начальники конницы должны были нести патрульную службу и не только 
остерегаться вылазок, но и следить за тайным выходом даже отдельных людей. Но и 
помимо его распоряжения никто решительно не проявил такой небрежности или 
вялости, чтобы заснуть в эту ночь: все напряженно выжидали, чем кончится все 
дело, и их мысли и чувства были направлены на самые разнообразные вопросы: что 
случится с корфинийцами, что с Домицием, что с Лентулом, что с остальными, 
какой кого ждет конец.
22. Около четвертой стражи Лентул Спинтер стал со стены переговариваться с 
нашими караулами и постами, говоря: он желал бы, если это возможно, повидаться 
с Цезарем. Ему это разрешили и выпустили его из города, но Домициевы солдаты 
все время не отходили от него, пока его не привели к самому Цезарю. Он стал 
ходатайствовать перед Цезарем о помиловании и усердно просил пощадить его. При 
этом он упомянул о своей прежней дружбе с Цезарем и перечислил все полученные 
им милости, а они были очень большими: при поддержке Цезаря он пришел в 
коллегию понтификов, получил немедленно после отправления должности претора 
провинцию Испанию, Цезарь же помог ему и в достижении консульства. Цезарь 
перебил его: не для злодейств он выступил из Провинции, но с тем, чтобы 
защититься от издевательств врагов, чтобы восстановить народных трибунов, 
безбожно изгнанных из среды гражданства, в их сане, чтобы освободить и себя, и 
народ римский от гнета шайки олигархов. Ободренный его речью, Лентул попросил 
позволения вернуться в город: милость, которую он получит для себя, несомненно, 
утешит и обнадежит всех остальных, из коих некоторые находятся в таком ужасе, 
что помышляют наложить на себя руки. Получив позволение, он удалился.
23. На рассвете Цезарь приказал привести к себе всех сенаторов, сенаторских 
детей, военных трибунов и римских всадников. Их было пятьдесят человек: из 
сенаторского сословия Л. Домиций, П. Лентул Спинтер, Л. Цецилий Руф, квестор 
Секст Квинтилий Вар, Л. Рубий, кроме того, сын Домиция с несколькими молодыми 
людьми и большое количество римских всадников и декурионов, которых Домиций 
вызвал из муниципиев. Всех их, когда они были приведены к нему, он постарался 
оградить от брани и оскорблений со стороны солдат и обратился к ним лишь с 
немногими словами. Он жаловался, что некоторые из них дурно отблагодарили его 
за великие благодеяния. Однако отпустил всех их невредимыми. Шесть миллионов 
сестерциев, которые Домиций привез и отдал на хранение в городское казначейство 
(46), Цезарь приказал корфинийским кваттуорвирам (47) принести к себе и 
возвратил назад, чтобы видели, что он столь же бережно обращается с деньгами, 
как с человеческой жизнью, хотя хорошо было известно, что это были деньги из 
государственного казначейства и даны они были Помпеем на жалованье солдатам. 
Солдаты Домиция должны были присягнуть Цезарю, и он в тот же день снялся с 
лагеря и совершил обычный дневной переход. В общем он пробыл под Корфинием 
всего семь дней. Через область марруцинов, френтанов и ларинатов он достиг 
Апулии.
24. Помпей, узнав о происшествиях под Корфинием, отправился из Луцерии в 
Канусий, а оттуда в Брундисий, где должны были собраться войска нового набора. 
Кроме того, он вооружил рабов (48) и пастухов и дал им лошадей; из них 
сформировался конный отряд около трехсот человек. Претор Л. Манлий бежал из 
Альбы с шестью когортами, претор Рутилий Руф из Таррацины — с тремя. Когда эти 
когорты заметили издали конницу Цезаря под командой Вибия Курия, то оставили 
своих преторов и перешли со знаменами к Курию. И на других дорогах некоторые 
когорты натыкались либо на пехоту, либо на конницу Цезаря. На пути был захвачен 
и доставлен к Цезарю начальник инженерных войск Гн. Помпея, Н. Магий из Кремоны.
 Цезарь отослал его обратно к Помпею со следующим заявлением: так как до сих 
пор не было возможности вступить в переговоры и сам Цезарь намерен идти в 
Брундисий, то для государства и для общего блага было бы важно, чтобы это 
свидание его с Помпеем состоялось: переговоры на далеком расстоянии через 
посредников, конечно, не могут привести к таким результатам, к каким приведет 
личное обсуждение всех отдельных спорных пунктов.
25. После этого он прибыл в Брундисий с шестью легионами, из которых три 
состояли из ветеранов, а остальные образовались из новых наборов и были 
укомплектованы во время похода (Домициевы когорты он тут же из Корфиния послал 
в Сицилию). Он узнал, что консулы со значительной частью войска отправились в 
Диррахий, а Помпей остался в Брундисий с двадцатью когортами. Однако нельзя 
было точно установить, остался ли он там с целью овладеть Брундисием, чтобы, 
таким образом, из двух конечных пунктов и гаваней Италии и Греции 
господствовать над всем Адриатическим морем и вести войну в двух странах, или 
же его задерживал недостаток судов. Боясь, что Помпей не пожелает отказаться от 
Италии, Цезарь решил помешать ему выйти из брундисийской гавани и вообще не 
давать ему свободно ею пользоваться. Для этого предприняты были такие работы: в 
самом узком месте входа в гавань Цезарь приказал сваливать с обеих сторон 
берега материал для плотины, так как в этих местах море было мелко. Ввиду того, 
что при дальнейшем продвижении плотина, вследствие большей глубины, не могла 
держаться, он продолжил ее с обеих сторон двойными плотами в тридцать 
квадратных футов. Каждый из них был укреплен со всех четырех углов четырьмя 
якорями, чтобы их не качало волнами. К укрепленному таким образом плоту он 
прибавлял другой того же размера. Они были покрыты землей и щебнем, чтобы 
нетрудно было переходить на них с плотины для отражения неприятеля. С фронта и 
с боков они были защищены фашинами и щитками, а на каждом четвертом плоту были 
поставлены двухэтажные башни, чтобы удобнее было защищать все сооружение от 
нападений неприятельских кораблей и от огня.
26. В противовес этим работам Помпей оснащал большие грузовые корабли, 
захваченные им в брундисийской гавани. На них он выстраивал трехэтажные башни, 
которые вооружал большим количеством тяжелых орудий и всякого рода метательных 
снарядов и направлял на верки Цезаря, чтобы пробивать цепь плотов и 
расстраивать сооружения. Таким образом, ежедневно с обеих сторон сражались 
пращами, стрелами и прочими метательными дальнобойными снарядами. Но, несмотря 
на все эти приготовления, Цезарь все еще не считал возможным отказываться от 
мирных переговоров.
Хотя он удивлялся тому, что Магий, которого он отправил с поручением к Помпею, 
не возвращается к нему с ответом и хотя этими повторными попытками 
парализовались его планы и энергичные решения, тем не менее он полагал 
необходимым во что бы то ни стало держаться своего принципа. Поэтому он послал 
для переговоров к Скрибонию Либону легата Каниния Ребила (49), его близкого 
друга, и поручил ему уговорить Либона выступить посредником в деле мира. Но 
главным требованием Цезаря было личное свидание с Помпеем. Он высказывал свою 
полную уверенность в том, что если это свидание состоится, то им легко будет 
прийти к мирному соглашению, приемлемому для них обоих, и тогда, если по 
инициативе Либона и при его содействии будут прекращены военные действия, то на 
его долю выпадет большая честь и слава. Либон тотчас же после разговора с 
Канинием отправился к Помпею. Немного спустя он сообщил Канинию ответ Помпея: 
консулов нет налицо, а без них нельзя вести переговоры о соглашении. Таким 
образом, Цезарь должен был признать, что пора наконец отказаться от этих 
слишком частых и напрасных попыток и думать только о войне.
27. Когда, после девятидневной работы, у Цезаря уже было готово около половины 
осадных сооружений, вернулись в Брундисий посланные назад консулами из Диррахия 
суда, которые перевезли туда первую половину войска. Помпей — потому ли, что на 
него произвели впечатление осадные работы Цезаря, или потому, что он с самого 
начала решил оставить Италию, — с приходом кораблей стал готовиться к отъезду. 
На тот случай, если бы при атаке Цезаря его солдаты ворвались в город как раз 
во время отправления, Помпей приказал заложить ворота, застроить улицы и 
площади, перерыть улицы поперечными рвами и натыкать в них заостренные колья и 
стволы. Эти рвы были потом заполнены фашинами и землей. Подходы и обе улицы, 
которые вели к гавани вне городской стены, были перегорожены громадными 
заостренными бревнами, вбитыми в землю. После всех этих приготовлений он 
приказал солдатам без шума сесть на корабли, а готовых к бою 
добровольцев-ветеранов со стрелками и пращниками поставил небольшими группами в 
разных местах на стене и на башнях и распорядился отозвать их с постов по 
условленному сигналу после посадки всех других солдат на корабли; с этой целью 
он оставил для них на удобном месте быстроходные гребные суда.
28. Брундисийцы, возмущенные притеснениями со стороны Помпеевых солдат и 
оскорбительным обращением самого Помпея, сочувствовали делу Цезаря. И вот, 
когда суетливая беготня озабоченных солдат убедила их в приготовлении Помпея к 
отъезду, они все стали сигнализировать Цезарю из домов. Узнав этим путем в чем 
дело, Цезарь приказал солдатам вооружиться и держать наготове лестницы, чтобы 
не упустить случая к нападению. Перед наступлением ночи Помпей снялся с якоря. 
Стоявшая на стене стража была отозвана оттуда условленным сигналом и поспешила 
знакомыми путями к кораблям. Цезаревы солдаты приставили лестницы и взошли на 
стены, но брундисийцы предупредили их насчет скрытых рвов и частокола. Тогда 
они остановились, и брундисийцы провели их обходными путями до гавани. Здесь 
они при помощи челноков и лодок остановили и затем захватили два корабля с 
Помпеевыми солдатами, застрявших у Цезаревых плотин.
29. Хотя Цезарь считал самым целесообразным средством для окончания войны 
собрать флот и преследовать Помпея за морем, прежде чем он упрочит свое 
положение заморской помощью, однако он боялся, что это может надолго задержать 
его, так как Помпей собрал к себе все корабли и этим совершенно отрезал 
возможность немедленного преследования. Кроме того, для этой цели пришлось бы 
ожидать кораблей из довольно отдаленных местностей Галлии, Пицена и 
[Сицилийского] пролива. А в данное время года это, очевидно, было делом 
довольно затруднительным. Помпей же тем временем в его отсутствие формировал бы 
сильные отряды из своих ветеранов, закреплял бы за собой расположение обеих 
испанских провинций, одна из которых и без того была ему очень обязана, набирал 
бы вспомогательные войска и конницу и старался бы склонить на свою сторону 
Галлию и Италию. Все это для Цезаря было очень нежелательно.
30. Итак, Цезарь оставил план немедленного преследования Помпея и решил 
отправиться в Испанию; дуумвиры (50) всех муниципиев получили от него приказ 
собрать корабли и доставить их в Брундисий. Легата Валерия он послал с одним 
легионом в Сардинию, а пропретора Куриона с тремя легионами — в Сицилию; ему же 
он приказал по занятии Сицилии немедленно переправиться с войском в Африку. 
Сардинией управлял М. Котта, Сицилией — М. Катон, Африку должен был получить по 
жребию Туберон. Как только каралитанцы узнали, что к ним посылают Валерия, они 
еще до его отъезда из Италии сами выгнали из города Котту. Последний в ужасе — 
так как он видел, что вся провинция единодушно настроена в пользу Цезаря, — 
бежал из Сардинии в Африку. Катон чинил в Сицилии старые военные корабли и 
приказывал общинам поставить новые. Все это он делал с большим усердием. В 
Лукании и Бруттии он производил через своих легатов набор римских граждан, а с 
общин Сицилии требовал определенных контингентов конницы и пехоты. Когда почти 
все эти задачи были выполнены, он узнал о приближении Куриона и стал жаловаться 
на сходке, что он брошен на произвол судьбы и предан Помпеем, который при 
полной неподготовленности взял на себя ненужную войну, а на запрос Катона и 
других сенаторов с уверенностью заявил, что вполне к ней готов. После этих 
жалоб на сходке Катон бежал из провинции.
31. Получив оставленные наместниками Сардинию и Сицилию, Валерий и Курион 
прибыли туда со своими войсками. Туберон по прибытии в Африку нашел эту 
провинцию во власти Аттия Вара. Последний после упомянутой потери своих когорт 
под Ауксимом поспешно бежал прямо в Африку. Пользуясь тем, что там не было 
власти, он самовольно захватил провинцию, произвел набор и сформировал таким 
образом два легиона. При его знании людей и местности и вообще знакомстве с 
провинцией ему нетрудно было осуществить эту попытку, так как несколько лет 
тому назад он получил эту же провинцию вслед за исполнением должности претора. 
Когда Туберон подходил со своей эскадрой к Утике, Вар не пустил его ни в город, 
ни в гавань и не позволил даже высадить на сушу его заболевшего сына, но 
принудил сняться с якоря и удалиться отсюда.
32. По окончании всех этих операций Цезарь отвел своих солдат в ближайшие 
муниципии, чтобы дать им на время отдых от работ, а сам отправился в Рим. 
Созвав заседание сената, он перечислил все оскорбления, нанесенные ему врагами. 
Он сослался на то, что он отнюдь не стремился к какой-либо незаконной почести, 
но выждал установленный законом срок для консульства и довольствовался тем, что 
предоставлено всем гражданам. Предложение принять во внимание на ближайших 
выборах его заочную кандидатуру было внесено всеми десятью трибунами в 
консульство самого Помпея>(51). Против него возражали только его враги, но 
особенно ожесточенно боролся Катон, старавшийся, по своей старой привычке, 
аннулировать целые дневные заседания своими затяжными речами. Если Помпей не 
одобрял этого предложения, то зачем он позволил вносить его, а если одобрял, то 
почему воспрепятствовал Цезарю воспользоваться милостью народа? Далее Цезарь 
выставлял на вид свою уступчивость, именно то, что он сам от себя заявил 
требование о роспуске армий, нанося таким образом ущерб своему собственному 
положению и сану. С другой стороны, он ссылался на упрямство врагов, которые 
отклоняют от себя то, чего требуют от других, и предпочитают всеобщий переворот 
отказу от военной власти и войск. Затем он подчеркивал несправедливое отнятие у 
него легионов, жестокое и высокомерное ограничение прав народных трибунов; 
упоминал о мирных предложениях, которые он делал, о переговорах, которых он 
просил и в которых ему отказывали. Ввиду этого он настоятельно предлагал 
сенаторам взять на себя заботу о государстве и управлять им сообща с Цезарем. 
Но если они из страха будут уклоняться от этого, то он не станет им надоедать и 
самолично будет управлять государством. Следует отправить к Помпею послов 
относительно соглашения; при этом он не боится недавнего заявления Помпея в 
сенате, что тем, к кому отправляют послов, придают значение, а со стороны 
посылающих — это признак страха. Это заявление свидетельствует о мелочности и 
слабости характера. Но сам он желает быть выше других своей справедливостью и 
гуманностью так же, как прежде старался превосходить их своими воинскими 
подвигами.
33. Сенат одобрил предложение отправить послов, но не находилось людей, которых 
можно было бы послать; каждый — главным образом из страха — отказывался за себя 
лично от должности посла. Ибо Помпей при отъезде из Рима сказал в сенате, что 
он будет ставить на одну доску тех, кто останется в Риме, с теми, кто окажется 
в лагере Цезаря. Так прошло целых три дня в этих рассуждениях и извинениях. 
Враги Цезаря даже подбили народного трибуна Л. Метелла расстраивать это дело и 
противодействовать вообще всем предположениям Цезаря (52). Поняв его умысел и 
понапрасну потеряв несколько дней, Цезарь не пожелал еще тратить время, но 
оставил Рим, не исполнив намеченных планов, и направился в Дальнюю Галлию.
34. Здесь он узнал, что Вибуллий Руф (53), которого он несколько дней тому 
назад взял в плен в Корфинии и отпустил, послан Помпеем в Испанию; что Домиций 
отправился для занятия Массилии с семью гребными судами, которые он набрал в 
Италии и в Косанской области у частных лиц, посадив на них своих рабов, 
вольноотпущенников и арендаторов (54), что уже отправлены из Рима на родину 
послами знатные молодые массилийцы, которых Помпей при своем отъезде из Рима 
уговаривал не забывать из-за недавних услуг Цезаря о тех благодеяниях, которые 
он сам раньше оказывал их городу. В результате этих наставлений массилийцы 
немедленно заперли перед Цезарем ворота, вызвали к себе альбиков (варваров, 
которые издавна находились под их покровительством и жили на горах над 
Массилией), свезли хлеб из соседних местностей и крепостей в город, устроили в 
городе оружейные мастерские и начали ремонтировать стены, ворота и флот.
35. Цезарь вызвал к себе из Массилии коллегию «пятнадцати первых» (55) и указал 
им, что Массилии не следует брать в свои руки военную инициативу, они должны 
скорее последовать авторитетному примеру всей Италии, чем повиноваться воле 
одного человека. Привел он и другие доводы, которые, по его мнению, способны 
были образумить их. Послы сообщили у себя дома содержание его речи и вернулись 
с следующим ответом, основанным на постановлении их сената: они видят, что 
римский народ разделился на две партии. Не подлежит их суду и не соответствует 
их силам решение вопроса о том, какая из двух сторон стоит за более правое дело.
 Главы этих партий — Гн. Помпей и Г. Цезарь — патроны их общины: из них один от 
лица государства уступил им земли вольков, аремориков и гельвиев, другой 
подчинил им побежденных на войне саллиев и этим увеличил их доходы. Поэтому на 
одинаковые их благодеяния они должны ответить и одинаковым отношением к ним, не 
помогать одной стороне против другой и не принимать их ни в городе, ни в гавани.

36. Во время этих переговоров Домиций прибыл со своими кораблями в Массилию, 
где его приняли и назначили комендантом города с предоставлением ему высшего 
руководства войной. По его приказу массилийцы разослали свой флот по разным 
направлениям, захватили, где можно, грузовые корабли и отвели их в гавань. Те 
суда, у которых не хватало гвоздей, леса и снастей, употреблены были на 
оснастку и починку других; хлеб, сколько его нашлось, свезен был для 
общественного употребления; остальные товары и провиант они также приберегли на 
случай осады города. Цезарь был возмущен такими враждебными мерами и привел к 
Массилии три легиона. Для осады города он решил подвести башни и крытые навесы 
и построить в Арелате двенадцать кораблей. Через тридцать дней с того дня, как 
начали рубить лес, они были построены, вооружены и приведены в Массилию; 
командиром над ними он назначил Д. Брута, а легата Требония (56) оставил для 
осады Массилии.
37. Среди этих приготовлений и распоряжений Цезарь послал вперед своего легата 
Г. Фабия (57) в Испанию с тремя легионами, расквартированными на зимние стоянки 
в Нарбоне и его окрестностях, и приказал быстро захватить Пиренейский хребет, 
который в то время занимал легат Л. Афраний своим отрядом. Остальные легионы, 
зимовавшие на далеком от него расстоянии, должны были подвигаться за ним следом.
 Фабий, как ему было приказано, поспешил сбить отряд Афрания с хребта и 
ускоренным маршем направился против главных сил Афрания.
38. С прибытием в Испанию Л. Вибуллия Руфа, который, как указано, был отправлен 
туда Помпеем, Помпеевы легаты, Афраний, Петрей и Варрон, из которых один 
занимал с тремя легионами Ближнюю Испанию, другой с двумя легионами — Дальнюю 
от Кастулонского хребта до Аны, третий с таким же количеством легионов — 
область веттонов от Аны и Луситанию, распределили между собой свои обязанности 
следующим образом: Петрей со всеми своими силами должен был двинуться из 
Луситании через область веттонов к Афранию, а Варрон со своими легионами — 
прикрывать всю Дальнюю Испанию. После этого соглашения они потребовали конницы 
и вспомогательных войск — Петрей от всей Луситании, Афраний от Кельтиберии, 
кантабров и всех варваров, живших по соседству с Океаном. Получив эти 
подкрепления, Петрей быстро прошел через область веттонов, соединился с 
Афранием, и они решили сообща вести войну под Илердой вследствие удобства 
местности.
39. Как было выше указано, у Афрания было три легиона, а у Петрея два; кроме 
того, когорт из Ближней Провинции, вооруженных короткими щитами, и из Дальней 
Испании, вооруженных малыми щитами, — всего около восьмидесяти, — и сверх того 
конницы из обеих провинций до пяти тысяч человек. Цезарь же заранее послал в 
Испанию шесть легионов, пеших вспомогательных войск пять тысяч человек, конницы 
три тысячи — эти силы были при нем во все предыдущие войны — и столько же из 
той части Галлии, которую он сам покорил, причем он вызвал поименно самых 
знатных и храбрых людей из всех общин; к ним он присоединил бравых молодцов из 
аквитанов и горцев, живущих на границе провинции Галлии. Он слыхал, что Помпей 
идет через Мавретанию с легионами в Испанию и скоро будет на месте. Вместе с 
тем Цезарь занял денег у военных трибунов и центурионов и распределил их между 
своими солдатами. Этим он вдвойне выиграл; займом он привязал к себе 
центурионов, а щедростью купил расположение солдат.
40. Фабий (58) стал посылать к соседним общинам письма и гонцов, чтобы 
познакомиться с их настроением. На реке Сикорисе он успел построить два моста 
на расстоянии четырех миль друг от друга. По этим мостам он посылал своих людей 
за фуражом, так как все запасы по сю сторону реки были использованы им в 
течение предыдущих дней. Почти то же самое и по той же причине делали вожди 
Помпеева войска, и вследствие этого дело часто доходило до конных стычек. Раз, 
по ежедневному обыкновению, вышли сюда для прикрытия фуражиров два Фабиевых 
легиона и по ближайшему мосту уже перешли через реку, причем за ними шел обоз и 
вся конница. Вдруг от сильных ветров и разлива реки мост обрушился, и 
оставшаяся масса оказалась отрезанной. Петрей и Афраний догадались об этом по 
дереву и хворосту, которые несла река. Тогда Афраний быстро перевел по своему 
мосту, который был соединен и с городом и с лагерем, четыре легиона и всю 
конницу и пошел навстречу двум Фабиевым легионам. При известии о его 
приближении командир легиона Л. Планк был вынужден необходимостью занять 
возвышенность и, чтобы не быть окруженным конницей, выстроил свои силы на два 
фронта, друг другу противоположных. Благодаря этому он мог выдержать сильную 
атаку легионов и конницы, несмотря на численное превосходство неприятеля. Во 
время завязавшегося конного сражения обе стороны заметили издали знамена двух 
легионов, которые Фабий послал дальним мостом на помощь нашим, предположив то, 
что и случилось в действительности, именно что вожди противников воспользуются 
счастливым случаем для внезапного нападения на наших. Приход этих легионов 
прервал сражение, и оба вождя увели свои легионы обратно в лагерь.
41. Через два дня после этого Цезарь с девятью сотнями всадников, которых он 
оставил при себе для своей личной охраны, прибыл в лагерь. Разрушенный бурей 
мост был уже почти восстановлен: Цезарь приказал окончить работу еще ночью. 
Познакомившись с характером местности, он оставил для прикрытия моста и лагеря 
шесть когорт, а также весь обоз; а сам двинулся к Илерде со всеми силами, 
построив их в три линии, остановился перед самым лагерем Афрания, пробыл там 
некоторое время под оружием и предложил сражение на удобном месте. Тогда 
Афраний вывел свои войска и поставил их посредине холма перед лагерем. Но 
сражение не состоялось из-за Афрания. Когда Цезарь в этом убедился, то он решил 
разбить лагерь приблизительно в четырехстах шагах от подошвы горы; а чтобы во 
время производства работ внезапные атаки неприятелей не устрашали солдат и не 
мешали им работать, он запретил укреплять его валом, который по своей высоте, 
естественно, был уже издали заметен, но приказал ограничиться только 
проведением спереди, против неприятелей, рва в пятнадцать футов шириной. Первая 
и вторая линии оставались под оружием в своем первоначальном расположении, а 
скрытая за ними третья работала над проведением рва. Таким образом, вся эта 
работа была окончена, прежде чем Афраний мог заметить, что лагерь укрепляется. 
Под вечер Цезарь отвел легионы за этот ров, где они и провели ближайшую ночь 
под оружием.
42. Следующий день он пробыл со всем войском за рвом. Так как материал для 
плотины приходилось искать далеко, то он пока ограничился продолжением 
вчерашней работы: а именно каждый легион должен был укрепить один бок лагеря и 
провести ров такой же ширины, как первый; а остальные легионы были выстроены в 
боевой готовности и в полном вооружении против неприятеля. Афраний и Петрей с 
целью устрашения и помехи работам вывели свои войска к самой подошве горы и 
стали беспокоить наших атаками. Несмотря на это, Цезарь не прервал своих работ, 
вполне полагаясь на свои три легиона и на прикрытие, образуемое рвом. 
Неприятели задержались недолго и, несколько отойдя от подошвы холма, увели свои 
войска назад в лагерь. На третий день Цезарь укрепил лагерь валом и приказал 
перевести к себе обоз и остальные когорты, находившиеся еще в прежнем лагере.
43. Между городом Илердой и ближайшим холмом, который был занят лагерем Петрея 
и Афрания, была равнина шагов в триста шириною: приблизительно на середине ее 
находился довольно высокий холм. Если бы Цезарю удалось захватить и укрепить 
его, то он, несомненно, мог бы отрезать противника от города, моста и от всего 
провианта, свезенного ими в город. В надежде на это он вывел из лагеря три 
легиона и, выстроив их на удобном месте, приказал антесигнанам (59) одного из 
них бегом занять этот холм. Афраний понял намерение Цезаря и немедленно послал 
более кратким путем когорты, стоявшие на карауле перед лагерем, для захвата 
того же пункта. Завязалось сражение, и так как афранианцы достигли холма раньше,
 то наши были отброшены и, вследствие подхода к неприятелю резервов, вынуждены 
были повернуть тыл и отступить к подходившим легионам.
44. У неприятельских солдат был особый способ сражения: сначала они набегали с 
большою стремительностью, смело занимали позицию, не слишком держа при этом 
строй, сражались небольшими группами и рассыпным строем; если же их теснили, то 
они не считали позором подаваться назад и оставлять занятое место. Они привыкли 
к своего рода варварскому способу сражения от постоянных войн с луситанами и 
другими варварами, так как на солдат вообще оказывают большое влияние нравы тех 
стран, где они долго стоят. Во всяком случае, этот способ смутил наших 
непривычных к тому солдат: когда неприятели выбегали поодиночке, им казалось, 
что их обходят на незащищенном фланге; а сами они считали своим долгом держать 
строй, не покидать знамен и без уважительной причины не уходить с занятой 
позиции. Поэтому, когда антесигнаны были расстроены, то легион, стоявший на том 
фланге, не удержал позиции и отступил на ближайший холм.
45. Так как это неожиданное и необычное отступление привело в полное 
замешательство почти весь фронт, то Цезарь, ободрив солдат, повел на помощь 9-й 
легион, остановил неприятеля, надменно и энергично преследовавшего наших, и 
вынудил его, с своей стороны, повернуть тыл, отступить к городу Илерде и стать 
под его стенами. Но в пылу сражения солдаты 9-го легиона, увлеченные желанием 
загладить понесенный урон, опрометчиво погнались за далеко убегающим 
неприятелем, зашли на неудобное место и подошли к самой горе, на которой лежал 
город. Когда они хотели отсюда отступить, то враги с более высокого места 
начали их теснить. Место это было с двух сторон отвесным и настолько узким, что 
на нем могли помещаться лишь три выстроившихся когорты; таким образом, ни с 
боков не могли подойти к ним подкрепления, ни конница не в состоянии была 
помочь им, когда им становилось трудно. А со стороны города шла покатость с 
легким уклоном, длиной около четырехсот шагов. Здесь и приходилось отступать 
нашим, неосторожно попадавшим сюда в пылу увлечения; сражение шло на месте, 
которое было неудобно и своей узостью, и тем, что наши стояли у самой подошвы 
горы, так что все метательные снаряды попадали в них без промаху. Однако 
благодаря своей храбрости и выносливости они стойко держались, не смущаясь 
никакими ранениями. Но у врагов силы все увеличивались, и Афраний часто посылал 
из лагеря через город свежие когорты на смену уставшим. Цезарь также был 
вынужден отправлять на то же место в подкрепление свежие когорты и уставших 
выводить из боя назад в лагерь.
46. Такое сражение длилось пять часов подряд, и неприятель очень теснил наших 
благодаря своему численному превосходству. Наконец, они, издержав все снаряды, 
обнажили мечи, бросились в гору в атаку на когорты, убили нескольких человек, а 
остальных принудили повернуть тыл. Только тогда, когда неприятельские когорты 
были прижаты к стенам и отчасти, в страхе, загнаны в город, для наших было 
облегчено отступление. Со своей стороны, наша конница, хотя она и стояла внизу 
в долине, с большою храбростью пробилась с обоих боков на гору и, разъезжая 
между двумя фронтами, сделала для них отступление более удобным и безопасным. 
Так, с переменным успехом, шло это сражение. Наших в первой схватке пало около 
семидесяти человек, в том числе центурион 1-го гастата (60) 14-го легиона, Кв. 
Фульгиний, который достиг этого ранга из низших чинов за свою выдающуюся 
храбрость; раненых было больше четырехсот. Из афранианцев убиты были центурион 
первого ранга, Т. Цецилий, четыре других центуриона и более двухсот солдат.
47. Что касается суждений об этом дне, то каждая сторона приписывала себе верх. 
Афранианцы — хотя по общему признанию они были слабее — ссылаясь на то, что они 
довольно долго держались в рукопашном бою, выдержали нашу атаку, с самого 
начала заняли выгодную позицию, именно холм, из-за которого завязалось сражение,
 а в первой же стычке заставили наших повернуть тыл; наши же вступили в бой на 
невыгодной позиции с более многочисленными врагами, выдержали пятичасовое 
сражение, с обнаженными мечами взошли на гору, заставили врагов повернуть тыл 
на более высокой позиции и загнали их в город. Тот холм, из-за которого 
завязалось сражение, неприятели укрепили сильными сооружениями и поставили там 
прикрытие.
48. Через два дня после этого приключилась и еще одна внезапная неприятность: 
поднялась такая буря, что, по общему мнению, никогда в той местности не было 
такого большого наводнения. Со всех гор обрушился растаявший снег, реки даже в 
самых высоких местах вышли из берегов, и оба моста, построенные Фабием, были 
снесены в один день. Это обстоятельство создало для Цезаревого войска большие 
затруднения. А именно: его лагерь, как было выше указано, находился между двумя 
реками — Сикорисом и Цингой, расстояние между которыми достигало тридцати миль. 
Ни одной из них теперь нельзя было перейти, и по необходимости пришлось 
ограничиваться этим узким местом. Те общины, которые примкнули к Цезарю, не 
могли подвозить хлеба; зашедшие слишком далеко фуражиры были оторваны реками и 
не могли вернуться; наконец, и главный транспорт со съестными припасами, 
который шел из Италии и Галлии, не мог достигнуть лагеря. А время года было 
самое неблагоприятное: запасного хлеба уже не было, а новый еще не совсем 
поспел; соседние общины были истощены, так как Афраний свез почти весь хлеб в 
Илерду еще до прихода Цезаря, а что оставалось, то Цезарь издержал в предыдущие 
дни; скот, мясом которого можно было бы на первое время облегчить голод, 
соседние общины угнали из-за войны в отдаленные места. Того же, кто далеко 
заходил за фуражом или за хлебом, преследовали легковооруженные луситаны и 
знакомые с местностью солдаты из Ближней Испании с малыми щитами; им нетрудно 
было переправляться через реку вплавь, так как, по распространенному там обычаю,
 они выступают в поход не иначе, как с мехами.
49. Наоборот, войско Афрания было богато всевозможным провиантом. Много хлеба 
Афраний успел запасти и свезти еще раньше, много свозилось со всей провинции, 
под рукой был также большой запас фуража. Все это вполне безопасно доставлялось 
по мосту у Илерды из заречных местностей, не пострадавших от войны, к которым 
Цезарь вообще не имел доступа.
50. Упомянутый разлив продержался несколько дней. Цезарь сделал попытку 
восстановить мосты: но ни высота воды в реке не допускала этого, ни 
расположенные по берегу неприятельские когорты не давали кончить работу. Они 
без труда могли мешать ей как по самому характеру берегов реки и вследствие ее 
разлива, так и потому, что они обстреливали со всей береговой полосы одно, и 
притом узкое, место. Наоборот, нашим трудно было работать на очень быстрой реке,
 не попадая при этом под метательные снаряды.
51. Афраний получил известие, что большой обоз с провиантом, державший путь к 
Цезарю, остановился у реки. Это были стрелки из области рутенов и всадники из 
Галлии с большим количеством повозок и, по галльскому обыкновению, с большим 
багажом. Там было, кроме того, около шести тысяч всякого рода людей, включая 
рабов и детей, но не было никакого определенного порядка, никакого 
определенного руководства: каждый поступал по-своему, и все совершали путь без 
страха, с той же вольностью, с какой они путешествовали в прежние времена. 
Среди них было также много молодых людей из знатных семейств, детей сенаторов и 
всадников, были посольства от отдельных общин, были даже послы Цезаря. Всех их 
задерживал разлив реки. Для внезапного нападения на них Афраний выступил ночью 
со всей конницей и тремя легионами и, послав перед собой конницу, напал на них 
врасплох. Однако галльские всадники быстро изготовились и приняли бой. Пока 
можно было сражаться одинаковым оружием, они, несмотря на свою малочисленность, 
выдерживали натиски большого числа врагов; но как только начали приближаться 
знамена легионов, они, потеряв несколько человек, двинулись на ближайшие горы. 
Задержка, вызванная этим сражением, оказалась для наших спасительной: они 
выиграли время для отступления на высоты. В этот день мы потеряли около двухсот 
стрелков, несколько всадников, небольшое число погонщиков и некоторую часть 
обоза.
52. В довершение всего, поднялись цены на хлеб. Это повышение цен, как почти 
всегда бывает, было тягостно не только вследствие нужды в данный момент, но и 
вследствие страха за будущее. Цена дошла уже до пятидесяти денариев за модий: 
(61) недостаток питания успел ослабить силы солдат, а между тем лишения со дня 
на день увеличивались. Таким образом, в несколько дней произошла огромная 
перемена в общем положении: наши должны были бороться с нуждой в предметах 
первой необходимости, тогда как у врагов всего было вдоволь, и они теперь были, 
по-видимому, сильнее наших. Поэтому Цезарь потребовал от примкнувших к нему 
общин поставки мелкого скота, так как хлеба у них самих было мало; кроме того, 
он рассылал своих погонщиков по более отдаленным общинам и сам всеми возможными 
средствами старался смягчить эту нужду.
53. Петрей и Афраний со своими друзьями подробно и с большими преувеличениями 
сообщали об этом в Рим. Многое присочиняли и городские слухи, так что война 
казалась почти оконченной. Когда эти письма и вести приходили в Рим, то все 
спешили в дом Афрания с торжественными поздравлениями. Многие отправлялись из 
Италии к Гн. Помпею — отчасти чтобы первыми принести это известие, отчасти 
чтобы не возбуждать подозрений, что они сначала выжидали исхода войны и явились 
к нему позднее всех других.
54. При таком бедственном положении, когда все дороги были отрезаны пехотой и 
конницей Афрания и нельзя было докончить постройку мостов, Цезарь приказал 
своим солдатам строить корабли такого типа, какому его научил опыт, 
приобретенный в прежние годы в Британии (62). Киль и ребра делались из легкого 
дерева, а остальной корпус корабля плели из прутьев и покрывали кожей. Когда 
они были готовы, он привез их ночью на повозках, связанных парами, на двадцать 
миль от лагеря, переправил на них через реку солдат, внезапно захватил холм, 
лежавший у самой реки, и быстро укрепил его, прежде чем противники могли это 
заметить. Потом он переправил на другой берег легион и начал с двух сторон 
наводить мост, который через два дня был готов. Таким образом, и транспорт с 
провиантом, и люди, отправившиеся за хлебом, безопасно достигли его лагеря, и 
подвоз хлеба был теперь налажен.
55. Еще в тот же день он перевел через реку значительную часть всадников. Напав 
на фуражиров, которые этого не ожидали и беззаботно рассеялись по окрестностям, 
они захватили много вьючных животных и людей, а когда на помощь посланы были 
когорты с малыми щитами, они умело разделились на два отряда: один должен был 
стеречь добычу, а другой — сопротивляться неприятельским атакам и отбивать их. 
Таким образом, одну из когорт, которая неосторожно выбежала вперед за линию 
фронта, они отрезали от других, окружили и уничтожили, после чего сами 
благополучно и с большой добычей вернулись по тому же мосту в лагерь.
56. Во время этих происшествий под Илердой массилийцы изготовили, по совету Л. 
Домиция, семнадцать военных кораблей, в том числе одиннадцать палубных. К ним 
они прибавили суда меньшего размера, чтобы самой своей численностью устрашить 
наш флот. На них было посажено большое число стрелков и вышеупомянутых (63) 
альбиков, которых поощряли наградами и обещаниями. Домиций выговорил себе 
особые корабли и посадил на них арендаторов, которых привел с собой. Эта 
отлично снаряженная эскадра с большой уверенностью выступила против наших судов,
 находившихся под командой Д. Брута и стоявших у острова против Массилии.
57. Числом кораблей Брут значительно уступал противнику; но Цезарь назначил на 
этот флот отборных храбрецов из всех легионов, антесигнанов и центурионов, 
которые сами выговорили себе это назначение. Они изготовили абордажные крюки и 
багры и запаслись большим количеством копий, дротиков с ремнями и прочего 
метательного оружия. Заметив приближение врагов, они вывели свои корабли и 
вступили в бой с массилийцами. Сражались с обеих сторон очень храбро и 
ожесточенно: суровые горцы-альбики, опытные в употреблении оружия, немногим 
уступали в храбрости нашим; притом они только что расстались с массилийцами и 
помнили их недавние обещания. Равным образом и пастухи Домиция в надежде на 
обещанную им свободу старались отличиться на глазах у своего господина.
58. Сами массилийцы, уверенные в быстроходности своих судов и опытности кормчих,
 издевались над нашими, уклоняясь от их атак; насколько можно было развернуться 
на просторе, они растягивали свою линию и старались либо окружать наших, либо 
нападать с несколькими кораблями на один, либо, наконец, проходя мимо него, по 
возможности ломать у него весла. Но когда неизбежно было сближение, а опытность 
и хитрые маневры кормчих были бесполезными, то они прибегали к храбрости горцев.
 У наших не было таких опытных гребцов и искусных кормчих, так как они поспешно 
были взяты с грузовых судов и еще не успели усвоить себе даже названия снастей; 
кроме того, большой помехой была медленность и тяжесть кораблей: они были 
сделаны из сырого леса и не обладали полезными качествами быстроходных судов. 
Поэтому, при первой возможности сражаться на близком расстоянии, наши 
хладнокровно выставляли один корабль против двух: они накидывали тогда крюки, 
зацепляли оба корабля и сражались на обе стороны, а затем переходили на суда 
неприятелей. Таким образом они перебили большое количество альбиков и пастухов, 
часть неприятельских кораблей пустили ко дну, некоторые захватили в плен вместе 
с экипажем, остальные загнали в гавань. В этот день кораблей массилийцев и 
Домиция было взято шесть, погибло — девять.
59. Об этом сражении Цезарю дали знать в Илерду. Вместе с тем с постройкой 
моста быстро изменилось и его собственное положение. Устрашенные храбростью его 
конницы, неприятели разъезжали не так свободно и дерзко; иногда они не решались 
отходить далеко от своего лагеря и, чтобы иметь возможность быстро вернуться, 
собирали фураж на более ограниченном пространстве; иногда делали большой крюк, 
чтобы не столкнуться с нашими караулами и пикетами; или же, если несли 
какие-либо потери и даже просто замечали нашу конницу, бросали по дороге груз и 
бежали. Наконец, они стали пропускать по нескольку дней и даже, вопреки всяким 
обычаям, выходить за фуражом ночью.
60. Между тем оскийцы и зависевшие от них калагурританцы отправили к Цезарю 
послов с обещанием исполнить все его требования. За ними последовали тарраконцы,
 якетаны и аусетаны, а несколько дней спустя также иллурагвонцы, жившие у реки 
Ибера. Всех их он просил снабжать его хлебом. Они обещали это и доставили хлеб 
на вьючных животных, которых согнали отовсюду из окрестностей. Перешла к нему, 
при известии о решении своего племени, даже иллурагвонская когорта; она 
оставила свой пост и явилась к Цезарю со знаменами. Все сразу сильно изменилось.
 Постройка моста, переход на сторону Цезаря пяти больших общин, урегулирование 
снабжения продовольствием, прекращение слухов о тех пяти легионах, которые 
будто бы должны были прийти на помощь [Афранию] через Мавретанию (64), — все 
это привело к тому, что еще несколько, притом более отдаленных, племен отпало 
от Афрания и примкнуло к Цезарю.
61. Все это очень беспокоило противников. В свою очередь Цезарь, чтобы не 
приходилось отправлять по мосту конницу каждый раз с большим обходом, нашел 
удобное место и начал проводить несколько рвов шириною в тридцать футов с целью 
несколько отвести в сторону Сикорис и образовать на этой реке брод. Когда эта 
работа была почти окончена, Афрания и Петрея охватило сильное беспокойство, как 
бы их вообще не отрезали от хлеба и фуража, так как Цезарь располагал очень 
мощной конницей. Поэтому они решили оставить эту местность и перенести военные 
действия в Кельтиберию. В пользу этого решения говорило, между прочим, то, что 
из тамошних общин те, которые в прошлую войну стояли на стороне Сертория (65), 
даже заочно боялись имени и власти Помпея как побежденные им; с другой стороны, 
те, которые, в противоположность им, оставались в дружбе с Помпеем, любили его 
за его большие милости; имя же Цезаря было у варваров недостаточно известно. 
Здесь они ожидали подхода больших конных и пехотных подкреплений и рассчитывали,
 ввиду удобства местности, затянуть войну до зимы. И вот прежде всего они 
приказали разыскать по всей реке Иберу корабли и привести их в Октогесу. Это 
был город, лежавший у Ибера и отстоявший от их лагеря на тридцать миль. Они 
распорядились навести в этом месте реки понтонный мост, переправили два легиона 
через Сикорис и разбили укрепленный лагерь с валом вышиною в двенадцать футов.
62. Об этом плане Цезарю сообщили разведчики. Напряженную и не прерывавшуюся ни 
днем, ни ночью работу по отводу реки Цезарь настолько подвинул вперед, что 
всадники, — правда, с большим трудом и усилиями, — могли уже решиться на 
переправу, но пехотинцы стояли по плечи и по шею в воде, и их переправе, помимо 
глубины реки, мешала быстрота ее течения. Как бы то ни было, почти одновременно 
приходили известия о том, что мост через Ибер достраивается и переправа через 
Сикорис вброд становится возможной.
63. Теперь у неприятелей стало больше оснований ускорить свое отступление. Они 
оставили в Илерде в качестве гарнизона только две вспомогательные когорты, а с 
главными силами перешли через Сикорис и соединились с двумя легионами, которые 
были переправлены в предыдущие дни. Цезарю не оставалось ничего другого, как 
беспокоить своей конницей колонну противников и вредить ей. Дело в том, что для 
переправы по его собственному мосту нужно было сделать больший крюк, а враги 
могли бы дойти до Ибера гораздо скорее. Посланные им всадники переправились 
через реку, и когда Афраний и Петрей двинулись в третью стражу в поход, они 
внезапно появились у их арьергарда, окружили его большой массой и начали 
всячески задерживать его движение.
64. На рассвете с высот, примыкавших к лагерю Цезаря, видно было, как сильно 
теснит наша конница задние ряды неприятельского арьергарда; иногда он, впрочем, 
выдерживал атаку и прерывал марш, а иногда и вся неприятельская колонна 
поворачивалась, шла в контратаку и отгоняла их; но затем они снова возвращались 
и возобновляли преследование. Во всем лагере солдаты собирались в кучки и 
жаловались на то, что врага выпускают из рук и что войну тянут дольше, чем 
нужно; они обращались с усердной просьбой к своим центурионам и военным 
трибунам сообщить Цезарю, что незачем оберегать их от труда и опасностей: они 
вполне готовы, у них хватит сил и смелости перейти через реку там, где была 
переправлена конница. Их пыл и громкие заявления побудили Цезаря сделать 
наконец эту попытку, хотя вообще он опасался бросать войско в глубокую реку. И 
вот он приказал отобрать из всех центурий наиболее слабых солдат, у которых не 
хватило бы ни храбрости, ни физической силы. Их он оставил с одним легионом для 
охраны лагеря, а остальные легионы вывел без поклажи, поставил в реке вверх и 
вниз по течению большое количество вьючных животных и таким образом переправил 
войско. Немногих солдат унесло течением, так что их должна была подхватывать и 
поддерживать конница; однако никто не погиб. После благополучной переправы 
Цезарь выстроил войско и двинулся тремя колоннами. При этом пыл солдат был так 
велик, что, несмотря на крюк в шесть миль и большую задержку у речного брода, 
они к девятому часу дня нагнали неприятелей, которые вышли еще в третью стражу.
65. Как только Афраний и Петрей издали заметили движение нашего войска, они, в 
ужасе от этой неожиданности, остановились на высоком месте и выстроили свои 
силы. Цезарь дал солдатам отдохнуть на равнине, чтобы не бросать их в бой 
усталыми; при попытках же противника продолжать путь он каждый раз преследовал 
и задерживал его. Неприятели по необходимости должны были разбить лагерь раньше,
 чем предполагали. Уже близки были горы, и в пяти милях за ними шли трудные и 
узкие дороги. В область этих гор им и хотелось вступить, чтобы уйти от 
Цезаревой конницы и захватом ущелья получить возможность задерживать движение 
его пехоты, а самим тем временем, без страха и без риска, переправить свои 
войска через Ибер. Эту попытку им нужно было сделать и выполнить во что бы то 
ни стало; но утомление от продолжавшегося целый день сражения и трудного похода 
заставило их отложить ее до следующего дня. Цезарь также разбил свой лагерь на 
ближайшем холме.
66. Около полуночи люди, которые ушли слишком далеко от лагеря за водою, были 
захвачены нашими всадниками. Через них Цезарь узнал, что неприятели начали без 
шума выводить свои войска из лагеря. Тогда он приказал дать сигнал к 
выступлению и, по военному обычаю, клич «к упаковке». Те, услыхав этот клич и 
боясь, что им придется вступить в бой отягченными поклажей или что их может 
задержать в ущелье наша конница, приостановили выступление и задержали войска в 
лагере. На следующий день Петрей тайно отправился с несколькими всадниками на 
рекогносцировку местности. Цезарь также послал из своего лагеря Л. Децидия 
Саксу с немногими людьми для осмотра местности. Оба они возвратились с 
одинаковыми сообщениями: ближайшие пять миль пути продолжается еще равнина, а 
затем идет местность неровная и гористая; кто первый займет это ущелье, тот без 
всякого труда может задержать неприятеля.
67. Петрей и Афраний стали обсуждать на военном совете вопрос о времени 
выступления. Большая часть высказывалась за ночной марш на том основании, что 
можно дойти до ущелья прежде, чем Цезарь это заметит. Другие утверждали, что 
тайно уйти нельзя, и в качестве доказательства ссылались на боевую тревогу, 
поднятую прошлой ночью в лагере Цезаря. Они говорили, что ночью разъезжает 
кругом конница Цезаря и занимает все пункты и дороги; ночных сражений надо 
избегать еще и потому, что в гражданской войне солдаты, раз они устрашены, 
обыкновенно более поддаются внушению страха, чем думают о своем долге, зато при 
дневном свете, когда они находятся у всех на глазах, много значит стыд, большую 
пользу приносит также присутствие военных трибунов и центурионов. Все это 
обыкновенно сдерживает и дисциплинирует солдат. Поэтому надо во что бы то ни 
стало прорваться днем: правда, это, может быть, будет связано с некоторыми 
потерями, но раз ядро армии будет спасено, то занятие необходимой позиции 
наверно удастся. Это мнение одержало на военном совете верх, и решено было 
выступить в поход на рассвете следующего дня.
68. После ознакомления с местностью Цезарь с первым светом вывел все свои 
войска из лагеря и двинулся далеко в обход, не держась определенного 
направления. Ибо те пути, которые шли к Иберу и Октогесе, были заняты 
находившимся напротив лагерем неприятелей. Ему приходилось идти по очень 
глубоким и труднопроходимым долинам, во многих местах движение задерживалось 
скалами, так что солдаты по необходимости передавали оружие из рук в руки и 
значительную часть пути прошли без оружия, поддерживая друг друга. Но никто не 
отказывался от этих трудностей в убеждении, что всем их трудам придет конец, 
если удастся отрезать неприятеля от Ибера и от подвоза продовольствия.
69. Сначала Афраниевы солдаты из любопытства с радостью выбегали из лагеря и 
провожали наших насмешками, что, очевидно, голод заставил нас бежать и 
возвратиться в Илерду. Действительно, сперва наш путь шел в противоположном 
направлении от намеченной цели, и казалось, что мы идем совсем в сторону от 
Ибера. Неприятельские вожди превозносили похвалами свой мудрый план, именно что 
они остались со всем войском в лагере. В этом ошибочном мнении их очень 
поддерживало то, что они видели, как мы выступили без вьючных животных и без 
обоза; а это внушало им уверенность, что мы дольше не можем выносить нужду. Но 
когда они заметили, что наша колонна мало-помалу повертывает направо, и 
обратили внимание на то, что первые ряды ее уже выходят за линию их лагеря, то 
даже самые ленивые и медлительные люди стали высказываться за немедленное 
выступление навстречу врагу. Раздался клич «к оружию», и все войско, оставив 
несколько когорт для охраны лагеря, поспешило прямым путем к Иберу.
70. Теперь все зависело исключительно от быстроты, именно от того, кто первый 
займет ущелье и горы. Армию Цезаря замедляли трудности дорог, а войско Афрания 
задерживала преследовавшая его по пятам наша конница. Но, во всяком случае, 
афранианцы поставили себя в очень тяжелое положение: если бы даже они и 
достигли первыми гор, к которым стремились, то они только сами избавились бы от 
гибели, спасти же обоз всей армии и оставленные в лагере когорты у них не было 
никакой возможности: раз они оказались отрезанными армией Цезаря, помочь им 
нельзя было никоим образом. Цезарь первый достиг цели. Вслед за высокими 
утесами он попал на равнину и на ней выстроил свое войско против неприятеля. 
Афраний, арьергард которого все время теснила наша конница, теперь увидал 
неприятеля прямо перед собой. Он нашел один холм и на нем остановился. Отсюда 
он послал испанцев, вооруженных легкими щитами, на очень высокую гору, 
находившуюся у всех на виду. Ее он приказал захватить бегом, с тем расчетом, 
чтобы самому поспешить туда же со всеми силами, изменить затем маршрут и по 
горам дойти до Октогесы. Эти когорты пошли на гору сбоку и были атакованы 
заметившей их конницей Цезаря. Ни одной минуты они не могли выдержать ее 
натиска: наши окружили их и перебили всех на глазах обеих армий.
71. Это был подходящий момент для удачного сражения. Цезарь сам понимал, что 
войско в ужасе от большой потери, понесенной у всех на глазах, и не в состоянии 
сопротивляться, тем более что оно со всех сторон окружено нашей конницей и 
вынуждено сражаться на ровном и открытом месте. И этого все от него требовали. 
Легаты, центурионы и военные трибуны — все поспешили к нему и убеждали дать без 
колебаний сражение: все войско пылает желанием боя; наоборот, афранианцы дали 
много доказательств своего страха: они не пришли на помощь своим, не сходят с 
своего холма, с трудом выдерживают натиск нашей конницы, снесли знамена в одно 
место, сбились в кучу, не держат строя и не стоят у знамен. Но если Цезарь 
боится неудобств этой местности, то все равно в другом пункте непременно 
представится удобный случай для сражения, так как Афраний неизбежно должен уйти 
отсюда: пробыть без воды он не может.
72. Но Цезарь стал надеяться достигнуть своей цели без сражения и без потерь, 
раз ему удалось отрезать противников от продовольствия: зачем ему хотя бы и в 
счастливом бою терять кого-либо из своих? Зачем проливать кровь своих 
заслуженных солдат? Зачем, наконец, испытывать счастье? Ведь задача полководца 
— побеждать столько же умом, сколько мечом. Жалел он и своих сограждан, которых 
пришлось убивать; а он предпочитал одержать победу так, чтобы они остались 
невредимыми. С этими соображениями Цезаря большинство не соглашалось; солдаты 
открыто говорили друг другу, что раз упускают случай одержать такую большую 
победу, то они не станут сражаться даже тогда, когда Цезарь от них этого 
потребует. Но Цезарь остался при своем решении. Он отошел в сторону от своей 
позиции, чтобы уменьшить у противников страх. Петрей и Афраний воспользовались 
этим случаем и возвратились в свой лагерь. Цезарь поставил в горах сильные 
посты, совершенно отрезал все пути к Иберу и укрепил свой лагерь в ближайшем 
соседстве с лагерем неприятеля.
73. На следующий день вожди противников, смущенные тем, что им пришлось 
отказаться от всякой надежды на продовольствие и на доступ к Иберу, начали 
совещаться относительно дальнейшего образа действий. Перед ними были две 
возможности — вернуться в Илерду или же идти к Тарракону. Во время этого 
совещания им дали знать, что отправившихся за водой теснит наша конница. Тогда 
они немедленно расставили для охраны частые конные посты и союзные отряды, 
поместив между ними также несколько легионных когорт, и начали вести вал от 
лагеря к водопою, чтобы за этим укреплением можно было ходить за водой без 
страха и без прикрытий. Эту работу Петрей и Афраний разделили между собою и для 
ее выполнения сами отправились довольно далеко от лагеря.
74. С их уходом солдаты получили полную возможность завязать разговоры с людьми 
Цезаря. Они вышли толпами из лагеря и стали разыскивать и вызывать своих 
знакомых и земляков в войске Цезаря. Прежде всего они сообща поблагодарили всех 
нас за то, что вчера при их великом страхе мы их пощадили: только нам они 
обязаны жизнью. Затем они спрашивали, держит ли свое слово полководец и 
правильно ли будет с их стороны довериться ему, жалели, что не сделали этого с 
самого начала, но подняли оружие против людей родных и единокровных. Увлеченные 
этой беседой, они теперь уже выражали желание получить от полководца 
определенную гарантию, что он сохранит жизнь Афранию и Петрею: иначе их будут 
считать преступниками и предателями своих. В случае утвердительного ответа они 
готовы были сейчас же перейти к Цезарю со своими знаменами и отправили к нему 
послами для переговоров о мире центурионов первых рангов. Тем временем 
некоторые из афранианцев привели к себе в лагерь своих друзей для угощения, а 
другие были уведены к нам, так что теперь два лагеря казались соединенными в 
один. Даже многие из военных трибунов и центурионов явились к Цезарю 
засвидетельствовать свое почтение. Их примеру последовали испанские князья, 
которых Афраний вызвал к себе и держал в качестве заложников. Они стали 
разыскивать своих знакомых и гостеприимцев, чтобы, по их рекомендации, получить 
доступ к Цезарю. Даже молодой сын Афрания просил Цезаря при посредстве его 
легата Сульпиция помиловать его и его родителя. Все были радостно настроены и 
поздравляли друг друга — одни с избавлением от великой опасности, другие — с 
крупным и бескровным успехом. Цезарь, по общему признанию, пожинал теперь 
великие плоды своей вчерашней мягкости, и его образ действий встречал со всех 
сторон полное одобрение.
75. При известии об этом Афраний немедленно оставил начатые работы и 
возвратился в лагерь с видимой решимостью отнестись спокойно и хладнокровно ко 
всему, что пошлет судьба. Но Петрей не изменил себе: (66) он вооружил всех 
своих слуг, взял с собой, кроме них, преторскую когорту (67) из вооруженных 
легкими щитами, а также несколько варварских всадников, которых он обыкновенно 
держал при себе в качестве привилегированной личной охраны (68), и неожиданно 
для всех прискакал к валу. Тут он прекратил солдатские разговоры, отогнал наших 
от своего лагеря, а кого захватил, тех приказал убить. Остальные в страхе перед 
внезапной опасностью сплотились, обернули левую руку плащом, обнажили мечи, 
отбивались таким образом от легковооруженных и всадников в надежде на близость 
лагеря и, наконец, отступили к нему. Здесь их приняли под свою защиту те 
когорты, которые стояли на карауле у ворот.
76. После этого Петрей со слезами обходит манипулы, лично обращается к солдатам 
и заклинает их не предавать неприятелям на гибель ни его, ни своего 
отсутствующего полководца Помпея. Войско быстро собралось к преторской ставке. 
Петрей требует от всех присяги, что они не покинут и не предадут армии и вождей 
и не будут принимать сепаратных решений. Первым присягает он сам, затем 
приводит к присяге Афрания, за ним следуют военные трибуны и центурионы; 
наконец, тут же приносят присягу солдаты, выстроенные по центуриям. 
Предводители издают приказ, в силу которого приютившие Цезаревых солдат должны 
были привести их к ставке; приведенные были публично казнены. Но большую часть 
своих гостей солдаты спрятали и ночью выпустили через вал. Таким образом, 
устрашающие меры вождей, жестокая казнь и новая торжественная присяга 
уничтожили надежду на немедленную сдачу, произвели поворот в умах солдат и 
восстановили прежнее военное положение.
77. Цезарь приказал тщательно разыскать и отпустить тех неприятельских солдат, 
которые во время переговоров пришли в его лагерь. Но из военных трибунов и 
центурионов некоторые добровольно остались у него. Впоследствии он держал их в 
большом почете, центурионы были восстановлены в своих прежних рангах, а римские 
всадники — в должности военных трибунов (69).
78. Неприятелям была затруднена фуражировка, с трудом доставали они и воду. 
Легионеры их имели некоторый запас хлеба, так как им было приказано захватить с 
собой из Илерды провианта на семь дней, но у легковооруженных и у 
вспомогательных войск его совсем не было: у них не хватало денег на его покупку,
 да и сами они были физически непривычны носить поклажу. Поэтому они ежедневно 
в большом количестве перебегали к Цезарю. Столь бедственно было положение 
неприятелей. Из двух планов, между которыми у них был выбор (70), более простым 
представлялось возвращение в Илерду, так как там они оставили немного 
провианта; вместе с тем они были уверены, что там они сообразят, что делать 
дальше. Но Тарракон был слишком далеко: на этом длинном пути, естественно, 
могло бы случиться немало разных неожиданностей. Они приняли первый план и 
выступили из лагеря. Цезарь послал вперед конницу — беспокоить и задерживать их 
арьергард и сам пошел следом за ней с легионами. Тут же начались не 
прекращавшиеся ни на один момент стычки задних рядов арьергарда с нашей 
конницей.
79. Эти сражения были такого рода. Неприятельский арьергард замыкало несколько 
когорт в полной боевой готовности; на ровных местах они останавливались в 
большом количестве для отпора коннице. При подъеме на гору наилучшей защитой 
была сама местность, так как те, которые заходили вперед, защищали сверху 
поднимающихся вслед за ними; но на равнине или при спуске передние части 
колонны не могли подавать помощь отстававшим задним, так как наша конница 
стреляла сверху прямо им в тыл, и тогда положение становилось весьма опасным. 
При приближении к таким местам не оставалось ничего другого, как отдавать 
приказ легионам остановиться и сильной контратакой отбрасывать конницу, а затем 
всем до одного бегом спускаться в долину и, пройдя ее таким способом, снова 
останавливаться на ближайших возвышениях. Их собственная, хотя и очень 
многочисленная, конница не оказывала им ровно никакой поддержки; наоборот, она 
была так напугана предыдущими сражениями, что легионам пришлось дать ей место в 
середине и самим же ее защищать. И никто на походе не мог выходить из рядов, не 
попадая в руки нашей коннице.
80. При таких сражениях им удавалось подвигаться вперед лишь медленно и 
понемногу и часто приходилось останавливаться, чтобы подать помощь своим. Так 
тогда и было. Пройдя путь в четыре мили, во время которого их непрерывно и 
необыкновенно сильно беспокоила наша конница, они заняли высокую гору и там 
разбили лагерь, но укрепили только ту его сторону, которая обращена была против 
неприятеля. При этом они не стали снимать поклажу с вьючных животных. И вот, 
как только они обратили внимание на то, что Цезарь также разбил лагерь, 
раскинул палатки и отправил конницу в разные стороны за фуражом, они вдруг 
бросились около шестого часа того же дня из своего лагеря и, в надежде, что мы 
за отъездом нашей конницы замедлим с преследованием, выступили в поход.
Заметив их движение, Цезарь немедленно вывел свои легионы и пошел по пятам за 
неприятелями. Для охраны обоза им было оставлено несколько когорт, которые 
должны были в десятом часу двинуться следом за ним. Фуражиры и конница были 
спешно отозваны назад, причем конница тут же вернулась к своей повседневной 
походной службе. Начались жаркие стычки с арьергардом, так что тот едва не 
обратился в бегство, и много солдат, даже несколько центурионов, были при этом 
убиты. Пехота Цезаря также уже надвигалась и угрожала врагу всей своей массой.
81. Теперь у врагов не оставалось никакой возможности ни найти подходящее место 
для лагеря, ни двигаться вперед. По необходимости они остановились и разбили 
лагерь на совершенно неудобном месте и далеко от воды. Но, по вышеуказанным 
причинам, Цезарь не стал их беспокоить (71). Однако он не позволил своим людям 
ставить на этот день палаток, чтобы все они были вполне готовы к преследованию, 
на тот случай, если враги попытаются прорваться, все равно, ночью или днем. 
Неприятели заметили невыгодное положение своего лагеря; в течение всей ночи они 
выносили вперед свои укрепления и заменяли один лагерь другим. То же самое они 
делали и на следующий день и работали с раннего утра до вечера. Но насколько 
они преуспели в этой работе и выдвинули лагерь, настолько же удалились от воды, 
так что одно зло пришлось исправлять другим. В следующую ночь уже никто не 
выходил из лагеря за водой; а на следующий день они оставили в лагере охрану и 
двинулись за водой всем войском. Вместо того чтобы давать решительное сражение. 
Цезарь предпочитал довести их этими страданиями до полного истощения и тем 
вынудить к неизбежной сдаче. Но все-таки он сделал попытку окружить их со всех 
сторон валом и рвом, чтобы как можно больше затруднить их внезапные вылазки, на 
которые, по его мнению, они по необходимости должны были пойти. По недостатку 
фуража, а также с тем чтобы обеспечить себе свободу движения, они распорядились 
убить всех вьючных животных.
82. На эти работы и соображения пошло два дня. На третий день часть работ 
Цезаря уже подвинулась вперед. Чтобы помешать их окончанию, неприятели дали 
около девятого часа боевой сигнал, вывели легионы и выстроили их у самого 
своего лагеря. Цезарь отозвал свои легионы с работы, приказал собраться всей 
коннице и также построил все свои силы в боевую линию: предположение, что, 
вопреки доброму мнению о нем солдат и своей общепризнанной славе, он боится боя,
 могло бы очень повредить ему. Но те же самые, уже известные нам основания 
удерживали его от решительного сражения, и теперь еще более, чем прежде, так 
как, ввиду краткости расстояния между фронтами, даже обращение противников в 
бегство лишь немного содействовало конечной победе. Ведь лагери отстояли друг 
от друга не более чем на двести футов. Две трети этого пространства занимали 
оба фронта, и только одна треть оставалась свободной для атак и для боя. В 
случае сражений даже совершенно разбитая сторона, вследствие близости лагеря, 
нашла бы в нем убежище. Поэтому Цезарь решил давать отпор атакам неприятеля, но 
самому не вовлекать его в бой.
83. Афраний образовал из пяти легионов две боевые линии, а третью, в качестве 
резерва, занимали вспомогательные когорты. Фронт Цезаря также состоял из трех 
линий, но в первой линии было по четыре когорты из его пяти легионов, за ними 
следовали, в качестве резерва, по три, а затем снова также по три когорты из 
соответствующих легионов; стрелки и пращники стояли в центре, конница 
прикрывала фланги. Такое построение, по-видимому, соответствовало тем целям, 
которых твердо держались обе стороны: Цезарь не хотел сражаться иначе, как по 
необходимости, Афраний желал помешать окончанию осадных работ Цезаря. Выжидание 
затянулось надолго, и оба войска простояли до захода солнца друг против друга, 
а затем вернулись в свои лагеря. На следующий день Цезарь приступил к окончанию 
начатых укреплений, а противники стали нащупывать брод на реке Сикорисе, в 
надежде на возможность переправы. Заметив это, Цезарь переправил через реку 
легковооруженных германцев и часть конницы и расставил по берегам ее частые 
посты.
84. Наконец неприятели, чувствуя стеснение во всем, продержав обозных животных 
уже четвертый день без корма, оставаясь без воды, дров и хлеба, обратились с 
просьбой об открытии переговоров, и притом по возможности в таком месте, 
которое было бы недоступно для солдат. В этом Цезарь им отказал и согласился 
только на публичные переговоры, если они их пожелают. Они дали в заложники сына 
Афрания и явились на указанное Цезарем место. Перед лицом обеих армий Афраний 
сказал: ни на них, ни на солдат не следует гневаться за то, что они пожелали 
соблюсти верность присяге, данной ими своему главнокомандующему Гн. Помпею. Но 
они уже достаточно исполнили свой долг и довольно испытали мучений, перенеся 
нужду во всем: точно диких зверей их загнали в ловушки, их не пускают к воде, 
им не дают свободы движения; тело отказывается уже выносить страдания, душа — 
бесславие. Поэтому они признают себя побежденными и усердно просят — если у 
Цезаря есть для них какая-либо жалость — не считать необходимым прибегать к 
крайне суровой каре для них. Все это было сказано в высшей степени смиренно и 
покорно.
85. На это Цезарь ответил: Афранию менее, чем кому-либо другому, прилично 
жаловаться на судьбу и взывать к состраданию. Ведь все остальные исполнили свой 
долг: исполнил его он, Цезарь, не пожелавший даже при выгодных условиях, в 
удобном месте в удобное время, дать сражение, чтобы можно было вполне 
беспрепятственно приступить к заключению мира; исполнило его войско, так как 
оно пощадило и защищало тех, которые уже были в его руках, несмотря на 
оскорбления, которым оно подверглось, и на убийство своих товарищей. Наконец, 
исполнили свой долг и солдаты армии Афрания, которые по собственному почину 
завязали мирные переговоры, причем сочли нужным позаботиться о спасении всех 
остальных. Так люди всех классов постарались проявить милосердие, но сами вожди 
и слышать не хотели о мире; они не уважали ни права переговоров, ни права 
перемирия и людей неопытных и соблазнившихся беседой бесчеловечно казнили. И 
вот теперь с ними случилось то, что большей частью случается с людьми слишком 
упрямыми и высокомерными: они прибегают и страстно стремятся к тому, что не так 
давно презирали. Но, впрочем, ни теперь в их унижении, ни вообще при каком-либо 
удобном случае он не склонен требовать того, что увеличило бы его силы, он 
желает только, чтобы были распущены те войска, которые его враги в течение уже 
многих лет содержали против него. Ведь не для иной же цели были отправлены в 
Испанию шесть легионов, а 7-й набран там, изготовлено столько больших эскадр и 
посланы вожди, искусные в военном деле. Все эти меры принимались отнюдь не для 
замирения Испании, отнюдь не для потребностей Провинции, которая вследствие 
долгого мира не нуждалась ни в какой военной поддержке. Но все это уже давно 
готовится только против него: против него учреждается новая форма верховной 
власти, и, таким образом, одно и то же лицо, находясь под Римом, заведует 
римскими делами, и оно же заочно в течение стольких лет распоряжается двумя 
очень воинственными провинциями>(72), против него изменяют коренные права 
магистратуры и посылают в провинцию не тех>(73), которые только что отправляли 
должность претора или консула (как это до сих пор всегда делалось), но любимцев 
олигархии, выбранных с ее одобрения; против него — не признают действительной 
ссылку на старость и вызывают для командования армиями людей, отличившихся в 
прежних войнах; ему одному не разрешается того, что до сих пор предоставлялось 
всем полководцам, именно ему отказывают в праве после успешной войны 
возвращаться домой с почетом, или, по крайней мере, без позора, и уже дома 
распускать свое войско. Но все это он переносил терпеливо и будет переносить; 
да и теперь он не добивается того, чтобы отобрать у них войско и присвоить его 
себе, хотя это для него было бы и нетрудно; он желает только, чтобы у 
противника не было оружия, которое они могли бы употребить против него. Поэтому,
 как уже сказано, они должны оставить провинции и распустить войско. Вот его 
единственное и непреложное условие мира.
86. Солдатам это было в высшей степени приятно, как это можно было заметить по 
проявлениям их чувств: и действительно, вместо заслуженного наказания, которого 
они до известной степени имели основание ожидать для себя, они получили даже 
награду в виде отставки. Когда поднят был спорный вопрос о ее месте и времени, 
то они все до одного криками и жестами давали понять с вала, на котором они 
стояли, что желают немедленного роспуска: какие бы гарантии им ни давали, не 
может это дело быть верным, если отложить его на другое время. После краткого 
обсуждения этого вопроса в том и в другом смысле в конце концов согласились на 
том, что имеющих жительство в Испании или чем-либо там владеющих отпустить 
немедленно, а остальных — у реки Вара. С своей стороны, Цезарь поручился в том, 
что никто из них не пострадает и никого не будут против воли принуждать к 
переходу в нашу армию.
87. С этого времени до прихода к реке Вару Цезарь обещал снабжать их хлебом. 
Кроме того, он пожелал возвратить им все потерянное ими на войне, поскольку оно 
окажется в руках его солдат; своим солдатам он выплатил за эти вещи деньги по 
справедливой оценке. Вообще по всем тяжбам, которые после этого возникали у 
неприятельских солдат, они по доброй воле обращались за посредничеством к 
Цезарю. Когда легионы готовы были взбунтоваться и потребовали жалованья, 
которому, по мнению Петрея и Афрания, не пришел еще срок, то они изъявили 
желание, чтобы это дело было расследовано Цезарем, и его приговором остались 
довольны обе стороны. Именно за эти два дня было распущено около трети войска 
(остальные две трети он поместил в середину своей армии); при этом два его 
легиона должны были идти впереди афранианцев, а остальные следовать сзади и 
располагаться лагерем в недалеком друг от друга расстоянии. Это дело он 
возложил на своего легата — Кв. Фуфия Калена. Согласно с этим распоряжением, 
шли из Испании до реки Вара, и там была распущена остальная часть войска 
Афрания.



Книга вторая

1. Так шли дела в Испании. Тем временем Г. Требоний, который был оставлен для 
осады Массилии (1), начал с двух сторон подводить к городу плотину, подвижные 
галереи и башни. Одна из башен находилась ближайшем соседстве с гаванью и с 
верфями, а другая была у ворот, через которые входили в город со стороны Галлии 
и Испании (в той части морского берега, которая прилегает к устью Родана). Дело 
в том, что Массилия почти с трех сторон омывается морем и только четвертая 
доступна с суши. Но и в этой полосе та ее часть, которая доходит до кремля, 
защищена от природы глубокой лощиной, и потому ее осада была бы продолжительной 
и трудной. Для производства осадных работ Г. Требоний выписал из всей провинции 
большое количество вьючных животных и рабочих и прикаэал доставить хворосту и 
лесу. Это позволило ему выстроить плотину в восемьдесят футов высотой.
2. Но в городе был издавна такой большой запас военных материалов и такие 
крупные метательные машины, что никакие галереи, покрытые прутьями, не могли 
выдерживать действия снарядов. Двенадцатифутовые колья с острыми наконечниками, 
выпускаемые из баллист самого крупного калибра, не только пробивали целых 
четыре слоя фашины, но и вонзались в землю. Поэтому галереи прикрывались 
связанными в ряд футовыми бревнами, соединенными друг с другом, и по ним 
проносили и передавали из рук в руки строительный материал. Впереди шла 
«черепаха» в шестьдесят футов для выравнивания почвы. Она также была сделана из 
очень массивных бревен и прикрытая всем тем, что могло защищать ее от огня и 
камней. Но большие размеры осадных работ, высота стены и башен и множество 
метательных орудий замедляли все дело осады. Кроме того, альбики часто делали 
вылазки из города и пытались поджечь плотину и башни. Впрочем, наши солдаты без 
труда парализовали эти попытки и, со своей стороны, причиняя большие потери 
делавшим вылазки, отбрасывали их в город.
3. Между тем Гн. Помпей послал на помощь Л. Домицию (2) и массилийцам Л. 
Насидия с эскадрой в шестнадцать кораблей, часть которых была обита медной 
броней. Он шел Сицилийским проливом совершенно незаметно для Куриона (3), 
пристал к Мессане, воспользовался тем, что знатные граждане и сенат этого 
города были охвачены ужасом и бежали, и увел из тамошней верфи один корабль. 
Включив его в свою эскадру, он направился к Массилии и тайно выслал вперед 
быстроходную лодку, чтобы известить Домиция и массилийцев о своем приближении. 
При этом он настойчиво уговаривал их дать с помощью доставленных им 
подкреплений новое сражение флоту Брута.
4. Массилийцы со времени своей вышеупомянутой неудачи (4) вывели из верфи 
старые корабли приблизительно в таком же количестве, как и прежде, и успели их 
починить и с большой тщательностью снарядить, тем более что у них не было 
недостатка в гребцах и кормчих. В эту эскадру они включили также рыбачьи лодки, 
покрыв их палубой для защиты гребцов от снарядов, и вооружили их стрелками и 
метательными машинами. К снаряженному таким образом флоту старики, женщины и 
девушки обратились со слезными мольбами помочь в последний час родному городу. 
Под их впечатлением экипаж сел на корабли с не меньшим воодушевлением и 
уверенностью, чем в предыдущем сражении. Ведь таков уже свойственный всем 
недостаток нашей человеческой природы, что вещи неожиданные и неизвестные 
внушают слишком большую самоуверенность или же слишком большой страх. Так 
случилось и тогда. Действительно, прибытие Л. Насидия возбудило в гражданах 
большие надежды и рвение. При первом же благоприятном ветре они вышли из гавани 
и прибыли в Тавроэнт (укрепленный пункт у массилийцев) на соединение с Насидием.
 Там они привели свой флот в боевую готовность, ободрили друг друга к бою и 
сообща наметили план военных действий. Правое крыло было отведено массилийцам, 
левое — Насидию.
5. Туда же поспешил и Брут. Его эскадра также увеличилась, таю как к судам, 
построенным по распоряжению Цезаря в Арелате (5), прибавилось шесть кораблей, 
захваченных у массилийцев. За этот промежуток он починил их и вполне снарядил. 
Ободрив своих солдат и напомнив им, что они победили несломленного врага и 
теперь должны показать свое презрение к побежденному, он выступил против 
массилийцев, полный воодушевления и надежды на успех. Из лагеря Г. Требония и 
со всех возвышенных мест легко было обозревать весь город. Было видно, как вся 
оставшаяся в городе молодежь, а также все пожилые люди с женами и детьми 
протягивали к небу руки из общественных мест, со сторожевых пунктов и со стены 
или шли к храмам бессмертных богов и, распростершись перед их изображениями, 
молили о победе. Все без исключения понимали, что от успеха этого дня зависит 
вся их судьба. Ведь на суда сели знатнейшая молодежь и самые почтенные граждане 
всех возрастов, которых вызвали поименно и умоляли в случае поражения 
отказаться от каких бы то ни было дальнейших попыток, а в случае победы быть 
уверенными, что город будет спасен или домашними силами, или, может быть, также 
помощью извне.
6. В завязавшемся сражении массилийцы проявили величайшую храбрость: они 
помнили о напутственных наставлениях, полученных ими от своих близких, и 
сражались в убеждении, что у них уже не будет случая для подобной попытки и что 
те из них, кого постигнет в бою смерть, лишь немного раньше разделят судьбу 
остальных граждан, которых при взятии города ждет та же участь. Когда наши 
корабли стали мало-помалу развертываться, то неприятели извлекли пользу из 
ловкости своих кормчих и подвижности своих судов; а когда наши при удобном 
случае накидывали на неприятельский корабль железные багры и зацепляли его, то 
оказавшийся в бедственном положении корабль немедленно получал со всех сторон 
помощь. Если дело доходило до рукопашного боя, то от массилийцев не отставали и 
их союзники альбики, которые лишь немногим уступали нашим в храбрости. Вместе с 
тем снаряды, во множестве выпускаемые издали с судов меньшего размера, ранили 
многих из наших людей, которые этого не предвидели и не могли от них защититься.
 Две неприятельские триремы заметили корабль Д. Брута, который особенно легко 
было узнать по его особому флагу, и бросились на него с двух сторон. Но 
подготовленный к этой атаке Брут сделал быстрое движение и увернулся от 
столкновения. Неприятельские корабли с разбега так сильно столкнулись друг с 
другом, что оба очень тяжело пострадали, а один, у которого обломился нос, 
совсем потерял боеспособность. Тогда те корабли из эскадры Брута, которые 
находились поблизости, воспользовались их аварией, атаковали их и быстро 
пустили оба их ко дну.
7. Корабли же Насидия оказались бесполезными и скоро вышли из линии боя: ведь у 
людей их экипажа не было перед глазами родного города, не слышали они 
напутствий со стороны близких родных, и ничто не понуждало их рисковать жизнью. 
Поэтому в составе этих кораблей совсем не было потерь. Зато из массилийского 
флота пять кораблей было пущено ко дну, четыре захвачено, один спасся бегством 
вместе с эскадрой Насидия; все они устремились в Ближнюю Испанию. Один из 
уцелевших кораблей был послан вперед в Массилию сообщить эту весть. При его 
приближении к городу навстречу ему высыпало за получением вестей все население, 
и когда узнали о поражении, то всеми овладела глубокая печаль и город сразу 
принял такой вид, как будто бы его взяли с бою враги. Тем временем массилийцы 
стали готовиться к обороне города.
8. Легионеры, работавшие на правой стороне шанцевых укреплений, заключили из 
частых вылазок врага, что для обороны может быть весьма полезной постройка по 
соседству со стеной кирпичной башни, которая служила бы для них и фортом и 
убежищем при отступлении. Сначала они сделали ее — только на случай внезапных 
нападений — низкой и маленькой. Сюда они отступали, отсюда и отбивались, если 
на них нападали врасплох более или менее крупные силы; отсюда, наконец, они 
выбегали для отражения и преследования неприятеля. Она тянулась в каждую 
сторону на тридцать футов, а ее стены были в пять футов толщиной. Но после 
этого — ведь опыт в соединении с человеческой изобретательностью во всем 
учитель — оказалось, что очень полезно было бы построить башню выше. Это было 
сделано следующим образом.
9. Когда башня была выведена до дощатого наката первого этажа, они вставили 
балки в ее стены так, что даже концы балок были прикрыты стенной кладкой, и, 
таким образом, наружу не выступало ничего такого, к чему бы мог пристать 
неприятельский Огонь. Поверх этого наката они повели стенную кирпичную кладку 
на такую высоту, на какую позволяла крыша щитка и подвижных навесов; сверху 
этой кладки они положили накрест две балки, почти доходившие до наружных стен, 
с тем чтобы на них держался тот накат, который должен был служить крышей башни; 
а поверх этих двух балок были положены под прямым углом и связаны досками 
поперечные балки. Эти поперечные балки были несколько длиннее стен и немного 
выдавались наружу так, чтобы на них можно было повесить циновки, которые должны 
были во время выведения стен под накатом задерживать и отражать неприятельские 
снаряды. Этот верхний накат был покрыт кирпичом и глиной, чтобы обезвреживать 
неприятельский огонь, а поверх кирпича и глины были постланы матрацы, чтобы 
снаряды из метательных машин не пробивали дерева, а камни из катапульт не 
расшатывали кирпичной кладки. Указанные циновки, которых было три, были сделаны 
из якорных канатов и были такой же длины, как стены, а шириной в четыре фута; 
они были укреплены вокруг башни и повешены снаружи с трех сторон, обращенных к 
неприятелю, на выступавших концах поперечных балок. Опыт, приобретенный в 
других местах, убедил строителей в том, что только такого рода канатные циновки 
непроницаемы ни для обычных снарядов, ни для снарядов, выпускаемых из осадных 
машин. Как только готовая часть башни была покрыта и защищена от всяких 
неприятельских снарядов, они убрали щитки на другие работы, а крышу башни как 
самостоятельную часть сооружения начали поднимать с первого яруса воротами 
кверху — настолько, насколько позволяли спущенные циновки. Под их прикрытием и 
защитой они продолжали выводить кирпичные стены и снова посредством ворота 
поднимали крышу и освобождали себе место для дальнейшей стройки. Как только 
подходило время класть второй накат, они так же, как сначала, вделывали балки в 
наружные кирпичные стены и отсюда снова поднимали воротами крышу вместе с 
циновками. Таким образом, вполне свободно, без кровопролития и без опасности 
они выстроили шесть ярусов и в подходящих местах оставили шесть отверстий для 
метания снарядов.
10. Как только они получили уверенность, что эта башня может защитить все 
соседние верки, они начали строить подвижной навес длиной в шестьдесят футов из 
балок в два фута толщиной, чтобы продвигать его от своей кирпичной башни к 
неприятельской башне и к стене. Он был устроен следующим образом. Прежде всего 
были положены на земле две балки одинаковой длины на расстоянии четырех футов 
друг от друга и в них были вставлены столбы вышиной в пять футов. Эти столбы 
были соединены друг с другом не очень крупными стропилами, на которых должны 
были лежать балки, образующие крышу подвижного навеса. Эти; балки были в два 
фута толщиной и были прибиты скобами и гвоздями. На самом краю крыши и на 
балках были прикреплены бруски в четыре пальца в квадрате, чтобы поддерживать 
кирпичи, которые должны были покрывать крышу. Когда таким образом была сделана 
покатая крыша, идущая рядами в соответствии с положением балок на стропилах, 
подвижной навес был покрыт кирпичами и глиной для защиты от огня с 
неприятельской стены. Кирпичи же покрыли кожей, чтобы неприятели не могли 
пускать из труб воду и размывать их. В свою очередь кожа была покрыта матрацами 
для защиты от огня и камней. Все это сооружение, прикрытое галереями, было 
построено рядом с самой башней; и вдруг, когда враги ничего подобного не 
подозревали, наши придвинули его на катках, употребляющихся при спуске кораблей 
к неприятельской башне, так что оно подошло вплотную к ее каменной стене.
11. Устрашенные этой непредвиденной бедой, горожане подвинули рычагами самые 
крупные каменные глыбы и скатили их со стены прямо на навес. Прочность дерева 
выдержала их удар, и все камни скатились с отлогой крыши. Когда массилийцы 
заметили это, они придумали другое средство: набили бочки смолой и дегтем, 
зажгли их и сбросили со стены на навес. Но и они, катясь по крыше, соскользнули 
в сторону, тогда их немедленно оттолкнули внизу от сооружения шестами и вилами. 
Тем временем наши солдаты под прикрытием навеса вышибли ломам нижние камни 
неприятельской башни, на которых лежал фундамент, самый же навес они защищали 
из кирпичной башни стрельбой из метательных машин, которой и выбили неприятелей 
со стены и из башен и таким образом парализовали оборону стены. Так как из 
ближайшей башни было вышиблено уже много камней, то часть этой башни сразу 
обрушилась, а другая грозила упасть следом за ней. Тогда неприятели, боясь 
разграбления города, все до одного безоружные, с повязками на голове высыпали 
из ворот и стали с мольбой протягивать руки к легатам и войску.
12. При этом неожиданном зрелище все военные действия приостановились, причем 
солдаты оставили бой и из любопытства поспешили сюда, чтобы послушать и узнать, 
в чем дело. Как только неприятели дошли до легатов и войска, они все до одного 
бросились на колени и просили подождать прихода Цезаря: теперь они видят, что 
город их взят, что осадные работы доведены до конца и их собственная башня уже 
подкопана; поэтому они отказываются от обороны; конечно, они могут быть без 
малейшего промедления тут же уничтожены, если по приходе Цезаря не будут 
исполнять его приказаний и следить за каждым его мановением. Они указывали 
также, что если башня, совсем обрушится, то солдат нельзя будет удержать и в 
надежде на добычу они вторгнутся в город и разрушат его. Все это и многое 
другое в том же роде массилийцы, как люди образованные, излагали очень 
трогательно и со слезами.
13. Эти просьбы побудили легатов вывести солдат из осадных укреплений, 
прекратить штурм и только оставить стражу при укреплениях. Состраданием было 
создан своего рода перемирие, и теперь обе стороны стали ждать прибытия Цезаря. 
Ни с неприятельской стены, ни с нашей стороны не летали больше снаряды; все 
ослабили заботу бдительность, как будто бы дело было кончено. Надо сказать, что 
Цезарь в письме к Требонию настоятельно приказывал не допускать взятия города 
штурмом: иначе солдаты в своем озлоблении на измену массилийцев и на презрение, 
которое те к ним показывали, а также на продолжительность осадных работ могли 
бы перебить все взрослое мужское население города. Они уже не раз грозили это 
сделать, и теперь стоило большого труда удержать их от вторжения в город. 
Вообще они были очень недовольны тем, что дело стало за Требонием, который, как 
им казалось, и помешал им овладеть городом.
14. Но неприятели начали вероломно искать удобного момента, чтобы коварно 
обмануть нас. Прошло несколько дней. Наши ослабили свою энергию и бдительность. 
И вот в полдень, когда одни ушли из лагеря, а другие после долгого труда легли 
спать на самом месте работы, отложив в сторону и спрятав в чехлы оружие, 
массилийцы внезапно сделали вылазку из ворот и, так как подул сильный ветер в 
благоприятном для них направлении, подожгли верки. Ветер так раздул огонь, что 
единовременно загорелись и плотина, и щитки, и башня, и метательные машины, и 
все это погибло в пламени прежде, чем можно было заметить, как вообще возник 
пожар. Растерявшись от этого неожиданного несчастья, наши стали хватать первое 
попавшееся оружие; другие бросились из лагеря и атаковали неприятелей, но 
преследованию бегущих мешали стрелы и снаряды, летевшие со стены. Неприятели 
отступили к самой своей стене и здесь беспрепятственно подожгли подвижной навес 
и кирпичную башню. Таким образом, сооружение, потребовавшее многих месяцев и 
большого труда, было в одно мгновение уничтожено вероломством неприятелей и 
силой бури. Ту же попытку они повторили и на следующий день. При такой же буре 
с еще большею самоуверенностью они сделали вылазку, бросились на другую башню и 
плотину и закидали их головнями. Но насколько наши перед этим ослабили свою 
энергию, настолько же теперь, наученные горьким опытом вчерашнего дня, они 
позаботились приготовить все необходимое для обороны. Таким образом, многих 
неприятелей они перебили, остальные же были отброшены в город, не достигнув 
своей цели.
15. Требоний принял все меры к тому, чтобы восстановить потерянное. Солдаты 
приступили к делу с удвоенным рвением. Они видели, что все их напряженные труды 
и сложные работы ни к чему не привели, и вместе с тем очень огорчились тем, что 
преступным нарушением перемирия их доблесть осуждена на насмешки. Так как, 
однако, все деревья в Массилийской области были повсеместно вырублены и свезены 
и вообще больше неоткуда было достать лесу для плотины, то они стали строить 
плотину нового, до сих пор не виданного типа — на двух кирпичных стенах в шесть 
футов толщиной и с накатом на этих стенах. Эта плотина была такой же ширины, 
как и прежняя деревянная. Где промежуток между стенами был слишком широк или 
накатные балки непрочными, они подставляли столбы и клали для подпорки 
поперечные балки, а верхний накат устилали фашинами, которые в свою очередь 
покрывались глиной. Таким образом, солдаты были прикрыты этим накатом, справа и 
слева — стенами, а спереди — щитком и потому могли безопасно проносить 
необходимый для работы материал. Дело быстро пошло вперед; урон, нанесенный 
долговременной работе, был скоро исправлен благодаря ловкости и доблести солдат.
 В нужных местах в стене были оставлены ворота для вылазок.
16. Теперь неприятели увидали, что немногих дней напряженного труда оказалось 
достаточно для восстановления верков, которое, по их ожиданиям, было на долгое 
время невозможно; следовательно, для них уже стали бесполезными вероломство и 
вылазки, и вообще не осталось ни одного пункта, где бы они могли повредить 
солдатам стрельбой, а веркам огнем. Они убедились и в том, что таким же образом 
можно даже весь город — там, где он доступен с суши, — окружить отовсюду стеной 
и башнями, и в том, что им нельзя будет держаться на своих укреплениях, так как 
каменная плотина пристроена нашими солдатами к городской стене почти до самого 
ее верха, и следовательно, сражаться пришлось бы только ручным оружием, так как 
метательные машины, на которые они возлагали большие надежды, при 
незначительности расстояния для них пропадали; а при одинаковой обстановке боя 
со стены и башен, как они ясно видели, они не могли равняться с нашими 
солдатами в доблести. Поэтому они вернулись к мысли о сдаче на прежних условиях.

17. В Дальней Испании М. Варрон сначала, при известии о событиях Италии стал 
сомневаться в счастье Помпея и весьма дружественно отзываться о Цезаре: Помпей 
привлек его на свою сторону назначением на должность легата и тем связал его 
присягой на верность, но что и с Цезарем он состоит в не менее близких 
отношениях. Ему небезызвестны обязанности легата, занимающего должность по 
доверию. Но он знает также, как слабы его собственные силы и как дружественно 
настроена к Цезарю вся провинция (6). Так высказывался он публично по всякому 
поводу и сохранял полный нейтралитет по отношению к обеим враждующим сторонам. 
Но с того времени, как он узнал, что Цезарь, задерживается у Массилии, что 
войска Петрея соединились с армией Афрания, что большие вспомогательные силы 
уже собрались и не менее значительные с уверенностью ожидаются, что вся Ближняя 
Провинция сочувствует Помпею; когда он, наконец, услыхал о позднейших событиях, 
именно о затруднительном положении Цезаря под Илердой из-за недостатка съестных 
припасов — о чем ему очень подробно и с преувеличениями сообщил Афраний, — то и 
сам он стал колебаться по мере колебания счастья.
18. Он произвел набор по всей провинций, пополнил им оба своих легиона и 
прибавил к ним еще около тридцати вспомогательных когорт. Далее он собрал 
большое количество провианта для посылки массилийцам, а также Афранию и Петрею. 
Десять военных кораблей он приказал построить гадитанцам, и еще много судов он 
распорядился построить в Гиспалисе. Деньги и все ценные вещи из святилища 
Геркулеса были переведены им в город Гады; для охраны он послал туда из 
провинции шесть когорт и назначил комендантом этого города римского всадника Г. 
Галлония, друга Домиция, приехавшего туда по поручению последнего, для приема 
наследства; в дом Галлония было также перевезено все оружие, частное и 
общественное. Сам Варрон произносил на собраниях враждебные речи против Цезаря. 
Он часто заявлял с трибунала, что Цезарь терпит поражения и что большое 
количество солдат перебежало от него к Афранию; обо всем этот он имеет верные 
сведения из надежных источников. Подобными сообщениями он запугал римских 
граждан, живших в провинции, и заставил их обещать ему для государственных нужд 
восемнадцать миллионов сестерциев, двадцать тысяч фунтов серебра и сто двадцать 
тысяч модиев пшеницы. На те общины, которые он считал сочувствующими Цезарю, он 
налагал более тяжелые повинности, отправлял туда гарнизоны и предавал суду 
частных лиц за противогосударственные замечания и речи; их имущество 
конфисковалось. Всей провинции было им приказано принести присягу на верность 
ему и Помпею. Узнав о событиях в Ближней Испании, он стал готовиться к войне. 
План его военных действий состоял в том, чтобы отправиться с двумя легионами в 
Гады и там сосредоточить суда и весь провиант, ибо он знал, что вся провинция 
сочувствует делу Цезаря. Путем сосредоточения провианта и кораблей на этом 
острове, по его мнению, было нетрудно затянуть войну (7). Многие неотложные 
дела отзывали Цезаря в Италию. Но он все-таки решил войну в Испании довести 
повсеместно до конца, так как знал, что Помпей сделал для этой страны много 
добра и потому у него в ближней провинции немало влиятельных клиентов.
19. Поэтому он послал в Дальнюю Испанию два легиона под командой народного 
трибуна Кв. Кассия, а сам раньше его двинулся ускоренным маршем с шестью 
сотнями всадников и предупредил население эдиктом о том, к какому сроку должны 
явиться к нему в Кордубу власти и старейшины всех общин. Этот эдикт был 
обнародован по всей провинции, и ни одна община не преминула послать к этому 
времени в Кордубу часть своего сената, ни один сколько-нибудь известный римский 
всадник не замедлил явиться туда к сроку. Вместе с тем корпорация римских 
граждан в Кордубе по собственному почину заперла перед Варроном ворота, заняла 
башни и стену караулами и стражей и удержала у себя для охраны города случайно 
прибывшие туда две так называемые колониальные когорты. В те же дни жители 
города Кармона, самого сильного во всей провинции, сами выгнали гарнизон из 
трех когорт, посланный в их городскую крепость Варроном и заперли ворота.
20. Но это уже заставило Варрона поторопиться как можно скорее дойти с 
легионами до Гад, чтобы не быть отрезанными от сухопутных дорог и от переправы: 
до такой степени решительным оказывалось сочувствие всей провинции к Цезарю. 
Когда он прошел уже довольно значительную часть своего пути, ему доставлено 
было письмо из Гад с сообщением, что при известии об эдикте Цезаря гадитанские 
власти немедленно сговорились с трибунами стоявших там когорт (8) об изгнании 
Галлония из города и об удержании самого города и острова для Цезаря; согласно 
с этим решением, они предложили Галлонию добровольно оставить Гады, пока это 
можно сделать еще безопасно; в противном случае они сами за себя постоят; и эта 
угроза заставила Галлония покинуть Гады. Когда об этом стало известно, один из 
двух легионов, так называемый «Туземный» унес из лагеря знамена в присутствии и 
на глазах самого Варрона, вернулся в Гиспалис и там расположился на форуме, не 
позволяя себе никаких бесчинств. Такое его поведение, так понравилось 
корпорации римских граждан, что они наперерыв стали приглашать солдат к себе в 
гости. Устрашенный этим, Варрон переменил свой маршрут и поспешил дать знать в 
Италику о своем намерении прибыть туда. Но его гонцы сообщили ему, что ворота 
перед ним заперты. Теперь все пути перед ним были отрезаны, и он послал к 
Цезарю письмо, что готов передать свой легион кому он прикажет. Тот приказал 
передать его посланному для этой цели Сексту Цезарю (9). После передачи легиона 
Варрон прибыл в Кордубу к Цезарю. Там он представил ему официальный отчет по 
административным расходам вместе с оправдательными документами и передал ему 
бывшие у него на руках деньги, а также сообщил, где и сколько у него было 
провианта и кораблей.
21. На народном собрании в Кордубе Цезарь благодарит всех по очереди: римских 
граждан — за то, что они постарались удержать в своих руках город, испанцев — 
за изгнание гарнизонов, гадитанцев (10) — за то, что они сокрушили попытки 
противников и постояли за свою свободу, прибывших туда для гарнизонной службы 
военных трибунов и центурионов — за деятельную и мужественную поддержку, 
оказанную ими решению горожан. Деньги, обещанные римскими гражданами Варрону 
для государственных нужд, он с них сложил; равным образом он восстановил 
имущество тем, которые, по его расследованию, были лишены его за свои смелые 
речи. Некоторым общинам он определил награды от имени государства и от себя 
лично, остальным многое обещал в будущем. После двухдневного пребывания в 
Кордубе он отправился в Гады и там приказал вернуть в храм Геркулеса деньги и 
ценные вещи, препровожденные из него в частный дом. Во главе провинции он 
поставил Кв. Кассия (11) и дал ему четыре легиона, а сам на тех кораблях, 
которые построил Варрон и по приказу Варрона гадитанцы, через несколько дней 
прибыл в Тарракон. Там в ожидании Цезаря собрались посольства почти от всей 
Ближней Провинции. Точно также отличив от имени государства и от себя некоторые 
общины, он оставил Тарракон и прибыл сухим путем в Нарбон и затем в Массилию. 
Здесь он узнал, что в Риме проведен закон о диктатуре и что именно его назначил 
диктатором претор М. Лепид (12).
22. Массилийцы были изнурены всевозможными страданиями, доведены до крайней 
нужды в съестных припасах, два раза побеждены в морском бою, часто терпели 
поражения при своих вылазках; кроме того, они тяжко страдали от заразы, 
возникшей вследствие долгой блокады и перемены пищи (все они питались 
залежавшимся просом и испортившимся ячменем, которые были давно ими заготовлены 
и ссыпаны в общественные магазины для подобного рода случаев). Башня их была 
сбита, значительная часть стены расшатана, на помощь других провинций или 
Помпеевых войск не было никакой надежды, так как они знали, что все это попало 
в руки Цезаря. Поэтому они решили сдаться ему без обмана. За несколько дней до 
сдачи о настроении массилийцев узнал Л. Домиций. Он добыл себе три корабля, из 
которых два предоставил своим друзьям, а на один сел сам, воспользовался бурной 
погодой и покинул Массилию. Его заметили корабли, несшие по приказу Брута 
ежедневную караульную службу у гавани, и, снявшись с якоря, бросились за ним в 
погоню. Но корабль Домиция быстрым ходом пошел вперед и безостановочно 
продолжал бежать, пока наконец, при поддержке бури, не скрылся из виду. Два 
остальных корабля в страхе перед атакой наших судов вернулись в гавань. 
Массилийцы, согласно с приказом Цезаря, вывезли из города оружие и метательные 
машины, вывели из гавани и из верфи корабли и выдали деньги из городского 
казначейства. По исполнении условий сдачи Цезарь пощадил город не столько за 
заслуги перед ним его населения, сколько во внимание к его имени и древнему 
происхождению. Там он оставил в качестве гарнизона два легиона, остальные 
послал в Италию, а сам отправился в Рим.
23. Около того же времени Г. Курион отправился из Сицилии (13) в Африку, но 
взял с собой только два легиона из четырех, полученных от Цезаря, и пятьсот 
всадников, так как еще с самого начала он недооценивал боевых сил П. Аттия Вара.
 Употребив на переправу два дня и три ночи, он пристал к тому месту, которое 
называется Анквилларией. Оно находится в двадцати двух милях от Клупеи и 
представляет собою довольно удобную летнюю стоянку, замыкаемую двумя высокими 
мысами. Его подстерегал у Клупеи Л. Цезарь-сын (14) с десятью линейными 
кораблями, которые после войны с пиратами были вытащены на сушу и теперь, по 
распоряжению П. Аттия (15), отремонтированы для этой войны. Но, из боязни 
численного превосходства на стороне противника, Л. Цезарь оставил открытое море,
 пристал с палубной триремой к ближайшему берегу и, бросив ее на берегу, бежал 
сухим путем в Адрумет. Этот город занимал одним легионом Г. Консидий Лонг (16). 
Остальные корабли Л. Цезаря после его бегства направились также в Адрумет. За 
ним погнался квестор Марций Рут с двенадцатью кораблями, которые Курион взял с 
собой из Сицилии для охраны грузовых судов. Но, заметив на берегу брошенное 
судно, он взял его на буксир и вернулся с своей эскадрой к Г. Куриону.
24. Курион послал вперед Марция с кораблями в Утику, туда же двинулся и сам с 
войском и после двухдневного марта достиг реки Баграды. Там он оставил с 
легионами легата Г. Каниния Ребила, а сам пошел с конницей, чтобы отыскать 
«Корнелиев лагерь» (17), который считался очень удобным местом для лагеря. Это 
отвесный горный хребет, вдающийся в море, с обеих сторон очень крутой и 
труднодоступный, но со стороны Утики более или менее покатый. По прямому 
расстоянию от него до Утики не более трех миль; но на этом пути есть источник, 
через который море довольно глубоко врезывается в сушу, вследствие чего эта 
местность на широком пространстве болотиста. Чтобы избежать на пути к городу 
этого места, надо сделать крюк в шесть миль.
25. При осмотре этой местности Курион заметил, что лагерь Вара примыкает к 
городской стене у так называемых «Ворот Бела» (18) и очень укреплен от природы, 
так как с одной стороны его прикрывал сам город Утика, а с другой — находящийся 
перед городом театр, огромные субструкции которого оставляли только трудный и 
узкий подход к городу. Вместе с тем он обратил внимание на то, что по 
переполненным улицам, со всех сторон несли всякого рода пожитки и гнали скот, 
так как в страхе от неожиданной тревоги все уходили из деревень в город. Он 
послал сюда конницу, чтобы отбить этот транспорт себе в добычу. Но в то же 
самое время для охраны транспорта Вар послал из города шестьсот нумидийских 
всадников и четыреста пехотинцев, которые несколько дней тому назад были 
отправлены царем Юбой в Утику с целью помощи. Еще по своему отцу Юба был связан 
узами гостеприимства с Помпеем (19), а с Курионом у него была вражда, так как 
последний в качестве народного трибуна обнародовал законопроект о включении 
царства Юбы в состав Римского государства. Завязалась конная стычка, но 
нумидийцы не могли выдержать уже первого натиска нашей конницы и потеряли около 
ста двадцати человек убитыми: остальные отступили в лагерь к городу. Когда тем 
временем прибыли военные корабли, Курион приказал объявить грузовым судам, 
стоявшим под Утикой в количестве около двухсот, что всякого, кто не переведет 
немедленно своего корабля к «Корнелиеву лагерю» он будет считать врагом; после 
этого объявления все тотчас снялись с якоря, оставили Утику и перешли на 
указанное место. Благодаря этому войско получило в изобилии всякого рода 
припасы.
26. После этого Курион возвратился в лагерь у Баграды, где все войско громко 
провозгласило его императором, а на следующий день двинулся к Утике и там 
разбил лагерь. Еще до окончания лагерных работ всадники со сторожевого поста 
дали знать, что к Утике подходят большие вспомогательные отряды, пешие и конные,
 посланные царем; в тот же момент были замечены облака пыли, и вслед за тем 
показался уже авангард Юбы. Под впечатлением этой неожиданности Курион послал 
вперед конницу, чтобы принять на себя первый натиск врага и задержать его, а 
сам быстро отозвал легионы от работ и построил их в боевую линию. Конница 
завязала сражение и еще прежде, чем легионы могли вполне развернуться и занять 
позицию, обратила в бегство все войска царя, которые не были готовы к бою и 
пришли в замешательство, так как двигались, не держа строя и без всяких 
предосторожностей; при этом почти вся неприятельская конница, быстро 
отступившая по берегу к городу, уцелела, но пехота понесла большие потери 
убитыми.
27. В следующую ночь два центуриона, родом марсы, перебежали с двадцатью двумя 
солдатами своих центурий из лагеря Куриона к Аттию Вару. Высказали ли они Вару 
свое действительное убеждение или же просто говорили ему в угоду {ведь чего мы 
хотим, тому охотно верим, и что думаем, то предполагаем и у других), — во 
всяком случае, они уверили его в том, что все войско настроено против Куриона и 
прежде всего надо поближе подойти к его войску и дать ему возможность 
высказаться в беседе. Это предложение побудило Вара на следующий же день рано 
утром вывести свои легионы из лагеря. То же сделал и Курион, и оба они 
выстроили свои войска, будучи отделены друг от друга небольшой долиной.
28. В армии Вара находился Секст Квинтилий Вар, который, как мы выше указали 
(20), был с ним в Корфинии. Когда Цезарь отпустил его там на волю, он 
отправился в Африку. Но туда же были переправлены Курионом как раз те легионы, 
которые Цезарь взял себе у своих противников; лишь несколько центурионов было 
новых, но центурии и манипулы остались те же. Это дало Квинтилию повод 
заговорить с солдатами. И вот он стал обходить фронт Куриона и заклинать солдат 
не забывать о своей первой присяге, принесенной ими перед Домицием и перед ним, 
его квестором, не поднимать оружия против тех, которые разделяли одинаковую с 
ними участь и одинаково страдали во время осады; наконец, не сражаться за тех, 
которые оскорбительно называют их перебежчиками. В заключение он намекнул на 
подарки, которых они должны ждать от его щедрости в случае, если примкнут к 
нему и к Аттию. Однако войско Куриона отнеслось к этой речи совершенно 
безразлично, и оба вождя увели свои войска назад.
29. Тем не менее в лагере Куриона распространился большой страх, который от 
всякого рода разговоров быстро увеличился. Каждый создавал себе свое особое 
мнение о положении дела и от страха преувеличивал то, что слышал от соседа. И 
по мере того как эти возникшие из одного источника сомнения распространялись и 
передавались от одного к другому, являлась мысль, что таких источников много… 
(21)
30. Ввиду этого Курион созвал военный совет и открыл совещания об общем 
положении дела. Некоторые высказывались за то, что надо во всяком случае 
решиться на смелую попытку штурма лагеря Вара, так как при подобном настроении 
солдат бездействие особенно пагубно: в конце концов, лучше в доблестном бою 
испытать военное счастье, чем быть покинутыми и преданными и от своих же 
сограждан потерпеть самую мучительную кару. Другие полагали, что следует в 
третью стражу отступить в «Корнелиев лагерь», чтобы выиграть время, пока 
солдаты не образумятся. А если бы случилось несчастье, то при большом 
количестве судов можно было бы легко и безопасно вернуться в Сицилию.
31. Курион не одобрял ни того, ни другого предложения: насколько в одном из них 
мало мужества, настолько в другом его слишком много: одни думают о позорном 
бегстве, а другие считают необходимым дать сражение даже на невыгодной позиции. 
В самом деле, на чем основана наша уверенность, что мы в состоянии взять 
штурмом лагерь, очень укрепленный и человеческим искусством, и природой? А 
между тем что выигрываем мы, если мы с крупными потерями оставим штурм лагеря? 
Точно не известно, что военное счастье создает полководцам расположение войска, 
а неудача — ненависть! С другой стороны, к каким иным последствиям может 
привести перемена лагеря, как не к позорному бегству, всеобщему отчаянию и 
полному охлаждению войска? Несомненно, мы должны избегать того, чтобы люди 
порядочные подозревали, что мы им мало доверяем, и чтобы люди злонамеренные 
знали, что мы их боимся, так как у одних наш страх увеличивает своеволие, у 
других их подозрения уменьшают рвение и преданность. Но если бы даже, продолжал 
он, было для нас вполне доказано то, что говорят об охлаждении войска и что, по 
моему глубокому убеждению, или совершенно ложно, или, по крайней мере, 
преувеличено, то и в этом случае для нас гораздо лучше игнорировать и скрывать 
это, чем самим подтверждать. Может быть, следует прикрывать слабые стороны 
нашего войска так же, как и раны на теле, чтобы не увеличивать надежды у 
противников? А между тем сторонники этого предложения прибавляют даже, что 
следует выступить в полночь, — надо полагать, для того, чтобы: увеличить 
своеволие у людей, питающих преступные замыслы! Ведь подобные замыслы 
сдерживаются или чувством чести, или страхом, а для того и другого ночь менее 
всего благоприятна. Ввиду всего этого я не настолько смел, чтобы высказываться 
за безнадежный штурм лагеря, но и не настолько труслив, чтобы совсем терять 
надежду. Но я полагаю, что надо предварительно все испробовать, и тогда, по 
моему глубокому убеждению, я уже составлю себе определенное суждение о 
положении дела, причем по существу мы с вами сойдемся.
32. Распустив совет, он созвал солдатскую сходку. Прежде всего он сослался на 
то, какое расположение солдаты проявили к Цезарю у Корфиния: (22) им и 
поданному ими примеру Цезарь обязан переходом на его сторону значительной части 
Италии. За вами, сказал он, и за вашим решением последовали все муниципии, один 
вслед за другим. Не без причины Цезарь отозвался о вас с величайшим сочувствием,
 равно как и его противники придали большое значение вашему поведению. Ведь 
Помпей оставил Италию не вследствие какого-либо поражения, но потому, что 
именно ваш образ действий предрешил его удаление. В свою очередь Цезарь доверил 
вашей охране меня, своего ближайшего друга, и провинции Сицилию и Африку, без 
которых он не может прокормить Рим и Италию. Но некоторые уговаривают вас 
отпасть от нас. Это понятно: что может быть более желательным для них, как не 
то, чтобы одновременно и нас погубить, и вас вовлечь в безбожное преступление? 
И что может быть оскорбительнее для вас, чем предположение этих озлобленных 
людей, что вы способны предать тех, которые признают себя всем обязанным вам, и 
подчиниться тем, которые вам приписывают свою гибель? Или вы не слыхали о 
подвигах Цезаря в Испании? О том, что разбиты две армии, побеждены два 
полководца, заняты две провинции? И все это совершено в сорок дней с тех пор, 
как Цезарь показался перед своими противниками! Или, может быть, те, которые не 
могли дать отпора пока были в силах, способны дать его теперь, когда они 
сломлены? А вы, примкнувшие к Цезарю, пока победа была еще неясна, теперь, 
когда судьба войны определилась, может быть, последуете за побежденными, вместо 
того чтобы получить должную награду за свои услуги? Но ведь они говорят, что вы 
их покинули и предали, и ссылаются на вашу первую присягу. Вы ли, однако, 
покинули Домиция или Домиций вас? Разве не бросил он вас на произвол судьбы в 
то время, когда вы были готовы умереть за него? Разве не тайком от вас он искал 
себе спасения в бегстве? Не он ли вас предал и не Цезарь ли великодушно 
помиловал? А что касается присяги, то как мог обязывать ею вас тот, кто, бросив 
фасцы (23) и сложив с себя звание полководца, стал частным человеком и, как 
военнопленный, сам попал под чужую власть? Создается более чем оригинальная 
форма обязательства, заставляющая нарушить ту присягу, которая теперь вас 
связывает, и считаться с той, которая аннулирована сдачей полководца и потерей 
им гражданских прав! Но, может быть, Цезаря вы одобряете, а мной недовольны? Я, 
конечно, не имею в виду хвалиться своими заслугами перед вами: они пока не так 
еще значительны, как я сам этого желаю и как вы ожидали бы. Но ведь вообще 
солдаты требуют наград за свои труды сообразно с исходом войны. Каков он будет 
теперь, в этом и у вас самих нет сомнений. Но и мне незачем умалчивать о своей 
бдительности и, насколько до сих пор шло об этом дело, о своем военном счастье. 
Или, может быть, вы недовольны тем, что я перевез все войско живым и невредимым,
 не потеряв ни единого корабля? Что я сокрушил неприятельский флот одним 
натиском, едва успев сюда прибыть? Что в течение двух дней я дважды одержал 
победу в конных сражениях? Что я увел из гавани и из рук противников двести 
нагруженных судов и тем поставил врага в невозможность добывать себе провиант 
ни сухим, ни морским путем? Отвергайте же такое счастье и таких вождей, 
дорожите корфинийским позором, бегством из Италии и капитуляцией обеих Испаний 
— всем тем, что предрешает исход нашей войны в Африке! Я сам желал называться 
только солдатом Цезаря, а вы приветствовали меня титулом императора. Если вы в 
этом раскаиваетесь, то я возвращаю вам вашу милость, а вы верните мне мое имя, 
чтобы не казалось, что вы дали мне это почетное звание для издевательства надо 
мной!
33. Речь эта произвела на солдат такое глубокое впечатление, что они часто 
прерывали его слова, и видно было, что для них очень оскорбительно подозрение в 
неверности. Когда он уходил со сходки, то все до одного стали уговаривать его 
без колебания дать сражение и испытать на деле их верность и храбрость. Когда, 
таким образом, у всех изменились мысли и настроение, то, с согласия всего 
своего военного совета, Курион решил при первой же возможности дать генеральное 
сражение. Уже на следующий день он снова вывел свое войско и построил его на 
той позиции, которую оно занимало в предыдущие дни. Но и Вар не замедлил 
вывести свое войско, чтобы не пропустить случая агитировать среди солдат 
Куриона или дать сражение на выгодной позиции.
34. Между двумя войсками, как было выше указано (24), была долина, не очень 
большая, но с трудным и крутым подъемом. Каждая сторона выжидала, не сделает ли 
войско противника попытки перейти ее, и рассчитывала в таком случае сразиться 
на выгодной для себя позиции. Вместе с тем было видно, как с левого фланга П. 
Аттия вся конница и вперемежку с ней много легковооруженных начали спускаться в 
долину. Против них Курион выслал свою конницу и две когорты марруцинов. 
Неприятельские всадники не выдержали даже первого их натиска и во весь опор 
поскакали назад к своим; а покинутых ими легковооруженных, которые вместе с 
ними сильно выдвинулись вперед, наши всюду окружали и избивали. Все войско Вара,
 обращенное в эту сторону фронтом, видело избиение и бегство своих. Тогда легат 
Цезаря, Ребил, которого Курион взял с собой из Сицилии ввиду его большой 
опытности в военном деле, сказал: ты видишь, Курион, что враг в полной панике: 
что ж ты медлишь воспользоваться благоприятным моментом? Тот сказал солдатам 
только, чтобы они твердо помнили свое вчерашнее обещание, приказал им следовать 
за собой и пошел большим шагом впереди войска. Но долина представляла столько 
затруднений, что на подъеме передние ряды солдат могли взбираться не иначе, как 
при поддержке задних. Впрочем, солдаты Аттия были уже настолько охвачены 
страхом и мыслью о бегстве и избиении своих, что и не помышляли о сопротивлении,
 но всем им стало казаться, что их окружает конница. Поэтому, не дожидаясь 
выстрелов и приближения наших, весь фронт Вара повернул тыл и отступил в лагерь.

35. Во время этого бегства некто Фабий, родом пелигн, младший центурион из 
армии Куриона, первый догнал колонну бегущих. Он стал разыскивать Вара, громко 
называя его по имени, точно был одним из его солдат и хотел на что-то обратить 
его внимание и поговорить с ним. Тот обернулся на частые оклики, остановился и 
спросил, кто он и что ему нужно. Тогда Фабий размахнулся мечом на его 
незащищенное плечо и чуть было его не убил; того спас только щит, который он 
поднял для предупреждения удара. Фабия окружили ближайшие к Вару солдаты и 
убили. Густые толпы бегущих в полном замешательстве бросились к лагерным 
воротам и сами загородили себе вход, вследствие чего на этом месте больше 
народу погибло в давке, чем в сражении и во время бегства. Враги даже едва не 
были выбиты из собственного лагеря, и некоторые из них тут же, не 
останавливаясь, устремились в город. Но уже самый характер местности и 
укрепления лагеря мешали нападению; вдобавок вышедшие в бой солдаты Куриона не 
имели с собой соответственных приспособлений для штурма лагеря. Поэтому Курион 
отвел войско назад в лагерь, не потеряв из своих никого, кроме Фабия, тогда как 
у противника было около шестисот человек убито и около тысячи ранено. Эти 
последние, а также многие, притворявшиеся ранеными, после отхода Куриона ушли в 
страхе из лагеря и укрылись в городе. Когда Вар заметил это и узнал о панике, 
охватившей его войско, он оставил в лагере для виду трубача и несколько палаток 
и в третью стражу без шума перевел войско в город.
36. На следующий день Курион начал осаждать Утику и со всех сторон окружать ее 
валом. Городское население вследствие долгого мира отвыкло от войны; коренные 
жители Утики очень сочувствовали Цезарю за некоторые полученные от него льготы; 
корпорация римских всадников состояла из разнородных элементов; паника, 
вызванная недавними сражениями, была очень велика. Поэтому все классы населения 
начали уже открыто говорить о капитуляции и вести с П. Аттием переговоры о том, 
чтобы он не вздумал со свойственным ему упорством рисковать их судьбой. Но во 
время этих переговоров прибыли гонцы посланные вперед царем Юбой, и сообщили, 
что он приближается во главе большого войска: надо только принять меры к охране 
и обороне города. Это известие подняло дух у перепуганного населения.
37. Такие же известия получил и Курион, но некоторое время он им не верил: так 
велика была его уверенность в собственном счастье. Кроме того, уже приходили в 
Африку устные и письменные сообщения об успехах Цезаря в Испании. Все это очень 
подняло у Куриона дух, и он был убежден, что царь ничего не решится предпринять 
против него. Но как только он узнал из верных источников, что силы Юбы 
находятся от Утики на расстоянии менее двадцати пяти миль, он оставил 
укрепления и вернулся в «Корнелиев лагерь». Он стал собирать сюда провиант, 
укреплять лагерь, свозить строевой лес и тотчас же отправил в Сицилию приказ о 
присылке двух других легионов и остальной части конницы. И по характеру 
местности, и по укреплениям, и по близости моря, и по обилию воды и соли, 
огромные запасы которой были уже свезены сюда из ближайших соляных копей, 
лагерь был очень приспособлен для затяжной войны. Не могло быть недостатка ни в 
строевом лесе при множестве деревьев, ни в хлебе при чрезвычайном плодородии 
полей. Поэтому, с одобрения военного совета, Курион намеревался дождаться 
прибытия остальных сил и затянуть войну.
38. После того как этот план был всеми принят и одобрен, Курион узнал от 
каких-то перебежчиков из города, что царь Юба отозван домой и остался в своем 
царстве из-за войны с соседями и из-за споров с лептитанцами; только своего 
префекта Сабурру он послал с небольшим войском, которое теперь и приближается к 
Утике. Опрометчиво доверившись подобному источнику, Курион изменил свой план и 
решился рискнуть на сражение. Этому решению очень содействовала молодость, 
смелость, успех за последнее время и вера в победу. Под впечатлением всего 
этого он послал с наступлением ночи всю конницу против неприятельского лагеря у 
реки Баграды. Комендантом этого лагеря был действительно Сабурра, о котором 
было известно по слухам и раньше, но следом за ним шел со всеми силами сам царь 
и стоял в шести милях от Сабурры. Посланная конница проделала в течение ночи 
весь свой путь и напала на врагов совершенно врасплох. Ибо нумидийцы, как это 
вообще делают варвары, расположились в разных местах не держась какого-либо 
порядка. Их рассеянные группы подверглись в глубоком сне нападению, и многие из 
них были перебиты, многие в ужасе убежали. После этого конница вернулась к 
Куриону и привела к нему пленных.
39. Курион выступил в четвертую стражу со всеми силами, оставив для охраны 
лагеря только пять когорт. Пройдя шесть миль, он встретил конницу и узнал о 
происшедшем. Он спросил у пленных, кто комендант лагеря у Баграды, те ответили, 
что Сабурра. Желая окончить свой марш, он пренебрег другими вопросами, но, 
обернувшись к ближайшим частям, сказал: вы видите солдаты, что слова пленных 
сходятся с известиями перебежчиков! Царя здесь нет, и им посланы такие малые 
силы, что они не могли устоять против немногих всадников. Спешите же к добыче, 
спешите к славе, чтобы нам теперь же начать думать о том, как вас наградить и 
отблагодарить. Успех всадников был действительно велик, особенно если сравнить 
их небольшое число с множеством нумидийцев. Но обо всем этом они рассказывали с 
большими преувеличениями, как вообще люди любят хвалиться своими заслугами. 
Кроме того, они выставляли напоказ много трофеев, выводили пленных пеших и 
конных, так что всякая потеря времени казалась теперь задержкой победы. Таким 
образом, надеждам Куриона соответствовало воодушевление солдат. Он приказал 
коннице следовать за собой и ускорил свой марш, чтобы как можно скорее напасть 
на неприятеля, пока еще он находится в панике, вызванной бегством. Но так как 
всадники были изнурены продолжавшейся всю ночь экспедицией, то они не могли 
поспевать за ним и то здесь, то там отставали. Однако же это обстоятельство не 
ослабляло надежд Куриона.
40. Юба, получив известие от Сабурры о ночном сражении, послал ему в 
подкрепление две тысячи испанских и галльских всадников, которых он держал при 
себе для своей личной охраны, и наиболее надежную часть пехоты, а сам не спеша 
двинулся вслед за ними с остальными силами и шестьюдесятью слонами. Заключая из 
предварительной посылки конницы, что теперь должен подойти сам Курион, Сабурра 
выстроил свои конные и пешие силы и приказал им, в притворном страхе, понемногу,
 шаг за шагом, отступать: когда нужно, будет дан сигнал к сражению и, смотря по 
ходу дела, последуют дальнейшие распоряжения. Курион, у которого к прежним 
надеждам прибавились теперь еще новые иллюзии, решил, что враги бегут, и повел 
свое войско с высот на равнину.
41. После того как он прошел вперед довольно далеко отсюда и его войско было 
уже изнурено утомительным переходом, он остановился в двенадцати милях от 
исходного пункта. Сабурра дал своим сигнал, поставил их в боевую линию и начал 
обходить ряды и ободрять людей; но пехота у него была вдали, только для виду, а 
в бой была брошена конница. Курион также не остался праздным и ободрил своих 
людей советом возлагать все надежды только на храбрость. Впрочем, и у самих 
солдат, как ни были они утомлены, и у всадников, при всем их изнурении и 
малочисленности, не было недостатка в боевом пыле и храбрости. Но всадников 
было только двести человек, а остальные задерживались по дороге. Куда бы 
всадники ни направляли своих атак, они, правда, принуждали врагов отходить с 
позиции, но не могли далеко преследовать бегущих и пускать во всю рысь своих 
коней. Напротив, неприятельская конница начала с обоих флангов обходить нашу 
боевую линию и топтать наших людей в тылу. Когда отдельные когорты выбегали из 
боевой линии, то не утомленные еще и подвижные нумидийцы уклонялись от нашей 
атаки, а когда наши пытались вернуться назад в строй, они их окружали и 
отрезывали от главных сил. Таким образом, было одинаково опасным как оставаться 
на месте и держать строй, так и выбегать, чтобы рискнуть сразиться. Численность 
врагов от присылки царем подкреплений то и дело увеличивалась, а наши от 
усталости выбивались из сил; к тому же и раненые не могли выйти из линии и 
нельзя было унести их в безопасное место, так как весь фронт был плотно окружен 
неприятельской конницей. Они отчаялись в своем спасении и делали то, что вообще 
делают люди в последнюю минуту жизни: либо плакались на свою смерть, либо 
поручали своих родителей заботам тех своих товарищей, которых судьба, может 
быть, спасет от гибели. Вообще все было полно страха и печали.
42. Как только Курион увидел, что при всеобщей панике не слушают ни его 
ободрений, ни его просьб, он ухватился в крайности за последнюю надежду и 
приказал двинуться всем со знаменами для занятия ближайших холмов. Но они были 
уже заняты конницей, которую успел послать туда Сабурра. Вот теперь наши дошли 
уже до полного отчаяния. Часть из них попыталась бежать и была перебита 
конницей, другая часть, хоть ее никто не трогал, бросилась на землю. Префект 
конницы Гн. Домиций, подъехав с немногими всадниками к Куриону, уговаривал его 
спасаться бегством и спешить в лагерь, обещая при этом не покидать его. Но 
Курион твердо заявил, что после потери армии, вверенной ему Цезарем, он не 
вернется к нему на глаза, и погиб в бою с оружием в руках. Только очень немного 
всадников спаслось из этого сражения; но те, которые, как было указано, 
задержались у арьергарда, чтобы, дать отдохнуть лошадям, еще издали заметили 
бегство всего войска и все без потерь вернулись в лагерь. Пехотинцы же были 
перебиты все до одного.
43. При известии об этом квестор Марций Руф, которого Курион оставил в лагере, 
стал уговаривать своих людей не падать духом. Те усердно просили отвезти их на 
кораблях назад в Сицилию. Он обещал это и отдал приказ капитанам кораблей с 
наступлением вечера причалить к берегу все лодки. Но всеобщая паника была так 
велика, что одни говорили о приближении войск Юбы, другие — что наступает с 
легионами Вар и будто бы видна пыль от движения его войска (ничего подобного в 
действительности не было), третьи предполагали, что скоро налетит 
неприятельский флот. При этом общем ужасе каждый заботился только о себе. 
Экипаж военных судов спешил отправляться поскорее. Их бегство увлекало за собой 
и капитанов грузовых судов, так что лишь несколько челнов стало, согласно 
приказанию, собираться на работу. Но берег был битком набит людьми, которые так 
горячо спорили о преимущественном праве взойти на судно, что от множества 
пассажиров и их тяжести некоторые челноки затонули, остальные же из страха 
перед той же участью медлили подойти ближе.
44. В конце концов лишь немного солдат, главным образом отцы семейств, которым 
помогали или знакомства или сострадание, или те, которым удалось доплыть до 
судов, были приняты на борт и благополучно вернулись в Сицилию. Остальные 
отправились к Вару ночью парламентерами своих центурионов и сдались ему. Когда 
на следующий день Юба заметил перед городом солдат этих когорт, то он объявил 
их своей добычей; значительную часть из них он приказал казнить и только 
немногих отобрал и отправил к себе в царство. Хотя Вар и жаловался, что царь 
нарушает слово, которое он дал капитулировавшим, однако не решился 
противодействовать. Сам Юба въехал верхом в город в сопровождении многих 
сенаторов, в числе которых были Сервий Сульпиций и Лициний Дамасипп; в 
нескольких словах он повелительно распорядился о том, что должно быть сделано в 
Утике, и через несколько дней вернулся со всем войском в свое царство.



Книга третья

1. В комициях, которыми руководил Цезарь в качестве диктатора, были выбраны в 
консулы Г. Юлий Цезарь (1) и П. Сервилий. Это был именно тот год (2), в который 
он по закону имел право сделаться консулом. По окончании выборов Цезарь обратил 
внимание на то, что во всей Италии упал кредит и прекратилась уплата долгов. 
Ввиду этого он распорядился о назначении третейских судей, которые должны были 
производить оценку земельных владений и движимого имущества по довоенной 
стоимости и сообразно с ней удовлетворять кредиторов. Эту меру он счел наиболее 
целесообразной в видах устранения или, по крайней мере, уменьшения страха перед 
отменой прежних долговых обязательств, который почти всегда является 
последствием внешних и внутренних войн, а также для защиты доброго имени 
должников. Равным образом, согласно с законопроектами, вносимыми в народное 
собрание преторами и народными трибунами, он восстановил в правах несколько 
человек, осужденных в подкупе избирателей по закону Помпея в те времена, когда 
Помпей занимал своими легионами Рим (3). Процессы того времени заканчивались в 
один день, причем показания свидетелей выслушивались одними судьями, приговор 
произносился другими. Эти лица в самом же начале гражданской войны предложили 
ему, если он пожелает, свои услуги на войне. Он оценил это их предложение так 
же высоко, как если бы уже на деле воспользовался их услугами. А именно: он 
держался того мнения, что они должны быть восстановлены в своих правах скорее 
приговором народа, чем личной милостью диктатора, так как он не хотел проявить 
неблагодарность к тем, которых следовало поблагодарить, и, с другой; стороны, 
самовольно присваивать себе право помилования, принадлежащее народу.
2. Этим распоряжениям, а также латинским фериям (4) и производству всех выборов 
он посвятил одиннадцать дней, затем сложил с себя диктатуру и, выступив из Рима,
 прибыл в Брундисий, куда еще раньше приказал собраться одиннадцати легионам и 
всей коннице. Но там он нашел лишь такое число кораблей, на котором с трудом 
можно было перевезти пятнадцать тысяч легионеров и шесть тысяч всадников. Этого 
одного Цезарю не хватало для скорейшего окончания войны. Да и эти силы были 
посажены далеко не в полном составе, так как многие от стольких войн Галлии 
сделались неспособными к службе, далее, немало жертв потребовал длинный путь из 
Испании; наконец, суровая осень в Апулии и в окрестностях Брундисия после 
пребывания в здоровых местностях Галлии и Испании вредно отозвалась на 
санитарном состоянии всей армии.
3. Помпей имел в своем распоряжении целый год для собирания боевых сил; за это 
время и сам он не вел войны, и неприятели его не беспокоили. Он собрал много 
кораблей из Азии, с Кикладских островов, с Коркиры, из Афин, с Понта, из 
Вифинии, Сирии, Киликии, Финикии и Египта и распорядился построить большой флот 
также и во всех других местах. Кроме того, он наложил контрибуцию на Азию, 
Сирию, на всех царей, династов и тетрархов (5) и на ахейские республики (6), 
много денег он заставил уплатить также римские корпорации в принадлежащих ему 
провинциях (7).
4. Что касается легионов, то девять были образованы им из римских граждан, пять 
он перевез с собой из Италии, один легион был из Киликии (он состоял из 
ветеранов и назван был «легионом близнецов», так как был образован из двух 
легионов), один с Крита и из Македонии (это были ветераны, отпущенные прежними 
полководцами и оставшиеся жить в этих провинциях); два происходили из Азии, где 
они были набраны по распоряжению консула Лентула (8). Кроме того, Помпей 
распределил по этим легионам в виде пополнения большое количество людей из 
Фессалии, Беотии, Ахайи и Эпира и включил в них также солдат Антония (9). Сверх 
указанных легионов он ожидал еще два легиона из Сирии под командой Сципиона 
(10). Далее, у него было три тысячи стрелков с Крита, из Лакедемона, с Понта, 
из Сирии и других общин, две когорты пращников по шестьсот человек и семь тысяч 
всадников. Из них шестьсот галлов привел Дейотар (11), пятьсот — Ариобарзан из 
Каппадокии, почти столько же дал Котис из Фракии, приславший с ними сына своего 
Садалу; из Македонии было двести всадников под начальством очень храброго вождя 
Расциполиса. Пять сотен галлов и германцев были из александрийского отряда 
Габиния (12): они были оставлены А. Габинием там у царя Птолемея в качестве 
гарнизона, и теперь их доставил вместе со всей эскадрой Гн. Помпей-сын (13); 
восемьсот человек были набраны из его собственных рабов и пастухов; триста дали 
Таркондарий Кастор и Домнилай из Галлогреции (из них один прибыл сам, другой 
прислал сына); двести было прислано из Сирии коммагенским правителем Антиохом, 
получившим от Помпея большую награду; большая часть из них была гиппотоксотами, 
то есть конными стрелками. К ним он присоединил дарданов и бессов, которые были 
отчасти наемниками, отчасти набраны по его приказу или вследствие его личных 
связей, а также македонян, фессалийцев и граждан других племен и общин. Таким 
образом получилось вышеуказанное число.
5. Громадное количество хлеба он собрал из Фессалии, Азии, Египта, Крита, Кирен 
и других местностей. Он решил перезимовать в Диррахии, Аполлонии и во всех 
приморских городах, чтобы не давать Цезарю переправляться через море, и с этой 
целью распределил свой флот по всему морскому побережью. Египетскими кораблями 
командовал Помпей-сын, азиатскими — Д. Лелий и Г. Триарий, сирийскими — Г. 
Кассий, родосскими — Т. Марцелл с Г. Копонием, либурнским и ахейским флотом — 
Скрибоний Либон и М. Октавий. А высшее руководство всем морским делом было 
предоставлено М. Бибулу (14); он же был и главнокомандующим всего флота.
6. По прибытии в Брундисий Цезарь, созвав солдат на сходку, убеждал их: ввиду 
приближения конца их трудов и опасностей они должны со спокойным сердцем 
оставить в Италии своих рабов и поклажу и сами сесть налегке, чтобы, таким 
образом, на кораблях очистилось место для большего количества солдат. Все свои 
надежды они должны возлагать на победу и на его щедрость. Все единодушно 
закричали, что его дело только приказывать: все, что он ни прикажет, они 
исполнят с охотой. Тогда он снялся с якоря на второй день до январских Нон, 
причем, как указано было выше, на корабли было посажено семь легионов. 
Наследующий день он достиг берега и нашел тихую стоянку между Керавнийскими 
скалами и другими опасными местами. Здесь, без всяких повреждений в кораблях, 
он высадил своих солдат у того места, которое называется Палесте. Но гаваней он 
вообще остерегался в предположении, что они заняты противником.
7. В Орике находились Лукреций Веспимон и Минуций Руф с восемнадцатью 
азиатскими кораблями, которыми они командовали по распоряжению Децима Лелия, а 
в Коркире стоял М. Бибул со ста десятью кораблями. Но первые не были уверены в 
своих силах и не решались выйти из гавани, хотя Цезарь взял с собою для 
прикрытия всего двенадцать военных кораблей, из которых только четыре было 
палубных. Что же касается Бибула, то он не успел прийти вовремя, так как его 
корабли не были готовы к выходу в море и гребцы находились в разных местах: 
действительно, Цезарь показался у материка раньше, чем мог дойти даже слух о 
его приближении.
8. Высадив солдат, Цезарь в ту же ночь отправил корабли назад в Брундисий для 
перевоза остальных легионов и конницы. Это дело он возложил на легата Фуфия 
Калена, поручив ему по возможности ускорить перевозку легионов. Но так как 
корабли эти слишком поздно отчалили от берега и пропустили ночной ветер, то на 
обратном пути с ними случилось несчастие. А именно: Бибул, получив в Коркире 
известие о прибытии Цезаря, надеялся встретиться в море хоть с некоторой частью 
его грузовых судов, но теперь наткнулся на пустые, которых попало ему в руки 
около тридцати. Весь свой гнев и раздражение на собственный же недосмотр он 
излил на эти суда: он все их поджег и заодно сжег и матросов, и владельцев 
кораблей в надежде, что это жестокое наказание будет устрашающим примером для 
других. После этой операции он занял флотом — по всем направлениям — все 
стоянки и берега от Сасонской до Курикской гавани и организовал с большой 
тщательностью сторожевую службу, причем сам лично, несмотря на очень суровую 
зиму, проводил время на кораблях и не пренебрегал никаким трудом и служебным 
делом — все это для того только, чтобы не пропустить к Цезарю ожидаемых им 
подкреплений… (15)
9. По уходе либурнских кораблей из Иллирии М. Октавий с бывшими при нем 
кораблями прибыл в Салоны. Там он поднял далматов и прочих варваров и склонил 
их город Иссу к отпадению от Цеэаря. Но корпорации римских граждан в Салонах 
ему не удалось привлечь к се6е ни обещаниями, ни ссылкой на опасности, им 
угрожающие, и потому он решил осаждать город (а город этот был защищен 
естественными условиями и, главным образом, холмом). Однако римские граждане 
скоро построили для своей защиты деревянные башни, и так как, по своей 
малочисленности, они были слишком слабы для оказания сопротивления и истощены 
частыми поражениями, то они обратились к крайнему средству: они дали свободу 
всем взрослым рабам, обрезали волосы у всех женщин и сделали из них веревки для 
метательных машин. Узнав об этом их решении, Октавий окружил город пятью 
лагерями и начал единовременно теснить горожан блокадой и штурмом. Те были 
готовы на всякие лишения, но очень страдали от недостатка продовольствия. Они 
отправили к Цезарю послов с просьбой помочь им в этом, а все другие лишения, 
сколько могли, выносили сами. Когда наконец осаждающие стали от 
продолжительности осады много небрежнее, осажденные улучили удобный момент в 
полуденную пору, когда те ушли. Тогда они расставили на стене детей и женщин, 
чтобы не было заметно каких-либо отклонений от повседневного распорядка, а сами,
 вместе с недавно освобожденными рабами, организовались в ударный отряд и 
ворвались в ближайший лагерь Октавия. Взяв его с бою, они продолжали свою атаку 
и напали на все остальные лагери подряд. Таким образом, они выбили помпеянцев 
из всех лагерей, многих перебили, а остальных, в том числе и самого Октавия, 
заставили бежать на корабли. (Таков был конец осады.) Так как уже приближалась 
зима, то Октавий, ввиду столь значительного поражения, отчаялся в возможности 
взять город с бою и удалился в Диррахий к Помпею.
10. Мы говорили (16), что префект Помпея, Л. Вибуллий Руф, дважды попадал во 
власть Цезаря и оба раза был отпущен им на свободу, раз под Корфинием, второй 
раз в Испании. Именно вследствие проявленной нему милости Цезарь признал его 
подходящим лицом для сообщения Помпею его поручения, зная притом, что он 
пользуется у Помпея влиянием. Содержание этого поручения было таково: оба они 
должны наконец отказаться от своего упорства, положить оружие и больше не 
испытывать военного счастья. Они уже понесли довольно большие потери, которые 
могли бы послужить им уроком и предостеречь их от дальнейших ударов судьбы. 
Помпей изгнан из Италии потерял Сицилию, Сардинию, обе Испании и военную силу в 
Италии и Испании в сто тридцать когорт римских граждан; Цезарь огорчен смертью 
Курцона, гибелью африканской армии>(17) и капитуляцией Антония и его солдат под 
Куриктой>(18). Поэтому им пора пощадить и себя и государство, так как они сами 
своими несчастьями достаточно показали, в какой степени военные успехи зависят 
от случайности. Теперь единственный по удобству момент для мирных переговоров, 
пока они оба еще уверены в себе и представляются равными друг другу; но если 
судьба даст одному из них хоть небольшой перевес, то считающий себя более 
сильным не захочет и слушать об условиях мира, и тот, кто будет уверен в 
получении всего, не удовольствуется половиной. А так как до сих пор они не 
могли сговориться относительно мирных условий, то теперь они должны добиваться 
их в Риме у сената и народа. Это важно для государства и должно быть принято 
ими самими. Если оба они теперь на военной сходке поклянутся, что в ближайшие 
три дня распустят войска, положат оружие и откажутся от всех ресурсов, на 
которые они теперь опираются, то по необходимости оба они должны будут 
удовлетвориться приговором народа и сената (чтобы облегчить Помпею принятие 
этого предложения, он готов распустить все свои сухопутные силы и стоящие в 
городах гарнизоны) (19).
11. Получив это поручение, Вибуллий счел не менее важным известить Помпея о 
внезапном приходе Цезаря и, таким образом, дать ему возможность принять 
соответственные меры, чем завести с ним речь о самом поручении. Поэтому он не 
прерывал пути ни днем, ни ночью и всюду менял для скорости лошадей, чтобы 
только поскорее сообщить Помпею о приходе Цезаря. Помпей был в то время в 
Кандавии на пути из Македонии в Аполлонию и Диррахий, где были его зимние 
квартиры. Обеспокоенный этим неожиданным известием, он ускорил свой отъезд в 
Аполлонию, чтобы не дать Цезарю захватить приморские города. Но последний, 
после высадки солдат, в тот же день двинулся к Орику. Там был, по назначению 
Помпея, комендантом Л. Торкват, располагавший гарнизоном из парфинов. Как 
только прибыл Цезарь, Торкват попытался запереть ворота и защищать город. Но 
когда он приказал грекам (парфинам) взойти на стены и взяться за оружие, они 
отказались сражаться с высшим магистратом римского народа. В свою очередь и 
горожане готовы были по собственному почину принять Цезаря. Тогда Торкват, 
потеряв надежду на какую бы то ни было помощь, открыл ворота, сдался сам и сдал 
город Цезарю, которым и был помилован.
12. После занятия Орика Цезарь не теряя времени отправился в Аполлонию. Услыхав 
о его прибытии, тамошний комендант Л. Стаберий начал свозить в кремль воду, 
укреплять его и требовать от аполлонийцев заложников. Но они заявили, что 
заложников не дадут, ворот перед консулом не запрут и вообще не позволят себе 
принять решение, несогласное с единодушным приговором всей Италии и римского 
народа. Ввиду такого их настроения Стаберий тайно бежал из Аполлонии. 
Аполлонийцы отправили к Цезарю послов и приняли его в город. Их примеру 
последовали биллидцы и амантийцы и граждане прочих приморских городов и весь 
Эпир вообще: отправив к Цезарю послов, они обещали исполнять все его приказания.

13. При известии о происшествиях в Орике и Аполлонии Помпей начал бояться за 
Диррахий и, чтобы вовремя поспеть туда, двигался и днем и ночью. В это же время 
стал распространяться слух о приближении Цезаря, и так как Помпей спешил и не 
прерывал своего марша ни днем, ни ночью, то на его войско напал такой страх, 
что почти все солдаты из Эпира и соседних местностей стали оставлять знамена, 
многие начали бросать оружие, и вообще этот марш стал походить на бегство. Но 
когда Помпей остановился близ Диррахия и приказал разбить лагерь, то ввиду 
продолжавшейся в его войске паники первым выступил Лабиэн и поклялся не 
покидать Помпея, но разделить с ним всякую участь, какую только пошлет судьба. 
Такую же клятву принесли и остальные легаты; за ними последовали военные 
трибуны и центурионы и, наконец, все войско. Так как путь к Диррахию был раньше 
занят Помпеем, то Цезарь не считал более нужным спешить и расположился лагерем 
у реки Апса в области Аполлонии, чтобы защитить заслуженные перед ним общины; 
там он решил ждать прибытия из Италии легионов, и зимовать в палатках. Тоже 
самое сделал и Помпей; он разбил лагерь за рекой Апсом и стянул туда свою армию 
и вспомогательные отряды.
14. Кален посадил в Брундисии, согласно предписанию Цезаря (20), легионы и 
конницу на все бывшие в его распоряжении корабли и снялся с якоря. Но вскоре 
после отвала от гавани он получил от Цезаря письмо с извещением, что все гавани 
берега заняты флотом противника. Тогда он немедленно возвратился в гавань и 
туда же отозвал всю эскадру. Но один из кораблей продолжал свой курс вопреки 
приказу Калена, так как не имел на борту солдат и управлялся частным лицом. Его 
отнесло к Орику, и он был взят Бибулом. Последний приказал казнить всех 
поголовно — и рабов и свободных, не исключая даже несовершеннолетних. Таким 
образом, спасение целой армии было делом одного момента и исключительного 
случая.
15. Бибул, как выше было указано (21), стоял со своим флотом у Орика. Он не 
давал Цезарю доступа к морю и к гаваням, но зато сам был совершенно отрезан от 
суши, потому что Цезарь расставил повсюду караульные отряды и, таким образом, 
держал в своих руках все побережье, не давая противнику возможности добывать 
дрова и воду и даже приставать к берегу. Положение было очень затруднительно, и 
Бибул так страдал от недостатка предметов первой необходимости, что принужден 
был подвозить из Коркиры не только провиант, но также дрова и воду. Один раз 
случилось даже, что из-за очень бурной погоды помпеянцы вынуждены были собирать 
утреннюю росу с кож, которыми были покрыты корабли. Но все эти затруднения они 
выносили терпеливо и спокойно, не считая возможным обнажать берега и покидать 
гавани. И вот, когда Либон соединился с Бибулом, то они, ввиду указанного 
тяжелого положения, начали с кораблей разговоры с легатами М. Ацилием и Стацием 
Мурком, из которых один командовал караулами на стенах города, а другой — 
береговыми отрядами. Бибул и Либон просили дать им возможности переговорить с 
самим Цезарем об очень важных делах. К этому они кое-что прибавили, чтобы 
придать вес своей просьбе и вызвать предположение, что они действительно 
намерены вести мирные переговоры. А покамест они просили перемирия и получили 
его. Их предложение казалось очень важным, и легатам было известно, что Цезаръ 
очень желает мира. К тому же полагали, что некоторый успех был достигнут 
миссией Вибуллия.
16. В то время Цезарь отправился с одним легионом для присоединения к себе 
более отдаленных городов и для облегчения доставки провианта, в котором он 
испытывал нужду. Он находился у города Бутрота, лежащего против Коркиры. 
Получив здесь письмо от Ацилия и Мурка о ходатайстве Либона и Бибула, он 
оставил легион и возвратился в Орик. Там оба они были вызваны для переговоров. 
Явился Либон и извинился за Бибула, говоря: последний был очень вспыльчив и, 
кроме того, питал личную вражду к Цезарю еще со времен их эдилитета и претуры. 
Именно поэтому, говорил Либон, Бибул и уклонился от переговоров, чтобы своей 
вспыльчивостью не испортить дела, которое сулит важные перспективы и очень 
большую пользу>(22). Лично он, Либон, очень желает, как и всегда желал, 
заключения мира и прекращения военных действий, но на подобные переговоры он 
совсем не уполномочен, так как, по решению государственного совета, верховное 
руководство войной и всеми важнейшими делами было возложено на Помпея. Однако 
когда они узнают требования Цезаря, то они сообщат их Помпею, и тогда, по их 
настоятельной просьбе, он уже сам поведет дальнейшие переговоры. А покамест, до 
получения ответа от Помпея, они просят продолжить перемирие с тем, чтобы при 
этом ни одна сторона ничего не предпринимала против другой. В заключение он 
кое-что сказал о существе дела, а также о своих боевых силах и о военных 
ресурсах.
17. Цезарь уже тогда не счел нужным отвечать на эти последние рассуждения. Да и 
теперь мы не видим достаточных оснований для их сообщения. Цезарь требовал 
свободного проезда его посольства к Помпею; Либон и Бибул должны в этом 
поручиться или же сами препроводить это посольство к Помпею. Что же касается 
перемирия, то военное положение обеих сторон таково, что они своим флотом 
задерживают подход его кораблей и подкреплений, а он отрезывает их от воды и от 
суши. Если они хотят для себя в этом пункте облегчения, то пусть ослабят охрану 
моря; если же они за него держатся, той он будет удерживать за собой сушу. Тем 
не менее переговоры о соглашении возможны и помимо этих уступок: одно другому 
не мешает. Либон отказывался брать на себя ответственность за послов Цезаря и 
гарантировать их безопасность, ссылаясь на то, что это зависит исключительно от 
усмотрения Помпея; он, однако, настаивал на перемирии и всеми силами старался 
его провести. Цезарь понял, что Либон завел эти переговоры только с целью 
улучшить свое опасное и стесненное положение: ни видов на мир, ни каких-либо 
реальных предложений при этом не было. Поэтому он снова обратил свое внимание 
на дальнейшее ведение войны.
18. Бибул, который много дней подряд не имел возможности сойти на сушу, тяжко 
заболел от холода и от напряженных трудов. Так как на море нельзя было лечиться 
и при всем том он не хотел покидать своего поста, то он не мог оправиться от 
болезни. После его смерти верховное командование над флотом не перешло к 
какому-либо одному лицу, но каждый отдельный командир распоряжался своей 
эскадрой как хотел. Когда улеглась тревога, вызванная неожиданным появлением 
Цезаря, Вибуллий решил при первом же подходящем случае, в присутствии Либона, Л.
 Лукцея и Феофана, с которыми Помпей имел обыкновение советоваться о важнейших 
делах, начать речь о поручении Цезаря. Но Помпей прервал его с первых же слов и 
не дал говорить дальше: зачем мне жизнь, сказал он, зачем мне гражданские права,
 если дело будет иметь такой вид, что я ими обязан милости Цезаря? Подобного 
предположения никоим образом нельзя будет устранить, когда начнут думать, что 
меня по окончании войны возвратили в Италию, из которой я сам выехал. Об этом 
Цезарь узнал от таких людей, которые присутствовали при беседе. Тем не менее 
Цезарь не прекращал своих попыток; но только он стал добиваться мирных 
переговоров другим путем.
19. Между лагерями Помпея и Цезаря была только река Апс, и солдаты часто 
вступали друг с другом в разговоры, во время которых, по взаимному соглашению, 
прекращалась перестрелка. И вот Цезарь послал своего легата П. Ватиния к самому 
берегу реки, чтобы заговорить о самых существенных условиях мира и громко 
спросить, позволительно ли римским гражданам посылать к своим согражданам 
послов, что сам Помпей дозволил даже беглым рабам в Пиренеях и морским 
разбойникам?>(23) А ведь теперь они добиваются того, чтобы граждане не вступали 
бой с гражданами. И многое другое прибавил он тоном просителя, как это и было 
естественно в деле, касающемся его собственного и общего спасения; его в 
молчании выслушали солдаты обеих сторон. Ему ответили, что А. Варрон обещает 
выйти на следующий день для переговоров и сообща с ним обсудить, каким образом 
послы могли бы безопасно пройти к ним и изложить свои пожелания; для этой цели 
сообща было назначено определенное время. Когда на следующий день послы там 
сошлись, то из обоих лагерей явилось большое множество народа: все напряженно 
ожидали, чем кончатся переговоры, и казались чрезвычайно миролюбиво 
настроенными. Тогда из неприятельских рядов вышел Т. Лабиэн и начал очень 
высокомерно говорить о мире и спорить с Ватинием. Во время этого разговора 
вдруг со всех сторон полетели копья. Ватиний, которого прикрыли щитами солдаты, 
спасся, но многие были ранены, в том числе Корнелий Бальб, Л. Плоций, М. 
Тибурций, несколько центурионов и солдат. Тогда Лабиэн воскликнул: Так 
перестань те же говорить о примирении; никакого мира у нас быть не может, пока 
нам не доставят головы Цезаря!
20. Около того же времени претор М. Целий Руф (24) взял на себя дело должников. 
С первых же дней вступления в должность он поставил свое судейское кресло рядом 
с креслом городского претора Г. Требония и обещал свою помощь всем, кто будет 
апеллировать на приговоры третейских судей касательно оценки имущества и уплаты 
долгов в духе распоряжений, сделанных Цезарем лично во время его пребывания в 
Риме. Но распоряжения эти были вполне справедливы, и Требоний проявлял большую 
гуманность, придерживаясь убеждения, что в эти времена следует производить суд 
милостиво и умеренно. Поэтому не находилось никого, кто хотел бы положить 
начало подобным апелляциям. В самом деле, оправдываться бедностью, жаловаться 
на свой личный и общественный крах и ссылаться на затруднения с аукционом — на 
это не требуется большой смелости; но что за дерзость и что за бесстыдство — 
признавать себя должником и в тоже время стремиться сохранить за собою свое 
имущество в неприкосновенном виде! Вот почему и не находилось охотников 
заявлять подобные требования, и Целий оказался суровее тех самых людей, чьих 
интересов это касалось. Так он начал свою деятельность. Не желая, чтобы его 
первые шаги в этом неблаговидном деле были неудачными, он обнародовал 
законопроект об уплате долгов без процентов в течение шестилетнего срока.
21. Но он встретил противодействие со стороны консула Сервилия и остальных 
магистратов, благодаря чему успех его агитации был ниже его ожиданий. Тогда для 
возбуждения страсти он взял назад свой первый законопроект и опубликовал два 
других: о сложении с квартиронанимателей годовой платы и об отмене долговых 
обязательств. В связи с этим он организовал нападение толпы на Требония и после 
кровопролитной схватки прогнал его с трибунала. Консул Сервилий доложил об этом 
сенату, и сенат высказался за устранение Целия от должности. На основании этого 
декрета консул исключил Целия из сената и при его попытке говорить с ростр 
удалил с форума. Тот, с досады на этот позор, официально заявил, будто бы он 
отправляется к Цезарю, но в действительности тайно послал гонцов к Милону (25), 
который был осужден на изгнание за убийство Клодия, и вызвал его в Италию. Так 
как у Милона со времени его больших гладиаторских игр оставались еще гладиаторы,
 то Целий заключил с ним союз и послал его вперед в Турийскую область, чтобы 
вызвать восстание пастухов. А когда сам Целий прибыл в Касилин и в то же время 
в Капуе были арестованы его военные знамена и оружие, а в Неаполе был замечен 
отряд гладиаторов, имевший целью предать город, — то, по обнаружении своих 
замыслов, он не был допущен в Капую и, боясь опасности (так как корпорация 
римских граждан взялась за оружие и постановила считать его врагом государства),
 отказался от этого намерения и переменил маршрут.
22. Тем временем Милон разослал по муниципиям письменное сообщение о том, что 
он действует от имени и по поручению Помпея, согласно его приказу, переданному 
через Вибуллия. Он пытался, прежде всего, агитировать среди тех, которые, по 
его мнению, были обременены долгами. Но, не имея у них никакого успеха, он 
открыл несколько смирительных домов, в которых содержались рабы, и начал 
осаждать город Косу в Турийской области Но туда был послан с легионом претор Кв.
 Педий… (26) Милон был убит камнем, пущенным со стены. Целий, отправлявшийся 
будто бы к Цезарю, прибыл в Турийскую область. Там он стал подстрекать к 
возмущению некоторых жителей этого муниципия и пытался подкупить галльских и 
испанских всадников Цезаря, которые были назначены в этот город на гарнизонную 
службу, но был
последними убит. Таким образом, эти широкие планы, которые за недосугом 
законных властей вызвали немалое волнение Италии, были быстро и легко 
ликвидированы.
23. Либон оставил Орик и направился со своей эскадрой, состоявшей из пятидесяти 
судов, в Брундисий. Здесь он занял остров, лежавший против Брундисийской гавани,
 так как считал более выгодным держать в своих руках один пункт, через который 
неизбежно должны были выходить наши, чем блокировать все морское побережье и 
все гавани. Внезапным нападением он захватил несколько кораблей и сжег их, а 
один, нагруженный хлебом, увел с собой. Этим он нагнал, большой страх на наших 
и, высадив ночью солдат и стрелков, выбил конный гарнизон. Пользуясь удобством 
местности, он действовал так успешно, что мог отправить Помпею письмо с 
предложением распорядиться, если угодно, вытащить остальные корабли на берег и 
починить их, так как он надеется отрезать Цезаря от подкреплений с помощью 
одной только своей эскадры.
24. В то время в Брундисии находился Антоний. Уверенный в храбрости своих 
солдат, он покрыл около шестидесяти лодок фашинами и щитками со своих военных 
кораблей, посадил на них отборных солдат, расставил их по разным местам 
побережья и приказал двум триремам, которые он распорядился построить в 
Брундисии, подойти к выходу из гавани под видом упражнения гребцов. Когда Либон 
увидал, что они слишком смело вышли вперед, то, в надежде перехватить их, 
отправил против них пять квадрирем. Когда последние приблизились к нашим судам, 
то они, как им было приказано, начали спасаться бегством в гавань. Неприятели в 
пылу увлечения слишком неосторожно погнались за ними. И вот со всех сторон 
вдруг по данному сигналу на неприятелей налетели лодки Антония и с первого же 
натиска захватили одну из квадрирем вместе с гребцами и солдатами, а остальные 
принудили к постыдному бегству. К этому поражению присоединилось и другое 
несчастье, а именно: расставленные Антонием по морскому берегу всадники не 
давали неприятелям брать воду. Эта крайность и позор заставили Либона уйти из 
Брундисия и снять осаду.
25. Уже прошло много месяцев, и зима приходила почти к концу, а из Брундисия 
все еще не прибывали корабли с легионами. Цезарю казалось, что упущено немало 
благоприятных моментов для переправы: часто дули такие постоянные ветры, 
которыми, по его мнению, непременно нужно было бы воспользоваться. И чем более 
проходило времени, тем бдительнее наблюдали за ними командиры неприятельских 
эскадр и тем больше у них было уверенности в том, что они помешают переправе. 
Да и Помпей в своих письмах часто делал им выговоры: так как они с самого 
начала не задержали переправы Цезаря, то пусти они поставят преграду хоть 
остальным его войскам. И вот, по мере того как с каждым днем ветры ослабевали, 
они ожидали наступления такой погоды, которая будет еще более неблагоприятна 
для переправы. Все это очень беспокоило Цезаря, и он послал своим весьма 
строгий приказ — не теряя времени, выйти а море, как только подует 
благоприятный ветер, и держать курс к берегам аполлонийцев или лабеатов — на 
случай, не удастся ли там быстро пристать. В этих местах всего реже бывали 
неприятельские сторожевые суда, так как они не осмеливались выходить в море 
слишком далеко от гаваней.
26. Под руководством М. Антония и Фуфия Калена наши смело и мужественно снялись 
при южном ветре с якоря. Этого убедительно просили сами солдаты, заявлявшие, 
что для Цезаря они на все готовы. На следующий день наша эскадра проходила уже 
мимо Аполлонии. Когда ее увидали с материка, то командир стоявшего в Диррахии 
родосского флота Г. Копоний вывел свои суда из гавани и при ослабевшем ветре 
уже приблизился к нашим. Но тот же южный ветер усилился, и наши от этого снова 
выиграли. При всем том Колоний не желал отказаться от своей попытки. В надежде 
на энергию и настойчивость своих моряков, он стал преследовать наших, и 
несмотря на то, что они уже прошли мимо Диррахия при очень сильном ветре. Хотя 
судьба была милостива к нашим, они все-таки опасались неприятельского нападения 
в случае, если ветер ослабеет. Поэтому, достигнув гавани, называвшейся Нимфеем, 
в трех милях по ту сторону Лисса, они ввели в нее свои корабли. Эта гавань была 
защищена от юго-западного ветра, но открыта для южного. Вообще им казалось, что 
опасность от бури меньше, чем опасность от неприятельского флота. Как только 
они туда вошли, по необыкновенно счастливой случайности южный ветер, который 
перед этим дул два дня подряд, перешел в юго-западный.
27. На этом примере можно было видеть, как неожиданно изменилась судьба; те, 
которые недавно опасались за себя, укрылись в безопаснейшей гавани, а те, 
которые были так страшны для нашего флота, теперь вынуждены были бояться за 
свою собственную безопасность. Итак, с переменой положения погода спасла наших 
и погубила родосский флот: все его шестнадцать палубных кораблей наскочили на 
скалы и были разбиты: многочисленные гребцы и экипаж частью разбились о скалы, 
частью были сняты с них нашими солдатами. Цезарь всех их помиловал и отпустил 
на родину.
28. Два наших корабля шли медленнее других. Их застигла ночь, и они не знали, 
до какого пункта дошли остальные суда. Сами они остановились на якоре против 
Лисса. Комендант Лисса Отацилий Красс хотел взять их с бою и выслал против них 
много людей и судов малого размера. Вместе тем он начал с ними переговоры о 
сдаче, обещая сдавшимся сохранить жизнь. На борту одного корабля было двести 
двадцать солдат из легиона новобранцев, на борту другого — несколько менее 
двухсот из легиона ветеранов. Тут обнаружилось, какую выгоду дает присутствие 
духа. Новобранцы, устрашенные множеством судов и изнуренные качкой и морской 
болезнью, поверили клятве Отацилия, что им не будет никакого вреда, и сдались. 
Но когда их доставили к нему, то, вопреки священной клятве, все они на его 
глазах были без всякой пощады казнены. Наоборот, солдаты из легиона ветеранов, 
хотя также пострадали от бури и от проникшей в трюм воды, решили не изменять 
своему прежнему мужеству. Они затянули переговоры о притворной сдаче вплоть до 
наступления ночи и затем заставили кормчего направить корабль к берегу. Там они 
нашли удобное место, где и провели остаток ночи. На рассвете Отацилий послал 
против них конный отряд, стороживший тот участок морского берега, в числе около 
четырехсот человек, вместе с другими солдатами из городского гарнизона. 
Ветераны стали защищаться, убили значительное количество неприятелей и 
благополучно добрались до наших.
29. Тогда корпорация римских всадников в городе Лиссе, который Цезарь еще 
раньше передал ими позаботился об его укреплении, приняла Антония и снабдила 
его всем необходимым. Отацилий, боясь за себя, бежал из города и направился к 
Помпею. Войско Антония состояло из трех легионов ветеранов, одного легиона из 
новобранцев и восьмисот человек конницы. После высадки он отослал часть 
кораблей назад в Италию для перевозки остальных солдат и конницы, а особого 
рода галльские корабли, так называемые понтоны, оставил в Лиссе, чтобы дать 
Цезарю некоторую возможность преследовать Помпея, если последний, в 
предположении, что в Италии нет вооруженных сил, вздумает переправить туда свою 
армию. По той же причине Антоний спешно послал к Цезарю гонцов с извещением о 
том, где он высадился с войском и сколько человек перевез.
30. Цезарь и Помпей узнали об этом почти одновременно. Они сами видели, как 
прошли мимо Аполлонии и Диррахия корабли, держа курс вдоль тамошних берегов, но 
куда их отнесло, они в первые дни не знали. Когда теперь пришли известия, они 
приняли противоположные решения. Цезарь желал как можно скорее соединиться с 
Антонием, а Помпей — преградить путь идущему на соединение противнику и, по 
возможности, напасть на него врасплох из засады. Оба они в тот же день вывели 
свои войска из постоянных лагерей на реке Апсе — Помпей тайно и ночью, Цезарь 
явно и днем. Но Цезарю пришлось сделать большой крюк вверх по течению реки, 
чтобы найти место для перехода ее вброд; а у Помпея, которому не нужно было 
переходить реки, путь был свободный, и он поспешил форсированным маршем против 
Антония. Как только он узнал о приближении последнего, он нашел удобное место и 
расположил на нем свои войска, но не выпускал их из лагеря и запрещал зажигать 
огни, чтобы скрыть свой собственный приход. Однако Антоний немедленно узнал о 
нем через греков. Поэтому он послал гонца к Цезарю и один день продержался в 
лагере: на следующий день к нему пришел Цезарь. При известии о его приходе 
Помпей, чтобы не быть отрезанным двумя армиями, оставил эту позицию. Он 
двинулся со всеми силами к Аспарагию в области Диррахия и там на удобном месте 
разбил лагерь.
31. Около этого времени Сципион за некоторые поражения, понесенные им у Амана, 
провозгласил себя императором (27). В этом звании он потребовал больших 
денежных взносов с городов и тиранов, а также взыскивал с откупщиков своей 
провинции следуемые с них за предыдущие два года денежные суммы и у них же взял 
вперед арендную плату за следующий год, а всей провинции приказал поставить 
конницу. Когда они собрались к нему, то он вывел свои легионы и конницу из 
Сирии и, таким образом, оставил у себя в ближайшем тылу неприятелями парфян, 
которые незадолго до того убили в сражении императора М. Красса (28) и держали 
в осаде М. Бибула (29). Провинция была этим очень обеспокоена и боялась войны с 
парфянами; и среди солдат слышались голоса, что если их поведут против 
неприятелей, то они пойдут, но на согражданина и консула не поднимут оружия. 
Тогда Сципион вывел оттуда свои легионы в Пергам и другие богатейшие города на 
зимние квартиры, щедро одарил солдат и, чтобы закрепить за собою их 
расположение, отдал им эти города на разграбление.
32. Тем временем со всей провинции без всякой пощады взыскивались наложенные 
взносы. Для удовлетворения корыстолюбия придумывались и многие другие налоги 
применительно к различным классам населения. Налагали подушную подать на рабов 
и свободных, устанавливали пошлины с колонн и дверей, требовали провианта, 
солдат, оружия, гребцов, метательных машин, повозок; вообще стоило только 
подвести что-нибудь под какую-либо рубрику, и этого было уже достаточно для 
взыскания денег. Не только в города, но почти что во все села и небольшие 
укрепленные пункты назначались свои особые коменданты, и чем больше грубости и 
жестокости они проявляли, тем выше их ценили как людей и граждан. Вся провинция 
была полна ликторов и командиров, битком набита комиссарами и сборщиками, 
которые, помимо взыскания наложенных денег, заботились и о собственном барыше. 
Чтобы прикрыть свои гнусные деяния благовидными именами, они любили говорить, 
что они изгнаны из дома и отечества и потому нуждаются в предметах первой 
необходимости. Сверх всего этого чрезвычайно возрос процент, как это 
обыкновенно бывает во время войн при поголовных налогах; при таких 
обстоятельствах на отсрочку платежа смотрели как на подарок. Поэтому 
задолженность провинции за эти два года очень увеличилась. И тем не менее 
требовались даже и с римских граждан определенные денежные суммы, которые, 
впрочем, взимались не с отдельных лиц, но с корпораций и городов, причем это 
прикрывалось заявлением, что деньги берутся по постановлению сената только 
взаймы. Откупщики, как это было и в Сирии, должны были заимообразно уплатить 
аренду за год вперед.
33. Кроме того, Сципион отдал было приказ взять из Эфесского святилища его 
старинные сокровища. Но когда в назначенный для этого день он собирался идти в 
святилище в сопровождении нескольких лиц сенаторского звания, специально для 
этого приглашенных, ему вручили письмо от Помпея, что Цезарь переправился с 
легионами через море; поэтому он должен оставить другие дела и спешить со своей 
армией на соединение с Помпеем. По получении этого письма Сципион отпустил 
приглашенных сенаторов, стал готовиться к походу в Македонию и через несколько 
дней выступил. Только это спасло эфесские сокровища.
34. После соединения с Антонием Цезарь вывел из Орика легион, поставленный там 
для охраны морского побережья. Он считал необходимым привлечь на свою сторону 
тамошние провинции и с этой целью углубиться в страну. Когда к нему явились 
послы из Фессалии и Этолии с обещанием, что эти племена, в случае присылки 
гарнизонов, будут исполнять все его требования, он послал в Фессалию Л. Кассия 
Лонгина с легионом новобранцев (который назывался 27-м) и с двумя сотнями 
конницы, а в Этолию — Г. Кальвисия Сабина с пятью когортами и небольшим отрядом 
всадников. Их обоих он особенно убеждал позаботиться, ввиду близости этих 
местностей, о заготовке провианта. Гн. Домиций Кальвин должен был отправиться с 
двумя легионами, 11-м и 12-м, в Македонию, так как посол от той ее части, 
которая называлась Свободной, Менедем — самый влиятельный местный деятель — 
заявлял об исключительном расположении своих земляков к Цезарю.
35. Кальвисий был тут же по приходе очень радушно принят всеми этолийцами. Он 
выбил из Калидона и Навпакта гарнизоны противников и овладел всей Этолией. 
Кассий прибыл с легионом в Фессалию. Здесь он нашел различное настроение в 
городах, так как население разделилось на две партии: издавна влиятельный 
Гегесарет стоял задело Помпея, а очень знатный молодой человек Петрей усиленно 
поддерживал Цезаря как своими личными средствами, так и средствами своих 
приверженцев.
36. В то же самое время Домиций прибыл в Македонию. Когда к нему немедленно 
стали собираться в большом количестве посольства от общин, он получил известие 
о приближении Сципиона с его легионами. Оно вызывало повсюду разные 
предположения и разговоры, так как в делах неожиданных молва обыкновенно 
преувеличивает события. Сципион нигде не задержался в Македонии и очень 
стремительно двигался против Домиция; но, приблизившись к нему на расстояние 
двадцати миль, вдруг повернул в Фессалию против Кассия Лонгина. Он сделал это 
так быстро, что единовременно приходили известия о том, что он приближается, и 
о
том, что он уже здесь. Для того чтобы беспрепятственно продолжать поход, он 
оставил М. Фавония у реки Алиакмона, отделяющей Македонию от Фессалии, с 
восемью когортами для прикрытия обоза легионов и приказал построить там 
укрепление. В то же время на лагерь Кассия налетела конница царя Котиса, 
обыкновенно стоявшая в разных местах на фессалийской границе. Известие о 
приближении Сципиона и появление всадников, которых Кассий принял за 
Сципионовых, устрашило его: он повернул к горам, опоясывающим Фессалию, и 
отсюда пошел по направлению к Амбракии. Сципиона же, который спешил догнать его,
 настигло письмо от М. Фавония, что приближается Домиций со своими легионами и 
он, Фавоний, без поддержки Сципиона не в состоянии удержать вверенного ему 
укрепления.
По получении этого письма Сципион изменил свой план и маршрут: он отказался от 
преследования Кассия и поспешил на помощь Фавонию. Не прерывая похода ни днем, 
ни ночью, он пришел к нему столь своевременно, что в один и тот же момент 
заметили пыль от войска Домиция и увидели передовые отряды Сципиона. Таким 
образом, Кассия спасла энергия Домиция, а Фавония — быстрота Сципиона.
37. Сципион пробыл два дня в постоянном лагере у реки Алиакмона, отделявшей его 
от лагеря Домиция, перевел на третий день на рассвете свое войско вброд, разбил 
лагерь и на следующий день рано утром выстроил солдат перед лагерем. Тогда и 
Домиций без колебаний решил вывести свои легионы на бой. Но так как между 
обоими лагерями была равнина шириной приблизительно в две мили, то Домиций 
придвинул свою боевую линию к лагерю Сципиона. Тот упорно стоял перед своим 
валом. И все-таки стоило большого труда сдержать солдат Домиция: дело не дошло 
до сражения главным образом потому, что протекавший у самого лагеря Сципиона 
ручей с крутыми берегами задерживал наше движение вперед. Когда Сципион заметил 
у наших большое воодушевление и боевой пыл, то он стал бояться, что на 
следующий день ему придется против воли принять сражение или же, после больших 
ожиданий, возбужденных его приходом, бесславно стоять в лагере. Таким образом, 
он столь же позорно кончил, как опрометчиво зашел вперед: ночью, не дав даже 
сигнала «к сбору», он обратно перешел через реку, вернулся туда же, откуда 
вышел, и там разбил у реки лагерь на высокой от природы позиции. Через 
несколько дней он устроил ночью конную засаду в том месте, куда наши в 
предыдущие дни обыкновенно ходили за фуражом. Когда начальник конницы Домиция, 
Кв. Вар, по обыкновению, явился туда, те вдруг выскочили из засады. Но наши 
храбро выдержали их натиск, все заняли свои места и с своей стороны всей массой 
атаковали неприятелей, около восьмидесяти человек убили, остальных обратили в 
бегство, а затем вернулись в лагерь, потеряв только двух человек.
38. После этой стычки Домиций, в надежде заманить Сципиона на сражение, сделал 
вид, что вследствие крайней нужды в продовольствии он снимается с лагеря. Дав 
обычный клич «к сбору» он прошел три мили и расположил все свое войско и 
конницу на удобном и скрытом месте. Сципион был готов преследовать его и 
отправил вперед значительную часть конницы, чтобы поточнее разведать маршрут 
Домиция. Когда она продвинулась вперед и первые эскадроны дошли до места засады,
 то ржание лошадей внушило им подозрение, и они начали отступать к своим; те, 
которые за ними следовали, заметили их отступление и остановились. Наши поняли, 
что засада открыта: не желая понапрасну дожидаться остальных, они отрезали два 
попавшихся им эскадрона. Из них только очень немногие спаслись бегством к своим 
— в том числе и начальник конницы М. Опимий; а все остальные всадники из этих 
эскадронов были перебиты или взяты в плен и приведены к Домицию.
39. Цезарь, как выше было указано (30), вывел и приморских пунктов гарнизоны и 
только в Орике оставил три когорты для защиты города; они же должны были 
охранять те военные суда, которые он провел из Италии. Тем и другим заведовал 
его легат Ацилий Канин. Ацилий отвел корабли во внутреннюю гавань за городом и 
привязал их к берегу, а при входе в гавань спереди затопил грузовое судно и с 
ним соединил второе: на последнем, против входа в гавань, он соорудил башню, 
поместил в нее большое количество солдат и поручил им ее защиту на случай 
неожиданных нападений.
40. При известии об этом командир египетского флота Гн. Помпей-сын появился у 
Орика и с напряжением всех сил вытащил воротами и канатами затопленное судно. 
Другое же судно, которое Ацилий поставил для обороны, он атаковал несколькими 
своими кораблями, на которых воздвиг башни такой же высоты. Он занимал в 
сражении более высокую позицию, уставших бойцов все время заменял свежими и — с 
разных пунктов, также и с суши, — производил атаки на городские стены при 
помощи лестниц и кораблей, с тем чтобы разъединить силы противников. После 
таких усилий, благодаря массе выпущенных снарядов, он победил наших и, выбив 
защитников, которые все сошли на лодки и спаслись бегством, взял это судно с 
бою. В то же время, на другой стороне, он занял находившуюся против него 
естественную плотину (31), которая образовала из города почти полуостров, и 
провел по ней на катках при помощи рычагов четыре биремы во внутреннюю гавань. 
Напав, таким образом, с двух сторон на военные суда, которые были пустыми 
привязаны к берегу, он четыре из них увел с собою, а остальные сжег. По 
исполнении этой операции он оставил здесь Д. Лелия, которого вызвал из 
азиатского флота. Последний начал задерживать провиант, шедший из Биллиды и 
Аманции в город. Сам Помпей отправился в Лисс, напал там на оставленные М. 
Антонием в гавани тридцать грузовых кораблей и все их сжег. Но когда он 
попытался взять Лисс, то встретил там сопротивление со стороны римских граждан, 
тамошней корпорации и солдат, оставленных Цезарем в качестве гарнизона, так что 
после трехдневной осады, которая стоила ему нескольких солдат, принужден был 
безрезультатно удалиться оттуда.
41. Когда Цезарь узнал, что Помпей стоит у Аспарагия, то он двинулся туда же со 
всем своим войском, по пути завоевал город парфинов, в котором Помпей имел 
гарнизон, и на третий день дошел до Помпея. Он разбил свой лагерь рядом с 
Помпеевым, на следующий день вывел и построил все свое войско для решительного 
сражения. Но, заметив, что Помпей не двигается со своей выгодной позиции, он 
отвел войско назад в лагерь и принял другое решение. На следующий день он 
выступил со всеми своими силами, делая большой крюк по трудному и узкому пути, 
к Диррахию, в надежде или загнать туда Помпея, или же, наоборот, отрезать его 
от этого города, в который тот свез весь свой провиант и все военные запасы. 
Так и случилось. А именно: Помпей сначала не знал его намерений. Видя, что 
Цезарь выступил в противоположном направлении, он решил, что недостаток 
провианта вынудил его к отступлению; но затем он получил точные известия от 
разведчиков и снялся на следующий день с лагеря, надеясь кратчайшим путем 
опередить Цезаря. Но Цезарь именно это и предполагал. Ободрив своих солдат 
терпеливо выдержать предстоящий трудный поход, он только на короткое время 
прервал ночью свой марш и утром достиг Диррахия как раз тогда, когда издали уже 
был виден авангард Помпея. Там Цезарь немедленно разбил лагерь.
42. Помпей был отрезан от Диррахия, и так как ему не удалось осуществить свое 
первоначальное намерение, то он принял другой план: он разбил укрепленный 
лагерь на высоком месте, по имени Петра, где корабли могут без особого труда 
приставать к берегу и находить защиту от некоторых ветров. Там он приказал 
сосредоточить часть военного флота и свезти хлеб и прочие запасы из Азии и из 
всех других занимаемых им местностей. Цезарь понял, что война затянется; вместе 
с тем он потерял надежду на подвоз из Италии, так как все берега тщательно 
охранялись помпеянцами, а его собственные эскадры, построенные им зимой в 
Сицилии, Галлии и Италии, все еще не приходили. Поэтому он послал легатов Кв. 
Тиллия и Л. Канулея в Эпир для продовольственных заготовок, а так как эти 
местности были довольно далеко, то он устроил в определенных пунктах хлебные 
магазины и распределил между соседними общинами поставку хлебных подвод. Равным 
образом он приказал реквизировать все хлебные запасы в Лиссе, у парфинов и во 
всех укрепленных пунктах. Но их было очень мало, — с одной стороны, потому, что 
сама местность здесь сурова и гориста и население питается большей частью 
привозным хлебом, а с другой стороны, потому, что Помпей предвидел это и в 
предыдущие дни отдал область парфинов своему войску на разграбление: все их 
дома были обысканы и обобраны и весь забранный хлеб был доставлен к нему его 
конницей.
43. Ввиду этого Цезарь принял решение применительно к свойствам самой местности.
 Вокруг лагеря Помпея было очень много высоких и крутых холмов. Цезарь прежде 
всего занял их военной силой и построил на них редут. Затем, смотря по 
природным условиям каждого отдельного пункта, он соединил эти редуты 
укреплениями, которыми стал замыкать Помпея, преследуя при этом троякую цель: 
во-первых, так как у него было слишком мало продовольствия, а Помпей был силен 
конницей, то надо было с наименьшим риском обеспечить подвоз хлеба и провианта 
для войска; во-вторых, важно было отрезать Помпея от фуража и сделать его 
конницу совершенно бесполезной; в-третьих, большой авторитет, которым Помпей, 
очевидно, пользовался у иноземных народов, был бы ослаблен, если бы по всему 
свету распространилась молва, что Помпей осажден Цезарем и не решается на 
сражение.
44. Помпей не желал оставлять моря и Диррахия, так как он сосредоточил там все 
военные припасы, оборонительное и наступательное оружие и метательные машины, а 
также подвозил там на кораблях хлеб для войска. Но вместе с тем он не был в 
состоянии помешать фортификационным работам Цезаря иначе, как решившись на 
генеральное сражение; а его-то он в данный момент и не находил возможным. Для 
него оставался единственный способ ведения войны: захватывать как можно больше 
холмов, занимать военными отрядами местность на возможно большем протяжении и 
как можно больше разъединять силы Цезаря. Так он и делал. Он построил двадцать 
четыре редута на пространстве в пятнадцать миль в окружности и здесь добывал 
себе фураж; в пределах его укреплений было много засеянных полей, и на первое 
время он кормил на них свой вьючный скот. И подобно тому как наши посредством 
проведения непрерывных укреплений принимали меры к тому, чтобы помпеянцы не 
сделали где-нибудь вылазки и не напали бы на нас с тыла, — так и те в своем 
внутреннем кольце строили такие же непрерывные укрепления, чтобы наши не могли 
куда-либо проникнуть и обойти их с тыла. Но их работы шли успешнее наших, так 
как у них было больше солдат и их внутренние укрепления были меньшего размера, 
чем это было необходимо для укреплений Цезаря. Помпей, вообще говоря, не желал 
употреблять все свои боевые силы для противодействия работам Цезаря и избегал 
генерального сражения. Но при удобном случае он высылал стрелков и пращников, 
которых у него было очень много. Многие из наших солдат были ранены, и 
неприятельских стрел стали так бояться, что почти все солдаты начали делать 
себе из войлока, из тряпок или из кож рубашки и фуфайки для защиты отстрел.
45. Обе стороны употребляли много усилий на занятия командных пунктов: Цезарь 
хотел как можно теснее сомкнуть кольцо вокруг Помпея, а Помпей стремился 
захватить кругом побольше холмов на возможно большем пространстве, и из-за 
этого часто происходили сражения. Между прочим, когда 9-й легион Цезаря занял 
одну высоту и стал ее укреплять, Помпей занял другой холм против этой высоты и 
начал мешать нашим в их работах. Так как к нашей высоте можно было с одной ее 
стороны подойти по ровному месту, Помпей прежде всего расставил вокруг этого 
места стрелков и пращников, а затем выслал большое количество легковооруженных, 
пододвинул метательные орудия и стал таким образом мешать нашим 
фортификационным работам. Нам нелегко было и отбиваться и работать в одно и то 
же время. Ввиду того что нас со всех сторон метко обстреливали, Цезарь приказал 
отступить и очистить холм. Отступление шло по крутому склону. Тем яростнее 
наседали помпеянцы и не давали нашим отходить, так как им казалось, что мы 
очищаем позицию из страха. Говорят, что Помпей хвастливо предлагал окружающим 
признать его никуда не годным полководцем, если цезаревский легион осуществит 
без огромных потерь отступление с необдуманно занятого им пункта.
46. Беспокоясь за благополучное отступление своих, Цезарь приказал снести к 
краю холма фашины и сложить их против неприятеля; под их прикрытием солдаты 
должны были провести позади поперечный ров небольшой ширины, чтобы таким 
образом сделать это место по возможности со всех сторон труднодоступным. А в 
удобных местах он расставил пращников, которые должны были прикрывать наше 
отступление. Теперь он отдал приказ отвести легион назад. Поэтому помпеянцы 
надменнее и смелее стали теснить наших и наседать на них, а фашины, 
выставленные в качестве защиты, они сбросили в ров, чтобы облегчить себе 
переход через него. Когда Цезарь заметил это, то он стал опасаться, как бы этот 
отвод не показался поражением и бегством с позиции и не увеличил потерь. 
Поэтому он приказал командиру легиона Антонию приблизительно на середине пути 
ободрить солдат, дать сигнал трубой и атаковать неприятелей. Солдаты 9-го 
легиона вдруг стали дружно метать копья, бросились снизу бегом вверх по холму в 
контратаку, бурно погнали помпеянцев и заставили их повернуть тыл, причем 
отступление последних затруднялось лежавшими на земле фашинами, кольями, на 
которые они натыкались, и рвами. Наши же вполне могли удовлетвориться 
отступлением без больших потерь и вполне благополучно вернулись к себе в лагерь,
 перебив много неприятелей и потеряв всего пять человек. Затем они заняли по сю 
сторону от этого места еще несколько ближайших холмов и докончили свои 
фортификационные работы.
47. Это был новый и необычайный способ ведения войны как по очень большому 
количеству редутов, по огромному протяжению, по сложности фортификационных 
работ, по системе блокады, так и во всех других отношениях. В самом деле, 
всякий, кто пытается блокировать другого, обыкновенно замыкает неприятеля в 
кольцо тогда, когда последний приведен в расстройство, ослаблен или побежден в 
сражении либо деморализован какой-нибудь другой неудачей, между тем как 
осаждающий располагает превосходными конными и пешими силами. При этом цель 
блокады обыкновенно сводится к тому, чтобы отрезать неприятеля от подвоза 
провианта. Но в данном случае Цезарь блокировал с менее многочисленным войском 
неослабленную и свежую армию, имевшую всякие припасы в изобилии: к ней каждый 
день отовсюду приходило много судов с продовольствием, и какой бы ветер ни дул, 
он всегда в каком-нибудь одном направлении был благоприятен для плавания. Между 
тем сам Цезарь находился в очень затруднительном положении, так как весь хлеб 
повсеместно в округе был съеден. Но все-таки его солдаты выносили нужду с 
поразительным терпением: они вспоминали, как в такой же степени страдали в 
прошлом году в Испании (32) и, однако, благодаря своему напряженному труду и 
выносливости благополучно окончили эту тяжелую войну; они помнили, что терпели 
большую нужду под Алесией (33) и еще большую под Авариком (34) и в конце концов 
одержали победу над могущественнейшими народами. Они не отказывались ни от 
даваемого им в пищу ячменя, ни от стручковых плодов и очень ценили мелкий скот, 
который в изобилии получали из Эпира.
48. Они нашли даже особый корень, называвшийся «хара», который с примесью 
молока очень облегчал их голод. Этого корня у них было очень много, и они 
делали из него подобие хлеба. Когда в разговорах помпеянцы попрекали наших 
голодом, то они забрасывали их хлебцами из этого корня, чтобы понизить их 
гордые надежды.
49. Уже начинал поспевать хлеб, и самая надежда облегчала нужду, так как у всех 
была уверенность, что скоро его будет много. Часто приходилось слышать на 
караулах и в разговорах заявления солдат, что они лучше будут питаться 
древесной корой, чем выпустят из рук Помпея. Им даже приятно было узнавать от 
перебежчиков, что помпеянцы кормят еще кое-как лошадей, в то время как 
остальной обозный скот у них уже погиб и что люди болеют от тесноты занимаемого 
ими места, от зловония, издаваемого множеством трупов, и от непривычки к 
ежедневной трудной работе, но что особенно тяжело им от недостатка воды. 
Действительно, Цезарь либо отвел все реки и ручьи, впадающие в море, либо 
запрудил их большими плотинами; так как местность была гориста и долины очень 
узки, то для запруды вбивались в дно сваи, и на них насыпалась земля, так что 
вода делалась стоячей. Таким образом, помпеянцы по необходимости должны были 
искать мест низких и болотистых и, вдобавок к другим ежедневным работам, 
вынуждены были рыть колодцы. Но эти источники были очень далеко от некоторых из 
их редутов и в жаркую погоду быстро высыхали. Наоборот, Цезарево войско 
пользовалось отличным здоровьем и было очень богато водой, а также всякого рода 
съестными припасами, кроме хлеба. Вообще видно было, как со дня ни день 
становилось лучше, и с созреванием хлебов увеличивалась надежда.
50. При этом оригинальном характере войны обе стороны изобретали и новые 
способы ее ведения. Когда помпеянцы замечали по сторожевым огням, что наши 
когорты ночью стоят на карауле у укреплений, то они бесшумно нападали, все 
зараз пускали стрелы в массу и затем поспешно возвращались к своим. Наученные 
этим опытом, наши придумали против этого такое средство, что зажигали огни в 
одном месте… [а караулили в другом]… (35)
51. Между тем П. Сулла (36), которого Цезарь при своем уходе назначил 
комендантом лагеря, по получении об этом известия пришел на помощь когорте со 
своими двумя легионами; с его приходом помпеянцы были без труда отражены. Они 
не вынесли ни вида, ни атаки наших, и как только первые из них были сбиты, 
остальные обратились в бегство и очистили позицию. Но когда наши погнались за 
ними, Сулла отозвал их назад, чтобы они в погоне не зашли далеко. Большинство 
думает, что если бы Сулла захотел энергичнее преследовать неприятеля, то война 
могла бы быть в этот день окончена. Однако его образ действий, по нашему мнению,
 не заслуживает порицания: одна роль принадлежит легату, другая — полководцу; 
один должен во всем держаться предписания, другой принимать самостоятельные 
решения сообразно с общим положением дела. Сулла, оставленный Цезарем в лагере, 
счел достаточным выручить своих и не пожелал дать генерального сражения (что 
могло бы принять и дурной оборот); иначе стали бы говорить, что он присвоил 
себе права главнокомандующего. Во всяком случае, его операция причинила 
помпеянцам много затруднений при отступлении: зайдя вперед с неудобного места, 
они остановились на самом верху и должны были бояться, в случае отступления по 
крутому скату, что наши станут преследовать их сверху; к тому же оставалось 
мало времени до захода солнца, так как в надежде покончить дело они продолжали 
сражаться до ночи. Вследствие этого Помпей по необходимости должен был принять 
случайное решение, сообразное данным моментом, и занял всего один холм, который 
лишь настолько был удален от нашего редута, что в него не могли попадать 
снаряды метательных орудий. На этой позиции он остановился, укрепил ее и здесь 
держал все войско.
52. Кроме того, в одно и то же время происходили сражения в двух разных местах, 
так как Помпей, чтобы разъединить силы Цезаря и отрезать их от подкреплений из 
ближайших редутов, атаковал несколько редутов сразу. В одном пункте Волкаций 
Тулл выдержал с тремя когортами атаку целого легиона и даже выбил его с 
позиции; в другом германцы, вышедшие из наших укреплений, перебили много 
неприятелей и благополучно вернулись к своим.
53. В шести сражениях, происшедших в один день (три было под Диррахием, три 
около укреплений), как оказалось при общем подсчете, помпеянцев пало две тысячи 
человек, из них много центурионов и добровольцев-ветеранов (в том числе — 
Валерий Флакк, сын Луция, бывшего претора Азии); неприятельских знамен было 
доставлено шесть. Наши потери во всех сражениях не превышали двадцати человек. 
Но на том же редуте все солдаты без исключения были ранены и четыре центуриона 
из 8-й когорты потеряли зрение. Когда солдаты хотели представить Цезарю 
доказательства своих трудов и опасностей, то, по их подсчету, в редут попало 
около тридцати тысяч стрел, причем в доставленном Цезарю щите центуриона Сцевы 
оказалось сто двадцать дыр. Последнего Цезарь за заслуги перед ним и перед 
государством наградил двумя тысячами [сестерциев] и объявил, что переводит его 
из 8-го ранга в 1-й (ибо было установлено, что редут обязан своим спасением 
главным образом ему); когорта же получила в награду двойное жалованье, хлеб, 
одежду, продовольственные пайки и военные отличия.
54. Помпей прибавил за ночь большие новые укрепления, в следующие затем дни 
воздвиг башни и, когда верки достигли высоты пятнадцати футов, прикрыл 
соответствующую сторону лагеря подвижными навесами: По прошествии пяти дней он 
воспользовался второй темной ночью, загородил лагерные ворота для затруднения 
входа в них рогатками, вывел в начале третьей стражи в полной тишине войско и 
вернулся в свои прежние укрепления.
55. Заняв Этолию, Акарнанию и Амфилохию при посредстве упомянутых выше Кассия 
Лонгина и Кальвисия Сабина, Цезарь считал нужным сделать попытку и относительно 
Ахайи и с этой целью несколько продвинуться вперед. Поэтому он послал туда Кв. 
(Фуфия) Калена и прикомандировал к нему Сабина и Кассия с их когортами. Узнав 
об их приходе, Рутилий Луп, который, по поручению Помпея, управлял Ахайей, 
решил своевременно укрепить Истмийский перешеек, чтобы не допустить Фуфия в 
Ахайю. Кален занял, по соглашению с населением, Дельфы, Фивы и Орхомен, а 
некоторые другие города взял с боя; остальные общины он старался склонить на 
сторону Цезаря отправлением к ним посольств. В этом, главным образом, и 
заключалась деятельность Фуфия.
56. Все следующие дни подряд Цезарь выводил войско в боевом строю на равнину, 
на случай, если Помпей пожелает решительного сражения. С этой целью он 
придвигал легионы почти к самому лагерю Помпея, его первая линия была лишь 
настолько удалена от его вала, чтобы в нее не попадали снаряды метательных 
орудий. Но Помпей, для сохранения своей славы и репутации, ставил свое войско 
перед лагерем так, чтобы третья линия примыкала к самому валу и чтобы все 
войско вообще находилось под прикрытием снарядов, пускаемых с вала.
57. Во время этих происшествий в Ахайе и под Диррахием стало известно, что 
Сципион прибыл в Македонию. Цезарь, не забывая своего прежнего правила, послал 
к нему их общего друга А. Клодия, которого он с самого же начала, по 
рекомендации Сципиона, принял в круг своих ближайших друзей. Ему он дал письмо 
и устное поручение следующего содержания: он, Цезарь, сделал все, чтобы 
добиться мира, но до сих пор ничего не достиг. В этом, по его мнению, виноваты 
выбранные им самим посредники, которые побоялись сообщить Помпею эти поручения 
в неудобное время. Но Сципион настолько влиятелен, что не только может 
откровенно высказывать свое мнение, но может в значительной степени 
воздействовать на Помпея и направить его на истинный путь; он со своим войском 
не зависит от Помпея и, помимо своего авторитета имеет также реальную силу для 
его обуздания. Если он это сделает, то все будут обязаны ему одному 
спокойствием Италии, миром в провинциях и спасением государства. Вот это 
поручение и передал Сципиону Клодий. В первые дни его, как казалось, охотно 
выслушивали, но потом он не был допущен к переговорам: за это Сципиона порицал 
Фавоний, как мы узнали впоследствии, по окончании войны. Таким образом, Клодий 
возвратился к Цезарю ни с чем.
58. Чтобы вернее задержать конницу Помпея под Диррахием и отрезать ее от фуража,
 Цезарь обнес сильными укреплениями два узких подступа, о которых мы говорили, 
и построил здесь два редута. Помпей, заметив безуспешность действий своей 
конницы, через несколько дней снова перевез ее на кораблях к себе за укрепления.
 Недостаток фуража был так велик, что лошадей кормили листьями с деревьев и 
молодыми размолотыми тростниковыми корнями. Хлеб, который рос на полях за 
укреплениями, был уже съеден; пришлось по необходимости подвозить фураж дальним 
морским путем из Коркиры и из Акарнании; а так как его было очень мало, то надо 
было примешивать к нему ячмень; таким способом еще кое-как поддерживали конницу.
 Но после того как повсюду не только был снят ячмень и кормовые травы, но не 
стало хватать даже и листьев с деревьев, то, ввиду истощения лошадей, Помпей 
решился сделать вылазку.
59. В числе всадников Цезаря было два брата-аллоброга, Роукилл и Эг, сыновья 
Адбукилла, который много лет был главой своей общины. Это были чрезвычайно 
храбрые люди, которые своей храбростью оказали Цезарю немало отличных услуг во 
все войны с галлами. За это он поручил им на родине виднейшие должности, провел 
их выбор вне очереди в местный сенат, дал им земли в Галлии, отнятые у врагов, 
дарил большие денежные суммы и вообще сделал их из людей бедных богатыми. За 
свою храбрость они были в почете не только у Цезаря, но и очень ценились в 
армии. Но, опираясь на дружбу Цезаря и кичась нелепым варварским высокомерием, 
они презирали своих соотечественников, утаивали жалованье всадников и всю 
добычу тайно присваивали себе. Возмущенные этим, все их всадники обратились 
сообща к Цезарю с открытой жалобой на такую несправедливость и, между прочим, 
прибавили, что те показывают ложное число всадников, чтобы присвоить жалованье 
себе.
60. Цезарь считал настоящий момент неподходящим для взыскания и, многое прощая 
им за их храбрость, оставил все это дело без последствий: но только наедине 
побранил их за то, что они наживаются на счет всадников, и посоветовал вполне 
положиться на его дружбу и по тому, что он уже сделал для них, рассчитывать на 
дальнейшие милости. Но все-таки это дело навлекло на них всеобщую ненависть и 
презрение, и они это поняли. Отчасти их убеждали в этом упреки людей 
посторонних, отчасти приговор земляков, отчасти заговорила их собственная 
совесть. Из стыда, а также, может быть, в убеждении, что их наказание не 
отменено, но лишь отсрочено, они решили изменить нам и попытаться искать нового 
счастья и новых друзей. Переговорив с некоторыми своими клиентами, которых они 
решились посвятить в этот преступный замысел, они сначала попытались убить 
начальника конницы Г. Волусена (как это стало известным впоследствии, по 
окончании войны), чтобы их побег к Помпею сопровождался сколько-нибудь важной 
услугой. Но когда эта попытка оказалась слишком трудно исполнимой и к ней не 
представилось случая, то они заняли как можно более денег, как бы для 
удовлетворения своих земляков и для возмещения похищенного, скупили множество 
лошадей и перешли к Помпею вместе с участниками своего замысла.
61. Так как они были знатного рода, богато одеты и вооружены, явились с большой 
свитой и большим количеством лошадей; так как, далее, они имели репутацию людей 
храбрых и были в почете у Цезаря, да и самый переход их был неожиданным и 
необычным, то Помпей повел их по всем своим укреплениям и с хвастовством их 
показал. Действительно, до того времени никто ни из солдат, ни из всадников не 
переходил от Цезаря к Помпею, между тем как от Помпея к Цезарю перебегали почти 
ежедневно, а солдаты, набранные в Эпире, Этолии и в местностях, занимаемых 
Цезарем, делали это массами. Аллоброги знали все лагерные дела, например 
недочеты в укреплениях или упущения, указанные знатоками военного дела; они 
приметили также, в какое время что делается, на каком расстоянии друг от друга 
находятся важнейшие пункты, в какой степени обеспечена караульная служба в 
зависимости от личности и добросовестности заведующих ею. И вот все это они 
выдали Помпею.
62. Помпей, как было указано, еще раньше решил сделать вылазку. Теперь, по 
получении этих сведений, он приказал солдатам сделать плетенные из прутьев 
нашлемники и свозить материал для засыпания рвов. Когда все это было готово, он 
погрузил ночью на лодки и весельные суда большое количество легковооруженных и 
стрелков вместе с указанными материалами и вывел в полночь из главного лагеря и 
отдельных редутов шестьдесят когорт, направляя их против той части укреплений, 
которая доходила до моря и была самой удаленной от главного лагеря Цезаря. Туда 
же он послал суда, нагруженные, как указано, материалом для насыпи и 
легковооруженными солдатами, а также корабли, стоявшие у Диррахия, со 
специальными приказами. У тех укреплений стоял, по распоряжению Цезаря, квестор 
Лентул Марцеллин с 9-м легионом; а так как он был нездоров, то Цезарь прислал 
ему в помощники Фульвия Постума.
63. Там был против неприятеля ров в пятнадцать футов и вал вышиной в десять 
футов с насыпью такой же ширины. В шестистах шагах был другой вал, несколько 
ниже первого, обращенный в противоположную сторону: из опасения, что наших 
могут окружить с моря. Цезарь построил там в предыдущие дни двойной вал, чтобы 
можно было дать отпор в случае нападения с двух сторон. Но сложность работ и 
непрерывный труд за все эти дни не позволяли своевременно окончить эти 
укрепления, которые занимали в окружности семнадцать миль. Поэтому Цезарь не 
успел довести до конца поперечный вал, обращенный против моря, который должен 
был соединять эти укрепления. Это стало известно Помпею по донесению 
перебежчиков-аллоброгов и причинило нам большое несчастье. В самом деле, как 
только две когорты 9-го легиона подошли к морю для несения караульной службы, 
вдруг на рассвете Помпеевы солдаты, объехав их с моря, стали бросать в них 
копья и засыпать рвы; одновременно с этим легионеры приставили лестницы и стали 
устрашать защитников стрельбой из метательных машин и всякого рода снарядами; 
наконец, кругом повсюду рассыпалось множество, стрелков. А от камней, 
единственного оружия наших солдат, неприятелей защищали плетеные нашлемники. 
Таким образом, наших всячески теснили, и они с трудом держались. В это время 
враги заметили указанный выше недочет укрепления и, высадившись с кораблей, 
атаковали наших с тыла между обоими валами, там, где верки были недокончены, 
выбили их из обоих укреплений и принудили к бегству.
64. При известии об этом внезапном нападении Марцеллин выслал из лагеря на 
помощь теснимым свои когорты; но они, заметив бегущих, не могли ободрить их 
своим приходом, да и сами не выдержали неприятельской атаки. Вообще все 
дальнейшие подкрепления заражались страхом бегущих и только увеличивали 
замешательство и опасность: самое многолюдство затрудняло отступление. Когда в 
этом сражении был тяжело ранен и уже терял силы орлоносец, то, заметив наших 
всадников, он закричал им: я много лет, пока был жив, добросовестно охранял 
его; с той же верностью теперь, перед смертью, возвращаю его Цезарю. Заклинаю 
вас, не допустите воинского бесславия, которого до сих пор не случалось в 
войске Цезаря! Доставьте Цезарю его целым! Эта случайность спасла орла, между 
тем как все центурионы 1-й когорты, кроме первого центуриона принципов, были 
перебиты.
65. Помпеянцы уже приближались, избивая наших, к лагерю Марцеллина, что навело 
немалый страх и на остальные наши когорты. Но в это же время было видно, как 
Антоний, занимавший самый близкий к укреплениям пункт и получивший известие об 
этой атаке, стал спускаться с двенадцатью когортами в долину. Его подход 
остановил помпеянцев и ободрил наших, так что они после большой паники снова 
оправились. Немного погодя появился здесь и Цезарь с несколькими когортами, 
которые он взял из редутов: по установившемуся за последнее время обыкновению, 
ему сигнализировали дымом от редута к редуту. Он узнал о понесенном уроне и 
обратил внимание на то, что Помпей прорвал его укрепления и разбивает лагерь 
вдоль морского берега с целью беспрепятственно добывать фураж и поддерживать 
связь со своими кораблями. Ввиду этого Цезарь оставил свой прежний план, 
осуществить который ему не удалось, и приказал укрепляться рядом с Помпеем.
66. По окончании этих работ лазутчики Цезаря заметили, что неприятель ведет 
несколько когорт — с виду целый легион — за лесом в старый лагерь. Положение 
этого лагеря было таково. В предыдущие дни там разбил свой лагерь 9-й легион 
Цезаря, который бросился в атаку на помпеянцев и, как выше было указано (37), 
начал отовсюду окружать их укреплениями. Лагерь этот примыкал, к какому-то лесу 
и отстоял от моря не более чем на триста шагов. Затем Цезарь по некоторым 
причинам изменил свой план и перенес лагерь несколько дальше этого места. Через 
несколько дней оставленный лагерь занял Помпей; а так как он имел в виду 
поместить в нем несколько легионов, то, сохранив за собой внутренний вал, он 
провел еще более обширные укрепления снаружи. Таким образом, этот малый лагерь, 
будучи заключен в большой, образовал нечто вроде форта или даже крепости. Также 
и с левого угла вплоть до реки было проведено укрепление протяжением до 
четырехсот шагов, чтобы солдаты без помехи и без опасности могли ходить за 
водой. Но и Помпей изменил свой план по некоторым причинам, о которых нет 
надобности упоминать, и снова оставил этот лагерь. Таким образом, лагерь этот 
простоял несколько дней пустым, и все его укрепления были целы.
67. Лазутчики сообщили Цезарю, что туда пришел легион со всеми знаменами. Это 
сообщение было подтверждено наблюдениями, сделанными с некоторых высоколежащих 
редутов. Место это находилось приблизительно в пятистах шагах от нового лагеря 
Помпея. Цезарь, надеясь уничтожить этот легион и очень желая вознаградить себя 
за урон, понесенный в тот день, оставил у шанцевых работ две когорты, которые 
должны были делать вид, что работают над укреплением. Сам же он вывел против 
легиона Помпея и его малого лагеря остальные тридцать три когорты в двойной 
линии; среди этих когорт был и 9-й легион, потерявший много центурионов и 
уменьшившийся в численном воинском составе. Для этой цели он двинулся как можно 
незаметнее в противоположном направлении. И сначала он не ошибся в своих 
предположениях: он пришел раньше, чем Помпей мог заметить, и, несмотря на 
сильные лагерные укрепления, быстро атаковал помпеянцев на левом фланге, на 
котором находился сам, выбив их с вала. Перед воротами лагеря была колючая 
изгородь. Здесь на короткое время завязалось сражение, причем наши пытались 
прорваться через ворота, а те защищали их. Особенно храброе сопротивление 
оказал здесь Т. Пулион, благодаря которому, как мы указывали (38), было предано 
войско Г. Антония. Но храбрость наших одержала верх: они уничтожили изгородь, 
ворвались сначала в главный лагерь, а затем в находящуюся внутри его крепость, 
куда укрылся разбитый легион, и там перебили несколько сопротивлявшихся.
68. Но судьба, столь могущественная в человеческих делах, особенно же на войне, 
часто производит громадные перемены благодаря незначительным случайностям. Так 
было
и тогда. Когорты цезаревского правого фланга по незнакомству с местностью и в 
поисках ворот дошли до того укрепления, которое как мы выше указали (39), шло 
от лагеря к реке, и приняли его за укрепления самого лагеря. Заметив, что оно 
соединяется с рекой, они разрушили шанцы и, за отсутствием защитников, 
прорвались через них. За ними последовала вся наша конница.
69. Между тем Помпей, узнав об этом и воспользовавшись значительным выигрышем 
времени, увел пять легионов с работы на помощь своим. Его конница стала 
приближаться к нашей, и в то же самое время наши солдаты, занимавшие лагерь, 
увидали его пехоту в боевом строю. Тогда все вдруг переменилось. Помпеев легион,
 ободренный надеждой на скорую помощь, стал делать попытки сопротивления у 
задних ворот и даже со своей стороны атаковать наших. Конница Цезаря, которая 
все еще поднималась вверх узким путем по насыпям, стала бояться за свое 
отступление и первая обратилась в бегство. Правое крыло, не имевшее связи с 
левым, при виде замешательства конницы стало отступать, чтобы не быть 
застигнутым в пределах укреплений, через бреши разрушенного вала. При этом 
многие из солдат, чтобы не попасть в давку, бросались в ров с десятифутовой 
высоты вала, давя первых, остальные по их трупам искали себе спасения и выхода. 
На левом же крыле солдаты видели с вала, что Помпей подходит, а наши бегут. Так 
как враг был и спереди и сзади, то из боязни быть отрезанным на узком 
пространстве они также начали отступать тем же путем, каким пришли, заботясь 
только о своем собственном спасении. Всюду было такое смятение, ужас и бегство, 
что хотя Цезарь собственноручно выхватывал знамена у бегущих и приказывал им 
остановиться; тем не менее одни пускали на волю своих коней и бежали вместе с 
толпой, другие от страха бросали даже знамена, и вообще никто не слушался его 
приказа.
70. В этом ужасном положении, когда все войско могло бы быть уничтожено, нас 
спасло то, что Помпей из боязни осады (незадолго до того он видел, как бежали 
его солдаты из лагеря, и, надо полагать, теперь был изумлен таким неожиданным 
счастьем) некоторое время не решался приближаться к укреплениям. Его конница 
также медлила с преследованием вследствие узости прохода, который вдобавок был 
занят нашими солдатами. Таким образом, в обоих случаях ничтожные обстоятельства 
приобрели громадное значение. Действительно, укрепления, проведенные от лагеря 
к реке, отняли у Цезаря победу, которая после захвата лагеря Помпея была почти 
несомненной; но они же замедлили быстроту преследования и тем спасли нас от 
гибели.
71. В этих двух сражениях Цезарь потерял за один день девятьсот шестьдесят 
солдат и двести человек из конницы (в числе их были Тутикан Галл, сын сенатора, 
известные римские всадники Г. Флегинат из Плаценции, А. Граний из Путеол, М. 
Сакративир из Капуи), военных трибунов и центурионов тридцать два человека. Но 
значительная часть из них погибла без боя, будучи задавлена во рву, в 
укреплениях, у реки бежавшими в панике товарищами. Погибли также тридцать два 
военных знамени. Помпей после этого сражения был провозглашен императором. Этот 
титул он удержал за собой и позволял приветствовать себя им впоследствии, но в 
своих письмах он обыкновенно не приписывал его, равно как и не украшал своих 
фасцев лавром (40). Но Лабиэн добился от Помпея, чтобы ему предоставлены были 
пленные. Всех он приказал вывести (по-видимому демонстративно, чтобы, в 
качестве перебежчика, заслужить больше доверия), стал называть их соратниками, 
расспрашивать в очень оскорбительных выражениях, имеют ли ветераны привычку 
бегать, и после этого казнил их на виду у всего войска.
72. Эти события до такой степени увеличили самоуверенность и гордость 
помпеянцев, что они перестали помышлять о дальнейших военных планах, но уже 
теперь считали себя победителями. Они не думали о том, что действительными 
причинами нашего поражения были малочисленность солдат, неудобство позиции, 
узость места от поспешного занятия лагеря, страх перед неприятелем, угрожавшим 
с двух сторон — внутри и снаружи укреплений, — наконец, разъединение войска на 
две несвязанные группы, которые не могли подать друг другу помощи. Они не 
принимали в соображение еще и того, что, в сущности, энергичного столкновения 
сторон и правильного сражения не было, но наши собственные солдаты своей 
многочисленностью причинили себе в давке гораздо больше вреда, чем нанес его 
неприятель. Наконец, они забывали об обычных на войне случайностях, о том, как 
часто самые ничтожные обстоятельства — будут ли это ложные предположения, или 
внезапный страх, или случайный порыв суеверия — причиняют огромный урон, как 
часто целые армии страдают от ошибки полководца или по вине трибуна. Но точно 
их победе помогла их доблесть, точно невозможны были никакие дальнейшие 
перемены положения, они прославляли по всему свету и устно и письменно победу, 
одержанную ими в этот день.
73. Итак, все прежние замыслы Цезаря потерпели крушение, и он решил изменить 
весь план войны. Поэтому он вывел войска из всех укрепленных пунктов, снял 
осаду, стянул свои военные силы в одно место и обратился на военной сходке с 
ободрительной речью к солдатам, в которой советовал им: не слишком огорчаться 
происшедшим, не поддаваться вследствие этого панике от одного проигранного 
сражения, при этом не очень важного, и противопоставлять ему многие 
выигранные>(41). Надо благодарить судьбу за то, что они завоевали Италию без 
особых потерь, покорили обе Испании, с их очень воинственным населением и 
весьма искусными и опытными полководцами и подчинили своей власти соседние, 
хлебные провинции. Наконец, они должны вспомнить, как счастливо все они были 
переправлены сюда сквозь неприятельские флоты невредимыми, в то время когда 
врагами были заняты не только гавани, но и берега. Если не во всем бывает удача,
 то на помощь судьбе должна приходить личная энергия. В понесенном поражении 
можно обвинять кого угодно, только не его самого. Он дал сражение на выгодной 
позиции, овладел неприятельским лагерем, выбил оттуда противников и победил их 
в бою. Но либо их собственное замешательство, либо какая-нибудь ошибка, либо, 
может быть, даже сама судьба вырвала у них из рук уже одержанную победу. Во 
всяком случае, все они должны постараться возместить своей храбростью 
понесенные потери; тогда это поражение пойдет им на пользу, как это было под 
Герговией, и те, которые пред этим боялись сражаться, пусть сами добровольно 
пойдут в бой.
74. После этой речи он заклеймил позором нескольких знаменосцев и удалил их с 
должностей. Все войско было так огорчено этим поражением и проникнута таким 
желанием загладить бесславие, что никто не дожидался приказов трибуна или 
центуриона, но каждый сам налагал на себя в виде наказания самые тяжелые работы,
 и все горели жаждой боя; даже некоторые лица высших рангов полагали из 
стратегических видов, что следует остаться на этой позиции и рискнуть дать 
сражение. Но Цезарь не вполне доверял устрашенным солдатам и предпочитал дать 
им время оправиться. Притом после оставления укреплений он очень опасался за 
правильный подвоз продовольствия.
75. Поэтому, не теряя времени, он позаботился только о раненых и больных и без 
шума выслал вперед вначале ночи весь обоз из лагеря в Аполлонию, запретив 
останавливаться на отдых до прибытия к месту назначения. Для охраны его был 
послан один легион. Устроив эти дела, он задержал два легиона в лагере, а 
остальные вывел в четвертую стражу разными воротами и послал тем же путем 
вперед. Немного времени спустя он приказал — для соблюдения воинского обычая и 
для того, чтобы его уход стал известным как можно позднее — дать клич «к сбору»,
 а сам тотчас выступил и, нагнав свой арьергард, быстро скрылся с горизонта. Но 
и Помпей, узнав о его замыслах, не замедлил с погоней. Он попытался, если 
удастся, врасплох атаковать и устрашить противника во время похода и с этой 
целью вывел свое войско из лагеря, а конницу послал вперед для задерживанья 
арьергарда. Однако ему не удалось догнать Цезаря, так как последний двигался 
без обоза и потому далеко ушел вперед. Но когда дошли до реки Генуса с ее 
трудными для переправы берегами, то конница догнала наконец арьергард и стала 
его задерживать. Против нее Цезарь выставил свою конницу с прибавлением 
четырехсот антесигнанов без поклажи. Они действовали так удачно, что в 
завязавшемся конном сражении обратили всех в бегство, многих перебили и сами 
вполне благополучно вернулись к своей колонне.
76. Сделав в этот день обычный переход и переправив свое войско через реку 
Генус, Цезарь занял свой прежний лагерь против Аспарагия. Всех солдат он 
задержал за лагерным валом, а коннице, высланной будто бы за фуражом, приказал 
немедленно вернуться в лагерь задними воротами. И Помпей после дневного 
перехода также занял свой прежний лагерь у Аспарагия. Так как укрепления были 
еще целы, то у его солдат не было работы. Поэтому одни из них ушли довольно 
далеко за дровами и за фуражом, другие соблазнились близостью прежнего лагеря, 
чтобы сходить туда за поклажей и за багажом, значительная часть которого была 
там оставлена вследствие внезапного выступления. При уходе из лагеря они 
складывали свое оружие в палатках. Как Цезарь и предвидел, им трудно было 
преследовать, и потому около полудня он дал сигнал к выступлению, вывел войско 
и, сделав в этот день двойной переход, прошел от этого пункта на восемь миль 
вперед, чего Помпей за уходом солдат сделать не мог.
77. На следующий день Цезарь снова выслал вперед в начале ночи обоз и в 
четвертую стражу выступил сам, чтобы, в случае если его вынудят к сражению, его 
войско без поклажи было более готово к принятию этого неожиданного удара. То же 
делал он и в последующие дни. Хотя ему приходилось преодолевать весьма трудные 
дороги и очень глубокие реки, но благодаря подобной тактике он не понес крупных 
потерь. Дело в том, что Помпей весь первый день вынужден был задержаться в 
лагере; поэтому в следующие дни он потратил много усилий для форсированного 
продвижения с целью во что бы то ни стало догнать опередившего его Цезаря. Но 
эти напрасные усилия только истощили его, на четвертый день он прекратил погоню 
и решил изменить свой операционный план.
78. Цезарю необходимо было побывать в Аполлонии, чтобы устроить раненых, 
заплатить войску жалованье, ободрить союзников и оставить в городах гарнизоны. 
Но на все это он употребил лишь столько времени, сколько позволяли другие 
спешные дела. Он боялся, как бы Помпей не предупредил его и не напал врасплох 
на Домиция. Поэтому он: поспешил к Домицию со всей возможной быстротой и 
стремительностью. План всей этой операции был основан на следующих 
соображениях: если Помпей направится туда же, то его можно будет вынудить к 
сражению при одинаковых для обеих сторон условиях, так как удаление от моря 
отрезывало его от запасов сосредоточенных им в Диррахии, и от подвоза всякого 
другого провианта; если же Помпей переправится в Италию, то можно будет по 
соединении с Домицием двинуться на помощь Италии через Иллирию; если, наконец, 
он попытается осадить Аполлонию и Орик и отрезать Цезаря от всего морского 
побережья, то можно будет осадить Сципиона и тем неизбежно вынудить Помпея идти 
на помощь своим. Поэтому Цезарь послал вперед гонцов к Домицию с письмом и с 
соответствующими распоряжениями; затем он оставил в Аполлонии гарнизон из трех 
когорт, в Лиссе из одной, в Орике из трех и, устроив больных и раненых, пошел 
через Эпир и Афаманию. Но и Помпей, догадываясь о планах Цезаря, считал 
необходимым поспешить на помощь к Сципиону в случае, если Цезарь направит свой 
путь туда; если же он, в ожидании легионов и конницы из Италии, не захочет 
удаляться от морского побережья и окрестностей Орика, Помпей имел в виду со 
всеми силами напасть на Домиция.
79. По этим причинам оба они старались действовать с быстротой, чтобы помочь 
своим, а также не упустить момента для нападения на противника. Но Цезаря 
отвлекла от прямого пути экспедиция в Аполлонию, а у Помпея был удобный путь 
через Кандавию в Македонию. К этому присоединилась еще и неожиданная опасность: 
Домиций, простояв лагерем много дней против Сципиона, ушел оттуда за 
продовольствием и направился в Гераклию, по соседству с Кандавией, так что, 
по-видимому, сама судьба приносила его в жертву Помпею. Об этом Цезарь до сих 
пор не знал. Далее, так как Помпей разослал по всем провинциям и городам сильно 
преувеличенные сообщения о сражении под Диррахием, то всюду усилились слухи о 
полном поражении и бегстве Цезаря, потерявшего будто бы всю свою армию. Эти 
слухи делали продвижение Цезаря опасным, и под их влиянием некоторые общины 
изменили ему. В довершение всего гонцы, разосланные по разным направлениям 
Цезарем к Домицию и Домицием к Цезарю, никак не могли достигнуть места 
назначения. Но по дороге разведчики Домиция были замечены аллоброгами из свиты 
Роукилла и Эга, которые, как было указано, перебежали к Помпею (42). По старому 
знакомству со времен галльских походов, а может быть, и из хвастовства, галлы 
подробно рассказали им обо всем случившемся, а также об отступлении Цезаря и 
приближении Помпея. Получив от разведчиков эти сведения, Домиций, который 
еле-еле на четыре часа ходьбы опередил Помпея, благодаря врагам избежал 
опасности и соединился с Цезарем у Эгиния близ Фессалийской границы.
80. Соединившись с Домицием, Цезарь достиг Гомф, первого фессалийского города 
по дороге из Эпира. Эта община несколько месяцев тому назад по собственному 
почину прислала к Цезарю послов с предложением пользоваться всеми ее средствами 
и просила у него гарнизона. Но туда уж успели проникнуть упомянутые сильно 
преувеличенные слухи о сражении под Диррахием. Поэтому начальник воинских сил 
Фессалии, Андросфен, предпочитая разделять с Помпеем победу, вместо того чтобы 
быть товарищем Цезаря по несчастью, согнал из деревень в город все свободное и 
рабское население, запер ворота и отправил к Сципиону и Помпею гонцов с 
просьбой о помощи: он уверен в городских укреплениях, если ему быстро помогут, 
но долгой осады он выдержать не может. Сципион, узнав об отходе обоих войск от 
Диррахия, привел свои легионы в Ларису; но Помпей еще не приближался к Фессалии.
 Цезарь приказал разбить лагерь и приготовить для спешного штурма лестницы, 
подвижные навесы и фашины. Когда все это было готово, он в ободрительной речи к 
солдатам указал, насколько выгодно для облегчения своей крайней нужды захватить 
этот переполненный припасами и богатый город и этим нагнать страх на остальные 
общины; но все это должно быть сделано быстро, прежде чем придет выручка. Таким 
образом, при исключительном рвении солдат, он еще в день своего прихода 
приступил к штурму города с его очень высокими стенами после девятого часа и 
взял его с боя до захода солнца. Отдав его на разграбление солдатам, он тотчас 
же снялся оттуда с лагеря и так быстро достиг Метрополя, что опередил гонцов и 
молву о взятии Гомф.
81. Жители Метрополя сначала под влиянием слухов приняли то же решение, заперли 
ворота и расставили по стенам вооруженных людей; но потом, узнав о падении Гомф 
от пленных, которых Цезарь распорядился вывести к их стенам, открыли ворота. 
Так как Цезарь принял все меры к тому, чтобы город остался совершенно 
невредимым, то, сравнивая судьбу Метрополя с судьбой Гомф, ни одна из 
фессалийских общин, кроме Ларисы, которая была занята большими военными силами 
Сципиона, не решилась отказать ему в повиновении и в исполнении всех его 
требований. Цезарь нашел на полях, где уже почти поспел хлеб, удобное место, 
решил ожидать подхода Помпея и здесь сосредоточить всю войну.
82. Помпей прибыл через несколько дней в Фессалию и, обратившись с речью к 
соединенному войску, поблагодарил своих солдат, а солдат Сципиона обнадежил 
предложением принять участие в добыче и наградах, так как победа уже обеспечена.
 Затем он соединил все легионы в одном общем лагере, поделился со Сципионом 
званием главнокомандующего и приказал играть у него его собственный сигнал и 
разбить для него особую ставку. Когда, таким образом, от соединения двух 
больших армий боевые силы Помпея увеличились, то у всех окрепли прежние 
фантазии и надежда на победу настолько поднялась, что всякая потеря времени 
казалась только задержкой возвращения в Италию. Когда Помпей делал что-нибудь 
не спеша и более или менее осмотрительно, то говорили, что это можно было 
сделать в один день, но что Помпей тешится верховной властью и с бывшими 
консулами и преторами обращается как с рабами. Одни уже открыто стали спорить 
друг с другом о претурах и жречествах и распределять консульства по годам. 
Другие требовали себе домов и имущества приверженцев Цезаря, бывших в его 
лагере. На военном совете у них даже возник спор о том, следует ли на ближайших 
преторских комициях считаться с заочной кандидатурой Луцилия Гирра (43) потому, 
что сам Помпей послал его к парфянам. При этом родственники Гирра заклинали 
Помпея сдержать свое слово, данное ему при его отъезде: иначе Гирр оказался бы 
жертвой своего доверия к авторитету Помпея. Но другие не соглашались на 
предпочтение одного всем, так как ведь труды и опасности для всех одинаковы.
83. В ежедневных спорах относительно жречества Цезаря (44) Домиций (45), 
Сципион и Спинтер Лентуп (46) уже доходили до тягчайших словесных оскорблений, 
причем Лентул хвастался преимуществом, которое дает ему возраст, Домиций 
хвалился популярностью и авторитетным положением в Риме, а Сципион полагался на 
свое родство с Помпеем. Мало того, Акуций Руф привлек к суду перед Помпеем Л. 
Афрания (47) по обвинению в том, что он предал в Испании войско. А Л. Домиций 
заявлял на военном совете, что, по его мнению, следует по окончании войны дать 
тем сенаторам, которые вместе с ними участвовали в войне, по три судебных 
таблички для произнесения приговора об отдельных лицах, которые остались в Риме 
или хоть и находились в пределах областей, занятых Помпеем, но не оказывали ему 
военных услуг. Одна табличка должна была давать полное оправдание, другая — 
присуждение к смерти, третья — налагать денежный штраф; В конце концов все 
хлопотали либо о своих почестях, либо о денежных наградах, либо о преследовании 
своих врагов и помышляли не о том, какими способами они могут победить, но о 
том, какую выгоду они должны извлечь из победы.
84. Уже заготовлен был провиант, солдаты снова оправились после сражений под 
Диррахием, прошло довольно много времени, чтобы можно было составить се6е ясное 
представление относительно воинского духа у солдат, и Цезарь счел нужным 
испытать, каковы намерения Помпея и склонен ли он принять сражение. Поэтому он 
вывел войск из лагеря и построил его в боевую линию, сначала на удобной позиции 
и подальше от лагеря Помпея; но в следующие затем дни он продвигался более или 
менее вдаль от своего лагеря и приближал свой фронт к холмам, занятым Помпеем. 
От этого его войско становилось со дня на день увереннее. Но что касается 
конницы, то так как числом она далеко уступала неприятельской. Цезарь держался 
относительно ее своего прежнего правила, о котором мы говорили выше: (48) он 
приказывал сражаться в рядах конницы молодым антесигнанам без поклажи, со 
специальным вооружением, облегчавшим быстроту их действий. От ежедневного 
упражнения они приобрели опытность и в такого рода сражениях. В результате одна 
тысяча всадников осмеливалась даже на открытой местности, в случае надобности, 
выдерживать атаку семи тысяч помпеянцев, не очень страшась их численного 
превосходства. И действительно, в те дни Цезарь дал даже удачное конное 
сражение, в котором вместе с другими был убит один из упомянутых двух 
аллоброгов (49), перебежавших к Помпею.
85. Помпей, лагерь которого был на холме, выстраивал свое войско у самого его 
подножия и, как казалось, каждый раз выжидал, не подойдет ли Цезарь поближе на 
невыгодную для него позицию. Цезарь видел, что Помпея никоим образом нельзя 
заманить на сражение; поэтому он признал самой удобной для себя тактикой 
сняться с лагеря и постоянно быть в походе: он рассчитывал облегчить себе 
частой переменой лагеря и движением по многим местностям добывание провианта, а 
также во время самого похода улучить какой-нибудь удобный момент для сражения и 
наконец утомить ежедневными передвижениями войско Помпея, непривычное к 
тяжелому труду. Это решение было уже принято, был дан сигнал выступлению и 
сложены были палатки, как вдруг бросилось в глаза, что, вопреки повседневной 
привычке, боевая линия Помпея успела за это время продвинуться вперед довольно 
далеко от своего вала. Таким образом, показалось, что возможно дать сражение на 
довольно удобной позиции. Когда походные колонны были уже в воротах лагеря, 
Цезарь сказал своим солдатам: Надо нам в настоящее время отложить поход и 
думать о сражении, которого мы всегда очень хотели. Будем всей душой готовы к 
бою: позже нелегко нам будет найти удобный случай. И он тотчас же вывел свои 
войска в боевой готовности.
86. Помпей, как это стало известно впоследствии, также решил, по настоянию всех 
своих, дать сражение, И действительно, он на совете в предыдущие дни сказал 
даже, что армия Цезаря будет разбита еще прежде, чем войска сблизятся. Когда 
большая часть была этим удивлена, то он прибавил: Я знаю, что я обещаю нечто 
почти невероятное; но познакомьтесь с моим планом, чтобы затем с большей 
уверенностью выйти на сражение. Я убедил наших всадников (и они обещали мне это 
сделать) напасть при сближении обоих войск на правый, незащищенный, фланг 
Цезаря и атакой в тыл привести в замешательство и разбить его войско прежде, 
чем нами будет выпущен хоть один снаряд против неприятеля. Таким образом, мы 
окончим войну, не подвергая наши легионы опасности и почти без кровопролития. А 
это нетрудно, так как мы очень сильны конницей. Вместе с тем он просил всех 
быть готовыми к следующему дню: так как теперь наконец пришел давно желанный 
момент для сражения, то они должны оправдать высокое мнение, которого был о них 
он сам и все остальные.
87. Его сменил Лабиэн. После презрительного отзыва о боевых силах Цезаря и 
величайших похвал плану Помпея он сказал: Не думай, Помпей, что перед тобой то 
самое войско, которое победило Галлию и Германию. Я участвовал во всех 
сражениях и не стану наугад говорить о том, чего не знаю. От того войска 
осталась только малая часть: многие погибли (что было неизбежно при множестве 
сражений), многих унесли повальные болезни в Италии, многие разошлись по домам, 
многие остались на материке. Или, может быть, вы не слыхали, что в Брундисии 
были образованы целые когорты из тех, которые там остались под предлогом 
болезни? Те войска, которые вы видите, вновь организованы из последних наборов 
в Ближней Галлии, и большинство солдат происходит из транспаданских колоний. 
Вдобавок самые сильные их части погибли в двух сражениях под Диррахием. С этими 
словами Лабиэн поклялся вернуться в лагерь не иначе как победителем и других 
ободрил к тому же. Помпей похвалил его за это и поклялся в том же; из всех 
остальных также не оказалось никого, кто поколебался бы поклясться. Все это 
происходило на заседании совета, по окончании которого все разошлись с большими 
надеждами и ликованием; они уже мысленно предвосхищали победу, полагая, что о 
таком важном деле такой опытный полководец ничего не стал бы утверждать попусту.

88. Когда Цезарь приблизился к лагерю Помпея, то он заметил, что войско у того 
было построено следующим образом. На левом фланге были два легиона, переданные 
Цезарем в начале их раздора на основании сенатского постановления; из них один 
назывался 1-м, другой 3-м. В этом месте стоял сам Помпей. Центр занимал Сципион 
с сирийскими легионами. Киликийский легион, соединенный с испанскими когортами, 
которые, как мы указали, были переправлены Афранием, был помещен на правом 
фланге. Эти легионы Помпей считал самыми надежными во всей своей армии. 
Остальные он поставил между центром и флангами, доведя число когорт до ста 
десяти. Всего было сорок пять тысяч человек, не считая около двух тысяч 
добровольцев-ветеранов, собравшихся к нему из числа «льготных» (50) солдат его 
прежних армий. Их он распределил по всему фронту. Остальные семь когорт частью 
должны были охранять лагерь, частью были распределены по ближайшим редутам. 
Правый фланг его был прикрыт каким-то ручьем с крутым берегами. По этой причине 
он поставил всю конницу и всех стрелков и пращников на левом фланге.
89. Цезарь, согласно со своим прежним распорядком поместил 10-й легион а правом 
фланге, а 9-й на левом хотя от сражений под Диррахием он сильно поредел. К нему 
он присоединил 8-й, так что из двух легионов образовался как бы один, и 
приказал им поддерживать друг друга. На его фронте стояло восемьдесят когорт, в 
общем двадцать тысяч человек; семь когорт он оставил для охраны лагеря. На 
левом фланге он поручил командование Антонию, на правом — П. Сулле, в центре — 
Г. Домицию, а сам стал против Помпея. Вместе с тем, заметя указанную выше 
диспозицию неприятельских войск и боясь, как бы его правое крыло не было 
обойдено многочисленной конницей, он поспешно взял из третьей линии по одной 
когорте от легиона и образовал из них четвертую линию, которую выставил против 
конницы. Он дал им специальные указания и предупредил, что сегодняшняя победа 
зависит исключительно от храбрости этих когорт. Вместе с тем он запретил 
третьей линии идти в атаку помимо его специального приказа: в подходящий момент 
он даст сигнал знаменем.
90. Когда он, по воинскому обычаю, ободрял свое войско к сражению и ссылался на 
постоянное проявление своего расположения к нему, он особенно подчеркнул 
следующее: солдаты сами могут быть свидетелями, как усердно он добивался мира, 
какие переговоры он вел через Ватиния>(51), какие — через А. Клодия>(52) со 
Сципионом, как в сношениях с Либоном>(53) под Ориком он настаивал на 
отправлении послов к Помпею. Он никогда не хотел бесполезно проливать кровь 
солдат и лишать Римское государство одного из обоих войск. После этой речи, по 
настойчивой просьбе солдат, горевших желанием боя, он дал сигнал трубой.
91. В войске Цезаря был доброволец-ветеран Г. Крастин, который в прошлом году 
был у него первым центурионом 10-го легиона, человек исключительной храбрости. 
Когда был дан сигнал, он воскликнул: Следуйте за мной, мои бывшие товарищи по 
манипулу, и послужите вашему императору, как всегда служили. Остается только 
одно это сражение; после него он вернет себе свое положение, а мы — свою 
свободу. Вместе с тем, смотря на Цезаря, он сказал: Я постараюсь сегодня, 
император, заслужить твою благодарность — живой или мертвый. С этими словами он 
первый бросился вперед с правого фланга, и за ним последовало около ста 
двадцати отборных добровольцев.
92. Между обоими войсками было ровно столько места, сколько необходимо было для 
взаимной атаки. Но Помпей отдал приказ ждать атаки со стороны Цезаря, не 
двигаясь с места, и дать его фронту растянуться. Говорили, что такой совет дал 
ему Г. Триарий (54), указавший, что первый бурный натиск неприятельской пехоты 
должен будет сломиться, фронт растянется, и только тогда его солдаты должны 
будут в сомкнутых рядах напасть на разрозненные неприятельские части. При этом 
он надеялся, что неприятельские копья будут причинять меньше вреда, если 
солдаты останутся в строю, чем если сами пойдут навстречу неприятельским 
залпам; а вместе с тем солдаты Цезаря от двойного пробега изнурятся до полного 
изнеможения. Но, по нашему мнению, Помпей поступил без всяких разумных 
оснований: ведь у всех людей существует как бы врожденная возбудимость и 
живость, которая еще более воспламеняется от желания сразиться. Этот инстинкт 
полководцы должны не подавлять, но повышать. Недаром издавна установился обычай,
 по которому со всех сторон раздаются сигналы и все до одного поднимают крик: 
предполагается, что это устрашает врагов и возбуждает своих.
93. Во всяком случае, когда наши солдаты, по данному сигналу, бросились с 
поднятыми копьями и заметили, что помпеянцы не трогаются с места, то благодаря 
приобретенной в прежних сражениях опытности они задержали свой разбег и 
остановились приблизительно на середине, чтобы не достигнуть неприятеля в 
изнуренном состоянии; после небольшой передышки они снова побежали, пустили 
копья и, как им было приказано Цезарем, обнажили мечи. Но и за помпеянцами дело 
не стало: они приняли на себя пущенные копья, выдержали атаку, удержались в 
своих рядах, со своей стороны, пустили в ход копья и схватились за мечи. В то 
же время всадники с левого Помпеева фланга, как им было приказано, поскакали 
все до одного; вместе с ними высыпала и вся масса стрелков и пращников. Наша 
конница не выдержала их атаки и несколько подалась; тем энергичнее стала 
наседать конница Помпея и, развертываясь в эскадроны, начала обходить наш фронт 
с незащищенного фланга. Как только Цезарь это заметил, он дал сигнал когортам 
образованной им четвертой линии. Те быстро бросились вперед сомкнутыми рядами и 
так бурно атаковали Помпеевых всадников, что из них никто не устоял; все они 
повернули и не только очистили это место, но и немедленно в поспешном бегстве 
устремились на очень высокие горы. С их удалением все стрелки и пращники 
остались беззащитными, и так как им нечем было обороняться, то они были 
перебиты. Не прерывая атаки, когорты обошли левое крыло и напали на помпеянцев 
с тылу, встречая, впрочем, с их стороны упорное и стойкое сопротивление.
94. В то же время Цезарь приказал третьей линии, которая до сих пор спокойно 
стояла на месте, броситься вперед. Таким образом, уставших сменили здесь свежие 
и неослабленные силы, в то время как другие нападали с тылу. Этой двойной атаки 
помпеянцы не могли уже выдержать и все без исключения обратились в бегство. 
Следовательно, Цезарь не ошибся, что начало победы, как и сам он заявлял при 
ободрении солдат, должно пойти от тех когорт, которые он поставил в четвертой 
линии против неприятельской конницы. Действительно, они первые разбили 
неприятельскую конницу, они же перебили стрелков и пращников, обошли с левого 
фланга Помпеев фронт и первые были причиной бегства неприятеля (55). Но как 
только Помпей увидел, что его конница разбита и та часть войска, на которую он 
особенно полагался, терроризована, то, не надеясь на остальных, он оставил 
фронт, немедленно поскакал к лагерю и тем центурионам, которые стояли на 
карауле у преторских ворот (56), громко сказал, чтобы слышно было солдатам: 
Охраняйте лагерь и стойко защищайте его на случай, если положение ухудшится. Я 
обойду остальные ворота и буду ободрять лагерную охрану. С этими словами он 
удалился в свою ставку. У него не было больше никаких надежд на успех своего 
дела, и он только выжидал исхода сражения.
95. Загнав бегущих помпеянцев в их окопы. Цезарь решил не давать устрашенным 
врагам оправиться и закричал своим солдатам, что теперь они должны 
воспользоваться милостью судьбы и атаковать лагерь. Хотя они были изнурены 
чрезвычайной жарой (сражение затянулось до полудня), но ведь они вообще охотно 
шли на всякое трудное дело и потому немедленно повиновались его приказу. Лагерь 
энергично защищали когорты, оставленные для его охраны, но с особенной 
храбростью фракийцы и другие вспомогательные отряды из варваров. Бежавшие же с 
фронта солдаты были так устрашены и изнурены, что большей частью побросали 
оружие и военные знамена и думали больше о дальнейшем бегстве, чем о защите 
лагеря. Но и те, которые стояли на валу, не могли долее вынести множества 
снарядов; изнемогая от ран, они должны были оставить свой пост; и тогда все под 
предводительством центурионов и военных трибунов тотчас же побежали на очень 
высокие горы, примыкавшие к лагерю.
96. В лагере Помпея можно было увидеть выстроенные беседки; на столах стояла 
масса серебряной посуды; пол в палатках был покрыт свежим дерном, а палатки Л. 
Лентула и некоторых других были даже обвиты плющом; много было и других 
указаний на чрезмерную роскошь и уверенность в победе. Ясно было, что люди, 
стремившиеся к ненужным наслаждениям, нисколько не боялись за судьбу этого дня. 
И такие люди упрекали в излишестве несчастное и выносливое войско Цезаря, 
которое всегда страдало от нужды в предметах первой необходимости! Когда наши 
были уже в лагере, Помпей сел на коня, снял с себя императорские отличия, 
бросился из лагеря задними воротами и тотчас же рысью поскакал в Ларису. Но и 
там он не стал задерживаться. Вместе с немногими друзьями, которые в бегстве 
присоединились к нему, и в сопровождении тридцати всадников он все с той же 
быстротой скакал день и ночь к морю. Здесь он сел на корабль с хлебом и, как 
говорили, часто при этом жаловался на то, что обманулся в своих предположениях: 
как раз те части, от которых он ожидал победы, обратились в бегство и предали 
его.
97. Овладев лагерем. Цезарь настойчиво потребовал от своих солдат не слишком 
увлекаться добычей и не упускать случая довершить победу. Они согласились, и он 
начал окружать гору со всех сторон валом. Так как на этой горе не было воды, то 
помпеянцы оставили эту безнадежную позицию и всей массой устремились по горным 
высотам к Ларисе. Когда Цезарь заметил это, то он разделил свои силы, часть 
легионов оставил в лагере Помпея, другую отправил назад в свой лагерь, а с 
собой повел более удобным путем четыре легиона наперерез помпеянцам. Пройдя 
шесть миль, он построил свое войско в боевой порядок. Тогда помпеянцы 
остановились на одной горе, у подножия которой текла река. Хотя солдаты Цезаря 
были за весь день изнурены непрерывным трудом и уже приближалась ночь, однако 
он, ободрив их, отрезал шанцами реку от горы, чтобы не давать помпеянцам ходить 
за водой ночью. Когда эта работа была окончена, помпеянцы отправили послов и 
начали переговоры о сдаче. Несколько лиц сенаторского сословия, приставших к 
этому войску, спаслись ночью бегством.
98. На рассвете Цезарь приказал всем засевшим на горе спуститься на равнину и 
положить оружие. Они беспрекословно исполнили приказание: подняв руки и 
бросившись на землю, они со слезами умоляли его о пощаде. Он их успокоил, 
приказал подняться и, чтобы уменьшить их страх, сказал несколько слов о своей 
кротости, а затем помиловал их всех; при этом он рекомендовал своим солдатам 
никого из них не обижать и вещей у них не отбирать. Проявив такую заботливость 
о них, он вызвал к себе другие легионы и отправил те, которые привел с собою, 
назад в лагерь для отдыха. Затем он двинулся в поход и еще в тот же день достиг 
Ларисы.
99. В этом сражении он потерял не более двухсот солдат, но центурионов — этих 
героев — он лишился около тридцати. Между прочим, был убит в очень храбром бою 
вышеупомянутый Крастин (57), получивший тяжелый удар мечом в лицо. То, что он 
сказал перед боем, то и сделал. Цезарь был убежден, что Крастин проявил в этом 
сражении беспримерную храбрость, и очень высоко ценил его заслугу. Из войска 
Помпея пало, по-видимому, около пятнадцати тысяч человек, а сдалось более 
двадцати четырех тысяч (ибо даже и те когорты, которые охраняли редуты, сдались 
Сулле); кроме того, многие спаслись бегством в соседние города. Воинских знамен 
Цезарю после этого сражения досталось сто восемьдесят, а орлов девять. Л. 
Домиций, который бежал из лагеря на гору, лишился сил и был убит нашими 
всадниками.
100. В то же время Д. Лелий (58) подошел с флотом к Брундисию и, подобно Либону,
 о котором мы говорили раньше (59), занял лежащий против Брундисийской гавани 
остров. Комендант Брундисия Ватиний (60), подобно Антонию, заменил своими 
палубными и хорошо оснащенными лодками Лелиевы корабли и захватил из них в 
узком проходе гавани одну зарвавшуюся вперед квинкверему и два судна меньшего 
размера; равным образом он расставил по берегу всадников, чтобы не подпускать 
флотских солдат к воде. Но так как время года было уже благоприятнее для рейсов,
 то Лелий подвозил воду на грузовых кораблях из Коркиры и Диррахия и бесстрашно 
держался своей цели. Вообще до получения известия о нашем решительном сражении 
в Фессалии ни позорная потеря кораблей, ни нужда в предметах первой 
необходимости не могли выгнать его из гавани и с острова.
101. Около того же времени Г. Кассий прибыл с сирийскими, финикийскими и 
киликийскими эскадрами в Сицилию. Так как флот Цезаря был разделен на два 
отряда, одним из которых командовал претор П. Сульпиций у Вибона, а другим М. 
Помпоний у Мессаны, то прежде чем Помпоний мог узнать о его прибытии, Кассий 
налетел с своими кораблями и застиг его врасплох, так как у него не было 
правильной караульной службы и его корабли не стояли в определенном порядке. И 
вот Кассий, нагрузив грузовые корабли смолой, дегтем, паклей и другими горючими 
материалами, пустил их при сильном и благоприятном ветре на флот Помпония и 
сжег все его тридцать пять кораблей, из которых двадцать было палубных. Это 
вызвало такую панику, что город Мессану с трудом отстояли, хотя в нем стоял 
гарнизоном целый легион. Большая часть населения была даже уверена, что он был 
бы потерян, если бы в это время не были получены через всадников береговой 
обороны вести о победе Цезаря. Вести эти пришли как нельзя более вовремя, и 
город удалось удержать. Кассий отправился оттуда в Вибон против флота Сульпиция.
 Корабли были там причалены к берегу, и наши были в такой же панике, как и 
мессанцы. Воспользовавшись благоприятным ветром, Кассий пустил на них грузовые 
корабли с горючими материалами, и от занявшегося с двух сторон огня сгорело 
пять кораблей. Когда пожар стал от сильного ветра распространяться все шире и 
шире, то больные ветераны из прежних легионов, оставленные для охраны кораблей, 
не вынесли этого позора. По своему почину они взошли на корабли, снялись с 
якоря и, атаковав флот Кассия, захватили две квинкверемы, на одной из которых 
был сам Кассий, успевший, впрочем, спастись на лодке; кроме того, две триремы 
были ими пущены ко дну. Немного спустя получено было известие о сражении в 
Фессалии, так что ему теперь поверили сами помпеянцы, которые до сих пор 
принимали подобные вести за измышления легатов и друзей Цезаря. Тогда Кассий 
немедленно ушел оттуда со своим флотом.
102. Цезарь решил оставить все дела и преследовать Помпея, куда бы он ни бежал: 
иначе он мог бы снова набрать другие войска и возобновить войну. Он проходил в 
день столько, сколько могла его конница, и приказал одному легиону идти следом 
за собой, но не таким скорым маршем. В Амфиполе был выставлен эдикт от имени 
Помпея, чтобы все молодые люди этой провинции, греки и римские граждане, 
явились для принесения присяги. Сделал ли это Помпей с целью устранить у Цезаря 
всякие подозрения и как можно дольше скрыть свое истинное намерение продолжать 
бегство, или же он пытался при помощи вновь набранных сил удержать за собой 
Македонию, предполагая, что никто не будет его теснить, — этого нельзя было 
решить. Во всяком случае, он простоял на якоре только одну ночь, вызвал к себе 
своих амфипольских друзей и добыл у них денег на необходимые расходы. При 
известии о приближении Цезаря он ушел оттуда и через несколько дней достиг 
Митилены. Задержанный там на два дня бурей, он достал еще несколько весельных 
судов и прибыл в Киликию, а оттуда на Кипр. Там он узнал, что все антиохийцы и 
римские граждане, занимавшиеся там торговыми операциями, по взаимному 
соглашению взялись за оружие, с целью не пускать его к себе, и разослали к тем 
помпеямцам, которые, по слухам, спаслись бегством в соседние города гонцов с 
запрещением въезда в Антиохию: в противном случае они рискуют своей жизнью. То 
же самое произошло и на Родосе с консулом прошлого года Л. Лентулом, с 
консуляром П. Лентулом и некоторыми другими помпеянцами: бежав вслед за Помпеем 
и прибыв к этому острову, они не были пущены в город и гавань: им послали 
сказать, что6ы они отсюда удалились, и они против воли должны были сняться с 
якоря. И уже по всем общинам разносилась молва о приходе Цезаря.
103. При известии об этом Помпей отказался от намерения отправиться в Сирию. Он 
взял денежные суммы у откупщиков и занял у некоторых частных лиц, погрузил на 
корабли большое количество меди для военных надобностей, а также вооружил две 
тысячи человек, которых отчасти набрал из челяди откупщиков, отчасти взял у 
купцов, руководясь указаниями их господ относительно их пригодности: для этой 
цели. Так прибыл он в Пелусий. Там случайно находился царь Птолемей (61), еще 
мальчик. Последний вел с большими силами войну с сестрой своей Клеопатрой, 
которую он, под влиянием своих родных и друзей, несколько месяцев тому назад 
лишил царской власти и изгнал из Египта. Лагерь Клеопатры был недалеко от его 
лагеря. Помпей послал к Птолемею просьбу принять его в Александрии в качестве 
гостя и друга его отца и оказать ему могущественную поддержку в несчастье. Но 
послы Помпея по исполнении своей обязанности завязали слишком откровенные 
разговоры с царскими солдатами и стали их уговаривать исполнить свой долг перед 
Помпеем, не презирая его в несчастье. Среди них было много солдат Помпея, 
которых получил от него в Сирии Габиний (62) и перевел в Александрию, а по 
окончании войны оставил на службе у Птолемея, отца юного царя.
104. Об этих разговорах узнали друзья царя, управлявшие по его малолетству 
царством. Боялись ли они (по крайней мере, это они говорили впоследствии), как 
бы Помпей не переманил к себе царского войска для захвата Александрии и Египта, 
или же презирали его из-за его несчастного положения, как вообще в беде люди 
легко обращаются из друзей во врагов, — во всяком случае, официально они дали 
посланцам Помпея любезный ответ и предложили ему явиться к царю. Но втайне они 
задумали иное: они послали начальника царских войск Ахиллу, человека 
чрезвычайно смелого, и военного трибуна Л. Септимия убить Помпея. Последние 
дружественно приветствовали его. Кроме того, его сбило с толку некоторое 
знакомство с Септимием, который во время войны с пиратами служил у него 
центурионом. Таким образом, он решился взойти на маленькое судно с немногими 
спутниками и был убит Ахиллой и Септимием. Точно так же и Л. Лентул был, по 
приказу царя, схвачен и убит в тюрьме.
105. По прибытии в Азию Цезарь узнал, что Т. Ампий пытался взять в Эфесе деньги 
из храма Дианы и с этой целью вызвал всех сенаторов из провинции, чтобы они 
были его свидетелями относительно размеров взятой суммы, но приход Цезаря 
помешал ему в этом, и он бежал. Таким образом, Цезарь дважды спас эфесские 
сокровища… (63)
Точно так же установили, подсчитав дни назад, что в храме Минервы в Элиде в 
день победы Цезаря статуя богини Победы, стоявшая до сих пор перед статуей 
Минервы и обращенная к ней лицом, повернулась к дверям и порогу храма. В тот же 
день в Антиохии и в Сирии два раза раздались такие громкие 6оевые крики и 
сигналы, что граждане вооружились и поспешили на стены. То же произошло в 
Птолемаиде, а в Пергаме, в тайном и уединенном месте храма, которое греки 
называют adyta и куда могут входить только жрецы, вдруг заиграли тимпаны. Также 
и в Траллах в храме богини Победы, где Цезарю была посвящена статуя, оказалось, 
что в те дни выросла из-под пола между соединениями камней пальма.
106. Цезарь пробыл в Азии лишь несколько дней. Услыхав, что Помпея видели на 
Кипре, он предположил, что Помпей направляется в Египет по причине близких 
связей с царствующим домом и разных удобств этой страны. Тогда и сам он прибыл 
в Александрию с одним легионом, которому приказал следовать за собой из 
Фессалии, и с другим, который он взял у легата Фуфия Калена (64) и вызвал из 
Ахайи, с восемью сотнями всадников, с сотней родосских военных кораблей и 
несколькими азиатскими кораблями. В обоих легионах было около трех тысяч 
двухсот человек; остальные были больны от ран, полученных в сражении, и 
изнурены военными тяготами и долгим путем и потому не могли последовать за ним. 
Но Цезарь так полагался на славу о своих подвигах, что без колебания двинулся в 
эту экспедицию с недостаточными силами, в расчете, что везде будет в 
безопасности. В Александрии он узнал о смерти Помпея. Тут же, при выходе с 
корабля, он вдруг услыхал крики солдат, которых царь оставил для охраны города. 
Оказывается, они бежали толпой на него из-за того, что перед ним понесли фасцы. 
Толпа заявляла, что этим умаляется царское величество. На этот раз шум затих, 
но все-таки в следующие затем дни от стечения народной массы часто происходили 
беспорядки, и многих из его солдат убивали на улицах в разных частях города.
107. Тогда он вызвал еще два легиона из Азии, которые были образованы им из 
Помпеевых солдат (65). Сам же он вынужден был оставаться из-за сильных 
пассатных ветров, делавших отплытие из Александрии очень затруднительным. Между 
тем он был убежден, что спор между царем и царевной принадлежит решению 
римского народа и его консула и тем более касается его должности, что именно в 
его предыдущее консульство, по постановлению народа и сената, был заключен с 
Птолемеем-отцом союз. Поэтому он заявил, что, по его мнению, царь Птолемей и 
его сестра Клеопатра должны распустить свои войска и решать свой спор лучше 
легальным путем перед его трибуналом, чем между собой оружием.
108. Царством управлял по малолетству царя его воспитатель, евнух по имени 
Пофин. Он, прежде всего, начал жаловаться среди своих приверженцев, что царя 
вызывают на суд для защиты своего дела. Затем, найдя себе нескольких помощников 
в задуманном деле среди царских друзей, он тайно вызвал войско из Пелусия в 
Александрию и командующим всеми силами назначил того же Ахиллу, о котором мы 
выше упоминали. Соблазнив его обещаниями от себя и от имени царя, он дал ему 
понять — письменно и через гонцов, — чего от него хочет. В завещаний царя 
Птолемея были названы наследниками старший из двух сыновей и старшая из двух 
дочерей. Об исполнении этой воли Птолемей в том же завещании заклинал римский 
народ всеми богами и союзами, заключенными с Римом. Один экземпляр его 
завещания был через его послов доставлен в Рим, для хранения. В государственном 
казначействе (но хранился у Помпея, так как из-за политических смут его нельзя 
было передать в казначейство); другой с тождественным текстом был оставлен в 
Александрии и был предъявлен Цезарю запечатанным.
109. Когда-то дело разбиралось перед Цезарем и он всячески старался в качестве 
общего друга и посредника уладить спор между царем и царевной, вдруг сообщили о 
прибытии Александрию царского войска и всей конницы. Силы Цезаря отнюдь не были 
настолько значительными, чтобы на них можно было положиться в случае сражения, 
вне города. Не оставалось ничего иного, как держаться в подходящих местах 
внутри города и узнать намерения Ахиллы. Во всяком случае, Цезарь приказал 
своим солдатам быть под оружием, а царя уговорил отправить наиболее влиятельных 
из своих приближенных послами к Ахилле и объявить ему свою волю. Посланные им 
Диоскорид и Серапион, которые перед этим оба были послами в Риме и пользовались 
большим влиянием у его отца Птолемея, прибыли к Ахилле. Как только они 
показались ему на глаза, то он, не давая себе труда выслушать их и узнать о 
цели их прибытия, приказал схватить их и казнить. Один из них был тяжело ранен, 
но был вовремя подобран и унесен своими как убитый, а другой был убит на месте. 
После этого Цезарь овладел особой царя. Он полагал, что царское имя будет иметь 
большое значение у его подданных, и желал придать делу такой вид, что война 
начата не столько по воле царя, сколько по частному почину немногих отдельных 
людей и притом разбойников.
110. Войска бывшие под командой Ахиллы, ни по своей численности, ни по личному 
составу, ни по боевой опытности, по нашему мнению, отнюдь не были ничтожными. У 
него было под оружием двадцать тысяч человек. Это были прежде всего Габиниевы 
солдаты (66) которые уже освоились с александрийской вольной жизнью и отвыкли 
от римского имени и военной дисциплины; они успели здесь жениться и большей 
частью имели детей. К ним присоединялись люди, набранные из пиратов и 
разбойников в провинциях Сирии, Киликии и окрестных местностях. Кроме того, 
сюда же сошлись осужденные за уголовные преступления и изгнанники (всем нашим 
беглым рабам был верный приют в Александрии и обеспеченное положение, лишь бы 
они записывались в солдаты). И если кого-нибудь из них хотел схватить его 
прежний господин, то другие солдаты дружно отбивали его: так как все они были в 
такой же степени виновны, защита кого-либо из своих от насилия была для них 
делом их личной безопасности. Они привыкли — по своего рода старой военной 
александрийской традиции — требовать выдачи друзей царя на смерть, грабить 
достояние богатых, осаждать царский дворец, чтобы вынудить повышение жалованья, 
одних сгонять с престола, других сажать на него. Все они вследствие 
многочисленных местных войн уже обжились в Александрии; они снова возвели на 
престол Птолемея-отца, убили обоих сыновей Бибула и вели войны с самими 
египтянами. Таково было происхождение их боевой опытности.
111. Полагаясь на эти войска и презирая малочисленность отряда Цезаря, Ахилла 
занял всю Александрию, кроме той части города, которая была в руках Цезаря и 
его солдат (67), и уже с самого начала попытался одним натиском ворваться в его 
дом. Но Цезарь расставил по улицам когорты и выдержал его нападение. В это же 
время шло сражение и у гавани, и эта делало борьбу крайне ожесточенной. Войска 
были разделены на отряды; приходилось сражаться одновременно на нескольких 
улицах, и враги своей массой пытались захватить военные корабли. Пятьдесят из 
них было послано на помощь Помпею, и после сражения в Фессалии они снова 
вернулись сюда; все это были квадриремы и квинкверемы, отлично снаряженные и 
готовые для плавания. Кроме них, двадцать судов — все палубные — стояли перед 
Александрией для охраны города. С их захватом враги надеялись отбить у Цезаря 
его флот, завладеть гаванью и всем морем и отрезать Цезаря от продовольствия и 
подкреплений. Поэтому и сражались с упорством, соответствовавшим значению этой 
борьбы: для одних от этого зависела скорая победа, для нас — наше спасение. Но 
Цезарь вышел победителем и сжег все эти корабли, вместе с теми, которые 
находились в доках, так как не мог охранять такого большого района малыми 
силами. Затем он поспешно высадил своих солдат на Фаросе.
112. Фарос, чудо строительного искусства, — очень высокая башня на острове, от 
которого она и получила свое имя. Этот остров лежит против Александрии и 
образует ее гавань. Но прежние цари устроили на море каменную дамбу в девятьсот 
шагов длиной и таким образом соединили остров с городом узким, похожим на мост 
путем. На острове находятся дома александрийцев и поселок величиной с город. Те 
корабли, которые по неосторожности или от бурь меняли свой курс и попадали сюда,
 делались добычей жителей Фароса, которые грабили их точно пираты. Но против 
воли тех, кто занимает Фарос, ни один корабль не может войти в гавань 
вследствие узости прохода. Именно этого и боялся Цезарь; поэтому, в то время 
как враги были заняты сражением, он высадил туда солдат, захватил Фарос и 
поставил там гарнизон. Таким образом, и провиант и подкрепления могли безопасно 
подходить к нему морским путем. Он разослал гонцов по всем ближайшим провинциям 
и вывел оттуда вспомогательные войска. В остальных частях города сражения 
оканчивались вничью. Ни одна из сторон не бывала отогнана (этому мешала узость 
места), и лишь немногие с обеих сторон оставались на поле битвы. Цезарь занял 
наиболее необходимые места и за ночь укрепил их. В той стороне города была 
часть царского дворца, где вначале Цезарю отвели помещение. К ней примыкал 
театр, который образовывал своего рода крепость с свободным доступом к гавани и 
к царской верфи. Эти укрепления Цезарь в следующие дни усилил так, чтобы они 
служили ему стеной и не приходилось бы принимать бой против воли. Между тем 
младшая дочь царя Птолемея, в надежде овладеть вакантным престолом, удалилась 
из дворца к Ахилле и вместе с ним стала руководить военными действиями. Но 
скоро между ними начались споры о первенстве, вследствие чего увеличились 
подарки солдатам, так как каждый привлекал их на свою сторону не иначе, как 
ценой больших жертв. В то время как враги были заняты этим, Пофин (воспитатель 
молодого царя и правитель царства, находившийся в городской части, занятой 
Цезарем) посылал к Ахилле гонцов и ободрял его продолжать начатое дело и не 
падать духом. Но эти посредники были выданы и арестованы, и Цезарь приказал 
казнить Пофина. [Это было началом Александрийской войны.]



Примечания




Книга первая

1. В этом «полном угроз и резком» письме (Cicer. ad famill., XVI, 11, 2) Цезарь 
перечислял свои заслуги и соглашался распустить свое войско, если Помпей 
сделает то же; в противном случае он недвусмысленно заявлял о своей готовности 
постоять за себя и за республику (Аппиан. Гражданские войны, II, 32).
2. Консулами 49 года до н. э. были Л. Корнелий Лентул Крус и Г. Клавдий Марцелл.

3. Письмо было передано Курионом.
4. М. Антония и Кв. Кассия Лонгина.
5. Сенат мог принимать решения только на основании доклада (relatio) 
председательствующего консула. В данном случае консулы ограничились докладом об 
общем положении государства и не допустили голосования на основании содержания 
письма Цезаря.
6. Ходили слухи (Cicer. ad Attic., VIII, 9 и 11), что Цезарь намеревался 
склонить на свою сторону консула Лентула за крупное вознаграждение.
7. Отец Корнелии, последней жены Помпея.
8. Как проконсул Помпей, не мог вступить в Рим (intra pomerium), не сложив с 
себя власти.
9. Консул 51 года до н. э.
10. Известный оратор (Cicer. Brutus, § 274), цезарианец.
11. См. B. G., VIII, 54.
12. М. Целий Руф известный оратор, первоначально сторонник Цицерона и Помпея. В 
начале гражданской войны перешел на сторону Цезаря, но, недовольный своим 
положением, восстал против него (III, 20-22).
13. В случае «интерцессии» трибунов против постановления сената возможны были 
три выхода: 1) постановление признавалось недействительным; 2) с трибунами 
договаривались относительно условий, на которых они могли бы взять свою 
интерцессию назад; 3) магистратам давались чрезвычайные полномочия для 
проведения сенатского постановления, несмотря на интерцессию. Так было и здесь; 
но чрезвычайное постановление сената состоялось только 7 января (см. гл. 5).
14. Тесть Помпея.
15. Бывший легат Помпея (B. G., V, 24).
16. Катон безуспешно добивался консульства на 51 год.
17. Точно так же Л. Корнелий Лентул, участник в заговоре Катилины верил, что 
ему суждена вслед за Цинной и Суллой царская власть (Cicer. in Cat., 9, Sallust.
 Catil., 47).
18. Так характеризовали Помпея и его сторонники, даже превозносящий его 
похвалами Лукан (Pharsal, I, 125).
19. То есть пока Помпей был женат на дочери Цезаря Юлии (59-54 гг. до н. э.).
20. Трибунат был сильно урезан в правах аристократической конституцией Суллы.
21. Рукописный текст в данном месте испорчен. Перевод дан по изданию Мойзеля. 
«На восьмом месяце» значило бы вслед за выбором новых трибунов, в состав 
которых не вошли бы «мятежные» трибуны. Выборы производились летом, и со 
времени вступления в должность прежних трибунов (в декабре) прошло бы около 
семи месяцев.
22. Ср. гл. 7 и Sallust. Cat., 26.
23. Комиции и заседания, сената не могли происходить в тот же день.
24. То есть extra pomerium, чтобы принять Помпея, — см. гл. 2, примеч. 8.
25. Л. Фауст Сулла, сын диктатора, зять Помпея. Предполагалось, что он должен 
склонить на сторону Помпея мавретанских царей Богуда и Бокха, сочувствовавших 
Цезарю.
26. До 52 года (закон Помпея о пятилетнем промежутке между отправлением 
городской и провинциальной магистратуры, в течение которого бывший городской 
магистрат действительно был частным лицом) магистраты отправлялись в провинцию, 
немедленно по отправлении должности в Риме, без перерыва в imperium.
27. До этого времени перед получением провинций кандидаты либо метали жребий 
(sortitio), либо решали дело взаимным соглашением (comparatio).
28. Это было необходимо для утверждения в должности провинциального магистрата 
частных лиц, не имевших «imperium».
29. Так называемый paludamentum (пурпуровый плащ).
30. Текст в данном месте неисправен. Утверждение Цезаря преувеличено, так как, 
по-видимому, только со времен Суллы консулы перестали покидать Рим.
31. Под частными лицами (privati) разумеются упомянутые выше во фразе 
privinciae privatis decernuntur. Пребывание их в Риме с ликторами, без особого 
постановления народного собрания, противоречило историческим традициям.
32. Цезарь поддерживал законопроекты Габиния и Манилия (67 и 66 годов до н. э.) 
о назначении Помпея с расширенными полномочиями (imperium maius) для борьбы с 
пиратами и с Митридатом; в свое консульство он поддержал Помпея заключением 
первого триумвирата и подтверждением его распоряжений в Азии, а также законом о 
наделении землей его ветеранов. При содействии того же Цезаря Помпей был выбран 
во второй раз в консулы в 55 году до н. э. и получил с 54 года проконсульство в 
Испаниях на пять лет.
33. В 70 году до н. э.
34. В 100 году до н. э.
35. В 133 и 121 годах до н. э.
36. Явное преувеличение относительно Германии.
37. См. гл. 2.
38. В силу специального народного постановления в 52 году Цезарь, домогаясь 
консульства на 48 год, мог бы удержать свою власть (imperium) до конца 49 года, 
теперь же он должен был вернуться в Рим на шесть месяцев раньше со сложением с 
себя власти к ближайшим выборам, которые со времен Суллы происходили 
обыкновенно в июле.
39. Члены муниципального сената.
40. Имеется в виду аграрный закон, проведенный Цезарем в год его консульства в 
пользу ветеранов Помпея. Впрочем, они неохотно шли под знамена Помпея (Cicer. 
ad Attic., VII, 14, 2).
41. Вербовка гладиаторов была бы неприятна римским рабовладельцам по свежим 
воспоминаниям о восстании Спартака (73-71 годы до н. э.).
42. Бывший политический единомышленник и самый видный легат Цезаря в Галльскую 
войну, перешедший теперь на сторону Помпея, Цингул был основан на средства, 
приобретенные Лабиэном в Галлии.
43. Помпей был сам родом из Пицена и пользовался там большим влиянием.
44. Лентул Спинтер, консул 57 года до н. э., сторонник Помпея. В свое 
консульство он содействовал возвращению Цицерона из изгнания.
45. Обыкновенно центурионы и добровольцы-ветераны (evocati) получали вдвое 
больше рядовых солдат.
46. Помпеянцы, однако, жаловались, что Домицию эти деньги не были возвращены 
(Cicer. ad Attic., VIII, 14, 3).
47. Высшие муниципальные власти.
48. Но ср. гл. 14, примеч. 41.
49. Легат Цезаря в Галлии B. G., VII, 83 и пр.).
50. Высшие муниципальные власти.
51. В 52 году.
52. Между прочим, этот трибун хотел помешать Цезарю овладеть государственным 
казначейством. Цезарь готов был убить его. Пренебрежением к трибуну он оставил 
дурное впечатление в Риме.
53. См. гл.15.
54. См. гл. 14, прим. 40 и гл. 24, примеч. 48.
55. Массилийский сенат состоял из шестисот членов: пятнадцать из них 
образовывали комитет под названием primi. Троим из этих последних принадлежала 
исполнительная власть.
56. Легаты Цезаря в Галльскую войну, будущие убийцы Цезаря.
57. Легат Цезаря в Галльскую войну.
58. Также легат Цезаря в Галльскую войну.
59. Упоминаемые только в Bellum Civile антесигнаны был солдатами первого ряда 
когорты (а может быть, и первых двух рядов), которые при атаке выдвигались 
перед знаменами (Мойзель).
60. См. в приложении о военном деле.
61. Нормальная цена модия (8 3/4 литра) около 3/4-1 денария.
62. В 55-54 годах до н. э.
63. См. гл. 34.
64. См. гл. 39.
65. В 80-72 годах до н. э. Серторий — непримиримый марианец, укрепившийся в 
Испании и счастливо воевавший с видными римскими полководцами, пока не был убит 
в 72 году Перперной, что облегчило Помпею окончание этой опасной войны.
66. Столь же энергичен был Петрей в свое время в сражении с Катилиной (Sall. 
Cat., 59 и сл.).
67. Лейб-гвардия полководца.
68. Milites beneficiarii избавлялись от обычной солдатской службы и состояли 
при полководце для особых услуг.
69. Военные трибуны большей частью происходили из римских всадников и имели 
всаднический ранг.
70. См. гл. 73.
71. См. гл. 72.
72. Имеется в виду особое положение Помпея; будучи проконсулом обеих Испаний, 
он управлял ими через посредство своих легатов, а сам оставался в окрестностях 
Рима и следил за ходом политической жизни. В 52 году, в год убийства Клодия 
Милоном, Помпей был избран «консулом без коллеги» и соединял, вопреки всем 
прецедентам, эту должность с проконсульской.
73. См. гл. 6.



Книга вторая

1. См. I, 36.
2. См. I, 34 и 36.
3. См. I, 30.
4. См. I, 58.
5. См. I, 36.
6. В свое время Цезарь был в ней пропретором и заручился полезными связями.
7. Город Gades (Кадикс) лежал на острове.
8. С когортами было несколько военных трибунов; начальниками отдельных когорт 
трибуны, однако, не были.
9. Друг и родственник Цезаря. (См. Bell. Alex., 66).
10. Гадитанцы выделены здесь в особую группу, так как еще со времени 2-й 
Пунической войны они занимали привилегированное положение.
11. Бывший народный трибун, сторонник Цезаря. См. I, 2.
12. Акт не конституционный: диктатора мог назначить (dicere) только один из 
консулов по специальному сенатскому постановлению; в данном же случае, за 
отсутствием консулов, претор Лепид провел в народном собрании особый закон о 
назначении диктатора.
13. См. I, 30.
14. См. I, 8.
15. См. I, 31.
16. Пропретор Африки с 50 года.
17. Здесь когда-то был лагерь Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего, 
победителя Ганнибала.
18. По имени главного финикийского бога Бела.
19. Еще в 81 году Помпей возвел на нумидийский трон Гиэмпсала II, отца Юбы.
20. См. I, 23.
21. Конец этой главы безнадежно испорчен.
22. См. I, 20.
23. Фасцы — связки прутьев у ликторов — отличительный знак imperium'а.
24. См. гл. 27.



Книга третья

1. Из глав 11, 12 и 31 видно, насколько важно было для Цезаря избрание в 
консулы.
2. 48-й год. Для вторичного занятия должности консула требовался десятилетний 
промежуток между первым и вторым консульством. Первое консульство Цезаря падает 
на 59 год и оканчивается к 1 января 58 года.
3. Выбранный в 52 году (см. примеч.3 к VII книге «Галльской войны») в консулы 
«без коллеги» и с диктаторскими полномочиями, Помпей провел новые законы «о 
насилии» (de vi), то есть против покушений на государственный переворот, и «о 
подкупе избирателей» (de ambitu).Судопроизводство по делам о нарушении этих 
законов отступало от обычных норм. Так, допрос свидетелей происходил перед 
прением сторон (обычно он был после прений). При нем присутствовал весь состав 
присяжных. Затем жеребьевкой отбирались из них восемьдесят один человек, 
которые слушали прения сторон (обвинитель имел право говорить два часа, 
подсудимый — три); перед голосованием, которое должно было состояться в тот же 
день, происходил отвод присяжных сторонами (по пятнадцать человек каждой 
стороной), так что к голосованию приступал пятьдесят один присяжный 
(подробности об этом судопроизводстве и вообще о перипетиях бурного 52 года см. 
во введении (argumentum) Аскония Педианского к его комментарию к речи Цицерона 
в защиту Милона). В довершение всего, Помпей ввел в Рим войско, и эти суммарные 
суды происходили под его давлением, на что, между прочим, жалуется Цицерон в 
начале своей речи за Милона. Осужденные в процессах 52 года находили свое 
осуждение незаконным. Восстановить их в правах могло народное собрание 
(комиции) на основании предложенного ему законопроекта (lex de restituendo). 
Чтобы не злоупотреблять своей диктаторской властью и дать восстановлению более 
прочную и популярную форму, Цезарь проводит его через преторов и народных 
трибунов, обращающихся в комиции с законопроектами о восстановлении прав 
отдельных лиц.
4. Это был старый праздник в честь Юпитера Латинского (iuppiter Latiaris), 
который консулы справляли по вступлении в должность на Албанской горе вместе с 
послами от латинских общин.
5. Династы и тетрархи — второстепенные азиатские князья, за которыми Рим 
оставил известную самостоятельность.
6. Хотя римляне в 146 году до н. э. овладели Грецией и подчинили ее под именем 
Ахайи македонскому наместнику, но многим городам было оставлено самоуправление.
7. Цезарь подчеркивает варварский состав Помпеева войска, чего не одобряли даже 
некоторые помпеянцы (Cicer. ad Attic., VIII, 11, § 12).
8. То есть когда Лентул был консулом, за год до этого.
9. Гай Антоний (брат Марка) был заперт помпеянцем Октавием на иллирийском 
острове Курикте и был вынужден сдаться с пятнадцатью когортами (рассказ об этом 
не сохранился в рукописях «Гражданской войны» — см. конец 8 гл.). Эти когорты 
Помпей зачислил в свою армию.
10. Сципион после своего консульства получил провинцию Сирию (I, 6) и там 
образовал два легиона преимущественно из остатков армии Красса, разбитой 
парфянами в 53 году.
11. Дейотар был тетрархом восточной части Галатии в Малой Азии. Галатия — 
область переселившихся в Малую Азию кельтов (Galli или Gallograeci).
12. А. Габиний, проконсул Сирии с 57 года, восстановил в 55 году на египетском 
престоле Птолемея Аулета и оставил в Александрии часть своего войска для защиты 
царя и его наследников.
13. Старший сын Помпея.
14. О Бибуле см. особенно примеч. 22 к гл. 16.
15. Текст обрывается. По-видимому; здесь был рассказ о неудаче Г. Антония (ср. 
примеч. 9).
16. См. I, 34, 38.
17. См. II, 42, сл.
18. См. примеч. 9.
19. Это последнее замечание (haec quo facilius Pompeio), как противоречащее 
непосредственно предшествующему и неисправное по внешней форме, Мойзель считает 
не принадлежащим Цезарю.
20. Ср. гл. 8.
21. Ср. гл. 8 и 14.
22. Бибул был конкурентом Цезаря и по эдилитету, и по претуре, и по 
консульству; во время последнего он всячески старался противодействовать Цезарю,
 но безуспешно. Интересно, что Цезарь о консульстве Бибула не упоминает, хотя 
оно-то и было главной причиной его раздражения.
23. Эта были остатки побежденного Серториева войска (см. примеч. 66 к I, 61), 
которым Помпей отвел в 72 году город Конвены (Convenae или Lugudunum 
Convenarum) в Аквитании. Разбойники — побежденные Помпеем киликийские пираты.
24. Целий (ср. I, примеч. 12) был, между прочим, недоволен тем, что наиболее 
важная, так называемая городская, претура досталась не ему.
25. Бывший единомышленник Целия, Милон, был осужден в 52 году по Помпееву 
закону за убийство Клодия.
26. Пропуск в рукописях.
27. Явная насмешка, так как обыкновенно этот титул получали победоносные 
полководцы от солдат.
28. В 53 году.
29. Бибул был проконсулом Сирии с середины 51 до середины 50 года.
30. См. гл. 34.
31. См. план Орика.
32. См. I, 48 и 52.
33. См. B. G., VII, 68.
34. См. B. G., VII, 17.
35. Здесь текст обрывается. Пропуск заключал в себе рассказ о неудачном 
нападении Цезаря на Диррахий и об атаке Помпея, воспользовавшегося удалением 
Цезаря, на один его редут, который защищала одна когорта 6-го легиона, 
выдержавшая эту атаку в течение нескольких, часов, пока не пришел к ней на 
помощь Сулла с двумя легионами (начало гл. 51).
36. П. Корнелий Сулла (см. речь Цицерона в его защиту), племянник диктатора, 
давно отделился от Помпея и сенатской партии. В сражении при Фарсале он 
командовал правым крылом (гл. 89).
37. См. гл. 45-46.
38. См. примеч. 9 (к III, 4).
39. См. гл. 66.
40. Так как победа была одержана над согражданами, то Помпею неудобно было 
официально пользоваться полученным за нее титулом императора.
41. См. B. G., VII, 44-53.
42. См. гл. 59-60.
43. См. о Гирре I, 15.
44. Имеется в виду должность верховного понтифика (pontitex maximus), которую 
Цезарь занимал с 63 года до н. э. Верховный понтифик был, можно сказать, главой 
римской религии, что открывало ему большое влияние на народ.
45. См. о нем I, 6, 15, 22.
46. О Лентуле Спинтере см. I, 15, 16, 22, 23.
47. См. I, 75.
48. См. гл. 75.
49. См. гл. 59.
50. См. I, 75.
51. См. гл. 19.
52. См. гл. 57.
53. См. гл. 17.
54. См. гл. 5.
55. Середину этой главы (neque Caesarem fefellit) некоторые авторитетные 
толкователи признают не принадлежащей Цезарю ни по содержанию, ни по форме.
56. То есть у передних ворот лагеря.
57. См. гл. 91.
58. См. гл. 5.
59. См. гл. 23.
60. См. гл. 19.
61. Птолемей Дионис, сын Птолемея Аулета, десятилетний мальчик.
62. Ср. гл. 4 (примеч. 12).
63. Ср. гл. 33.
64. Ср. гл. 55.
65. Имеются в виду Помпеевы солдаты, сдавшиеся после фарсальского сражения. Ср. 
Bell. Alex., 9.
66. Ср. гл. 4 и 103.
67. См. план Александрии.





Карты

План Орика (Гражданская война, III, 40)




Карта военных действий Цезаря и Помпея на Балканском полуострове




Путь Цезаря в Италии во время Гражданской войны




План Александрии









Александрийская война (неизвестного автора)


INCERTORUM AUCTORUM DE BELLO ALEXANDRINO


1. Когда вспыхнула Александрийская война, Цезарь вызвал с Родоса, из Сирии и 
Киликии весь флот, потребовал стрелков с Крита, конницу от набатейского царя 
Малха (1) и приказал отовсюду доставлять метательные машины, присылать хлеб и 
подвозить подкрепления. Между тем со дня на день расширялись шанцевые 
укрепления; все сколько-нибудь ненадежные части города снабжались «черепахами» 
и подвижными навесами («мускулами»). Через отверстия в домах пробивали тараном 
другие ближайшие дома и на том пространстве, которое очищалось после обвала или 
захватывалось вооруженной силой, постепенно выдвигали вперед шанцы. Надо 
сказать, что в пожарном отношении Александрия достаточно безопасна, так как при 
постройке домов там не применяют ни деревянных перекрытий, ни вообще дерева: 
они имеют каменные стены и своды и бетонированную или сделанную из каменных 
плиток крышу. Главной целью Цезаря было отрезать шанцевыми укреплениями и валом 
от остальной Александрии ту часть города, которую очень суживало находившееся 
на южной стороне озеро. Так как город разделяется на две части, то Цезарь 
стремился к тому, чтобы, во-первых, военные действия были подчинены одному 
плану и единому командованию, далее, чтобы можно было помогать тем, которых 
будут теснить, и посылать им подкрепления из другой части города; но особенно 
важно было для него запастись водой и фуражом. Последнего у него отчасти было 
мало, а отчасти совсем не было, а между тем озеро могло доставлять и то и 
другое в изобилии.
2. Но и александрийцы действовали без промедления и задержек. Они послали 
уполномоченных и вербовщиков для набора во все стороны, куда только 
распространяется область и царство египетское, свезли в город большое 
количество оружия и метательных машин и сосредоточили в нем бесчисленное 
множество вооруженных людей. Равным образом в городе были заведены очень 
большие оружейные мастерские. Кроме того, были вооружены взрослые рабы (2) 
ежедневное пропитание и жалованье давали им их господа — те, которые были 
побогаче. Расставив повсюду эту массу, александрийцы охраняли, таким образом, 
укрепления даже в отдаленных частях города, а свободные от другой службы 
когорты из старых солдат они держали в людных кварталах, чтобы иметь 
возможность посылать на помощь против неприятеля свежие силы всюду, где шел бой.
 Все улицы и закоулки были перегорожены валом (он был сделан из квадратных 
камней и имел в высоту не менее сорока футов), а нижние части города были 
укреплены высокими башнями в десять этажей. Кроме того, были построены другие 
подвижные башни во столько же этажей. Их двигали на колесах канатами и лошадьми 
по прямым улицам всюду, где было нужно.
3. Очень богатый и обильно снабженный город обеспечивал все нужды населения. 
Сами его жители, люди изобретательные и остроумные, воспроизводили все, что 
видели у нас, с такой ловкостью, что казалось, именно наши подражали их работе, 
да многое они и сами изобретали. Таким образом, они не только защищали свои 
укрепления, но и угрожали нашим. Их главари так говорили на совещаниях и 
сходках: римский народ мало-помалу привыкает к мысли захватить это царство в 
свои руки. Несколько лет тому назад стоял в Египте со своими войсками А. 
Габиний, (3) туда же спасался бегством Помпей, теперь пришел с войсками Цезарь, 
и смерть Помпея нисколько не помешала Цезарю оставаться у них. Если они его не 
прогонят, то царство их будет обращено в римскую провинцию.
4. Тем временем, как выше было указано (4), возникли раздоры между начальником 
ветеранов Ахиллой и младшей дочерью царя Птолемея — Арсиноей, причем оба они 
строили козни друг против друга и каждый стремился присвоить себе верховную 
власть. С помощью своего воспитателя, евнуха Ганимеда, Арсиноя опередила Ахиллу 
и приказала убить его. После его смерти она одна, без товарищей и без опеки, 
держала в своих руках всю власть. Войско было передано Ганимеду. Последний, 
взяв на себя эту должность, увеличил подарки солдатам, но всем остальным 
руководил с такой же бдительностью, как Ахилла.
5. Почти вся Александрия подрыта и имеет подземные каналы, которые идут к Нилу 
и проводят воду в частные дома, где она мало-помалу осаживается и очищается. Ее 
употребляют домохозяева и их челядь; ибо та вода, которая идет прямо из Нила, 
до того илиста и мутна, что вызывает много различных болезней. Но тамошний 
простой народ и вообще все население по необходимости довольствуется ею, так 
как во всем городе нет ни одного источника. Но эта река находилась в той части 
города, которая была в руках александрийцев. Это навело Ганимеда на мысль, что 
римлян можно отрезать от воды; будучи распределены для охраны укреплений по 
кварталам, они брали воду из каналов и водоемов частных домов.
6. Его план был одобрен, и он теперь приступил к этому трудному и важному делу. 
Прежде всего он приказал заложить подземные каналы и отгородить все части 
города, которые занимал сам. Затем по его распоряжению начали энергично 
выкачивать массу воды из моря вальками и машинами и беспрерывно пускать ее с 
верхних местностей в ту часть, где был Цезарь. Вследствие этого вода, которую 
там добывали из ближайших домов, стала солонее обыкновенного, и люди очень 
изумлялись, почему это случилось. Но они не доверяли самим себе, так как жившие 
ниже их говорили, что вода, ими употребляемая, сохранила прежнее качество и 
вкус; поэтому они вообще стали сравнивать ту и другую воду и определять их 
разницу на вкус. Но через короткое время ближайшая к неприятелю вода стала 
совсем негодной к употреблению, а вода в нижних местах оказывалась испорченной 
и более соленой.
7. Когда, таким образом, были устранены все сомнения, то солдатами овладел 
такой страх, что все стали считать себя стоящими на краю гибели, некоторые 
упрекали Цезаря за то, что он медлит с приказом садиться на корабли, другие 
боялись худшего, ввиду того, что приготовлений к бегству нельзя было скрыть от 
александрийцев, которые так близко от них находились, да и отступление на 
корабли оказалось совершенно невозможным, когда те стали бы наседать и 
преследовать их.
В части, занимаемой Цезарем, было много горожан, которых он не выселил из их 
домов, так как они наружно притворялись верными нам и казались изменившими 
своим. (Но, по моему мнению, если бы пришлось защищать александрийцев от 
обвинения в лживости и легкомыслии, то много слов было бы потрачено попусту, 
стоит только познакомиться с их национальными и природными свойствами, и тогда 
ни для кого не останется уже сомнения в чрезвычайно большой способности этого 
народа к предательству (5).)
8. Цезарь старался уменьшить страх своих людей утешениями и ободрениями: 
пресную воду можно добыть, если вырыть колодцы, так как все морские берега 
имеют от природы пресноводные жилы. Если же египетский берег по своим природным 
свойствам отличается от всех других, то ведь римляне беспрепятственно владеют 
морем, а у неприятеля нет флота; следовательно, им нельзя помешать добывать 
воду морским путем — или слева, из Паретония, или справа, с острова; так как 
оба эти рейса направляются в разные стороны, то противные ветры никоим образом 
не могут единовременно сделать их неосуществимыми. О бегстве нечего и думать не 
только людям, занимающим первые ранги, но даже и тем, которые помышляют 
исключительно о спасении своей жизни. Очень трудно выдерживать атаки 
неприятелей уже теперь, укрываясь за укреплениями; если же оставить эти 
укрепления, то нельзя будет сравняться с неприятелем ни по численности, ни по 
позициям. Посадка на корабли трудна и требует много времени, особенно с лодок; 
александрийцы же очень проворны и хорошо знают местность и дома. Победа только 
увеличит их гордость, и они ринутся вперед, захватят раньше нас высокие места и 
дома и, таким образом, помешают нашим бежать на корабли. Поэтому лучше забыть 
об этом плане и думать только о том, что надо во что бы то ни стало победить.
9. Снова подняв такой речью мужество у своих солдат, Цезарь поручил центурионам 
временно оставить все другие работы, обратить все внимание на рытье колодцев и 
не прекращать его даже ночью. Все взялись за дело, напрягши свои усилия, и в 
одну ночь открыли пресную воду в большом количестве. Таким образом, все 
хлопотливые ухищрения и сложные попытки александрийцев были парализованы 
кратковременным трудом. Через два дня после этого пристал к берегам Африки, 
несколько выше Александрии, посаженный на корабли Домицием Кальвином (6) 37-й 
легион из сдавшихся Помпеевых солдат, с хлебом, всякого рода оружием и 
метательными машинами. Эти корабли не могли подойти к гавани из-за восточного 
ветра, дувшего много дней подряд; но вообще вся местность там очень удобна для 
стоянки на якоре. Однако, так как экипаж надолго задержался и начал страдать от 
недостатка воды, то он известил об этом Цезаря, послав к нему быстроходное 
судно.
10. Желая принять самостоятельное решение, Цезарь сел на корабль и велел всему 
флоту следовать за собой, но солдат с собой не взял, так как предполагал 
отплыть на довольно большое расстояние и не хотел оставлять укрепления 
беззащитными. Когда он достиг так называемого Херсонеса и высадил гребцов на 
сушу за водой, то некоторые из них в поисках добычи зашли слишком далеко от 
кораблей и были перехвачены неприятельскими всадниками. Те узнали от них, что 
Цезарь сам лично пришел с флотом, но солдат у него на борту нет. Это известие 
внушило им уверенность, что сама судьба дает им очень благоприятный случай 
отличиться. Поэтому александрийцы посадили на все готовые к плаванию корабли 
солдат и вышли со своей эскадрой навстречу возвращавшемуся Цезарю. Он не желал 
сражения в этот день по двум причинам: во-первых, у него совсем не было на 
борту солдат, во-вторых, дело было после десятого часа дня, а ночь, очевидно, 
прибавила бы самоуверенности людям, полагавшимся на свое знание местности; 
между тем для него оказалось бы недействительным даже крайнее средство — 
ободрение солдат, так как всякое ободрение, которое не может отличить ни 
храбрости, ни трусости, не вполне уместно. Поэтому он приказал все корабли, 
какие только можно было, вытащить на сушу там, куда, по его предположениям, не 
могли подойти неприятели.
11. На правом фланге у Цезаря был один родосский корабль, находившийся далеко 
от остальных. Заметив его, враги не удержались и, в числе четырех палубных и 
нескольких открытых кораблей, стремительно атаковали его. Цезарь принужден был 
подать ему помощь, чтобы не подвергнуться на глазах неприятелей позорному 
оскорблению, хотя и признавал, что всякое несчастие, которое может с ним 
случиться, будет заслуженным. В начавшемся затем сражении родосцы проявили 
большой пыл: они вообще во всех боях отличались своей опытностью и храбростью, 
а теперь в особенности не отказывались принять на себя всю тяжесть боя, чтобы 
устранить разговоры о том, что урон понесен по их вине. Таким образом, сражение 
завершилось полным успехом. Одна неприятельская квадрирема была взята в плен, 
другая потоплена, две лишились всего своего экипажа; кроме того, и на остальных 
кораблях было перебито множество солдат. И если бы ночь не прервала сражения, 
то Цезарь овладел бы всем неприятельским флотом. Это поражение навело ужас на 
неприятелей, и Цезарь со своим победоносным флотом, при слабом противном ветре, 
отвел на буксире грузовые корабли в Александрию.
12. Александрийцы видели, что их победила не храбрость солдат, но опытность 
моряков. Поражение это так сокрушило их, что они готовы были отказаться от 
защиты даже своих домов, и загородились всем бывшим у них строевым лесом, 
опасаясь даже нападений нашего десанта на сушу (7). Но Ганимед на собрании 
поручился за то, что он не только заменит потерянные корабли новыми, но и 
вообще увеличит их число; и тогда те же александрийцы с большими надеждами и 
уверенностью стали поправлять старые корабли и отдались этому делу со всем 
старанием и увлечением. Хотя они потеряли в гавани и в арсенале более ста 
десяти кораблей, однако не отказались от мысли о восстановлении своего флота. 
Они понимали, что при наличии у них сильного флота для Цезаря будет невозможен 
подвоз подкреплений и провианта. Кроме того, как жители приморского города, они 
были прирожденными моряками и с детства имели дело с морем. Поэтому они 
стремились извлечь пользу из этого естественного и местного преимущества, так 
как видели, каких больших успехов они достигли даже со своими маленькими судами.

Итак, они употребили все свои силы на создание флота.
13. Во всех устьях Нила были расставлены сторожевые суда для взимания портовой 
пошлины; в секретном царском арсенале имелись старые корабли, которые уже много 
лет не употреблялись для плавания; их они стали чинить, а сторожевые суда 
вернули в Александрию. Не хватало весел: снимали крышу с портиков, гимнасиев и 
общественных зданий, и планки заменяли весла; в одном им помогала природная 
ловкость, в другом — городские запасы. Наконец, они готовились не к дальнему 
плаванию, но думали только о нуждах настоящего момента и видели, что предстоит 
бой в самой гавани. Поэтому в несколько дней они построили, вопреки всем 
ожиданиям, двадцать две квадриремы и пять квинкверем; к ним они прибавили 
несколько судов меньшего размера и беспалубных. Устроив в гавани пробную греблю 
для проверки годности каждого отдельного судна, они посадили на них надежных 
солдат и вполне приготовились к бою.
У Цезаря было девять родосских кораблей (послано было ему десять, но один 
затонул в пути у египетских берегов), понтийских — восемь, киликийских — пять, 
азиатских — двенадцать. Из них было десять квинкверем и квадрирем, остальные 
были меньшего размера и большей частью беспалубные. Однако, полагаясь на 
храбрость своих солдат и зная силы врагов, он стал готовиться к решительному 
бою.
14. Когда обе стороны прониклись уверенностью в своих силах. Цезарь объехал со 
своим флотом Фарос и выстроил свои суда против неприятеля: на правом фланге он 
поместил родосские корабли, на левом — понтийские (8). Между ними был оставлен 
промежуток в четыреста шагов, который казался достаточным для развертывания 
кораблей. Остальные корабли стояли за этой первой линией в качестве резерва, 
причем каждому резервному кораблю было указано, за каким кораблем первой линии 
должен он следовать и какому приходить на помощь. Александрийцы также без 
колебания вывели и выстроили свой флот. Во фронте у них было двадцать два 
корабля, остальные занимали в качестве резерва вторую линию. Кроме того, они 
взяли с собой большое количество судов меньшего размера и лодок с 
зажигательными стрелами и горючими материалами — в надежде на то, что уже одно 
множество их, а также огонь могут устрашить наших. Между двумя флотами были 
отмели с узким проходом, прилегающие к Африке (александрийцы утверждают, что их 
город наполовину находится в Африке) (9). Обе стороны долго выжидали, какой из 
флотов начнет проходить, так как очевидно было, что те, которые войдут, должны 
будут встретиться с большими затруднениями как при развертывании своего флота, 
так и при отступлении — в случае, если их постигнет несчастье.
15. Родосскими кораблями командовал Эвфранор, которого по мужеству и храбрости 
следует сравнить скорее с нашими соотечественниками, чем с греками. Родосцы 
выбрали его главным командиром своего флота именно за его всем известную 
опытность в морском деле и мужество. Как только он заметил, что Цезарь 
колеблется, он сказал ему: мне кажется, Цезарь, ты боишься, что если ты войдешь 
в эти отмели с первыми кораблями, то вынужден будешь принять сражение прежде, 
чем успеешь развернуть остальной флот. Предоставь это дело нам: мы выдержим 
сражение, и ты в нас не ошибешься, лишь бы только остальные немедленно 
последовали за нами. Но вот то, что враги так долго хвастаются у нас на глазах,
 — это для нас очень позорно и обидно. Цезарь, с своей стороны, воодушевил его 
и всячески похвалил, а затем дал сигнал к бою. Когда четыре родосских корабля 
прошли за отмель, то александрийцы окружили их и атаковали. Те выдержали эту 
атаку и стали развертываться с большим искусством и ловкостью. Специальная 
подготовка родосских моряков проявила себя самым блестящим образом: при 
неравном числе боевых сил все-таки ни один корабль не стал боком к неприятелю, 
ни у одного не были сбиты весла, и при каждой неприятельской атаке они шли 
фронтом. Тем временем подошли прочие корабли. Тогда, вследствие узости прохода, 
уже по необходимости было оставлено искусство, и судьба боя определялась 
исключительно храбростью сражающихся. А в Александрии все без исключения — как 
наши, так и горожане — перестали думать о шанцевых работах и о боях друг с 
другом, но бросились на самые высокие крыши, выискивая везде, откуда открывался 
вид, удобные пункты, чтобы следить за боем; в молитвах и обетах они просили у 
бессмертных богов победы для своих соотечественников.
16. Последствия сражения были отнюдь не одинаковы для обеих сторон. Если бы 
наши оказались разбитыми и побежденными, что им невозможно было бы спастись 
бегством ни на суше, ни на море; в случае же победы все их дальнейшее будущее 
было неопределенным. Что же касается александрийцев, то выигрыш морского 
сражения оставлял за ними все; но и в случае поражения они все-таки могли бы 
продолжать испытывать счастье. Вместе с тем тяжким и печальным представлялось 
то, что слишком мало людей ведет бой, от которого зависит судьба всего дела и 
спасение всех: стоило кому-нибудь оказаться ниже неприятеля духом или доблестью 
— и тогда подвергались опасности остальные, у которых не было возможности 
сражаться за себя лично. Эти мысли Цезарь часто развивал в предыдущие дни перед 
своими солдатами, призывая их бороться с тем большим воодушевлением, что, как 
они сами видели, им вверено спасение всех. Точно так же и остающиеся, провожая 
своих товарищей по палатке, друзей и знакомых, заклинали их оправдать их личные 
ожидания и надежды всех прочих, приговором которых они были признаны достойными 
идти на этот бой. Поэтому сражались с таким воодушевлением, что приморским 
жителям и природным морякам не принесло помощи их искусство и ловкость; стороне,
 превосходившей другую численностью кораблей, не помогло это превосходство, и 
отборные из такой громадной массы населения храбрецы не могли сравниться в 
храбрости с нашими. В этом сражении взята была в плен одна квинкверема и одна 
бирема с солдатами и гребцами и потоплены три корабля, в то время как наши все 
остались невредимыми. Остальные суда спаслись бегством к городу вследствие 
близости расстояния; там их защитили с плотины и с высоких зданий над ней, а 
нашим не дали подойти ближе.
17. Чтобы подобные случайности больше не повторялись, Цезарь решил приложить 
все усилия к овладению островом и примыкающей к нему плотиной. Так как его 
укрепления в городе были в значительной степени готовы, то он был уверен в 
возможности единовременной попытки напасть и на остров, и на город. Согласно с 
этим планом, он посадил на небольшие суда и лодки десять когорт вместе с 
отборными легковооруженными солдатами и наиболее надежными галатскими 
всадниками. А на другую часть острова он напал с палубным флотом, имея целью 
разъединить неприятельские силы; тем, кто первый возьмет остров, он обещал 
большие награды. Сначала фаросцы выдержали нашу атаку: они единовременно 
отбивались с крыш и с оружием в руках защищали берега, куда нашим нелегко было 
подойти вследствие крутизны; наконец, они охраняли узкий проход лодками и 
военными судами, действуя с быстротой и со знанием дела. Но как только наши, 
познакомившись с местностью и нащупав брод, твердо стали на берегу, а за ними 
немедленно последовали другие и энергично атаковали на ровном берегу врага, то 
все фаросцы обратились в бегство. Оставив охрану гавани, они причалили к 
берегам и к поселку и бросились с кораблей на сушу для защиты своих домов.
18. Но и за укреплениями они не могли долго продержаться. Правда, их дома, если 
сравнивать малое с большим, были по своей постройке довольно похожи на 
александрийские, и их высокие, соединенные друг с другом башни служили 
оборонительной стеной, тогда как наши не запаслись лестницами, фашинами и 
другими материалами для штурма. Но страх отнимает у людей ум и 
сообразительность и ослабляет физические силы, что тогда и случилось. Те самые 
люди, которые надеялись померяться с неприятелем на ровном и открытом месте, 
теперь были устрашены бегством своих и гибелью весьма немногих из них. Они не 
осмелились держаться в домах на высоте тридцати футов, бросились с плотины в 
море и проплыли до города расстояние в девятьсот шагов. Но многие из них были 
взяты в плен и убиты. Вообще же пленных было шесть тысяч (10).
19. Цезарь разрешил солдатам воспользоваться добычей и приказал разграбить дома.
 Форт у моста поблизости от Фароса он укрепил и поставил там гарнизон. Бежавшие 
фаросцы оставили его; другой мост, более крепкий, по соседству с городом, 
охраняли александрийцы. Но Цезарь на другой день атаковал и его, так как видел, 
что занятие их обоих воспрепятствует выходу александрийских кораблей и 
внезапным разбойничьим набегам. Он уже успел выбить метательными орудиями и 
стрелами с кораблей тех, которые занимали этот пункт военной силой, и отогнал 
их назад в город, а также высадил на сушу около трех когорт — больше не могло 
поместиться вследствие узости места; остальные его силы несли караульную службу 
на кораблях. После этого он приказал построить на мосту вал против неприятеля, 
а то место под сводами мостовой арки, где был проход для кораблей, заложить 
камнями и застроить. Одна из этих работ была уже окончена, так что ни одна 
лодка не могла пройти, другая работа была начата. Тогда все александрийские 
силы бросились из города и стали против укреплений моста на более широком 
месте; в то же время они поставили у плотин те суда, которые обыкновенно 
высылались для поджога кораблей. Наши сражались с моста и с кораблей перед 
плотиной.
20. Пока Цезарь был занят этими делами и ободрением солдат, на плотину 
бросилось с наших военных кораблей большое количество гребцов и флотских солдат.
 Часть их привлечена была любопытством, другая — также желанием сразиться. 
Сперва они начали бой, чтобы отогнать неприятельские корабли от плотины и, 
сражаясь камнями и пращами, массой пускаемых снарядов, казалось, много 
содействовали нашему успеху. Но после того, как несколько дальше от этого места,
 на их незащищенном фланге, осмелилось высадиться с кораблей небольшое 
количество александрийцев (11), наши начали спасаться бегством на свои суда так 
же беспорядочно, как и проникли сюда, — без знамен и не держа строя. Ободренные 
их бегством, александрийцы стали уже в большем количестве высаживаться со своих 
судов и, пользуясь замешательством наших, начали еще энергичнее преследовать их.
 Вместе с тем и те, которые остались на военных кораблях, спешили хватать 
лестницы и отваливать, чтобы неприятели не овладели кораблями. Наши солдаты, 
принадлежавшие к тем трем когортам, которые стояли на мосту и в начале плотины, 
также были устрашены всем происходящим: сзади себя они слышали крики и видели 
бегство своих, а с фронта должны были выдерживать массу пускаемых в них 
снарядов; ввиду этого, боясь быть обойденными с тылу, а с уходом кораблей и 
вообще отрезанными от отступления, они бросили начатое на мосту укрепление и 
пустились бежать к кораблям. Часть из них добралась до ближайших кораблей, но 
те, от множества людей и тяжести, потонули вместе с ними; другая часть пыталась 
сопротивляться, но не знала, что предпринять, и была перебита александрийцами. 
Некоторым посчастливилось: они достигли кораблей, готовых к отплытию, и 
уцелели; немногие, подняв над собой щиты и напрягая все душевные силы, доплыли 
только до ближайших кораблей (12).
21. Цезарь, насколько мог, старался ободрениями удержать своих солдат у моста и 
укреплений, но и сам он находился в такой же опасности; когда же он заметил, 
что все до одного отступают, то спасся на свой корабль. Но следом за ним туда 
же ломилась масса народа, так что не было возможности ни управлять кораблем, ни 
оттолкнуться. Предполагая то, что и случилось, он бросился с своего корабля и 
доплыл до судов, стоявших дальше (13). Отсюда он посылал лодки своим 
изнемогавшим людям и таким образом спас некоторых. Но собственный его корабль, 
перегруженный множеством солдат, погиб вместе с людьми. В этом сражении Цезарь 
потерял около четырехсот легионеров и немного более того флотских солдат и 
гребцов. Александрийцы поставили на этом месте форт и укрепили его сильными 
шанцами и метательными машинами, а из моря снова удалили камни и таким образом 
очистили проход для своих судов.
22. Однако эта неудача не только не смутила солдат, но даже воспламенила и 
увеличила их мужество и энергию в их атаках на неприятельские верки. В 
ежедневных сражениях при первом же удобном случае, когда александрийцы 
бросались в атаку и завязывали рукопашный бой, наши солдаты проявляли 
величайшую боевую отвагу (14). И обычные ободрения Цезаря не могли поспевать ни 
за энергией, с которой его люди брались за работу, ни за их страстным желанием 
боя, так что их чаще приходилось отпугивать и удерживать от наиболее опасных 
сражений, чем воспламенять к бою.
23. Таким образом, александрийцы видели, что удача придает римлянам силу, а 
неудачи — мужество. Какой-либо третьей военной комбинации, способной усилить их 
самих, сколько мы можем предполагать, у них не было. И вот, — то ли по совету 
царских друзей, находившихся у Цезаря под охраной, то ли согласно со своим 
прежним замыслом, — они отправили, с одобрения царя, с которым были в тайных 
сношениях, угодных ему лиц к Цезарю, просивших отпустить царя и позволить ему 
вернуться к своим и указавших, что все население, которому чрезвычайно надоело 
временное царствование девочки и жестокая тирания Ганимеда, готово повиноваться 
всем приказам царя и что если по его воле они должны будут перейти под 
покровительство Цезаря и заключить с ним дружественный союз, то населению 
нечего будет бояться, и тем будут устранены препятствия для сдачи.
24. Хотя Цезарь хорошо знал этот лживый народ, который думает одно, а для виду 
делает другое, однако счел целесообразным согласиться на их просьбу в 
уверенности, что если они действительно желают того, о чем просят, то 
отпущенный им царь останется ему верным; если же, — что более соответствовало 
их характеру, — они хотят иметь в лице царя вождя для ведения войны, то для 
него будет благовиднее и почетнее вести войну с царем, чем с шайкой пришлых 
авантюристов и беглых рабов. Поэтому он стал уговаривать царя подумать об 
отцовском царстве, пощадить свой славный родной город, обезображенный 
отвратительными пожарами и разрушениями, своих сограждан прежде всего 
образумить, а затем спасти, доказать свою верность римскому народу и ему, так 
как сам он, со своей стороны, настолько доверяет царю, что отпускает его к 
вооруженным врагам римского народа. Тут он взял взрослого мальчика за правую 
руку и стал с ним прощаться. Но молодой царь, приученный к величайшему 
лукавству в полном соответствии с характером своего народа, стал, наоборот, со 
слезами молить Цезаря не отпускать его: самый трон не так ему мил, как вид 
Цезаря. Цезарь успокоил плакавшего мальчика, слезы которого, однако, 
подействовали на него самого, и отпустил его к своим с обещанием скорого 
свидания, если его чувства действительно искренни. Тот, словно его выпустили из 
клетки на открытую арену, так энергично повел войну против Цезаря, что слезы, 
которые он обронил при прощании, были, очевидно, слезами радости. Многие легаты,
 друзья, центурионы и солдаты Цезаря радовались случившемуся, именно тому, что 
над чрезмерной добротой Цезаря насмеялся лукавый мальчик, словно Цезарь в 
данном случае действовал только под влиянием доброты, а не из высших 
практических соображений.
25. Получив теперь вождя, александрийцы стали, однако, замечать, что ни сами 
они не сделались сильнее, ни римляне слабее; кроме того, к их великому 
огорчению, солдаты начали издеваться над юностью и слабостью царя. Убеждаясь в 
безуспешности всех своих действий и ввиду возникающих слухов, что к Цезарю идут 
сухим путем сильные подкрепления из Сирии и Киликии (о чем, однако, сам Цезарь 
еще не слыхал), они решили перехватить провиант, который шел морем к римлянам. 
Поэтому, расставив на карауле у Канопа в удобных местах готовые к плаванию суда,
 они подстерегали наших и их транспорт. Как только об этом дали знать Цезарю, 
он приказал изготовить и снарядить весь флот, а командование над ним поручил 
Тиберию Нерону. В этой эскадре были и родосские корабли под командой Эвфранора, 
без которого не обходилось ни одно морское сражение и ни одно не оканчивалось с 
малым успехом. Но судьба, которая обыкновенно приберегает для взысканных ее 
милостями более суровые удары, на этот раз сопутствовала Эвфранору совсем не 
так, как в прежние времена. А именно, когда корабли дошли до Канопа и оба флота,
 выстроившись, вступили в бой, Эвфранор, по своему обыкновению, первый завязал 
сражение, причем протаранил и пустил ко дну неприятельскую квадрирему. Но когда 
он погнался слишком далеко за другой, а остальные корабли недостаточно быстро 
за ним последовали, то его окружили александрийцы. Помощи ему не подал никто — 
может быть, потому, что, ввиду его храбрости и счастья, считали его самого 
достаточно сильным, а может быть, и потому, что боялись за себя. Таким образом, 
тот, кто один из всех в этом сражении отличился, тот один и погиб со своей 
победоносной квадриремой.
26. Еще в самом начале Александрийской войны Цезарь послал за подкреплениями в 
Сирию и Киликию Митридата из Пергама. Последний принадлежал у себя на родине к 
высшей знати, известен был знанием военного дела и мужеством и в качестве друга 
Цезаря пользовался его доверием и занимал видное положение. Полная симпатия 
азиатских общин и личная энергия Митридата позволила ему быстро организовать 
большие силы, с которыми он и достиг Пелусия сухим путем, соединяющим Египет с 
Сирией. Этот город был занят сильным гарнизоном Ахиллы, что объясняется 
важностью местоположения (весь Египет считают как бы запертым на замок против 
нападений с моря Фаросом, а с суши — Пелусием). Но Митридат внезапно окружил 
город большим войском и, несмотря на упорное сопротивление осажденных, взял его 
штурмом в первый же день, благодаря многочисленности своего войска, позволявшей 
заменять раненых и уставших солдат свежими силами, а также вследствие упорства 
и настойчивости, с которой он вел осаду. Оставив там свой гарнизон, он поспешил 
после этого удачного дела в Александрию на соединение с Цезарем. Все местности, 
лежавшие на его пути, он покорил и принудил к союзу с Цезарем, опираясь на 
авторитет, который обыкновенно сопутствует победителю.
27. Не очень далеко от Александрии находится самая известная в той области 
местность, так называемая Дельта, получившая свое имя от сходной греческой 
буквы. Именно одна часть реки Нила пошла двумя путями: постепенно образуя в 
середине между двумя рукавами все большее и большее пространство, она вливается 
у берега в море в двух очень далеко отстоящих друг от друга пунктах. Так как 
царь узнал, что Митридат приближается к этому месту и должен переходить через 
реку, то он послал против него большие силы, которые, по его убеждению, должны 
были одолеть и уничтожить Митридата или, во всяком случае, задержать его. Но 
хотя он предпочитал полную победу над Митридатом, для него, однако, было уже 
достаточно отрезать Митридата от Цезаря и остановить его. Те передовые части, 
которым удалось перейти через реку у Дельты и двинуться навстречу Митридату, 
завязали сражение, спеша предвосхитить участие в победе у тех, которые 
следовали за ними. Митридат, благоразумно окруживший свой лагерь, по нашей 
системе, валом, выдержал их натиск, а когда заметил, что они стали неосторожно 
и дерзко подходить к его укреплениям, то сделал отовсюду вылазку и уничтожил 
большое число нападающих. И если бы остальные не нашли себе помощи в знании 
местности и частично не укрылись на своих транспортных кораблях, то и они были 
бы совершенно истреблены. Но как только они оправились от этого страха, то, 
соединившись с теми, которые шли за ними следом, они снова начали осаждать 
Митридата.
28. Тогда Митридат послал к Цезарю гонца с известием о происшедшем. О том же 
самом узнал от своих и царь. Таким образом, почти одновременно царь отправился 
для уничтожения Митридата, а Цезарь — на соединение с ним. Царь воспользовался 
более коротким водным путем по реке Нилу, где у него стоял наготове большой 
флот. Цезарь, избегая сражения на реке, не захотел воспользоваться этим путем, 
но проехал кругом по тому морю, которое, как мы выше указали, считается 
принадлежащим к африканской земле. Все-таки он встретился с боевыми силами царя 
прежде, чем последний мог напасть на Митридата, и соединился с Митридатом, 
который как победитель совершенно не имел потерь. Царь стоял со своим войском 
на позиции, укрепленной от природы: она лежала высоко над всей окрестной 
долиной (которая повсюду шла под ней) и была различным образом прикрыта с трех 
сторон: один бок примыкал к реке Нилу, другой поднимался высоко вверх и 
образовывал часть лагеря, третий был окружен болотом.
29. Между лагерем и дорогой, которой шел Цезарь, была узкая река с очень 
высокими берегами (15), впадавшая в Нил и находившаяся от царского лагеря 
приблизительно в семи милях. Когда царь узнал, что Цезарь идет этим путем, он 
послал к этой реке всю конницу и отборных пехотинцев в боевой готовности, чтобы 
помешать Цезарю переправиться через реку и начать с ее берегов бой издали, 
невыгодный для неприятеля, так как храбрость не могла тогда иметь никакого 
успеха, а трусость не подвергалась никакой опасности. Наши солдаты и всадники 
были очень огорчены тем, что им слишком долго приходится вести с 
александрийцами борьбу, для обеих сторон безрезультатную. И вот часть 
германских всадников, рассеявшись на поиски брода на реке, переплыла ее там, 
где берега были ниже; одновременно с ними легионеры срубили большие деревья, 
длины которых хватало от берега до берега, спустили их в реку, поспешно 
засыпали и по ним перешли на другой берег. Неприятели до того испугались их 
атаки, что стали искать спасения в бегстве. Но это было напрасно: лишь немногие 
из бежавших спаслись к царю, а почти вся остальная масса была перебита.
30. После этого блестящего дела Цезарь решил нагнать страху на александрийцев 
самой внезапностью своего приближения и тотчас же после победы двинулся против 
лагеря царя. Но, ввиду того что лагерь был укреплен сильными верками и валом, а 
также самим местоположением, а вал был занят густыми массами вооруженных людей, 
Цезарь не захотел немедленно вести на штурм своих утомленных походом и боем 
солдат и разбил свой лагерь на некотором расстоянии от неприятеля. На следующий 
день он двинулся со всеми силами в атаку и взял тот форт, который царь укрепил 
в ближайшем к своему лагерю селении, и с целью удержания этого селения соединил 
его боковыми шанцами с лагерными верками. Конечно, этого результата нетрудно 
было бы достигнуть и при меньшем числе солдат, но главной целью Цезаря было 
воспользоваться вслед за победой паникой александрийцев и немедленно двинуться 
на штурм царского лагеря. Таким образом, наши солдаты тем же беглым маршем, 
которым они преследовали бегущих александрийцев от форта до лагеря, подошли к 
лагерным укреплениям и начали ожесточенный бой издали. Приступить к штурму они 
могли с двух сторон: там, где, как я указал, был свободный подход к лагерю, и, 
во-вторых, там, где между лагерем и рекой Нилом был небольшой промежуток. Ту 
сторону, где подход был наиболее легким, защищали главные, и притом отборные, 
александрийские силы; равным образом и оборонявшиеся в районе реки Нила с 
полным успехом отбивались от наших и наносили им большие потери, так как 
обстреливали нас с двух противоположных сторон — по фронту с лагерного вала, а 
в тылу со стороны реки, на которой стояло много их кораблей с пращниками и 
стрелками, бившими в наших.
31. Цезарь видел, что его солдаты сражались как нельзя более храбро и все-таки 
дело мало подвигалось вперед вследствие топографических затруднений. Но вот он 
заметил, что самый высокий пункт лагеря оставлен александрийцами, ибо он 
представлялся им вполне защищенным от природы, и его защитники быстро сбежали 
вниз к месту сражения из желания принять участие в битве, а отчасти из 
любопытства. Тогда он приказал трем когортам под командой Карфулена, 
отличавшегося своей храбростью и знанием военного дела, обойти лагерь и 
атаковать тот высокий пункт. Когда наши солдаты появились там и вступили в 
ожесточенный бой с немногими защитниками укрепления, то александрийцы, 
устрашенные криком и атакой с двух противоположных сторон, стали суетливо 
бегать по лагерю во всех направлениях. Это замешательство неприятелей до такой 
степени возбудило боевой пыл у наших, что они со всех сторон пошли в атаку; 
между тем передовые отряды уже занимали самый высокий пункт лагеря и, сбегая 
оттуда, перебили множество врагов в лагере. Большая часть александрийцев, 
спасаясь от них, толпами бросилась вниз с вала в ту часть лагеря, которая 
примыкала к реке. Передавив своей массой в самом рву укрепления первых из 
спасавшихся, остальные облегчили этим себе бегство. Известно, что царь также 
бежал из лагеря и спасся на один корабль; но последний затонул вместе с царем 
от множества людей, старавшихся доплыть до ближайших судов.
32. Воодушевленный этой необыкновенно счастливой и скорой победой, Цезарь с 
конницей поспешил ближайшим сухим путем в Александрию и победоносно вступил в 
ту часть города, которую занимали военные силы неприятеля. И он не обманулся в 
своем предположении, что враги при известии об этой победе перестанут думать о 
войне. Таким образом, он получил при своем приходе заслуженную награду за свою 
доблесть и мужество; все городское население положило оружие и оставило 
укрепления, надело те одежды, в которых молящие обыкновенно просят своих 
повелителей о милости, вышло навстречу Цезарю со всеми святынями, святостью 
которых они обыкновенно замаливали гнев и раздражение своих царей, и сдалось. 
Приняв их на капитуляцию, Цезарь успокоил их словами утешения и прошел через 
неприятельские укрепления в свою часть города, встреченный там громкими 
поздравлениями со стороны своих людей, которые радовались не только 
благополучному исходу войны и решительного сражения, но и его столь счастливому 
прибытию.
33. Овладев Египтом и Александрией, Цезарь возвел на царский престол тех, кого 
назначил в своем завещании Птолемей, заклинавший римский народ не изменять его 
воли. Так как старший из обоих мальчиков погиб, то Цезарь передал царскую 
власть младшему и старшей из двух дочерей, Клеопатре, которая сохранила 
верность ему и всегда оставалась в его ставке, а младшую — Арсиною, от имени 
которой, как мы указали, долго и с необузданностью деспота управлял царством 
Ганимед, он решил низложить, чтобы мятежные люди не возбудили снова распрей и 
раздоров, прежде чем успеет укрепиться власть новых царей. Взяв с собой 6-й 
легион, состоявший из ветеранов, он оставил в Александрии все прочие, чтобы 
новые цари укрепили этим свою власть, ибо они не могли обладать ни любовью 
своих подданных, как верные приверженцы Цезаря, ни упрочившимся авторитетом, 
как возведенные на трон несколько дней тому назад. Вместе с тем он считал 
вполне согласным с достоинством римской власти и с государственной пользой — 
защищать нашей военной силой царей, сохраняющих верность нам, а в случае их 
неблагодарности той же военной силой карать их. Покончив со всеми делами и 
устроив их указанным образом, он отправился сам сухим путем в Сирию.
34. Таковы были события, происшедшие в Египте. Тем временем к Домицию Кальвину, 
которому Цезарь поручил управление Азией и соседними провинциями (16), прибыл 
царь Дейотар (17) с просьбой не давать Фарнаку (18) занимать и опустошать его 
царство. Малую Армению (19), и царство Ариобарзана (20), Каппадокию: если они 
не будут избавлены от этого бедствия, они не в состоянии будут исполнить 
предъявленные к ним требования и уплатить обещанные Цезарю деньги. Домиций не 
только находил, что эти деньги необходимы для покрытия военных расходов, но и 
считал позором для римского народа, для победителя Г. Цезаря и для себя, чтобы 
царство союзников и друзей его захватывал чужой царь. Поэтому он немедленно 
послал гонцов к Фарнаку с требованием очистить Армению и Каппадокию и не 
пользоваться гражданской войной для посягательства на права и величество 
римского народа. Полагая, что это заявление будет иметь большую силу, если он 
лично подойдет с войском к этим областям, он отправился к легионам и один из 
них, 36-й, взял с собой, а два других послал в Египет к Цезарю по его 
письменному требованию; из последних один не успел вовремя прийти для участия в 
Александрийской войне, так как был послан сухим путем через Сирию. К 36-му 
легиону Гн. Домиций присоединил два легиона от Дейотара, который уже за 
несколько лет до этого образовал их, вооружив и обучив их по римскому образцу. 
У него же он взял сто всадников (21) и столько же у Ариобарзана. Затем он 
послал П. Сестия к квестору Г. Плеторию — привести легион, составленный из 
спешно набранных в Понте солдат, а Кв. Патисия — в Киликию за вспомогательными 
войсками. Все эти боевые силы скоро собрались по приказу Домиция в Команах (22).

35. Тем временем послы принесли от Фарнака следующий ответ: Каппадокию он 
очистил, но Армению, на которую он по отцу должен иметь право, занял; однако 
дело об этом царстве в конце концов следует целиком передать на усмотрение 
Цезаря, и его решению он готов подчиниться. Но Домиций видел, что Фарнак 
очистил Каппадокию не по доброй воле, а по принуждению: ему легче было защищать 
близкую к своему царству Армению, чем отдаленную Каппадокию, и, кроме того, он 
думал, что Домиций придет со всеми тремя легионами; но стоило ему услыхать, что 
два из них посланы к Цезарю, как он осмелел и утвердился в Армении. Ввиду этого 
Домиций стал настаивать, на очищении Армении: в правовом положении Армении и 
Каппадокии нет разницы; требование Фарнака, чтобы дело это во всей 
неприкосновенности отложено было до прихода Цезаря, незаконно: неприкосновенным 
надо считать то, что остается в том же положении, в каком оно было раньше. Дав 
этот ответ, Домиций двинулся с вышеуказанными войсками в Армению и пошел по 
горам, ибо от Понта у Коман идет вплоть до Малой Армении высокий лесистый 
хребет, отделяющий Каппадокию от Армении (23). Этот маршрут представлял 
известные выгоды, так как в местах возвышенных не могло быть никакой внезапной 
неприятельской атаки и, кроме того, лежащая у подножия хребта Каппадокия могла 
в изобилии поставлять провиант.
36. Тем временем Фарнак отправлял к Домицию одно посольство за другим с 
ходатайством о мире и с дарами от царя Домицию. Домиций с твердостью отвергал 
их и отвечал, что для него всегда будет самым священным долгом восстановление 
престижа римского народа и царства его союзников. После долгого и 
безостановочного похода он достиг Никополя (24) в Малой Армении. Этот город 
стоит на равнине, но с двух сторон окружен противолежащими высокими горами, 
довольно далеко от него отстоящими. Приблизительно в семи милях от Никополя 
Домиций разбил свой лагерь. Так как от лагеря шел к городу трудный и узкий 
перевал, то Фарнак расположил в засаде отборных пехотинцев и почти всю конницу, 
а также приказал пустить в это ущелье большое количество скота; здесь же должны 
были часто показываться поселяне и горожане. Расчет Фарнака был таков: если 
Домиций будет проходить через это ущелье с дружественными намерениями, тогда он 
никоим образом не заподозрит засады: он будет видеть на полях скот и людей, 
точно при приходе друзей; но если он пойдет с враждебными намерениями, точно в 
неприятельскую страну, тогда его солдаты рассеются на поиски добычи, и их легко 
будет перебить поодиночке.
37. При всем том Фарнак продолжал непрерывно отправлять послов к Домицию с 
предложением мира и дружбы в полной уверенности, что именно этим путем особенно 
легко будет обмануть его. Но как раз, наоборот, надежда на мир оказалась для 
Домиция основанием не покидать своего лагеря. Тогда Фарнак, потеряв на 
ближайшее время удобный случай, стал бояться, как бы его засада не сделалась 
известной, и отозвал своих людей назад в лагерь. Ввиду этого Домиций подошел на 
следующий день ближе к Никополю и разбил лагерь против самого города. В то 
время как наши занимались его укреплением, Фарнак выстроил свое войско по своей 
собственной системе: (25) его фронт образовал простую прямую линию, а на 
флангах был подкреплен тремя линиями резервов; точно так же и за центром шли 
простыми и прямыми рядами три резервные линии с промежутками направо и налево. 
Выстроив часть войска перед валом, Домиций тем временем окончил начатые 
лагерные укрепления.
38. В следующую ночь Фарнак перехватил курьеров с письмом Цезаря к Домицию о 
положении дел в Александрии. Из него он узнал, что Цезарь находится в большой 
опасности и требует от Домиция скорейшей присылки подкреплений, равно и того, 
чтобы Домиций сам лично двинулся через Сирию к Александрии. Теперь Фарнак 
считал победой уже самую возможность выиграть время, ввиду того что Домиций 
поневоле должен скоро уйти. И вот он провел от города — там, где, по его 
наблюдениям, для наших всего легче было подойти и дать при наиболее выгодных 
условиях сражение, — два прямых рва глубиной в четыре фута на совсем небольшом 
расстоянии друг от друга; они были доведены до того пункта, дальше которого он 
решил не доводить своей боевой линии. Между этими двумя рвами он всегда 
выстраивал свою пехоту, а всю конницу ставил на флангах вне рва: она была 
гораздо многочисленнее нашей и только благодаря этому могла быть полезной.
39. Домиций был более обеспокоен опасностью, грозившей Цезарю, чем своей 
собственной. Не рассчитывая вполне безопасно уйти в случае, если ему придется 
самому просить условий, им же отвергнутых, или же уходить без причины (26), он 
вывел из своего близкого к городу лагеря войско в полном боевом порядке, 36-й 
легион был у него на правом фланге, понтийский — на левом, легионы Дейотара — в 
центре, причем для них была оставлена только небольшая полоса по фронту с очень 
узкими промежутками. Остальные когорты образовали резерв. Так были построены 
оба войска к началу сражения.
40. По сигналу, данному обеими сторонами почти одновременно, войска сблизились, 
и начался ожесточенный бой, проходивший с переменным успехом. Именно 36-й 
легион, атаковавший стоявшую вне рва царскую конницу, повел бой так удачно, что 
подошел к самым городским стенам, перешел через ров и напал на врагов с тылу. 
Но стоявший на другом фланге понтийский легион несколько подался перед 
неприятелями назад и тем не менее сделал попытку обойти ров и переправиться 
через него, чтобы напасть на незащищенный неприятельский фланг; однако при 
самом переходе через ров он был осыпан неприятельскими снарядами и уничтожен. 
Легионы же Дейотара с трудом выдержали атаку. Таким образом, победившие войска 
царя обратились своим правым флангом и центром против 36-го легиона. Тем не 
менее он храбро выдержал атаку победителей и, хотя был окружен большими 
неприятельскими силами, сражался с редким присутствием духа, после чего 
отступил, построившись в каре, к подножию гор. Вследствие неудобства местности 
Фарнак не пожелал преследовать его до этого пункта. Таким образом, понтийский 
легион почти весь погиб, из солдат Дейотара была перебита значительная часть, и 
только 36-й легион отступил на высоты, потеряв не более двухсот пятидесяти 
человек. В этом сражении пало несколько знатных и известных римлян из числа 
римских всадников. Несмотря на это поражение, Домиций собрал остатки 
рассеянного войска и отступил безопасными путями через Каппадокию в Азию.
41. Увлеченный своим успехом и ожидая, что с Цезарем случится то, чего он для 
него хотел, Фарнак захватил всеми своими войсками Понт. Там он вел себя как 
победитель и жестокий тиран, поставивший себе целью укрепить за собой высокое 
положение своего отца, — только с большею удачею: он взял с бою много городов и 
разграбил достояние римских и понтийских граждан; тех, кто были привлекательны 
своей красотой и юностью, он подверг таким наказаниям, которые бедственнее 
самой смерти. Вообще никто против него не защищался, и он занимал Понт, 
хвастаясь, что вернул себе отцовское царство.
42. Около этого же времени Цезаря постигло несчастье и в Иллирии. Эта провинция 
была в предыдущие месяцы занята не только без позора, но и со славой. Хотя она 
отнюдь не имела запасов для содержания целых армий и была вконец опустошена 
происходившей по соседству войной и внутренними раздорами, однако посланный 
туда летом с двумя легионами и с полномочиями претора квестор Цезаря Кв. 
Корнифиций своими благоразумными действиями и бдительностью не только занял, но 
и защитил ее — особенно тем, что всячески избегал каких-либо опрометчивых 
движений вперед. Именно он завоевал много крепостей, лежащих на высоких местах, 
выгодное положение которых соблазняло их обитателей спускаться вниз для 
нападений, и отдал их в добычу своим солдатам. Хотя добыча эта при совершенно 
безнадежном состоянии провинции была мала, однако она была приятна солдатам 
особенно потому, что была приобретена их храбростью. Кроме того, когда Октавий, 
бежавший после сражения при Фарсале (27) с большим флотом, направился в этот 
залив, то Корнифиций при помощи немногих кораблей ядертинов, которые всегда 
сохраняли исключительную верность нашему государству, рассеял Октавиевы корабли 
и овладел ими. С присоединением этих взятых в плен судов к судам союзников он 
мог отважиться даже на морское сражение. Цезарь, победоносно преследуя на 
другом конце света Гн. Помпея, услыхал, что многие из его противников собрали 
после поражения остатки своих войск и устремились в Иллирию вследствие ее 
соседства с Македонией. Тогда он послал к Габинию (28) письменный приказ 
двинуться с недавно набранными легионами новобранцев в Иллирию на соединение с 
Кв. Корнифицием и защищать эту провинцию от могущих приключиться опасностей, а 
если ее можно охранять небольшими силами, то привести легионы в Македонию. 
Цезарь был убежден, что, пока жив Помпей, весь этот край снова поднимет войну.
43. Габиний прибыл в Иллирию в трудное время года — зимою. Думал ли он, что 
провинция довольно богата, приписывал ли многое счастью Цезаря, или полагался 
на свою собственную доблесть и опытность, благодаря которой он часто выходил 
невредимым из военных опасностей и в качестве самостоятельного вождя с успехом 
вел важные операции, — как бы то ни было, провинция, отчасти опустошенная, 
отчасти неверная, помочь ему не могла, да и сам он не был в состоянии подвозить 
к себе продовольствие морем, которое было недоступно для него из-за бурь. Таким 
образом, стесненный большими затруднениями, он вел войну не так, как хотел, но 
так, как был вынужден. И поневоле ему приходилось в очень суровую погоду 
завоевывать крепости или города из-за нужды в провианте, причем он часто терпел 
поражения, а варвары настолько стали презирать его, что принудили его принять 
бой на походе во время его отступления в приморский город Салону, в котором 
жили очень храбрые и верные римские граждане. Потеряв в этом сражении более 
двух тысяч солдат, тридцать восемь центурионов и четырех трибунов, Габиний с 
остальными силами отступил в Салоны и там, изнемогая от всякого рода 
затруднений и нужды, через несколько месяцев умер от болезни. Его несчастья при 
жизни и внезапная смерть внушили Октавию большую надежду на овладение 
провинцией. Но столь могущественная на войне судьба, распорядительность 
Корнифиция и доблесть Ватиния не дали ему долго наслаждаться счастьем.
44. Ватиния, который в то время был в Брундисии (29) и узнал о происшествиях в 
Иллирии, Корнифиций часто приглашал в своих письмах подать помощь провинции. 
Вместе с тем Ватиний слыхал и о том, что М. Октавий заключил с варварами 
договоры и во многих местах делает нападения на наши гарнизоны, частью сам со 
своим флотом с моря, частью на суше, употребляя для этого отряды варваров. Хотя 
Ватиний был очень болен и его физические силы не были на уровне его 
воодушевления, однако силою воли он победил физическую слабость и затруднения, 
связанные с зимним временем и спешными приготовлениями к военным действиям. Так 
как у него самого было мало в гавани военных судов, то он послал в Ахайю письмо 
к Кв. Калену (30) с просьбой прислать ему эскадру. Но это дело шло медленнее, 
чем того требовало опасное положение наших солдат, которые не были в состоянии 
выдержать нападение Октавия. Тогда Ватиний прикрепил носы к своим довольно 
многочисленным, но по размеру не совсем подходящим для морского сражения 
весельным судам. Присоединив их к военным кораблям и тем увеличив свой флот, он 
посадил на него ветеранов, которые во время переправы армии в Грецию были 
оставлены в большом количестве из всех легионов в Брундисии для лечения, и 
двинулся в Иллирию. Некоторые города, которые отложились от нас и отдались 
Октавию, он завоевывал, если же они были упорны в своем решении, то он обходил 
их, и вообще ничем себя не связывал и нигде не задерживался, но со всей 
возможной быстротой преследовал самого Октавия. Когда последний осаждал с суши 
и с моря Эпидавр, где был наш гарнизон, Ватиний своим приходом заставил его 
снять осаду и выручил наш гарнизон.
45. Когда Октавий узнал, что эскадра Ватиния состоит в значительной степени из 
весельных судов, то, полагаясь на свой флот, он стал у острова Тавриды. В этом 
направлении крейсировал и преследовавший его Ватиний. Он, впрочем, не знал, что 
Октавий стоит там, но вообще решил продолжать погоню за ним по мере его 
продвижения вперед. При приближении к Тавриде корабли Ватиния рассеялись от 
бурной погоды, а также и потому, что не подозревали близости неприятеля. Но 
вдруг Ватиний заметил, что против него идет корабль с военным экипажем и со 
спущенными до середины мачты реями. Тогда он немедленно приказал подтянуть 
паруса, спустить реи и взяться за оружие, затем поднял знамя и этим дал сигнал 
шедшим непосредственно за ним кораблям делать то же самое. Ватинианцы начали 
готовиться к бою, будучи застигнуты врасплох, а Октавиевы корабли в полной 
готовности один за другим стали выходить из гавани. Обе боевые линии 
выстроились. В эскадре Октавия было больше стройности, в эскадре Ватиния — 
больше воодушевления.
46. Хотя Ватиний видел, что ни величиной, ни числом своих судов он не может 
померяться с врагом, он предпочел пойти на риск, приняв сражение. Поэтому он 
первый с своей квинкверемой атаковал квадрирему самого Октавия. Когда тот с 
большой быстротой и храбростью пошел на веслах против него, то их корабли так 
сильно столкнулись нос с носом, что корабль Октавия был зацеплен носом 
Ватиниева корабля, вонзившимся в его деревянный корпус. С обеих сторон в разных 
местах завязался ожесточенный бой, но главные атаки направлялись на суда 
вождей: так как каждый корабль пытался подать помощь своему главнокомандующему, 
то на очень узком пространстве разыгралось большое рукопашное сражение. И чем 
больше удавалось сражаться при тесном соприкосновении кораблей, тем больше 
брали верх солдаты Ватиния: с изумительной храбростью, без всякого колебания 
они перепрыгивали со своих кораблей на корабли врагов и, далеко превосходя их 
храбростью в рукопашном бою, сражались очень удачно. Квадрирема самого Октавия 
была пущена ко дну; кроме того, многие суда были взяты или пробиты носами и 
потоплены; флотские солдаты Октавия были частью перебиты на кораблях, частью 
сброшены в море. Сам Октавий спасся на лодку, но так как на нее устремилось в 
бегстве много народа, то она затонула; он был при этом ранен, но все-таки 
доплыл до своего капера, который и принял его; а затем, когда ночь положила 
конец сражению, Октавий бежал на парусах при большой буре. За ним последовало 
несколько его кораблей, случайно спасшихся от гибели.
47. Ватиний после победы дал сигнал к отступлению и без всяких потерь 
победоносно вернулся в ту гавань, из которой вышел на сражение флот Октавия. В 
этом сражении он взял одну квинкверему, две триремы, восемь двухвесельных галер 
и много Октавиевых гребцов. Употребив там один день на починку своих и взятых в 
плен судов, он направился на третий день к острову Иссе в уверенности, что туда 
бежал Октавий. На нем был самый известный в тех местах и притом очень преданный 
Октавию город Исса. Как только Ватиний прибыл туда, горожане покорно сдались 
ему, и он узнал, что сам Октавий с небольшим количеством малых судов ушел при 
попутном ветре по направлению к Греции, чтобы оттуда направиться в Сицилию, а 
затем в Африку. Таким образом, за короткое время Ватиний одержал блестящую 
победу, снова занял провинцию и вернул ее Корнифицию, совсем прогнал из этого 
залива неприятельский флот и теперь победоносно вернулся в Брундисий, не понеся 
потерь ни в войске, ни во флоте.
48. За все то время, в течение которого Цезарь осаждал под Диррахием Помпея, 
счастливо воевал под Палеофарсалом, а в сражениях под Александрией подвергался 
большой опасности, которую молва еще более преувеличивала, в Испании был 
пропретором с поручением удержать дальнюю провинцию Кв. Кассий Лонгин (31). 
Зависело ли это от его характера вообще или же от того, что он возненавидел эту 
провинцию еще со времен своей квестуры (32), когда был там ранен из-за угла, во 
всяком случае он только усилил всеобщую ненависть к себе, в которой его 
убеждало уже его собственное сознание (он, конечно, понимал, что провинция 
отвечает ему такими же чувствами), а также многие косвенные и прямые 
доказательства враждебности со стороны таких людей, которые с трудом скрывают 
свою ненависть. За это дурное отношение к себе провинции Кассий стремился 
вознаградить себя любовью армии. И вот, как только он собрал ее в одно место, 
он обещал солдатам по сто сестерциев, и действительно, немного спустя, когда он 
завоевал в Луситании город Медобригу и Герминийские горы, куда бежали жители 
Медобриги, он был провозглашен императором и выдал эти деньги солдатам. Но и 
помимо этого он давал отдельным лицам много больших наград. Хотя эти награды 
создавали на время красивую иллюзию любви к нему войска, они, с другой стороны, 
мало-помалу и незаметно ослабляли строгость военной дисциплины.
49. Разместив легионы по зимним квартирам, он отправился для участия в 
судоговорении в Кордубу. Так как у него были там большие долги (33), то он 
решил выплатить их путем чрезвычайно тяжкого обложения провинции. Как вообще 
бывает при щедрых денежных раздачах, раздающий должен изобретать возможно 
больше денежных источников, чтобы придать блеск своей щедрости. Денежные суммы 
взыскивались с людей зажиточных, и Кассий не только позволял, но даже принуждал 
выплачивать их ему лично. Но в число зажиточных включались для виду и бедные, и 
вообще дом и трибунал императора не упускал и не чуждался ни одного вида 
корысти — большой и очевидной, самой малой и грязной. Вообще всех без 
исключения, кто только способен был на какие-либо материальные жертвы, или 
обязывали являться на суд, или заносили в список подсудимых. Таким образом, к 
этим жертвам и ущербу имущества присоединялась большая тревога за исход 
опасного судебного процесса.
50. Так как Лонгин в качестве императора делал то же, что делал раньше в 
качестве квестора, то в конце концов жители провинции стали снова задумывать 
покушение на его жизнь. Их ненависть усиливали также некоторые из приближенных 
Кассия: занимаясь вместе с ним грабежами, они тем не менее ненавидели того, 
именем которого они совершали преступления, и то, что им удавалось похитить, 
присваивали себе (34), а то, что ускользало из их рук или в чем им отказывали, 
приписывали Кассию. Он набирает новый легион, 5-й. И самый набор, и новые 
расходы на этот легион только увеличивают ненависть к Кассию. Составляется 
конница в три тысячи человек, и ее снаряжение требует больших расходов. Вообще 
провинция не получает никакой передышки.
51. Тем временем Кассий получил письмо от Цезаря с приказом переправить войско 
в Африку и идти через Мавретанию к границам Нумидии, так как Юба послал на 
помощь Гн. Помпею (35) большие силы, а предполагалось, что пошлет еще большие. 
Это письмо привело Кассия в большой восторг, так как ему представлялся 
чрезвычайно благоприятный случай нажиться в новых провинциях и в богатейшем 
царстве. Поэтому он сам отправился в Луситанию за легионами и вспомогательными 
войсками и дал поручение надежным людям заготовить провиант и сто кораблей, 
наложить и распределить контрибуцию, чтобы по его возвращении не было для него 
никаких задержек. А возвращение это состоялось гораздо скорее, чем ожидали: у 
Кассия, особенно если он чего-либо добивался, было сколько угодно энергии и 
неутомимости.
52. Сосредоточив войско в одном месте и разбив лагерь у Кордубы, он сообщил 
солдатам на сходке о поручениях, полученных от Цезаря, и обещал им дать после 
переправы в Мавретанию по сто сестерциев. При этом 5-й легион должен был 
остаться в Испании. Прямо с этой сходки он отправился в Кордубу. Еще в тот же 
день, когда он шел после полудня в базилику, некто Минуций Силон, клиент Л. 
Рацилия, подал Кассию как солдат нечто вроде прошения, затем протеснился как бы 
за ответом сзади Рацилия, который сопровождал Кассия и пропустил Минуция. Как 
только Кассий повернулся, Минуций охватил его левой рукой, а правой нанес ему 
два удара кинжалом. Когда поднялся крик, то все заговорщики напали сразу. 
Минуций Флакк пронзил мечом ближайшего ликтора и, убив его, ранил Кассиева 
легата, Кв. Кассия. Тогда Т. Васий и Л. Мерцеллон с такой же смелостью помогли 
своему земляку Флакку: все они были из Италики. А на самого Лонгина бросился Л. 
Лицивий Сквилл и нанес несколько легких ран уже лежачему.
53. Тут сбежались на помочь Кассию; он обыкновенно держал при себе беронов (36) 
и несколько вооруженных добровольцев-ветеранов. Они изолировали остальных 
заговорщиков, спешивших принять участие в убийстве: в числе их были Кальпурний 
Сальвиан и Манилий Тускул. Минуций бежал, но был застигнут среди скал, бывших у 
него на дороге, и отведен к Кассию, которого отнесли домой. Рацилий скрылся в 
ближайший дом своего приятеля, чтобы выждать верного известия о том, прикончили 
ли Кассия. Л. Латеренсий, у которого не было в этом сомнений, радостно побежал 
в лагерь и поздравил солдат Туземного и 2-го легионов, которые, по его 
сведениям, особенно ненавидели Кассия. Толпа подняла его на трибунал и 
провозгласила претором. Действительно, все без исключения, как те, которые 
родились в провинции, каковыми были, например, солдаты Туземного легиона, так и 
те, которые от долгого житья в ней уже сделались провинциалами (к числу таковых 
принадлежал 2-й легион) (37), были единодушны со всей провинцией в своей 
ненависти к Кассию. Надо сказать, что легионы 30-й и 21-й были набраны 
несколько месяцев тому назад в Италии и переданы Цезарем Лонгину, а 5-й легион 
был лишь недавно образован в самой Испании.
54. Тем временем Латеренсий получил известие, что Кассий жив. Оно скорее 
огорчило, чем смутило его. Он быстро оправился и пошел проведать Кассия. При 
известии об этом 30-й легион идет с знаменами на Кордубу подать помощь своему 
императору. То же делает 21-й. За ними следует 5-й. В лагере оставалось только 
два легиона, и солдаты 2-го легиона, боясь остаться в одиночестве, по которому 
будут судить об их намерениях, последовали примеру упомянутых легионов. Но 
Туземный легион остался при своем решении, и никакой страх не мог сбить его с 
позиций.
55. Кассий приказал арестовать тех, которые были названы участниками в 
покушении на его убийство, 5-й легион он отправил назад в лагерь, а при себе 
удержал тридцать когорт. Из показания Минуция он узнал, что в том же заговоре 
участвовали Л. Рацилий, Л. Латеренсий и Анний Скапула, провинциал очень 
влиятельный, популярный у себя на родине и бывший столь же близким Кассию 
человеком, как Латеренсий и Рацилий. Не думая сдерживать своего раздражения, 
Кассий приказал немедленно казнить их. Минуция он отдал на пытку своим 
вольноотпущенникам, точно так же и Кальпурния Сальвиана, который заявил, что 
сделает показание, и оговорил еще большее число заговорщиков, — по мнению одних,
 согласно с истиной, а как жалуются другие — вынужденно. Той же мучительной 
пытке подвергнут был и Л. Мерцеллон. Сквилл назвал еще больше участников. Всех 
их, за исключением тех, которые откупились деньгами, Кассий приказал казнить. 
Между прочим, он открыто выговорил себе у Кальпурния шестьсот тысяч сестерциев, 
а у Кв. Сестия — пятьсот тысяч. И хотя были наказаны наиболее виновные, но то, 
что в угоду деньгам Кассий забыл об опасности, которой подверглась его жизнь, и 
о боли от ран, показывало, до какой степени жестокость боролась в нем с 
корыстолюбием.
56. Через несколько дней (38) он получил от Цезаря письмо, из которого узнал, 
что Помпей потерпел полное поражение, потерял всю свою армию и бежал. Это 
доставило ему удовольствие, смешанное с огорчением: весть о победе вызывала 
радость, окончание войны отрезывало путь к произволу. Таким образом, он 
колебался, что ему предпочесть, — ничего не бояться или же все считать 
позволительным. Вылечившись от ран, он пригласил к себе всех тех, которые 
должны были платить ему деньги, и приказал зарегистрировать эти платежи; если 
же контрибуция казалась ему недостаточной, то он ее повышал. Он назначил также 
набор среди римских всадников. Набрав их из всех корпораций и колоний, он 
заметил, что они пугаются заморской военной службы, и стал приглашать их 
откупаться от этой повинности. Эта мера давала большие доходы, но порождала еще 
большую ненависть. После всего этого он произвел смотр всему войску. Легионы, 
которые он должен был вести в Африку, и все вспомогательные войска он послал к 
месту морской переправы, а сам отправился для осмотра изготовляемого им флота в 
Гиспалис и пробыл там некоторое время, так как обнародовал перед этим по всей 
провинции эдикт, по которому к нему должны были явиться туда все, не успевшие 
внести наложенные на них денежные суммы. Этот вызов был встречен всеми с 
чрезвычайным смущением.
57. Тем временем Л. Титий (39), бывший тогда военным трибуном Туземного легиона,
 дал знать, что легион этот взбунтовался, перебил нескольких центурионов, 
противившихся его выступлению в поход, и ушел от 30-го легиона, который стоял 
лагерем у города Илипы и находился вместе с ним под командой Кассиева легата, 
Кв. Кассия. При этом восставший легион направился ко 2-му легиону, который шел 
к проливу другим путем. При этом известии Кассий выступил ночью с пятью 
когортами 21-го легиона и утром прибыл в Неву. Пробыв там один день для 
ознакомления с положением дела, он поспешил в Кармон. Когда сюда собрались 20-й 
и 21-й легионы, четыре когорты 5-го легиона и вся конница, он узнал здесь, что 
четыре когорты, захваченные солдатами Туземного легиона у Обукулы, вместе с 
ними пошли ко 2-му легиону: там все они соединились и выбрали себе в вожди Т. 
Тория из Италики. Быстро созвав военный совет. Кассий послал квестора М. 
Марцелла в Кордубу с поручением удержать ее в своей власти, а легата Кв. Кассия 
послал в Гиспалис. Через несколько дней к нему пришло известие, что кордубская 
корпорация отложилась от него и что Марцелл то ли по доброй воле, то ли по 
принуждению, — об этом сообщалось различно, — примкнул к кордубцам; что две 
когорты 5-го легиона, стоявшие гарнизоном в Кордубе, поступили таким же образом.
 Раздраженный этим известием, Кассий снялся с лагеря и на следующий день достиг 
Сеговии у Сингилийской реки. Там на военной сходке он старался узнать 
настроение солдат и убедился, что они вполне ему верны (впрочем, не ради его 
самого, но ради отсутствующего Цезаря) и не намерены отказываться ни от какой 
опасности, лишь бы при их содействии эта провинция была закреплена за Цезарем.
58. Тем временем Торий привел в Кордубу старые легионы. Чтобы устранить мысль о 
том, что это восстание вызвано мятежными наклонностями солдат и его 
собственными, а также чтобы противопоставить Кассию, который казался благодаря 
имени Цезаря сильнее, столь же могущественный авторитет, он официально заявил, 
что желает возвратить эту провинцию Гн. Помпею. Может быть, он действительно 
делал это из ненависти к Цезарю и из любви к Помпею, имя которого имело большой 
вес у легионов, находившихся прежде под командой М. Варрона. Но вообще всякий 
мог делать свои собственные догадки о том, каковы были намерения Тория; во 
всяком случае, таково было его официальное заявление. Солдат сбивали с толку до 
такой степени, что они сами распорядились написать на своих щитах имя Помпея. 
Навстречу легионам вышли в большом количестве жители этого округа, и притом не 
только мужчины, но и женщины и подростки, с мольбой не нападать на Кордубу и не 
разграблять ее: вместе со всеми другими они враждебны Кассию, но просят не 
вынуждать их к выступлению против Цезаря.
59. Войско было тронуто слезными мольбами такого множества людей и видело, что 
для преследования Кассия вовсе нет надобности в имени и памяти Помпея, что 
Лонгин одинаково ненавистен всем — и цезарианцам и помпеянцам — и что ни 
кордубскую корпорацию, ни М. Марцелла нельзя восстановить против дела Цезаря. 
Поэтому солдаты сорвали со щитов имя Помпея, а Марцелла, который заявлял о 
своем намерении защищать дело Цезаря, признали своим вождем и провозгласили 
претором; далее, они соединились с кордубцами и разбили лагерь у Кордубы. Через 
два дня после этого Кассий расположился лагерем по сю сторону Бетиса на 
возвышенности в виду города и послал письмо к царю Богуду (40) в Мавретанию и к 
проконсулу М. Лепиду (41) в Ближнюю Испанию с просьбой поспешить в интересах 
Цезаря на помощь к нему и к провинции. Сам же он тем временем опустошил, точно 
неприятель, окрестности Кордубы и предал пламени усадьбы.
60. В негодовании на эти безобразия легионы, выбравшие себе вождем Марцелла, 
сбежались к нему с просьбой вести их в бой и дать им возможность сразиться 
прежде, чем прекрасное и славное достояние кордубцев будет на их глазах столь 
возмутительно уничтожено грабежами, огнем и мечом. Марцелл считал военное 
столкновение великим несчастием, так как Цезарь одинаково пострадал бы и в 
случае его победы, и в случае его поражения; кроме того, подобный шаг не 
соответствовал бы его полномочиям. Как бы то ни было, он перевел легионы через 
Бетис и выстроил их в боевую линию. Но он видел, что Кассий построил войско 
перед своим лагерем на высоком месте, и под предлогом, что тот не желает 
спускаться на равнину, убедил солдат вернуться в лагерь. И вот, когда он начал 
отводить свои войска назад, Кассий напал на него со своей сильной конницей (в 
чем, как ему было известно, Марцелл был слаб) и во время его отсутствия перебил 
нескольких человек из его арьергарда на берегах реки. Так как эти потери 
показали, с какими неудобствами и затруднениями связан переход через реку, то 
Марцелл перенес свой лагерь на другой берег Бетиса, и оба они стали часто 
выводить свои войска в боевом порядке. Однако вследствие топографических 
трудностей дело пока не дошло до боя.
61. Марцелл был гораздо сильнее своею пехотою, так как его легионы состояли из 
ветеранов, приобретших во многих сражениях большую боевую опытность. Наоборот, 
Кассий полагался больше на преданность, чем на доблесть своих легионов. И вот, 
так как лагеря были разбиты поблизости один от другого и Марцелл занял удобную 
позицию форта, с которого можно было отрезать Кассиевых солдат от воды, то 
Лонгин, из боязни попасть в своего рода блокаду в чужих и враждебных ему местах,
 выступил ночью в полной тишине из лагеря и поспешил к городу Улии, который 
считал верным себе. Там он разбил свой лагерь так близко от стен, что и самое 
местоположение (Улия лежит на высокой горе), и укрепления города делали его со 
всех сторон безопасным от осады. Марцелл пошел следом за ним и постарался 
придвинуть свой лагерь по возможности к самой Улии и к лагерю врага. 
Познакомившись с характером местности, он увидал себя вынужденным к тому, чего 
и сам всячески желал: именно сражение оказалось невозможным (если бы случай к 
нему представился, то он не был бы в состоянии противиться своим раздраженным 
солдатам), но зато он пресекал далекие набеги Кассия и таким образом 
предохранял кордубцев от участи, постигшей другие общины. Он поставил на 
удобных пунктах редуты и, проведя вокруг города непрерывную линию шанцев, 
изолировал своими укреплениями Улию и Кассия. Но еще до окончания этих работ 
Лонгин выпустил из города всю свою конницу: он ждал от нее много пользы, если 
она будет мешать Марцеллу в добывании фуража и провианта; но она же была для 
него очень стеснительной в случае, если бы оказалась из-за блокады бесполезной 
и только переводила бы нужные для войска хлебные запасы.
62. Через несколько дней после получения письма от Кв. Кассия прибыл с 
подкреплениями царь Богуд и присоединил к тому легиону, который привел с собой, 
несколько вспомогательных испанских когорт. Ибо, как вообще бывает в 
гражданских раздорах, так и в те времена, некоторые испанские общины 
поддерживали Кассия, но большая часть сочувствовала Марцеллу. Богуд подступил 
со своими войсками к внешним укреплениям Марцелла. Обе стороны сражались горячо,
 и эти схватки происходили неоднократно, причем судьба давала победу то той, то 
другой стороне, но ни разу не удавалось выбить Марцелла из его укреплений.
63. Между тем из Ближней Провинции прибыл к Улии Лепид с тридцатью пятью 
легионными когортами, с большой конницей и со значительными иными 
вспомогательными отрядами, для того чтобы вполне беспристрастно уладить распри 
между Кассием и Марцеллом. Марцелл без всяких колебаний немедленно вверился 
Лепиду и предложил свои услуги; наоборот. Кассий продолжал держаться в своих 
укреплениях: может быть, он полагал, что у него более прав, чем у Марцелла, а 
может быть, боялся, что его противник своей покорностью уже привлек на свою 
сторону Лепида. Лепид разбил лагерь под Улией и постоянно поддерживал связь с 
Марцеллом. Сражения были им запрещены: Кассия он просил оставить укрепления, с 
уверением, что ему обеспечена будет полная безопасность. Кассий долго колебался,
 что ему делать и насколько можно довериться Лепиду, но, не будучи в состоянии 
уяснить себе, к чему приведет его упорство, потребовал уничтожения шанцев и 
предоставления ему свободного выхода. Тогда было не только заключено перемирие, 
но, в сущности, был установлен почти полный мир: шанцы заравнивались, караулы с 
укреплений были уже отведены. Вдруг вспомогательные войска царя напали на 
ближайший к царскому лагерю редут Марцелла (этого никто не ожидал, если, 
впрочем, в числе не ожидавших был и Кассий, ибо относительно его соучастия было 
сомнение) и там перебили врасплох нескольких солдат. И если бы возмущенный 
Лепид не поспешил подать помощь и прервать сражение, то дело кончилось бы еще 
большей бедой.
64. Когда Кассию был открыт путь, то Марцелл и Лепид соединили свои лагери и 
затем одновременно отправились со своими войсками в Кордубу, а Кассий 
отправился в Кармон. Около того же времени прибыл проконсул Требоний для 
управления провинцией. Как только Кассий узнал о его прибытии, он разместил 
бывшие с ним легионы и конницу по зимним квартирам, а сам поспешно захватил все 
свое имущество, поспешил в Малаку и там, несмотря на очень дурную для плавания 
погоду, сел на корабль. По его собственному заявлению, он будто бы не хотел 
довериться Лепиду, Требонию и Марцеллу; по словам его друзей, ему неудобно было 
путешествовать с пошатнувшимся авторитетом по провинции, значительная часть 
которой от него отпала; а по мнению всех остальных, он боялся, чтобы его 
отовсюду награбленные деньги не попали в руки кому-либо другому. Выехав в 
хорошую по зимнему времени погоду, он повернул в реку Ибер, чтобы не оставаться 
ночью в море. Хотя затем буря усилилась, он все-таки надеялся продолжать свое 
плавание без особой опасности и направился против бурных встречных волн у устья 
реки. Однако в самом устье, оказавшись не в состоянии ни поворачивать корабля, 
вследствие силы течения, ни держать его наперерез огромным волнам, он погиб 
вместе с своим затонувшим судном.
65. Итак, Цезарь прибыл из Египта в Сирию (42). Здесь отчасти сообщения 
приезжих из Рима, отчасти письма, приходившие оттуда же, убеждали его в том, 
что в Риме управление во многих отношениях неудовлетворительно и приносит делу 
только вред: ни одна отрасль администрации не поставлена целесообразно, так как 
от агитации народных трибунов возникают гибельные мятежи, а от интриг и 
нерачительности военных трибунов и командиров легионов многое делается вопреки 
военным нравам и обычаям и приводит к разложению строгой военной дисциплины 
(43). Он понимал, что все это требует его личного присутствия в Риме, но 
предпочел предварительно так устроить те провинции и местности, которые он имел 
в виду посетить, чтобы они освободились от внутренних раздоров, подчинились бы 
римским законам и управлению и перестали бы бояться внешних врагов. В Сирии, 
Киликии и Азии он надеялся осуществить это скоро, так как эти провинции 
совершенно не страдали от войн, но в Вифинии и Понте (44) предстояло, 
несомненно, больше хлопот. Он слышал, что Фарнак не очистил Понта, да и не 
думал очистить, так как чрезвычайно возгордился от удачного сражения с Домицием 
Кальвином. Побывав почти во всех более значительных городах, Цезарь определил 
людям, оказавшим ему услуги, награды от имени государства и от себя лично, 
произвел расследования и вынес приговоры по прежним местным тяжбам; соседним с 
провинцией царям, тиранам и династам, которые все поспешили к нему, он обещал 
свое покровительство, возложив на них обязанность охранять и защищать провинцию,
 и они простились с ним, полные дружественных к нему и к римскому народу чувств.

66. Проведя несколько дней в этой провинции, он поручил власть над ней и над 
легионом своему другу и родственнику Сексту Цезарю (45), а сам с тем же флотом, 
с каким прибыл, отправился в Киликию. Представителей всех общин этой провинции 
он вызвал в Таре, самый известный и могущественный город во всей Киликии. 
Устроив там все дела провинции и соседних общин и желая поскорее выступить в 
поход, он не стал там задерживаться, но двинулся ускоренным маршем через 
Каппадокию и после двухдневной остановки в Мазаке достиг Коман с их древнейшим 
и самым священным во всей Каппадокии храмом Беллоны. Он столь свято почитается, 
что жрец этой богини по своему высокому сану, власти и влиянию в глазах этого 
народа занимает второе место вслед за царем. Этот сан Цезарь присудил 
знатнейшему вифинцу из каппадокийского царского рода, Ликомеду, возобновившему 
на него притязания с бесспорным правом, которое долгое время не могло быть 
осуществлено вследствие несчастия его предков и перемены династии. Брату 
Ариобарзана Ариарату (оба они оказали отличные услуги Римскому государству) он 
уступил часть Малой Армении, но подчинил его Ариобарзану, чтобы Ариарат не 
соблазнялся мыслью получить это царство в наследство и в качестве 
престолонаследника не устрашал бы Ариобарзана. Затем он продолжал свой поход с 
той же быстротой.
67. Когда он подошел ближе к Понту и к границам Галлогреции, к нему прибыл 
Дейотар, бывший в то время тетрархом почти всей Галлогреции (46). Как 
доказывали остальные тетрархи, он, собственно, не имел на это права ни по 
законам, ни по традиции, но зато был бесспорным царем Малой Армении, так как 
получил этот титул от римского сената. Он явился без знаков царского сана и в 
одежде не только частного человека, но даже подсудимого — с покорной просьбой 
помиловать его за то, что, находясь в такой части света, в которой никогда не 
было Цезаревых гарнизонов, он был в лагере Гн. Помпея под давлением римских 
войск и их начальников: конечно, не его дело было выступать судьей в спорах, 
возникших в римском народе, но он должен был повиноваться наличным властям.
68. Цезарь, наоборот, сослался на свои многочисленные услуги, которые он 
оказывал Дейотару в свое консульство (47) в виде государственных постановлений, 
и изобличил неосновательность его защиты: он не может допустить ссылки с его 
стороны на незнание, так как человек, столь умный и осторожный, мог бы знать, 
кто владеет Римом и Италией, где сенат и народ римский, где республика, кто, 
наконец, консул после Л. Лентула и Г. Марцелла>(48), однако, ввиду прежних 
своих благодеяний, ввиду старого гостеприимства и дружбы, высокого сана и 
почтенного возраста Дейотара, наконец, ввиду просьбы многочисленных его 
гостеприимцев, спешно съехавшихся сюда для ходатайства о его помиловании, он 
его прощает. Споры между тетрархами он обещал разобрать потом, а Дейотару 
вернул его царскую одежду. Но по-римски вооруженный и обученный легион, который 
был образован Дейотаром из местных жителей, а также всю конницу он приказал 
привести для участия в войне.
69. Цезарь прибыл в Понт и собрал все войска в одно место. Но они были и по 
своей численности, и по боевой опытности весьма посредственными, за исключением 
одного 6-го легиона из ветеранов, привезенного им из Александрии. Но и этот 
легион после долгих трудов и опасностей потерял много солдат в трудных походах 
и плаваниях, а также в частых сражениях и так уменьшился в своем составе, что в 
нем оставалось менее тысячи человек. Из остальных трех легионов один был от 
Дейотара, а два участвовали в упомянутом нами сражении Гн. Домиция с Фарнаком. 
В это время к Цезарю прибыли послы от Фарнака и прежде всего просили о том, 
чтобы его приход не имел враждебного характера: Фарнак готов исполнить все его 
требования. Особенно они ссылались на то, что Фарнак всегда отказывал Помпею в 
посылке вспомогательных войск против Цезаря, между тем как Дейотар, который их 
посылал, все-таки оправдался.
70. Цезарь отвечал, что проявит полное беспристрастие по отношению к Фарнаку, 
если Фарнак действительно намерен исполнить свои обещания. Но он предупредил 
послов в обычных мягких выражениях, чтобы они не ссылались на Дейотара и не 
слишком хвастались тем, что не посылали помощи Помпею. Прощение молящих о 
помиловании доставляет ему самое большое удовольствие, и все-таки даже тем, 
которые оказались по отношению к нему услужливыми, он не может простить обид, 
публично нанесенных провинциям. Мало того, та самая услуга, на которую они 
ссылаются, принесла больше пользы Фарнаку, который этим обезопасил себя от 
поражения, чем ему, которому даровали победу бессмертные боги. Великие и тяжкие 
насилия над римскими гражданами, торговавшими в Понте, он не в состоянии 
сделать несуществующими и потому прощает их Фарнаку, ибо он не может вернуть 
жизнь убитым и способность к деторождению кастрированным, — казнь, которая для 
римских граждан была тяжелее смерти. Но зато Фарнак должен немедленно очистить 
Понт, отпустить челядь откупщиков и возвратить римским союзникам и гражданам 
все, что еще осталось в его руках. Если он сделает это теперь же, то тогда 
пусть и присылает ему дары и подарки, которые полководцы после удачных сражений 
привыкли получать от своих друзей. Дело в том, что Фарнак прислал ему золотой 
венок. С таким ответом он отпустил послов.
71. Но Фарнак видел, что Цезарь всячески спешит отсюда и что для него важно как 
можно скорее и благовиднее отправиться по делам более неотложным: всем было 
хорошо известно, что весьма многие дела отзывали Цезаря в Рим. Поэтому он давал 
самые широкие обещания, в надежде, что Цезарь поверит им даже охотнее, чем 
позволяют обстоятельства. Сверх того, он стал действовать медленнее, заводил 
новые переговоры и вообще старался обмануть Цезаря. Но Цезарь понимал, что он 
хитрит, и по необходимости предпринял теперь то, что при других обстоятельствах 
делал по природной склонности, — именно неожиданно для всех поспешил дать 
сражение.
72. В Понте есть город Зела. Хотя он лежит на равнине, но хорошо защищен своим 
местоположением: его стены опираются на естественный, но точно сделанный 
человеческими руками холм, со всех сторон крутой. Вокруг этого города находится 
много других высоких холмов, отделенных друг от друга глубокими долинами; один 
из этих холмов, самый высокий, который получил большую в той стороне 
известность вследствие победы Митридата, несчастия Триария (49) и поражения 
нашего войска в прежние времена, примыкает почти к самому городу и находится в 
трех милях от Зелы. Его-то и занял всеми своими силами Фарнак и восстановил все 
старые лагерные укрепления, принесшие великое счастье его отцу.
73. Цезарь, разбив свой лагерь в пяти милях от неприятеля, заметил, что долины, 
защищающие царский лагерь, при одинаковом расстоянии могли бы служить 
прикрытием и для его лагеря, если только враги первые не займут тех мест, 
которые были гораздо ближе к лагерю царя. Тогда он приказал сносить материалы 
для насыпи в свои лагерные укрепления. Материал был скоро снесен, и в четвертую 
стражу следующей ночи Цезарь приготовил к бою все свои легионы, оставил в 
лагере обоз и на рассвете, неожиданно для врагов, занял именно то самое место, 
на котором Митридат одержал победу над Триарием. Весь снесенный материал он 
приказал доставить сюда из лагеря силами рабов, чтобы никто из солдат не 
отлучался от работ по укреплению, так как неприятельский лагерь отделяла от его 
начатых лагерных укреплений только долина протяжением не более одной мили.
74. Внезапно, на рассвете, заметивший это Фарнак выстроил все войска перед 
своим лагерем. Цезарь был убежден в том, что ввиду столь невыгодного 
местоположения это скорее обычный военный прием, имевший целью замедлить его 
работы и задержать возможно большее количество его солдат под оружием, а также, 
может быть, хвастливо демонстрировать самоуверенность царя и показать, что 
Фарнак защищает свою позицию более личной храбростью, чем укреплениями. Поэтому 
Цезарь без колебаний построил первую боевую линию перед валом, а остальной 
части войска приказал продолжать работу. Но на Фарнака, может быть, повлияло 
счастливое прошлое этой позиции или его ввели в заблуждение птицегадания и 
другие божественные указания, которым он, как мы впоследствии слыхали, 
следовал; может быть, он узнал также о малочисленности солдат, находившихся у 
нас под оружием, и, считаясь с обычными условиями ежедневных шанцевых работ, 
принял за солдат ту большую массу рабов, которая носила материалы для насыпи; 
но возможно и то, что им руководила уверенность в своем испытанном войске, 
которое, как хвалились его послы, двадцать два раза было в сражениях и каждый 
раз побеждало, а также презрение к нашей армии, которая под предводительством 
Домиция была им, как известно, разбита. Во всяком случае, он решил дать 
сражение и стал спускаться по крутому склону в долину. Цезарь некоторое время 
смеялся над этим пустым хвастовством и над тем, что он сосредоточил слишком 
густые солдатские массы в таком месте, к которому ни один здравомыслящий враг 
не решился бы подойти; но тем временем Фарнак тем же шагом, каким спустился с 
крутизны в долину, стал подниматься на крутой холм с выстроенным к бою войском.
75. Невероятная опрометчивость Фарнака или, может быть, уверенность в своих 
силах очень изумила Цезаря. Не ожидая подобной атаки, он был застигнут 
совершенно врасплох. Приходилось единовременно отзывать солдат от работы, 
отдавать приказ взяться за оружие, выводить против врага легионы и выстраивать 
их, причем эта внезапная суматоха навела на них большой страх. Ряды еще не 
успели выстроиться, как четырехконные царские колесницы с серпами (50) стали 
производить полное замешательство среди наших, еще не приведенных в порядок, 
солдат. Впрочем, колесницы были скоро осыпаны множеством метательных снарядов. 
За ними идет неприятельская пехота, поднимается крик, и начинается сражение, в 
котором много помогают природные свойства местности, но всего более милость 
бессмертных богов, которые вообще принимают участие во всех превратностях войны,
 особенно же там, где всякие человеческие расчеты бессильны.
76. Когда завязался большой и ожесточенный рукопашный бой, то на правом фланге, 
на котором стоял 6-й легион из ветеранов, зародилось начало победы. Именно 
здесь стали сбивать врагов вниз по крутому склону, а затем гораздо позднее, но 
при помощи тех же богов, все войска царя на левом фланге и в центре были 
совершенно разбиты. Насколько легко они подошли к неудобному для них месту, 
настолько же быстро были сбиты, и неудобство местности поставило их в тяжелое 
положение. Таким образом, много неприятельских солдат было перебито и отчасти 
передавлено обрушившимися на них своими же; наиболее проворным удалось убежать, 
но они должны были побросать оружие. Правда, они перешли долину, но, за 
неимением оружия, не могли ничего сделать даже на своей высокой позиции. Тогда 
наши, в увлечении победой, не поколебались взобраться на невыгодное для них 
место и напасть на укрепления. Хотя неприятельский лагерь и защищали те когорты,
 которые оставил для его охраны Фарнак, однако мы скоро им овладели. Сам Фарнак,
 все огромное войско которого было перебито или взято в плен, спасся бегством в 
сопровождении немногих всадников, и если бы штурм лагеря не облегчил ему 
бегства, то он попал бы живым в руки Цезаря.
77. Столько раз побеждавший Цезарь был чрезвычайно обрадован такой победой, так 
как он очень быстро окончил весьма важную войну, и воспоминание об этой 
внезапной опасности доставляло ему тем больше радости, что победа эта легко 
досталась ему вслед за очень тяжелым положением, в котором он находился. Вернув 
Понт и подарив всю царскую добычу солдатам, он на следующий день сам выступил с 
легкой конницей, 6-му легиону приказал возвратиться в Италию для получения 
наград и отличий, вспомогательные войска Дейотара отослал на родину и, наконец, 
два легиона оставил в Понте под командой Целия Винициана.
78. Таким образом, он двинулся через Галлогрецию и Вифинию в Азию. Во всех этих 
провинциях он разобрал и решил все спорные дела и определил права тетрархов, 
царей и городов. Митридата Пергамского (51), который быстро одержал упомянутую 
нами блестящую победу в Египте и помимо царственного происхождения получил 
также царское воспитание (царь всей Азии Митридат взял его, по причине его 
знатности, еще маленьким мальчиком с собою из Пергама и много лет держал при 
себе в своем лагере), Цезарь назначил царем Босфора, находившегося до этого 
времени под властью Фарнака. Таким образом, в лице этого вполне дружественного 
царя он создал для провинций римского народа оплот против варварских и 
враждебных царей. Ему же он присудил, в силу его происхождения и кровного 
родства, тетрархию Галлогрецию (52), которой несколько лет тому назад завладел 
Дейотар. При этом Цезарь нигде не находил возможным оставаться дольше, чем 
позволяли требовавшие его личного присутствия беспорядки в Риме. Блестяще и 
быстро окончив все дела, он прибыл в Италию гораздо скорее, чем этого можно 
было ожидать.




Примечания

Автор этого трактата неизвестен. В древности пробовали называть или Оппия, или 
же Гирция, написавшего VIII книгу «Галльской войны» (Светоний, «Божественный 
Юлий», гл. 56). Гипотезу о Гирции поддерживали и некоторые из ученых Нового 
времени. Действительно, трактат имеет литературные достоинства, а Гирция 
считает красноречивым оратором Цицерон, дававший ему после смерти Цезаря уроки 
красноречия. Но, с другой стороны, автор трактата по многим признакам был 
участником Александрийской войны, тогда как Гирций в предисловии к восьмой 
книге «Галльской войны» определенно свидетельствует, что в этой войне он не 
принимал участия.
1. Царь набатеев (живших в восточной части Синайского полуострова и всегда 
враждовавших с египтянами) еще от своего предшественника Ареты, вытесненного 
Помпеем из Палестины в 63 году до н. э» унаследовал злобу на Помпея, почему 
охотно примкнул к Цезарю.
2. Перед этой войной Александрия насчитывала одного только свободного населения 
около трехсот тысяч человек. Ее громадной армии Цезарь мог противопоставить 
только три тысячи двести легионеров и восемьсот всадников (Bell. Civ., III, 
106).
3. Габиний, проконсул Сирии с 57 года, восстановил в 55 году Птолемея Аулета на 
египетском престоле и оставил в Египте часть своего войска для защиты царя и 
его наследников (Bell. Civ., III, 4 и 103).
4. См. Bell. Civ., III, 112.
5. Конец гл. 7 (начиная с ut mihi defendendi) некоторые ученые, в том числе 
новейший комментатор этого трактата, Шнейдер, признают позднейшей прибавкой.
6. О Домиции см. Bell. Civ., III, 34, 36, 37, 38, 78, 89.
7. Текст неисправен.
8. Сражение происходило в гавани Эвносте. См. план Александрии.
9. Границу между Африкой и Азией древние географы определяли различно: для 
одних это был Суэцкий перешеек, для других — Нил, третьи находили ее гораздо 
западнее и причисляли весь Египет к Азии (напр., Саллюстий, «Югуртинская война»,
 19).
10. Цифра, по-видимому, преувеличенная.
11. Александрийцы выехали далеко к самому Фаросу. Таким образом, они зашли в 
правый фланг тем Цезаревым солдатам, которые повернули свой фронт к гавани 
Эвносту. См. план Александрии.
12. Для защиты от метательных снарядов.
13. О спасении Цезаря источники передают картинные подробности: так, по словам 
Светония («Божественный Юлий», 64), он проплыл двести футов с поднятой над 
водой левой рукой, чтобы не замочить таблички (документов), находящейся в ней, 
а в зубах тащил за собой военный плащ, чтобы не оставить его врагу в качестве 
трофея. По рассказу Диона Кассия (42, 46) и Флора (2, 13, 59), плащ этот, 
наоборот, достался александрийцам.
14. Текст неисправен.
15. Боковой канал.
16. О Домиции Кальвине см. Вell. Civ., III, 34, 36, 37, 38, 78, 89. Имеются в 
виду Малая Азия до Галатии и Писидийских гор, Вифиния, Пафлагония, Понт и 
Киликия.
17. Бывший сторонник Помпея (Bell. Civ., III, 4) галатский тетрарх Дейотар 
после поражения его при Фарсале перешел к Цезарю.
18. Фарнак, сын Митридата Великого, возмутился в 63 году до н. э. против своего 
отца и довел его до гибели. Недовольный наградой Помпея, он решил во время 
междоусобных войн расширяться за счет соседей.
19. Малая Армения была присуждена Дейотару сенатом с царским титулом.
20. Ариобарзан — сторонник Цезаря.
21. В рукописях дана слишком малая цифра для конницы (100 чел.).
22. Разумеются Команы Понтийские в противоположность нижеупоминаемым 
Каппадокийским (гл. 66).
23. Неточно, ибо горная гряда, тянущаяся от Коман до Никополя, лежит 
значительно севернее границы между Малой Арменией и Каппадокией.
24. Никополь («город победы») в Малой Армении был основан в 63 году Помпеем в 
память о победе над Митридатом.
25. По Стоффелю, войско Фарнака было расположено в таком порядке.
26. Шнейдер предлагает вместо sine causa читать infecta re.
27. См. об Октавии Bell. Civ., III, 5 и 9.
28. См. о Габинии выше (примеч. 3).
29. См. о Ватинии Bell. Civ., III, 100.
30. См.о Калене Bell. Civ., III, 56.
31. О Кв. Кассии см. Bell. Civ., I, 2; II, 21. Его политика в Испании принесла 
много вреда делу Цезаря, что особенно сказалось на второй Испанской войне, 
которую он вел с сыновьями Помпея.
32. Кв. Кассий был в Испании квестором Помпея в 54-50 годах до н. э. Перейдя на 
сторону Цезаря, он проделал с ним поход в Испанию против легатов Помпея (Bell. 
Civ., II, 21).
33. Шнейдер указывает на порчу текста в словах in ea.
34. Эти финансовые операции изложены в дошедшем до нас тексте не совсем ясно.
35. Собственно, Юба послал свои войска на помощь не самому Помпею, но 
помпеянцам, утвердившимся в Африке (Bell. Civ., II, 25).
36. Кельтское племя к северу от Нуманции.
37. 2-й легион стоял в Испании с 54 года до н. э.
38. Весть о победе над Фарнаком могла прибыть к Кассию дней через 20-25.
39. Титий — испанец. (См. Bell. Afr., 28.)
40. Мавретания разделялась на две части: в западной царствовал Богуд, в 
восточной — Бокх.
41. Будущий член второго триумвирата. Он же содействовал назначению Цезаря 
диктатором (Bell. Сiv., II, 21).
42. Ср. гл. 33.
43. Имеется в виду главным образом Антоний, которого Цезарь оставил своим 
заместителем в Риме; здесь намек на распущенность и своеволие Антония, а также 
и на то, что он не сумел справиться с восставшими Цезаревыми легионами.
44. Вифиния и Понт образовали с 62 года до н. э. одну провинцию.
45. Секст Цезарь служил у Цезаря в первую Испанскую войну (Bell. Civ., II, 20).
46. Наследством Дейотара была тетрархия тагистобогиев, но он присвоил себе 
также тетрархию трогмов. Тетрархии и титул тетрарха были отменены Помпеем, но 
по инерции названия продолжали сохраняться.
47. В свое консульство Цезарь содействовал утверждению распоряжений Помпея в 
Азии; Дейотар, бывший тетрархом, получил при этом титул царя.
48. После Лентула и Г. Марцелла консулами были (в 48 году) Цезарь и П. Сервилий.

49. Триарий, легат Лукулла, был здесь разбит в 67 году до н. э.
50. Шнейдер высказывает сомнение, как могли колесницы принимать участие в бою в 
гористой местности.
51. О Митридате Пергамском см. п. 26.
52. То есть Галатию, которую перед этим захватил Дейотар (гл. 67, примеч. 46).




Карта Александрии








Африканская война (неизвестного автора)


INCERTORUM AUCTORUM DE BELLO AFRICANO


1. Не пропуская ни одного дня, Цезарь достиг обычными дневными переходами на 
четырнадцатый день до январских Календ Лилибея и тотчас же объявил о своем 
желании сесть на корабли, хотя при нем было не больше одного легиона 
новобранцев и вряд ли шестьсот всадников. Свою палатку он поставил у самого 
берега, так что волны почти что разбивались об нее. Это он сделал с той целью, 
чтобы никто не надеялся на какую-либо задержку, но чтобы все были со дня на 
день и с часу на час готовы к отъезду. Но как раз в это время погода не 
благоприятствовала отплытию. Тем не менее он держал гребцов и солдат на судах, 
чтобы никоим образом не пропустить удобного момента для выхода в море; тем 
более что жители этой провинции сообщали об огромных боевых силах противника, 
именно о бесчисленной коннице, о четырех легионах царя (1), о ста двадцати 
слонах, о нескольких эскадрах. Но это его не смущало: он был спокоен и полон 
надежд. Тем временем со дня на день увеличивалось у него число военных кораблей,
 приходило все больше и больше грузовых судов, собирались легионы — четыре из 
новобранцев и, кроме них, пятый — из ветеранов (2) — и конница в количестве 
около двух тысяч человек.
2. Всего собралось шесть легионов и две тысячи всадников. По мере подхода 
каждого легиона пехоту грузили на военные корабли, а конницу на грузовые. Тогда 
Цезарь приказал большей части кораблей идти вперед и направиться к острову 
Апониане (в десяти милях от Лилибея), а сам, пробыв там несколько дней, продал 
с публичного торга имущество некоторых лиц, потом отдал по всем делам 
распоряжение претору Аллиэну, управлявшему Сицилией, поручив ему особенно 
озаботиться быстрой посадкой остальных войск на суда. Затем сам он сел на 
корабль на шестой день до январских Календ и немедленно направился вслед за 
остальными судами. На четвертый день плавания при надежном ветре и быстром ходе 
кораблей он оказался с немногими военными кораблями в виду Африки; остальные 
(грузовые) корабли за редкими исключениями были разбросаны бурей и, сбившись с 
курса, направились в совершенно различные стороны. Он прошел с флотом мимо 
Клупеи, а затем мимо Неаполя и, кроме того, оставил в стороне некоторые 
укрепленные места и города, находившиеся недалеко от моря.
3. Когда Цезарь приблизился к Адрумету, где стоял гарнизон противников под 
командой Г. Консидия (3), показался проехавший от Клупеи вдоль морского берега 
по направлению к Адрумету Гн. Писон с конницей, состоявшей приблизительно из 
трех тысяч мавретанцев. Ввиду этого Цезарь простоял некоторое время перед 
гаванью в ожидании подхода остальных кораблей, затем высадил войско, наличная 
численность которого доходила до трех тысяч пехотинцев и шести сотен всадников, 
и разбил перед городом лагерь, в котором и держался, не причиняя никому вреда и 
запрещая своим солдатам грабить. Тем временем горожане заняли стены 
вооруженными людьми; большое их количество расположилось также перед воротами 
для обороны, всего же их было приблизительно около двух легионов. Цезарь 
объехал город кругом и, познакомившись с характером местности, вернулся в 
лагерь. Все обвиняли его в недосмотре, что он своевременно не указал кормчим и 
капитанам кораблей тех гаваней в соседстве с Адруметом, куда они должны были 
направляться, и, вопреки своему прежнему обычаю, не дал запечатанных приказов с 
тем, чтобы по прочтении их они все до одного вовремя направились в определенное 
место. Но на этот счет Цезарь отнюдь не ошибался; он предполагал, что теперь ни 
одна гавань на африканском берегу, к которой могла бы пристать эскадра, не 
может быть вполне безопасным от врагов опорным пунктом и надо только ловить 
счастливо подвертывающийся случай для высадки.
4. Тем временем легат Л. Планк (4) просит у Цезаря позволения вступить в 
переговоры с Г. Консидием в расчете на то, что, может быть, удастся образумить 
его. Пользуясь представившимся случаем, Цезарь пишет письмо и отдает его 
пленному для доставки Консидию в город. Когда пленный прибыл туда и, как ему 
было поручено, стал протягивать Консидию письмо, тот, прежде чем его взять, 
спросил: от кого оно? Пленный отвечал: от императора Цезаря. Тогда Консидий 
сказал: в настоящее время у народа римского один император — Сципион. Затем он 
у себя на глазах приказал немедленно убить пленного, а письмо, не читая и не 
распечатывая, отдал верному человеку для доставки Сципиону.
5. Цезарь провел у города одну ночь и часть дня, не получая никакого ответа от 
Консидия. Остальные войска все еще не подходили, мало было конницы, для осады 
города недостаточно было сил, да и наличные состояли из новобранцев; вместе с 
тем Цезарь не хотел тут же по прибытии проливать их кровь. Самый город был 
отлично укреплен, так что трудно было подступиться к нему для штурма. Наконец, 
сообщали, что к горожанам идут на помощь большие конные силы. Ввиду этого не 
было смысла задерживаться здесь для осады города, так как, занявшись ею, 
пришлось бы страдать от обхода с тыла и нападений неприятельской конницы.
6. И вот, когда он хотел сняться с лагеря, вдруг городское население сделало 
вылазку из города и случайно в это же время подоспела им на помощь конница, 
которая была послана Юбой для получения жалованья (5). Они заняли тот лагерь, 
из которого только что выступил Цезарь, и начали также преследовать его 
арьергард. Как только это было замечено, легионеры вдруг остановились, и 
всадники при всей своей малочисленности с большой смелостью вступили в бой с 
подавляющей массой неприятелей. Произошло нечто невероятное: галльские всадники,
 числом менее двухсот, разбили двухтысячную мавретанскую конницу и отбросили ее 
в город. После того как она была опрокинута и загнана в свои укрепления, Цезарь 
поспешил продолжать свой марш. Так как неприятели делали это довольно часто и 
то преследовали наших, то снова отбрасывались нашими всадниками в город, Цезарь 
поместил в арьергарде несколько бывших при нем когорт из ветеранов и часть 
конницы, а с остальными начал медленно двигаться дальше. Благодаря этому, по 
мере удаления от города, нападения нумидийцев постепенно ослабевали. Тем 
временем по дороге приходили из городов и укрепленных мест посольства с 
обещанием дать провиант и охотно исполнить все требования. Таким образом, он в 
этот день разбил лагерь у города Руспины.
7. В январские Календы Цезарь выступил оттуда и достиг свободного и 
независимого города Лептиса. Из города вышли к нему навстречу послы с обещанием 
охотно исполнять все его желания. Поэтому он поставил у ворот города 
центурионов и сторожевые посты, чтобы ни один солдат не входил в город и не 
чинил обиды кому-либо из жителей, а затем расположился лагерем недалеко от 
города вдоль морского берега. Туда же случайно пришли грузовые корабли и 
несколько линейных, а остальные, как ему было сообщено, замечены были в 
направлении Утики, куда они двигались по незнакомству с местностью. Тем 
временем Цезарь, вследствие того, что его корабли сбились с пути, не отходил от 
моря, не углублялся в страну и держал всю конницу на судах, — по моему мнению, 
с той целью, чтобы не опустошались поля; что же касается воды, то он приказывал 
доставлять ее на корабли. Тем временем на гребцов, которые сошли с кораблей за 
водой, вдруг совершенно неожиданно напали мавретанские всадники и многих из них 
поранили дротиками, а некоторых убили. Дело в том, что они скрываются в засаде 
между лощинами верхом, чтобы внезапно оттуда выскакивать, но не для того, чтобы 
сражаться врукопашную в открытом поле.
8. Тем временем Цезарь разослал в Сардинию и в остальные соседние провинции 
гонцов с письменными приказами — немедленно по прочтении письма позаботиться о 
посылке ему подкреплений, провианта и хлеба. Часть выгруженных военных кораблей 
он отправил под командой Рабирия Постума (6) назад в Сицилию, чтобы привезти 
оттуда вторую партию продовольствия; а
(7) послал с десятью военными кораблями на поиски остальных заблудившихся 
грузовых кораблей, а также для охраны моря от неприятелей. Равным образом он 
приказал претору Г. Саллюстию Криспу (8) идти с частью эскадры к острову 
Керкине, который занимали противники и на котором, по доходившим до него слухам,
 было много хлеба. Эти приказы и указания он давал каждому отдельному командиру 
в категорической форме, чтобы они действительно могли быть исполненными и чтобы 
не оставалось места для каких-либо извинений, проволочек или уверток. А сам он 
тем временем, узнав от перебежчиков и местных жителей о положении дела у 
Сципиона и других своих противников и, между прочим, о том, что Сципион 
содержал царскую конницу на средства провинции, удивлялся величайшему безумию 
этих людей, которые, вместо того чтобы жить в безопасности и в обладании своим 
имуществом на родине вместе с своими согражданами, предпочитают быть данниками 
царя.
9. На четвертый день до январских Нон Цезарь снялся с лагеря. Оставив в Лептисе 
гарнизон из шести когорт под начальством Г. Сасерны, он сам возвратился с 
остальными силами в Руспину, из которой прибыл накануне. Там он оставил весь 
войсковой багаж, а сам с отрядом без поклажи отправился по крестьянским дворам 
за хлебом, приказав горожанам послать вслед за ним все повозки и обозных 
животных. Найдя большое количество хлеба, он вернулся в Руспину. Я думаю, он 
занял этот город с той целью, чтобы не оставлять у себя в тылу приморских 
городов без охраны, но чтобы, наоборот, прикрывать их сильными гарнизонами и 
обеспечить для своих кораблей надежное убежище.
10. Поэтому он оставил там П. Сасерну, брата Гая, которого он назначил 
комендантом ближайшего города Лептиса, с одним легионом, приказав ему свезти в 
город как можно больше дерева, а сам выступил с семью когортами из легионов 
ветеранов, участвовавших в морских операциях под начальством Сульпиция и 
Ватиния, и, прибыв к гавани, находившейся в двух милях от города, под вечер сел 
с этим отрядом на корабли. В армии не знали и недоумевали, что обозначает этот 
замысел полководца, и потому всех волновали страх и печаль. Как они видели, был 
выгружен, и то не целиком, лишь небольшой отряд, притом состоящий из 
новобранцев: таким образом, они высажены в Африке против больших боевых сил, 
вдобавок коварного народа, и против бесчисленной конницы. Поэтому они не 
усматривали в настоящем положении дела никакого для себя утешения, равно как и 
не находили никакой моральной поддержки друг у друга, если не считать выражения 
лица полководца, его бодрости и удивительной веселости: он выказывал дух 
высокий и отважный. В этом люди находили себе успокоение и надеялись, что 
знание и ум их предводителя помогут им преодолеть все трудности.
11. Проведя одну ночь на кораблях, Цезарь уже на заре собирался двинуться 
дальше, как вдруг сбившаяся с пути часть кораблей, за которую он особенно 
боялся, подошла сюда же. Узнав об этом, Цезарь приказал всем немедленно сойти с 
кораблей и поджидать на берегу в полном вооружении подхода остальных солдат. 
Суда были тотчас же введены в гавань, и, таким образом, увеличились его пешие и 
конные силы. Тогда Цезарь снова вернулся к городу Руспине и, разбив там лагерь, 
сам отправился с тридцатью когортами налегке за хлебом. Вот тогда и стали 
понятными намерения Цезаря — именно то, что он хотел тайно от неприятелей 
прийти со своей эскадрой на помощь сбившимся с пути грузовым кораблям, чтобы 
они нечаянно не наткнулись на флот противников; равным образом он хотел скрыть 
это и от тех своих солдат, которые были оставлены для охраны, чтобы они не 
пугались и не падали духом ввиду собственной малочисленности и численного 
превосходства неприятелей.
12. Тем временем, когда Цезарь уже продвинулся от лагеря приблизительно на три 
мили, его конные разведчики и разъезды дали ему знать, что невдалеке замечено 
неприятельское войско. И действительно, вслед за этой вестью стала показываться 
масса пыли. Тогда Цезарь отдал приказ спешно вызвать всю конницу, которой у 
него в данный момент было немного, и стрелков, вышедших с ним из лагеря также в 
малом количестве; когортам же он приказал медленно идти за ним в полном порядке,
 а сам отправился вперед с немногими вооруженными. И когда издали уже можно 
было разглядеть неприятелей, он приказал солдатам на ровном поле надеть шлемы и 
готовиться к бою. Общее число их было: тридцать когорт, четыреста всадников, 
пятьсот пятьдесят стрелков.
13. Тем временем неприятели, во главе которых стояли Лабиэн (9) и Тиберий 
Пацидей, выстроили прямую, очень густую боевую линию необыкновенной длины, и 
притом не из пехоты, но из конницы. Между всадниками они поставили 
легковооруженных нумидийцев и пеших стрелков, и при этом так густо, что 
цезарианцы издали приняли этот фронт за исключительно пехотный. Правый и левый 
фланги были подкреплены большими конными силами. Тем временем Цезарь построил 
(в длину) простую линию, насколько это позволяла малочисленность его отряда; 
стрелков он поставил впереди линии, а конницу — на правом и на левом флангах, 
приказав ей позаботиться о том, чтобы не быть обойденной многочисленной 
конницей неприятеля: ибо он думал, что при таком построении войска ему придется 
сражаться с пехотными частями.
14. Обе стороны выжидали, кто начнет бой, но Цезарь не трогался с места, 
понимая, что, ввиду малочисленности своего отряда, ему приходится бороться с 
огромным множеством врагов не столько храбростью, сколько хитростью. В это 
время неприятельская конница вдруг стала развертываться, распространяться в 
ширину, занимать холмы, принуждать к развертыванию и ослаблению конницу Цезаря 
и вместе с тем готовиться к обходу. Конница Цезаря с трудом держалась против 
такой массы. Когда тем временем центры обеих армий сделали попытку пойти друг 
на друга в атаку, внезапно вместе с всадниками выскочили из густых эскадронов 
легковооруженные нумидийские пехотинцы и начали метать дротики в нашу легионную 
пехоту. Каждый раз, когда при этом их атаковали цезарианцы, их всадники бежали 
назад; а пехотинцы тем временем держались до тех пор, пока снова не выскакивали 
всадники и не помогали своей пехоте.
15. Цезарь замечал, что этот необычный род боя расстраивает ряды его солдат при 
выбегании их вперед: действительно, пехотинцы, отходя слишком далеко от знамен 
в погоне за всадниками, обнажали фланги и попадали под удары дротиков ближайших 
к ним нумидийцев, а неприятельские всадники легко избегали пускаемых нашей 
пехотой копий тем, что быстро обращались в бегство. Ввиду этого он отдал приказ 
по рядам, чтобы ни один солдат не отходил от знамен дальше чем на четыре фута. 
Тем временем конница Лабиэна, полагаясь на свое численное превосходство, не 
поколебалась начать обход небольшого цезаревского отряда. Малочисленные 
юлианские всадники утомлялись от напора массы врагов, их лошади были переранены,
 и им приходилось мало-помалу отступать, а враг все сильней и сильнее теснил их.
 Таким образом, в одно мгновение вся пехота Цезаря была окружена неприятельской 
конницей, все его боевые силы были сбиты в каре и принуждены были сражаться, 
точно загнанные за решетку.
16. Лабиэн верхом с непокрытой головой разъезжал вдоль первой линии; он ободрял 
своих, а иногда обращался к Цезаревым легионерам со следующими словами: Что ты 
там, новобранец? Ты такой задорный? Даже и вас он одурачил своими речами? На 
большую опасность он, по правде сказать, толкнул вас. Я вас жалею. Тогда один 
солдат сказал ему: Я, Лабиэн, не новобранец, но ветеран 10-го легиона (10). 
Тогда Лабиэн говорит: Я не вижу здесь знамен 10-го легиона. Тогда солдат 
отвечал: Теперь ты узнаешь, кто я. С этими словами он сбросил с головы шлем и, 
пустив изо всех сил копье, которое он нацелил на Лабиэна, тяжело ранил в грудь 
его коня и прибавил: Лабиэн, знай, что это в тебя целится солдат 10-го легиона. 
Однако все были охвачены ужасом, и особенно все новобранцы озирались на Цезаря 
и думали только о том, как бы увернуться от неприятельских копий.
17. Тем временем Цезарь понял намерения врагов и приказал как можно более 
растянуть фронт, а каждую вторую когорту заставил сделать поворот и стать так, 
чтобы одна когорта была перед знаменами, а другая сзади. Этим маневром он 
прорвал правым и левым флангом неприятельское кольцо и, отрезав одну часть от 
другой, напал изнутри на неприятельскую конницу и пехоту и метанием снарядов 
обратил ее в бегство. Однако, не увлекаясь преследованием и боясь засады, он 
отступил назад к своим: то же сделала и другая часть его пехоты и конницы. 
Далеко отогнав неприятелей и нанеся им большие потери ранеными, Цезарь после 
этого сражения начал в полном боевом порядке отступление в свой лагерь (11).
18. Тем временем появились М. Петрей (12) и Гн. Писон с тысячью шестьюстами 
отборных нумидийских всадников и с довольно многочисленной нумидийской пехотой 
на помощь своим, прямо с похода. Тогда враги оправились от своей паники, снова 
набрались храбрости, заставили свою конницу повернуть назад и начали нападать 
на арьергард нашей отступающей пехоты, мешая ему вернуться в лагерь. Заметив 
это, Цезарь приказал когортам повернуться и на середине поля возобновить 
сражение. Неприятель сражался так же, как и раньше, избегая рукопашного боя; а 
у Цезаревых всадников лошади были изнурены недавней скачкой, жаждой, утомлением,
 ранами, так что не могли быстро преследовать неприятеля и продолжать скакать; 
к тому же и день подходил к концу. Тогда Цезарь объехал когорты и конницу и, 
ободряя их, просил сделать еще одно, последнее усилие и не убавлять энергии, 
пока они не отгонят врагов за дальние холмы и не овладеют ими. Когда затем был 
дан сигнал и враги уже вяло и небрежно метали свои снаряды, он вдруг бросил на 
них свои когорты и эскадроны. В одно мгновение враги были без всякого труда 
прогнаны с поля, затем сбиты с холма, и наши, пробыв там некоторое время, в 
полном боевом порядке медленно возвратились к своим укреплениям. Но и 
противники, встретив дурной прием, теперь наконец устремились к своему лагерю.
19. Когда, таким образом, сражение было прервано, от противника перебежало к 
Цезарю много всякого народа и, кроме того, было захвачено много неприятельских 
всадников и пехотинцев. От них он узнал о намерениях врагов, именно о том, что 
они сделали эту попытку наступления в расчете произвести полное замешательство 
малочисленных легионеров-новобранцев небывалым и необычным родом сражения, а 
затем окружить их конницей и уничтожить, как это было с Курионом (13). Лабиэн 
говорил на солдатской сходке, что он поставит противникам Цезаря такую массу 
вспомогательных войск, что цезарианцы даже в случае победы утомятся от одной 
только резни и затем будут побеждены. Действительно, он был слишком самоуверен, 
во-первых, потому, что, по дошедшим до него слухам, в Риме взбунтовались 
легионы ветеранов и не желали отправляться в Африку; кроме того, он продержал 
своих солдат в Африке целых три года и этим развил в них привычную верность 
себе; далее, он располагал громадными подкреплениями, состоящими из нумидийской 
конницы и легковооруженной пехоты; наконец, после поражения и бегства Помпея 
Лабиэн перевез с собой из Бутрота германских и галльских всадников, а затем 
набрал на месте отряд из людей смешанного происхождения, вольноотпущенников и 
рабов, вооружил их и научил ездить с уздой. [Кроме того, были вспомогательные 
войска от царя, бесчисленная конница со ста двадцатью слонами и затем 
двенадцать легионов, набранных из людей всякого рода.] (14) Вполне надеясь на 
эти силы, Лабиэн с тысячью шестьюстами галльских и германских всадников и с 
восемью тысячами нумидийцев без узды с прибавлением вспомогательного отряда 
Петрея, состоявшего из тысячи шестисот всадников, из четверного количества 
легковооруженных пехотинцев и многочисленных пеших и конных стрелков и 
пращников, накануне январских Нон, на шестой день после высадки Цезаря в Африке,
 дал Цезарю на ровном и открытом поле сражение, которое продолжалось с пятого 
часа дня до захода солнца. В этом сражении Петрей был тяжело ранен и оставил 
строй.
20. Тем временем Цезарь начал тщательно укреплять свой лагерь и на отдельных 
пунктах ставить более сильные посты. От города Руспины к морю он повел один вал 
и другой туда же от лагеря, чтобы его солдаты с большей безопасностью могли 
передвигаться туда и сюда и чтобы подкрепления прибывали к нему без всякого 
риска. Равным образом он стал свозить метательные снаряды и машины с кораблей в 
лагерь, вооружать и вызывать туда же часть галльских и родосских гребцов и 
морских солдат, чтобы по возможности помещать их между своими всадниками, так 
же как это делали его противники с легковооруженной пехотой; наконец, он 
увеличивал свои боевые силы тем, что брал много стрелков с кораблей итирейцев, 
сирийцев и всевозможных других национальностей. Ибо он слыхал, что Спицион на 
третий день после сражения поспешил на соединение с Лабиэном и Петреем; силы 
его, как сообщали Цезарю, состояли из восьми легионов и около трех тысяч 
всадников. Далее он стал устраивать железные мастерские, распорядился, чтобы 
было сделано как можно более стрел и копий, чтобы лились пули и изготовлялся 
палисад; посылал письма и гонцов в Сицилию с приказом свозить для него фашины и 
лес для таранов, чего совсем не было в Африке, а также присылать железо и 
свинец. Он считался и с тем, что в Африке он может пользоваться исключительно 
привозным хлебом, так как в прошлом году не было урожая вследствие 
произведенных противниками наборов, которые обратили пахарей в наемных солдат; 
кроме того, он знал, что противники свезли со всей Африки хлеб в немногие 
хорошо укрепленные города, а всю страну лишили его; что они вконец разрушают 
все города, кроме тех, которые они сами могут охранять своими гарнизонами, а 
жителей их принуждают переселяться за черту своей укрепленной линии, и, таким 
образом, поля брошены и опустошены.
21. В такой большой нужде Цезарь должен был приветливо обходиться с частными 
людьми и обращаться к ним с просьбами, и таким образом ему удалось свезти в 
свои укрепленные пункты некоторое количество хлеба, которое он бережно 
расходовал. Тем временем он ежедневно обходил шанцевые работы и, вследствие 
многочисленности неприятеля, держал на карауле двойное количество когорт. 
Лабиэн распорядился перевязать и доставить на вьючных животных и повозках в 
Адрумет раненых, которых у него оказалось очень много. Тем временем грузовые 
корабли Цезаря, сбившись с пути и не зная местности и своего лагеря, блуждали с 
большой для себя опасностью: на отдельные из них нападало по нескольку 
неприятельских лодок, поджигало их и захватывало с бою. Получив извещение об 
этом, Цезарь расположил свои эскадры у островов и гаваней, чтобы обезопасить 
подвоз провианта.
22. Тем временем М. Катон, бывший комендант Утики, не переставал в длинных 
речах настойчиво порицать Гн. Помпея-сына. Твой отец>(15), говорил он, когда 
был в твоем возрасте и заметил, что государство захвачено безбожными и 
преступными гражданами, а лучшие граждане или казнены, или наказаны изгнанием и 
лишены родины и гражданских прав, — был воодушевлен славолюбием и прирожденным 
величием духа и, будучи совсем молодым человеком, не занимавшим еще никаких 
должностей, собрал остатки отцовского войска>(16) и отстоял свободу почти 
вконец уничтоженной и разрушенной Италии и города Рима; он же с удивительной 
быстротой вернул силой своего оружия Сицилию, Африку, Нумидию и 
Мавретанию;>(17) этим он приобрел себе то высокое положение, которое во всем 
свете пользуется славной известностью, и хотя был молод и был простым римским 
всадником, удостоился триумфа; при этом, когда он приступил к государственной 
деятельности, за ним не было такой блестящей военной славы отца, не было 
блистательного положения у кого-либо из предков, да и сам он не имел ни таких 
сильных клиентов, ни славного имени. Ты, наоборот, обладаешь славой и высоким 
положением отца и сам по себе в достаточной степени наделен величием духа и 
энергией. Неужели же ты не сделаешь усилия и не отправишься к отцовским 
клиентам потребовать помощи себе, государству и всем порядочным людям?
23. Возбужденный этими словами весьма авторитетного человека, молодой Помпей 
отправился из Утики в Мавретанию с тридцатью кораблями всякого рода, часть 
которых была снабжена медными носами. Он вступил в пределы царства Богуда (18) 
и налегке, с двухтысячным войском из рабов и вольноотпущенников, частью 
безоружных, частью вооруженных, стал подходить к городу Аскуру, в котором стоял 
царский гарнизон. Горожане дали ему приблизиться только к самим воротам и к 
стене, затем вдруг сделали вылазку, смяли и обратили помпеянцев в паническое 
бегство и разогнали их в разные стороны к морю и на корабли. После этой неудачи 
Гн. Помпей Младший ушел оттуда со своей эскадрой и, не подходя более к 
африканскому берегу, направился со своими кораблями к Балеарским островам.
24. Тем временем Сципион с недавно упомянутыми войсками двинулся в поход, 
оставив в Утике большой гарнизон, и прежде всего разбил лагерь в Адрумете. 
Пробыв там несколько дней, он выступил ночью и соединился с Лабиэном и Петреем. 
Они разбили общий лагерь и стали в трех милях [от Цезаря]. Тем временем их 
конница разъезжала вокруг Цезаревых укреплений и перехватывала тех, кто выходил 
из лагеря за фуражом или за водой; таким образом она удерживала всех 
противников в их укреплениях. Вследствие этого цезарианцы стали терпеть 
страшную нужду в провианте, так как не было еще подвоза ни из Сицилии, ни из 
Сардинии, и по времени года корабли не могли без риска пускаться в море; вообще 
во всех направлениях Цезарь занимал не более шести миль африканского материка и,
 помимо всего прочего, страдал от недостатка фуража. В этой крайности ветераны 
и всадники, проделавшие много войн на суше и на море и часто страдавшие от 
опасностей и подобной нужды, стали собирать на берегу морскую траву, промывали 
ее в пресной воде и таким образом поддерживали жизнь своих голодных животных.
25. Царь Юба, узнав о таком затруднительном положении Цезаря и о 
малочисленности его войска, решил не давать ему времени оправиться и 
увеличивать свою военную мощь. Поэтому он собрал большой отряд из конницы и 
пехоты и быстро двинулся из своего царства на помощь союзникам. Тем временем П. 
Ситтий (19) и царь Бокх соединились и, узнав о выступлении Юбы, направились со 
своими войсками в его сторону, причем взяли после немногодневной осады самый 
сильный в его царстве город Кирту и, кроме того, два города гетулов. Когда 
гетулам было поставлено условие оставить город и передать его пустым и они это 
условие отвергли, то по взятии в плен были все перебиты. Двинувшись оттуда 
дальше, Ситтий все время опустошал поля и разорял города. Юба узнал об этом, 
когда был уже недалеко от Сципиона и его легатов. Тогда он решил лучше 
позаботиться о себе и о своем царстве, чем из желания помочь другим рисковать 
быть изгнанным из собственного царства и, может быть, потерпеть двойную неудачу.
 Поэтому он вернулся к себе, на помощь своей стране и городам, и, боясь за себя 
и за свое положение, отозвал даже и прежние вспомогательные войска, уже 
отправленные им к Сципиону, и оставил у него только тридцать слонов.
26. Так как в провинции существовало сомнение относительно прихода Цезаря и все 
были убеждены, что это не он, а один из его легатов прибыл с войсками в Африку, 
то Цезарь разослал тем временем по всем городам провинции письма с извещением о 
своем прибытии. Тем временем знатные люди бежали из своих городов в лагерь 
Цезаря и там сообщали о бесчеловечной жестокости его противников. Под влиянием 
их слезных жалоб Цезарь, до этого думавший выступить из постоянного лагеря со 
всеми войсками и с вызванными вспомогательными отрядами не раньше начала лета, 
решил теперь же открыть военные действия против неприятелей и немедленно 
написал и послал с разведочным судном письма в Сицилию к Аллиэну и Рабирию 
Постуму с приказом — не теряя времени и не позволяя себе никаких ссылок на зиму 
и на погоду, как можно скорее переправить к нему армию: провинция Африка, писал 
он, погибает, и его противники разоряют ее вконец; если не подать союзникам 
скорой помощи против преступных и коварных врагов, то от Африки не уцелеет 
ничего, кроме голой земли, не будет даже кровли, под которой можно укрыться. 
При этом сам он обнаруживал такую торопливость и нетерпение, что уже на 
следующий день после посылки писем и гонцов в Сицилию жаловался на то, что 
войско и флот медлят прибытием, и день и ночь его мысли и глаза были устремлены 
только на море. И неудивительно: он видел, как выжигают усадьбы, опустошают 
поля, разграбляют скот, как убивают людей, разрушают города и укрепленные 
пункты, как казнят или держат в цепях первых в общинах лиц, а их детей 
насильственно уводят в рабство в качестве заложников. И в таких-то бедствиях 
малочисленность войска не позволяет ему оказать помощи молящим о защите! Тем 
временем он продолжал занимать солдат работой по сооружению вала и укреплению 
лагеря, безостановочно строить башни и форты и опускать в море материал для 
плотины.
27. Тем временем Сципион начал следующим образом дрессировать слонов. Он 
построил две боевые линии: одна, состоявшая из пращников, должна была 
представлять собой противника и пускать слонам в лоб мелкие камешки; против нее 
стояли выстроенные в ряд слоны; а за ними была собственно боевая линия, которая 
точно так же должна была обстреливать слонов камнями и гнать их назад на 
неприятеля тогда, когда противник начнет бросать в них камни и они от страха 
повернут на своих. Но это обучение шло с большим трудом и очень медленно: 
тупоумные слоны трудно поддаются даже многолетней выучке при постоянном 
упражнении, и, когда их выводят в бой, они одинаково опасны для обеих сторон.
28. Так действовали оба полководца под Руспиной. В это время комендант 
приморского города Тапса, бывший претор Г. Вергилий, заметил, что отдельные 
корабли с войском для Цезаря по незнанию местности и своего лагеря блуждают в 
разных направлениях; и вот, воспользовавшись удобным случаем, он посадил на 
имевшееся в его распоряжении весельное судно солдат и стрелков, придал к ним 
несколько шлюпок и начал гнаться за отдельными Цезаревыми кораблями. Напав на 
нескольких из них, он был отбит и обращен в бегство, но все-таки не отказался 
от своих попыток и случайно наткнулся на корабль, на котором были два молодых 
испанца (20) Титии, трибуны 5-го легиона, отца которых Цезарь выбрал в сенат. С 
ними был и центурион того же легиона Саллиэн, который осаждал в Мессане (21) 
легата М. Мессалу и не только обращался к нему с мятежными речами, но и 
задержал и арестовал деньги и украшения для Цезарева триумфа и по этой причине 
боялся за самого себя. Сознавая за собой вину, он убедил молодых людей сдаться 
без сопротивления Вергилию. Отведенные Вергилием к Сципиону, они были отданы 
под стражу и на третий день казнены. Когда их вели на казнь, то старший Титий, 
говорят, просил центурионов убить его прежде брата; он легко получил их 
согласие, и, таким образом, оба они были казнены.
29. Тем временем эскадроны всадников, которых оба полководца обыкновенно 
ставили на караул перед лагерем, изо дня в день завязывали небольшие стычки; 
иногда даже лабиэновские германцы и галлы вступали в разговоры с Цезаревыми 
всадниками, условившись не трогать друг друга. Тем временем Лабиэн пытался с 
отрядом своей конницы штурмовать и город Лептис, комендантом которого был Г. 
Сасерна с шестью когортами, и силой ворваться в него, но благодаря отличным 
укреплениям города и множеству метательных машин защитники отбивались легко и 
без урона. Однако его конница часто и неустанно делала эти набеги; но однажды, 
когда у ворот скучился целый эскадрон неприятельских всадников, наши метко 
пустили скорпион и пригвоздили им их декуриона к лошади; тогда остальные 
панически бежали в свой лагерь. После этого они потеряли всякую охоту атаковать 
город.
30. Тем временем Сципион почти ежедневно выстраивал свое войско недалеко от 
своего лагеря, всего в трехстах шагах, и по истечении большей части дня снова 
возвращался в лагерь. Этот маневр повторялся довольно часто; но так как из 
Цезаревого лагеря никто не выходил и не приближался к Сципионовым войскам, то 
из презрения к терпению Цезаря и его войска Сципион вывел все свои силы, 
выстроил перед фронтом тридцать слонов с башнями на них, вытянул возможно шире 
свою многочисленную конницу и пехоту, двинул единовременно всю эту массу и стал 
на равнине не очень далеко от лагеря Цезаря.
31. При известии об этом Цезарь приказал всем солдатам, которые вышли из окопов 
за фуражом и дровами, а также за палисадом и другими необходимыми для 
укрепления лагеря материалами, понемногу и спокойно, без суетливости и паники 
возвратиться в окопы и стать на вал. А тем всадникам, которые стояли на карауле,
 он отдал приказ держаться на тех местах, которые они занимали раньше, до тех 
пор пока до них не будут долетать неприятельские снаряды; если же неприятели 
подойдут ближе, то по возможности в полном порядке отступить за укрепления. 
Равным образом и остальной коннице отдан был приказ быть всем на своих местах, 
вооруженными, в полной готовности. При этом ему не было надобности делать все 
это лично и для этой цели следить за неприятелем с вала, но с присущим ему 
удивительным знанием военного дела он отдавал все необходимые распоряжения, 
сидя в ставке, через разведчиков и гонцов. Он видел, что хотя противники 
полагаются на многочисленность своих сил, но он часто обращал их в бегство, 
разбивал и наводил панику и притом даровал побежденным жизнь и прощал их вину; 
а вследствие этого, при их малодушии и сознании своей виновности, у них никоим 
образом не могло быть такой уверенности в победе, чтобы осмелиться напасть на 
его лагерь. Кроме того, его имя и авторитет в значительной степени ослабляли 
смелость неприятельского войска. Далее, отличные лагерные укрепления, высота 
вала и глубина рвов, а также удивительно вбитые в землю вне вала и скрытые 
острые колья даже и без защитников не позволяли неприятелям близко подходить. 
Вместе с тем у него был большой запас скорпионов, катапульт и других орудий, 
употребляющихся при обороне. Все это он заготовил ввиду малочисленности своего 
наличного войска, состоявшего вдобавок из новобранцев, и держался терпеливо, — 
а по мнению врагов, трусливо, — вовсе не из страха перед неприятельской мощью. 
И если он не выводил своего малочисленного и состоявшего из новобранцев войска, 
то он делал это не потому, что сомневался в победе, но потому, что считал 
небезразличным, какова будет эта победа. Он находил для себя позорным допустить 
мысль, что после столь великих подвигов, после уничтожения огромных армий и 
после блестящих побед он одержал кровавую победу над сборными остатками 
бежавшего неприятельского войска. Вот почему он решил терпеть хвастовство и 
заносчивость неприятелей, пока не прибудет к нему со следующим транспортом 
некоторая часть его старых легионов.
32. Между тем Сципион, простояв некоторое время на упомянутой позиции как бы с 
целью показать свое презрение к Цезарю, мало-помалу отводит свои войска в 
лагерь. Там на солдатской сходке он распространяется о том, какой страх он 
внушил врагам и в каком отчаянном положении находится
армия Цезаря. Ободряя своих людей, он обещает дать им в руки полную победу. 
Цезарь же приказал своим солдатам вернуться к работе и, под предлогом 
необходимости укреплять лагерь, все время занимал новобранцев тяжелым трудом. 
Тем временем из лагеря Сципиона ежедневно убегали нумидийцы и гетулы и частью 
направлялись к себе на родину, частью непрерывно перебегали целыми толпами в 
лагерь Цезаря, так как и сами они, и их предки многим были обязаны Г. Марию, 
которому Цезарь, как они слыхали, был свойственником (22). Из их числа он 
выбрал наиболее знатных людей и, дав им письма к их согражданам, ободрил их и 
на прощанье посоветовал набирать отряды для защиты себя и своих и не спешить с 
повиновением его врагам и противникам.
33. Во время этих происшествий под Руспиной к Цезарю прибыли послы от свободной 
общины Ахуллы с обещанием охотно и с полной готовностью исполнять все его 
требования: они только убедительно просят прислать им гарнизон для обеспечения 
беспрепятственного исполнения этих требований; в их общих интересах они будут 
снабжать его хлебом и всем, что у них есть. Они легко добились этого от Цезаря 
и получили гарнизон, причем он приказал отправиться в Ахуллу бывшему эдилу Г. 
Мессию. При известии об этом Консидий Лонг, стоявший в Адрумете с двумя 
легионами и семью сотнями всадников, оставил там часть гарнизона и немедленно 
двинулся с восемью когортами против Ахуллы. Но Мессий быстро совершил свой путь 
и прибыл к своим когортам в Ахуллу раньше его. Когда Консидий подошел тем 
временем со своими войсками к городу и заметил, что там уже есть гарнизон 
Цезаря, он не осмелился рисковать своими людьми, и, при всей многочисленности 
своего отряда, вернулся в Адрумет ни с чем. Однако через несколько дней он 
привел конные силы, взятые у Лабиэна, и, разбив под Ахуллой лагерь, снова начал 
осаждать ее.
34. Около этого же времени Г. Саллюстий Крисп, который, как мы указали (23), 
был послан несколько дней тому назад с флотом, достиг Керкины. С его прибытием 
бывший квестор Г. Децимий, который заведовал там продовольственным делом и 
держал большой гарнизон, состоявший из его челяди, сел на попавшееся маленькое 
судно и пустился в бегство. Тем временем претор Саллюстий, принятый керкинцами, 
нашел у них большое количество хлеба, погрузил его на грузовые корабли, которых 
там было довольно много, и отправил в лагерь к Цезарю. Тем временем проконсул 
Аллиэн посадил в Лилибее на грузовые корабли 13-й и 14-й легионы, восемьсот 
галльских всадников и тысячу пращников и стрелков и послал второй транспорт в 
Африку к Цезарю. Эти корабли при попутном ветре благополучно прибыли на 
четвертый день в гавань Руспины, где стоял лагерем Цезарь. Таким образом, 
Цезарь единовременно испытал двойное удовольствие и радость: он получил и хлеб 
и подкрепления, наконец-то обрадовал своих солдат и, с облегчением 
продовольственных затруднений, перестал беспокоиться. Тогда он приказал 
высадившимся легионам и всадникам отдохнуть от утомительной качки и распределил 
их по фортам и укреплениям.
35. Узнав об этом, Сципион и его приближенные стали удивляться и недоумевать: 
Цезарь, который привык сам открывать военные действия и заманивать на сражение, 
теперь внезапно изменился. Очевидно, он действует не без серьезных оснований. 
Его терпение стало теперь внушать им большие опасения, и они послали 
лазутчиками, под видом перебежчиков, в лагерь Цезаря двух гетулов, которых 
считали вполне сочувствующими их делу, пообещав им большие награды. Как только 
последние были препровождены к нему, они попросили позволения безбоязненно 
сказать всю правду. Получив это позволение, они говорят: часто, император, мы, 
гетулы, служащие в 4-м и 5-м легионах, клиенты Мария>(24) и почти все римские 
граждане, хотели в большом количестве бежать к тебе в твой лагерь; но конная 
нумидийская стража не давала нам сделать это безопасно. Теперь, когда эта 
возможность представилась, мы с величайшей радостью являемся к тебе, хотя, 
собственно, Сципион послал нас разведчиками, чтобы узнать, устроены ли у вас 
перед лагерем и у ворот вала рвы, или ловушки против слонов, а также разведать 
и сообщить о ваших дальнейших мерах против тех же животных и о приготовлениях к 
сражению. Цезарь похвалил их и наградил воинским жалованьем (25), а затем они 
были отведены к остальным перебежчикам. Их слова вскоре подтвердились: уже на 
следующий день из названных гетулами легионов перебежало к Цезарю в лагерь 
много легионных солдат от Сципиона.
36. Во время этих происшествий под Руспиной комендант Утики, М. Катон (26), 
ежедневно производил набор из вольноотпущенников, африканцев, наконец даже 
рабов и всякого рода людей, которые только по возрасту своему могли носить 
оружие; набранные немедленно и регулярно пересылались к Сципиону в лагерь. Тем 
временем из города Тиздры, в который было свезено италийскими купцами и 
землепашцами около трехсот тысяч модиев пшеницы, прибыли к Цезарю послы. Они 
сообщили ему, как велик у них запас хлеба, и вместе с тем просили послать им 
гарнизон для обеспечения охраны хлеба и других запасов. Цезарь тотчас же 
поблагодарил их и обещал прислать гарнизон в скором времени. Ободрив, он 
отпустил их к согражданам. Тем временем П. Ситтий (27), вступив с войсками в 
пределы Нумидии, взял с бою лежавший на укрепленном месте форт, в который Юба 
свез для военных надобностей хлеб и все другие военные запасы.
37. Второй транспорт усилил Цезаря двумя легионами ветеранов, конницей и 
легковооруженной пехотой, и Цезарь немедленно приказал разгрузившимся кораблям 
отправляться в Лилибей для перевоза остальной армии; а сам на шестой день до 
февральских Календ около времени первой стражи отдал распоряжение всем 
разведчикам и своим личным служителям явиться к нему. И вот совершенно 
неожиданно для всех он приказал в третью стражу вывести все легионы и идти за 
ним по направлению к городу Руспине, в котором он сам имел гарнизон и который 
первый примкнул к нему. Спустившись отсюда с небольшой возвышенности, он повел 
легионы левой стороной равнины вдоль морского побережья. Эта удивительно 
гладкая равнина тянется на пятнадцать миль. Ее замыкает с моря не очень высокий 
горный хребет и образует нечто похожее на амфитеатр. На этом хребте есть 
немного высоких холмов, на которых находились с очень давнего времени отдельные 
башни и обзорные сторожки; у последней из них стоял гарнизон и караул Сципиона.
38. Цезарь поднялся на указанный мною хребет и начал воздвигать на каждом холме 
башню и форт, сделал это менее чем в полчаса и находился уже очень недалеко от 
последнего холма и башни, которые были ближе всего к лагерю противников и на 
которых, как я указал, стоял нумидийский гарнизон и караул. Пробыв там 
некоторое время и осмотрев местность, он расположил там конные посты, а 
легионам дал работу — провести и укрепить боковую шанцевую линию по середине 
хребта, от того места, к которому он пришел, до того, из которого вышел. Когда 
это заметили Сципион и Лабиэн, они вывели из лагеря всю конницу и, образовав 
конную боевую линию, прошли от своих укреплений вперед приблизительно на тысячу 
шагов, а пехотные силы, составлявшие вторую линию, они поставили менее чем в 
четырехстах шагах от своего лагеря.
39. Цезарь ободрял солдат за работой и нисколько не смущался близостью 
неприятельских сил. Только тогда, когда он заметил, что между неприятельской 
линией и его укреплениями не больше полутора тысяч шагов, и понял, что враг 
подходит ближе с целью мешать нашим солдатам и отгонять их от работы, — он счел 
необходимым вывести легионы из укреплений, ограничившись, однако, приказом, 
чтобы испанские эскадроны поспешно поскакали к ближайшему холму, выбили оттуда 
неприятельский пост и захватили этот пункт. Туда же он приказал идти следом на 
помощь небольшому числу легковооруженных. Бросившись туда, они быстро напали на 
нумидийцев, часть из них захватили в плен живыми, переранили нескольких бегущих 
всадников и овладели пунктом. Лабиэн заметил это и, чтобы скорее подать своим 
помощь, приказал почти всему правому флангу своей конницы оставить фронт и 
повернуть; с ней он и поспешил на помощь к своим уже обратившимся в бегство 
людям. Когда Цезарь увидал, что Лабиэн отошел довольно далеко от своих главных 
сил, то, чтобы отрезать врага, он направил на него левый фланг своей конницы.
40. На поле сражения была очень большая усадьба с четырьмя башнями. Она 
загораживала Лабиэну горизонт и мешала ему заметить, что конница Цезаря 
отрезывает его. Поэтому он только тогда увидал Юлиевы эскадроны, когда они 
стали на его глазах рубить его людей в тылу. Так как от этого вся нумидийская 
конница пришла в ужас, то он поспешил бежать прямо в лагерь. Галлы и германцы, 
которые устояли, были обойдены сверху и с тылу и после храброго сопротивления 
были все до одного перебиты. Как только это заметили выстроенные перед лагерем 
легионы Сципиона, они обезумели от панического страха и побежали всеми воротами 
в лагерь. Сбив Сципиона и его войска с поля и с холмов и загнав в лагерь, 
Цезарь приказал трубить отбой и всю конницу вернул в свои окопы. Когда поле 
было очищено от неприятелей, он обратил внимание на удивительные тела галлов и 
германцев; они последовали за Лабиэном ввиду его авторитета из Галлии, частью 
их соблазнили примкнуть к нему награды и обещания, а некоторые принадлежали к 
армии Куриона и, будучи взяты в том сражении в плен, были помилованы и потому 
пожелали достойным образом отблагодарить своей верной службой. Их удивительно 
красивые и большие тела лежали теперь изрубленными и бездыханными в разных 
местах по всему полю.
41. На следующий день после этого сражения Цезарь вывел когорты из всех 
укрепленных пунктов и все свои боевые силы выстроил на открытом поле. Сципион, 
потерявший после этого дурного приема много людей убитыми и ранеными, стал 
держаться за своими укреплениями. А Цезарь, выстроив войско, начал временно 
подходить вдоль подножья хребта к его укреплениям. И уже Юлиевы легионы 
находились на расстоянии менее тысячи шагов от занятого Сципионом города Узиты, 
когда Сципион из боязни потерять город, который снабжал его войско водой и всем 
прочим провиантом, вывел из лагеря все свои силы, выстроил их в четыре линии 
(причем первую линию, по обыкновению, у него образовала поставленная прямым 
фронтом конница по эскадронам, а в ее промежутках — слоны с башнями и 
вооруженными людьми) и поспешил на помощь к своим. Заметив это, Цезарь подумал, 
что он идет против него с определенным намерением дать сражение. Но Сципион 
остановился около города на том месте, о котором было говорено выше, так что 
его центр был прикрыт этим городом, а правый и левый фланги, где были слоны, 
поставил на виду у противника.
42. Цезарь прождал почти до захода солнца и убедился, что Сципион не решается 
двигаться ближе к нему с того места, на котором стоял, но рассчитывает, в 
случае крайности, более на защиту самой местности, чем на рукопашный бой на 
равнине. Поэтому он счел разумным не подходить в этот день ближе к городу, так 
как знал, что там стоит большой нумидийский гарнизон и что враги прикрыли свой 
центр городом. Вместе с тем он видел, что ему нелегко единовременно атаковать 
город и вести бой правым и левым флангами на неудобной позиции, тем более что 
его солдаты простояли с раннего утра голодными и утомились. Поэтому он отвел 
свои войска назад в лагерь и на следующий день начал выводить свои укрепления 
ближе к неприятельской боевой линии.
43. Тем временем Консидий, осаждавший с восемью когортами и нумидийскими и 
гетульскими наемниками Ахуллу, в которой стоял с своими когортами Г. Мессий, 
неоднократно делал попытки отрезать город большими верками, но это ему совсем 
не удавалось, так как горожане их поджигали. Пораженный внезапным известием о 
конном сражении, он сжег хлеб, бывший у него в лагере в большом количестве, 
испортил вино, масло и прочие продукты, снял осаду Ахуллы, двинулся через 
царство Юбы к Сципиону и, уступив ему часть своего отряда, вернулся в Адрумет.
44. Между тем один корабль из второго транспорта, отправленного Аллиэном из 
Сицилии, на котором были римские всадники Кв. Коминий и Л. Тицида, отбился от 
остальной эскадры и был отнесен ветром к Тапсу. Здесь его перехватил лодками и 
весельными судами Вергилий и привел к Сципиону. Точно так же и другой корабль 
(трирема из той же эскадры) был отнесен бурей к Эгимуру и захвачен эскадрой 
Вара и М. Октавия; на нем были ветераны с центурионом и несколько новобранцев. 
Вар распорядился доставить их под стражей, не чиня им оскорблений, к Сципиону. 
Когда они к нему прибыли и стали перед его трибуналом, он сказал: я хорошо знаю,
 что вы безбожно преследуете сограждан и всех истинных патриотов не по доброй 
воле, но что вас принудил к тому подстрекательством и приказом ваш известный 
своими преступлениями полководец. Так как судьба отдала вас в нашу власть, то 
если вы будете защищать республику и истинных патриотов (то, что вы и должны 
делать), мое твердое решение — даровать вам жизнь и наградить деньгами. 
Говорите теперь, что вы думаете.
45. Произнеся речь, Сципион думал, что за его милость его, несомненно, 
поблагодарят, и потому позволил им отвечать. Но из них центурион 14-го легиона 
сказал: за твою великую милость, Сципион (императором я тебя не называю), я 
тебе благодарен, так как ты мне, военнопленному, обещаешь жизнь и пощаду; и, 
может быть, я и воспользовался бы этой твоей милостью, если бы к ней не 
присоединялось величайшее преступление. Я ли должен поднять оружие против моего 
императора Цезаря, у которого я служил командиром центурии, и против его армии, 
за честь и победу которой я сражался больше тридцати шести лет? Я этого делать 
не намерен и тебе очень советую бросить свою затею. Если ты раньше не испытал, 
с чьими войсками ты борешься, можешь узнать теперь. Выбери из своего войска 
одну когорту, которую ты считаешь самой храброй, и поставь против меня, а я из 
моих товарищей, которые теперь находятся в твоей власти, возьму не больше 
десяти человек. Тогда наша храбрость покажет тебе, чего ты можешь ожидать от 
своего войска.
46. После того как центурион хладнокровно высказался против Сципиона, последний,
 не ожидавший такого ответа, разгневался и оскорбился и дал понять своим 
центурионам, чего он от них хочет: центурион был убит у его ног, а остальных 
ветеранов он приказал отделить от новобранцев. Уведите, сказал он, этих людей, 
оскверненных безбожным преступлением, насыщенных кровью своих сограждан! Тогда 
их вывели за вал и казнили мучительной казнью. Новобранцев он приказал 
распределить по легионам, Коминия же и Тициду не позволил приводить к себе на 
глаза. Цезарь был этим очень огорчен, и тех, которые по его приказу несли 
сторожевую службу на военных кораблях в открытом море у Тапса с целью охраны 
его военных и грузовых судов, он за небрежность исключил с позором из армии и 
распорядился опубликовать строжайший эдикт против них.
47. Приблизительно в это же время с войском Цезаря случилось нечто невероятное. 
По заходе Плеяд около второй стражи вдруг пошел страшный проливной дождь с 
каменным градом. К этому присоединилась другая беда: Цезарь не держал, как это 
делалось прежде, своего войска на зимних квартирах, но, выступая в поход и 
приближаясь к врагу, почти каждые три-четыре дня разбивал новый лагерь, так что 
солдаты, занятые постоянной шанцевой работой, не имели возможности подумать о 
самих себе. Сверх того, при отправке войска из Сицилии, за исключением только 
солдат и их вооружения, Цезарь не позволил грузить корабли ни вещами, ни рабами,
 ни вообще всем тем, что обыкновенно солдату бывает нужно. А в Африке солдаты 
не только ничего не приобрели себе и не запасли, но даже, вследствие большой 
дороговизны продовольствия, истратили и раньше приобретенное. При таком 
оскудении только очень немногие из них спали в кожаных палатках, остальные же 
ночевали в маленьких палатках, сделанных из одежды или сплетенных из камыша и 
циновок. И вот, когда пошел ливень с градом, палатки пострадали от навалившейся 
на них тяжести и от сильной воды были подмыты и сбиты, в темноте ночи погасли 
огни, все пищевые продукты были испорчены, и люди бродили по всему лагерю, 
прикрывая головы щитами. В туже ночь в 5-м легионе сами собой загорелись острия 
метательных копий.
48. Тем временем царь Юба получил от Сципиона известие о конном сражении и был 
вызван его же письмом. Часть войска он оставил под командой Сабурры (28) против 
Ситтия, а сам двинулся из своей страны к Сципиону, чтобы своим присутствием 
придать некоторый вес войску Сципиона и нагнать страх на войско Цезаря. С ним 
шли три легиона, восемьсот всадников с уздой, большая масса безуздных 
нумидийцев и легковооруженной пехоты, а также тридцать слонов. По прибытии Юба 
разбил с указанными войсками не очень далеко от Сципиона свой собственный 
царский лагерь. В лагере Цезаря до сего времени продолжался большой страх, и 
ожидание царского войска сделалось еще более напряженным перед самым приходом 
Юбы. Но когда наша армия стала лагерем против царской, она прониклась 
презрением к царскому войску и оставила всякий страх. Таким образом, весь тот 
вес, который Юба имел заочно, он, как только появился лично, потерял. Но, 
конечно, всякому было понятно, что прибытие царя придало Сципиону духу и 
уверенности. Ибо на следующий день он вывел все свои и царские силы с 
шестьюдесятью слонами, построил их с возможной внушительностью в боевую линию и 
продвинулся на некоторое расстояние от своих укреплений; однако вскоре после 
того он снова вернулся в лагерь.
49. Когда Цезарь заметил, что к Сципиону собрались почти все силы, которых он 
ожидал, и что дело дойдет без задержек до сражения, он начал двигаться со своим 
войском по хребту, удлинять боковые линии укрепления, строить новые редуты и, 
по мере приближения к Сципиону, спешить с захватом возвышенных пунктов. 
Противники, полагаясь на свои большие силы, заняли ближайший холм и этим лишили 
Цезаря возможности продвигаться дальше. Лабиэн уже давно решил захватить тот же 
холм и тем скорее достиг его, чем был к нему ближе.
50. Прежде чем дойти до того холма, который Цезарь хотел занять, ему надо было 
перейти через довольно широкую лощину, лежащую на дне крутого обрыва, многие 
места которой были изрыты наподобие пещер; за этой лощиной шел густой оливковый 
лес. Лабиэн заметил, что если Цезарь захочет захватить этот пункт, ему придется 
сначала перейти через лощину и оливковый лес. Зная эту местность, он 
расположился в засаде с частью конницы и с легковооруженной пехотой. Кроме того,
 за горой и холмами он спрятал всадников, чтобы они показались с холма как раз 
в то время, когда он сам неожиданно нападет на легионеров: таким образом Цезарь 
и его войско будут двойным нападением приведены в замешательство и, не находя 
возможности ни отступать назад, ни двигаться вперед, будут окружены и 
уничтожены. Но когда Цезарь, выслав вперед конницу и не зная о засаде, дошел с 
легионами до этого места, противники либо забыли об указаниях Лабиэна, либо, 
может быть, испугались, что их в ямах задавят всадники, и потому стали 
небольшими группами и даже поодиночке выходить из пещер и устремляться к 
вершине холма. Настигшие их всадники Цезаря частью перебили их, частью взяли в 
плен живыми, а затем немедленно бросились на холм и, выбив оттуда отряд Лабиэна,
 овладели им. Лабиэн с некоторой частью всадников едва спасся бегством.
51. После этого удачного кавалерийского дела Цезарь распределил между легионами 
шанцевые работы и на том холме, которым он овладел, разбил укрепленный лагерь. 
Затем от своего главного лагеря посередине равнины напротив города Узиты 
(находившегося на равнине между его лагерем и лагерем Сципиона и занятого 
Сципионом) он начал вести две боковых шанцевых линии, направляя их так, чтобы 
они примыкали к правому и левому углам этого города. Эту работу он производил с 
той целью, чтобы к тому моменту, когда он придвинет войска ближе к городу и 
начнет осаду, его фланги были прикрыты шанцевыми укреплениями и чтобы 
неприятельская конная масса не могла окружить его и заставить снять осаду. 
Кроме того, этим облегчались переговоры между обеими сторонами, и желающим 
открывалась возможность перебегать к нему: то, что до сих пор сопровождалось 
большой опасностью для перебежчиков, теперь могло происходить без затруднений и 
безопасно. Приближением к неприятелям он хотел также испытать, намерены ли они 
дать сражение. Помимо всех других соображений, это место лежало низко, и там 
можно было вырыть много колодцев, а Цезарь нуждался в воде, которая, вдобавок, 
была от него далеко. В то время как легионы занимались упомянутой работой, 
часть войска стояла перед шанцами в боевом порядке близко от неприятеля, и 
варварские всадники и легковооруженные пехотинцы постоянно завязывали небольшие 
рукопашные бои.
52. Когда Цезарь уже под вечер отводил войска с этих работ в лагерь, то Юба, 
Сципион и Лабиэн со всей конницей и легковооруженной пехотой стремительно 
атаковали легионеров. Цезаревы всадники, сбитые внезапным натиском всей массы 
врагов, на некоторое время подались назад. Но это нападение кончилось не так, 
как ожидали противники: Цезарь, вернув свои войска с полпути, подал помощь 
своим всадникам; подход легионов прибавил всадникам духу, и они, повернув коней 
против врага, атаковали нумидийцев, налетавших в пылу преследования врассыпную, 
и погнали их назад вплоть до царского лагеря, причем многие из них были ранены 
и перебиты. И если бы сражение не началось ночью и поднявшаяся от ветра пыль не 
помешала видеть хоть что-либо издали, то Юба с Лабиэном попали бы пленными в 
руки Цезаря, а их конница с легковооруженной пехотой была бы вся поголовно 
уничтожена. Тем временем солдаты из 4-го и 6-го легионов Сципиона стали в 
чрезвычайно большом количестве убегать частью в лагерь Цезаря, частью кто куда 
мог; точно так же сюда направлялось и много всадников Куриона, потерявших веру 
в Сципиона и его боевую мощь.
53. Так действовали оба вождя в окрестностях Узиты. В это время два легиона, 
10-й и 9-й, отправившиеся на грузовых кораблях из Сицилии, заметили уже 
невдалеке от Руспинской гавани Цезаревы суда, несшие караульную службу у Тапса, 
и, боясь наткнуться на подстерегающую их в засаде неприятельскую эскадру, по 
ошибке направились наугад в открытое море, где подверглись сильной и 
продолжительной качке, пока наконец, много дней спустя, изнемогая от жажды и 
голода, не добрались до Цезаря.
54. Но, высадив эти легионы, Цезарь помнил о прежнем своеволии солдат в Италии 
(29) и об определенной наклонности некоторых из них к грабежам. Поэтому он 
воспользовался тем незначительным обстоятельством, что военный трибун 10-го 
легиона Г. Авиэн не взял в Сицилии на борт ни одного солдата, но занял весь 
продовольственный корабль своей прислугой и животными. На следующий же день 
были созваны трибуны и центурионы всех легионов, и Цезарь обратился к ним с 
трибунала со следующими словами: Я очень хотел бы, чтобы люди сами наконец 
положили предел своей дерзости и крайнему своеволию и не злоупотребляли бы моей 
мягкостью, умеренностью и терпением. Но так как они не определяют для самих 
себя ни границ, ни меры, то я сам, по военному обычаю, проучу их, с тем чтобы 
другие вели себя иначе. Г. Авиэн! Так как ты в Италии подстрекал солдат 
римского народа против республики, а в муниципиях занимался грабежом и так как 
ты оказался бесполезным для меня и для республики, погрузив на корабли, вместо 
солдат, свою прислугу и животных, и по твоей милости республика в нужное время 
бедна солдатами, — по этим причинам я исключаю тебя из своей армии и приказываю 
сегодня же оставить Африку и удалиться как можно скорей. Так же и тебя, А. 
Фонтей, за то, что ты был мятежным военным трибуном и плохим гражданином, я 
увольняю из своей армии. Т. Салиэн, М. Тирон, Г. Клусинат! Так как вы получили 
в моей армии должность командиров центурий моей милостью, но не за свою 
доблесть, и вели себя столь дурно, что ни на войне не были храбрыми, ни в мире 
порядочными и полезными людьми, но более думали о мятеже и подстрекательстве 
солдат против своего императора, чем о воинской чести и дисциплине, то я считаю 
вас недостойными командования центуриями в моей армии, я вас увольняю и 
приказываю как можно скорее оставить Африку. После этого он распорядился 
передать их центурионам, оставить при каждом из них не более чем по одному рабу 
и посадить их на корабль отдельно друг от друга.
55. Тем временем перебежчики-гетулы, которые, как мы выше указали (30), были 
посланы с письмами и поручениями от Цезаря, прибыли к своим согражданам. Их 
авторитет и имя Цезаря легко склонили последних к отпадению от Юбы: все они 
быстро взялись за оружие и без колебания начали военные действия против царя. 
Узнав об этом, Юба, отвлеченный тройною войною (31) и поставленный этим в 
крайне тяжелое положение, отправил в пределы своего царства для защиты его от 
гетулов шесть когорт из той армии, которую он привел против Цезаря.
56. Со своей стороны, Цезарь провел боковые шанцевые линии и продвинул их до 
такого пункта, куда не могли долетать неприятельские снаряды. Этим он укрепил 
свой лагерь и, поставив перед ним против города много баллист и скорпионов, 
беспрерывно отгонял защитников стены, причем привел сюда из прежнего лагеря 
пять легионов. Наиболее уважаемым и известным людям с обеих сторон это дало 
повод добиваться свидания с своими друзьями и родственниками. Цезарь хорошо 
понимал, сколько от этого было пользы. И действительно, знатные гетулы из 
царской конницы и командиры конных частей, предки которых раньше служили под 
начальством Мария и за это получили от него в награду земли и поместья, а после 
победы Суллы были отданы под власть царя Гиэмпсала (32), улучили случай и в 
начале ночи перебежали в количестве около тысячи человек с конями и прислугой в 
лагерь Цезаря, находившийся на равнине очень недалеко от Узиты.
57. Такой оборот дела очень встревожил Сципиона и его приближенных, и как раз 
около этого времени они увидали М. Аквиния в беседе с Г. Сасерной. Сципион 
послал сказать Аквинию, что ему незачем разговаривать с противниками. Но гонец 
вернулся к Сципиону с ответом, что Аквинию остается кое-что договорить. Тогда 
уже Юба с своей стороны послал к нему посыльного, сказать в присутствии 
Сасерны: царь запрещает тебе разговаривать. Испуганный этим запрещением, тот 
ушел и послушался царя. И это случилось с римским гражданином, да еще 
получившим почести от римского народа! В то время как республика была невредима 
и все его личное достояние было цело, он предпочел оказать повиновение варвару 
Юбе, вместо того чтобы послушаться приказа Сципиона или, по крайней мере, после 
поражения своей партии благополучно вернуться на родину! Но еще высокомернее 
поступил Юба уже не с таким новым человеком и рядовым сенатором, как М. Аквиний,
 а с самим Сципионом, высоко стоявшим по своему происхождению, общественному 
положению и сану. До прихода царя Сципион обыкновенно носил пурпурный плащ, а 
теперь, говорят, Юба имел с ним разговор о том, что Сципион не должен носить 
такую же одежду, как он. Вследствие этого Сципион перешел на белую одежду и 
покорился такому надменному и нелепому человеку, как Юба.
58. На следующий день они вывели все свои войска из всех лагерей и, найдя 
небольшую возвышенность недалеко от лагеря Цезаря, выстроили войско и там 
остановились. Цезарь также вывел свои силы и, быстро построив их перед своими 
полевыми укреплениями, приказал им не двигаться с места: он, несомненно, был 
убежден, что противники, которые, помимо большого собственного войска, 
располагали подкреплениями от царя и с большой быстротой выскочили вперед, сами 
намерены завязать бой и подойти поближе. Верхом на коне он ободрил свои легионы,
 дал пароль и стал выжидать неприятельского нападения. Сам он имел серьезные 
основания не двигаться вперед слишком далеко от своих укреплений, так как в 
занятом Сципионом городе Узите были вооруженные неприятельские когорты; а у 
того же города с правой стороны был кизиловый кустарник, и Цезарь боялся, что, 
при проходе мимо него, враги сделают вылазку из города и нанесут ему 
сокрушительный удар во фланг. Его останавливало еще и то, что перед фронтом 
Сципиона был один очень трудный пункт, который, по его мнению, помешал бы его 
солдатам самим пойти в атаку.
59. Не считаю возможным умолчать о том, как были построены войска обеих сторон. 
Сципион образовал такую боевую линию. Во фронте он поставил легионы свои и Юбы, 
а за ними во второй линии — нумидийцев, при этом такими редкими рядами и с 
таким распространением в длину, что издали легионным солдатам этот центр 
представлялся простым. На правом и на левом флангах стояли слоны с одинаковыми 
промежутками между ними. За слонами были поставлены в резерве легковооруженные 
и нумидийцы. Конницу с уздой он всю поместил на своем правом фланге, ибо левый 
фланг замыкался городом Узитой и там не было простора для развертывания конницы.
 Кроме того, на правой части своего фронта он поставил нумидийцев и 
бесчисленное множество легковооруженных так, что между ними было расстояние не 
менее тысячи шагов, и придвинул их к подножию холма на значительном расстоянии 
от главных сил своих и неприятельских. Это он сделал с той целью, чтобы вслед 
за атакой обеих армий друг на друга в самом же начале боя его конница могла 
развернуться на просторе, а затем внезапно окружить своей массой все войско 
Цезаря, привести его в замешательство и перебить дротиками. Такой план сражения 
был у Сципиона на этот день.
60. А боевая линия Цезаря, если начать с его левого фланга и дойти до правого, 
была построена следующим образом. На левом фланге у него стояли легионы 9-й и 
10-й, в центре — 25-й, 28-й, 13-й, 14-й, 29-й и 26-й. На своем правом фланге он 
поставил часть когорт второй линии из легионов ветеранов; кроме того, он 
присоединил к ним несколько когорт новобранцев. Третью линию он переместил на 
свой левый фланг и вытянул ее до левого легиона своего центра, расположив ее 
так, чтобы левый фланг был тройным. Это он сделал потому, что его правый фланг 
был прикрыт укреплениями, но за левый приходилось бояться, может ли он дать 
отпор неприятельской конной массе, и потому Цезарь сосредоточил там всю свою 
конницу. Но так как он мало на нее полагался, то в помощь ей придал 5-й легион 
и между всадниками расположил легковооруженную пехоту. Стрелков он разместил 
повсюду на определенных местах и в разных комбинациях, особенно же на флангах.
61. Выстроенные, таким образом, на расстоянии не более трехсот шагов друг от 
друга, армии простояли, не вступая в бой, с раннего утра до десятого часа дня, 
чего, может быть, никогда до сих пор не случалось. И когда Цезарь уже начал 
отводить свои войска в окопы, вся находившаяся вдали нумидийская и гетулийская 
безуздная конница вдруг начала двигаться справа и приближаться к бывшему на 
холме лагерю Цезаря, а Лабиэновы всадники с уздой оставались на месте и 
задерживали Цезаревы легионы. Тогда всадники Цезаря с легковооруженными 
внезапно, помимо его приказа, бросились на гетулов и, пылко зарвавшись слишком 
далеко вперед, перешли даже болото; однако при своей малочисленности они не 
могли выдержать напора неприятельской массы и, оставив далеко позади себя 
легковооруженных, были разбиты и переранены и потому спаслись бегством к своим, 
потеряв одного всадника, много лошадей ранеными и двадцать семь 
легковооруженных убитыми. Сципион, довольный этим удачным кавалерийским 
сражением, отвел ночью свои войска в лагерь. Но судьба решила не давать полной 
радости воюющим. Когда на следующий день Цезарь послал часть своей конницы за 
хлебом в Лептис, она неожиданно атаковала на походе выехавших за добычей 
нумидийских и гетулийских всадников, около ста человек перебила, а часть взяла 
в плен живыми. Тем временем Цезарь ежедневно выводил легионы на равнину, 
продолжал проводить среди равнины шанцы, вал и рвы и, таким образом, постоянно 
мешал набегам противника. Сципион также стал укрепляться против Цезаря и спешил 
с этой работой, чтобы Цезарь не отрезал его от хребта. Таким образом, вожди 
были заняты проведением укреплений, но тем не менее каждый день происходили 
конные сражения.
62. Тем временем Вар, узнав о прибытии из Сицилии 10-го и 9-го легионов, 
поспешно вывел свою зимовавшую до сих пор в Утике эскадру, посадил на нее 
гетулийских гребцов и морских солдат, выступил с целью подстеречь врага из 
Утики и прибыл в Адрумет с пятьюдесятью пятью кораблями. Не зная о его приходе, 
Цезарь послал Л. Циспия с эскадрой в двадцать семь кораблей по направлению к 
Тапсу на сторожевую службу для охраны своих продовольственных транспортов; с 
той же самой целью он отправил вперед в Адрумет Кв. Аквилу с тринадцатью 
военными кораблями. Циспий быстро пришел к месту назначения, но Аквила был 
застигнут штормом и потому не мог обогнуть мыса; впрочем, ему удалось добраться 
с своим флотом до безопасного от бури уголка и скрыться из виду. Остальной флот 
стоял в открытом море на якоре у Лептиса и не имел защитников, так как гребцы 
вышли на сушу и частью разбрелись по берегу, частью ушли в город для покупки 
съестных припасов. Вар, которому сообщили об этом перебежчики, воспользовался 
этим случаем, вышел во вторую стражу из малой адруметской гавани, рано утром 
пришел со всем флотом в Лептис, сжег грузовые корабли, стоявшие в открытом море 
далеко от гавани, и захватил две квинкверемы, не встретив, за отсутствием 
защитников, сопротивления.
63. Тем временем Цезарь получил об этом известие при обходе лагерных укреплений,
 которые были в шести милях от этой гавани. Тогда он оставил все дела, быстро 
прискакал в Лептис и побудил весь флот следовать за собой; а сам сел на очень 
маленькое судно, по дороге встретился с Аквилой, бывшим в большом страхе и 
волнении от многочисленности неприятельских кораблей, и пустился в погоню за 
неприятельской эскадрой. Тем временем Вар, пораженный быстротой и смелостью 
Цезаря, повернул свои корабли назад и поспешил со всем своим флотом спастись 
бегством в Адрумет. Но Цезарь после четырех миль ходу догнал его, отбил у него 
квинкверему со всеми своими морскими солдатами и, сверх того, взял на ней в 
плен сто тридцать неприятельских караульных, а также захватил вместе с 
многочисленными гребцами и матросами неприятельскую трирему, которая была ближе 
других к нему и некоторое время сопротивлялась. Остальные неприятельские 
корабли миновали мыс и укрылись в малой Адруметской гавани. Цезарь при том же 
ветре не мог одолеть мыса и, простояв тот день и ночь в открытом море на якоре, 
на рассвете подошел к Адрумету, сжег там все стоявшие вне гавани грузовые 
корабли, а все остальные суда либо потопил, либо прогнал в гавань. Подождав там 
немного, на случай если противник захочет дать морской бой, он снова вернулся в 
лагерь.
64. На том корабле были взяты в плен римский всадник П. Вестрий и служивший у 
Афрания П. Лигарий (33), которого Цезарь вместе с прочими помиловал в Испании и 
который потом направился к Помпею, а затем, после сражений, бежал в Африку к 
Вару. Цезарь приказал его казнить за клятвопреступление и вероломство, а П. 
Вестрия простил, так как его брат заплатил наложенные на него деньги и так как 
сам он оправдался перед Цезарем тем, что, будучи взят в плен флотом Насидия 
(34), уже перед самой казнью был благодаря Вару помилован, а затем ему не 
представилось случая перейти к Цезарю.
65. У жителей Африки существует обычай заводить на полях и почти во всех 
усадьбах подземные ямы, чтобы прятать в них хлеб, и они это делают главным 
образом ввиду войн и внезапных неприятельских набегов. Об этом донесли Цезарю, 
и он послал туда в третью стражу два легиона с конницей за десять миль от 
лагеря; все они вернулись нагруженные хлебом. Узнав об этом, Лабиэн прошел от 
своего лагеря семь миль по хребту и холму, по которому накануне шел Цезарь, 
разбил там лагерь для двух легионов и, в уверенности, что Цезарь будет часто 
ходить туда же за провиантом, ежедневно располагался на удобных местах в засаде 
с большими конными и легковооруженными силами.
66. Тем временем Цезарь, узнав от перебежчиков о засаде Лабиэна, пробыл еще 
несколько дней в ожидании, что неприятели, часто делавшие изо дня в день то же 
самое, наконец станут небрежнее; а затем вдруг рано утром приказал трем старым 
легионам и отряду конницы следовать за ним задними воротами, выслал конницу 
вперед и, напав врасплох на спрятавшихся для засады в ущельях неприятелей, 
перебил около пятисот легковооруженных, а остальных обратил в позорное бегство. 
Тем временем Лабиэн со всею конницей поспешил на помощь бегущим. Так как 
малочисленные цезарианцы уже не могли выдержать напора превосходных сил 
противника, то Цезарь появился перед неприятелем со своими выстроенными в 
боевую линию легионами. Это устрашило и задержало Лабиэна, и, таким образом, 
Цезарь благополучно отвел свою конницу назад. На следующий день Юба распял на 
кресте всех нумидийцев, которые покинули свою позицию и бежали в лагерь.
67. Тем временем Цезарь, страдая от недостатка провианта, перевел все свои 
войска в лагерь, оставил гарнизоны в Лептисе, Руспине и Ахулле, а командование 
флотом поручил Циспию и Аквиле, с тем чтобы первый осаждал с моря Адрумет, а 
второй — Тапс. Затем он сжег свой лагерь, выстроил в четвертую стражу все свое 
войско, причем обозу было отведено место на левом фланге, и, покинув этот пункт,
 прибыл к городу Аггару, который до сих пор весьма энергично защищали 
собственными силами горожане против неоднократных штурмовых атак гетулов. Там 
он разбил лагерь в открытом поле, а сам отправился с частью войска по усадьбам 
за хлебом и нашел много ячменя, масла, вина и фиг, но мало пшеницы. Подкрепив 
этим свое войско, он вернулся в лагерь. Тем временем Сципион при известии об 
уходе Цезаря пошел вслед за ним со всеми войсками по хребту и в шести милях от 
его лагеря разбил три лагеря, разделив все войско на три части.
68. В двенадцати милях от лагеря Сципиона, но в одном с ним направлении, лежал 
город Зета; от Цезаря же он был дальше, в противоположной стороне, в семнадцати 
милях. Сюда Сципион послал два легиона за провиантом. Когда Цезарь узнал об 
этом от перебежчика, он перенес свой лагерь с равнины на холм, то есть на более 
безопасную позицию, и, оставив там прикрытие, выступил оттуда в четвертую 
стражу, прошел со всеми войсками мимо неприятельского лагеря и овладел городом. 
Здесь он узнал, что легионы Сципиона ушли далеко в окрестности за провиантом. 
Когда же он попытался и сам направиться туда, то заметил, что на помощь этим 
легионам спешат все неприятельские силы. Это замедлило его атаку. Он 
ограничился тем, что взял в плен близкого друга Сципиона, римского всадника Г. 
Минуция Регина, бывшего комендантом этого города, и римского всадника из 
утической корпорации, П. Атрия, а также увел двадцать два царских верблюда. 
Оставив там гарнизон под командой своего легата Оппия, он начал отступать в 
свой лагерь.
69. Когда он был уже недалеко от лагеря Сципиона, мимо которого он должен был 
проходить, Лабиэн и Афраний со всей конницей и легковооруженными бросились из 
засады на его арьергард и выскочили с ближайших холмов. Заметив это, Цезарь 
выставил против врагов свою конницу, а легионерам приказал снести багаж в кучу 
и быстро атаковать врага. Тотчас же при первом натиске легионов неприятельская 
конница и легковооруженная пехота были без всякого труда сбиты с позиций и 
сброшены с холма. Цезарь уже думал, что разбитые и устрашенные враги перестанут 
его беспокоить, и стал продолжать свой марш, но они снова бросились с ближайших 
холмов, и точно так же, как и перед этим, на Цезаревых легионеров напали 
нумидийцы и легковооруженные; последние, отличаясь изумительным проворством, 
привыкли сражаться в рядах всадников и вместе и единовременно с ними набегать и 
отбегать. Они делали это часто, нападали на юлианцев во время их движения, 
убегали от наступавших, ближе не подходили, вообще сражались своеобразно и 
довольствовались нанесением ран издали дротиками. Разумеется, Цезарь понял, что 
единственная цель их попыток — принудить его разбить лагерь на совершенно 
безводном месте, чтобы его голодное войско, которое с раннего утра до десятого 
часа дня ничего не имело во рту, погибло вместе с животными от жажды.
70. Дело было уже под вечер, а Цезарь продвинулся за четыре часа лишь на 
неполных сто шагов. Поэтому он убрал из арьергарда конницу вследствие потерь в 
лошадях и стал назначать в арьергард, на смену ей, легионы. Под прикрытием 
легионеров ему легче было выдерживать неприятельские атаки, и он продолжал 
двигаться спокойно и не спеша. Тем временем нумидийские конные отряды стали 
справа и слева выскакивать с холмов и окружать войско Цезаря кольцом, а часть 
их нападала на его арьергард. Если тем временем три-четыре Цезаревых ветерана 
оборачивались и изо всех сил пускали копья в наступающих нумидийцев, то те все 
до одного, в количестве более двухсот, повертывали тыл, а затем, снова повернув 
лошадей против его войска, в разных местах собирались, на известном расстоянии 
преследовали легионеров и бросали в них дротики. Таким образом, Цезарь то 
подвигался вперед, то останавливался и, довольно поздно закончив свой марш, в 
первом часу ночи довел свое войско благополучно, за исключением десяти раненых, 
до лагеря. Лабиэн также вернулся к своим главным силам, причем у него около 
трехсот человек было убито, много ранено, и все устали от настойчивых атак. Тем 
временем Сципион, который вывел свои легионы со слонами и выстроил последних 
перед лагерем на виду у Цезаря для устрашения его солдат, отвел свои силы в 
лагерь.
71. Для борьбы с такими разнородными неприятельскими войсками Цезарь стал учить 
своих солдат не как полководец ветеранов, одержавших ряд блестящих побед, но 
как фехтмейстер новичков-гладиаторов, наставляя их, на сколько шагов они должны 
отступать от врага, как они должны против него становиться, на каком расстоянии 
оказывать сопротивление, когда выбегать, когда отходить и грозить наступлением, 
с какого места и как пускать копья. Дело в том, что неприятельская 
легковооруженная пехота чрезвычайно тревожила и беспокоила наше войско, так как 
всадников она отпугивала от сражения вследствие гибели лошадей, а легионных 
солдат утомляла своей быстротой: действительно, как только атакуемые ею 
тяжеловооруженные солдаты останавливались и переходили в контратаку, те быстро 
убегали и этим легко спасались от гибели.
72. Все это очень тревожило Цезаря, ибо каждый раз, как завязывалось сражение, 
он одной своей конницей без поддержки легионных солдат никоим образом не мог 
померяться с конницей и легковооруженной пехотой неприятеля. Это тем более 
беспокоило его, что он еще не имел дела с неприятельскими легионами и не 
представлял себе, как он будет держаться против этой конницы и легковооруженной 
пехоты (действительно замечательной), если к ней прибавятся еще и легионы. 
Помимо того, огромный рост слонов и масса их продолжали приводить в ужас солдат.
 Впрочем, против этого он скоро нашел средство; он приказал переправить из 
Италии слонов, чтобы солдаты познакомились с внешним видом и особенностями 
этого животного и знали, в какую часть его тела можно легко попасть копьем и 
какая даже тогда остается неприкрытой, когда слон снаряжен и одет в броню, так 
чтобы можно было направлять в нее копья. Кроме того, надо было приучить и 
лошадей к запаху, реву и внешнему виду этих зверей, так чтобы они перестали их 
бояться. Этим он много выиграл: его солдаты трогали этих животных руками и 
убеждались в их медлительности, всадники пускали в них копья с притупленными 
концами, лошади тоже привыкли к зверям благодаря их терпеливости.
73. По указанным выше причинам Цезарь сделался озабоченнее, медлительнее и 
осторожнее и оставил свою прежнюю быстроту, с которой он привык вести войны. И 
неудивительно: в его распоряжении были войска, привыкшие воевать в Галлии в 
открытом поле, с людьми прямыми и отнюдь не коварными, которые боролись 
храбростью, а не хитростью; затем он должен был старательно приучить своих 
солдат самим разбираться в обманных, коварных и хитроумных приемах врагов и 
определять, что делать и чего избегать. Поэтому, чтобы они скорее это усвоили, 
он старался не задерживать легионы на одном месте и под видом добывания 
провианта перебрасывал их туда и сюда, так как был убежден, что неприятельские 
войска ни на шаг не уйдут от него. Уже на третий день он вывел в полном порядке 
свои войска и, сохраняя боевое настроение, прошел мимо лагеря врагов, заманивая 
их на сражение на выгодной для него позиции. Но, увидав, что они не имеют этого 
желания, он под вечер снова отвел легионы в лагерь.
74. Тем временем прибыли послы из города Ваги, соседнего с Зетой, которым, как 
мы указали (35), овладел Цезарь. Они убедительно просили прислать им гарнизон и 
со своей стороны обещали много поставлять ему для военных нужд. Около того же 
времени пришедший (из сердечного расположения жителей) к Цезарю перебежчик 
сообщил затем своим согражданам, что царь Юба налетел со своими войсками на 
город еще прежде, чем туда мог прийти гарнизон Цезаря, и, окружив его всей 
массой, тут же его взял, его жителей всех до одного перебил, а самый город 
отдал своим солдатам на разграбление и разрушение.
75. Тем временем Цезарь произвел на двенадцатый день до апрельских Календ смотр 
своему войску, а на следующий день вывел все свои силы из лагеря, продвинулся 
на пять миль и остановился в боевом порядке на расстоянии двух миль от лагеря 
Сципиона. Заметив, однако, что неприятели, которых он уже довольно давно 
вызывал на сражение, уклоняются от него, он отвел свои войска назад; но на 
следующий день снялся с лагеря и спешно направился к городу Сарсуре, где у 
Сципиона стоял нумидийский гарнизон и был свезен хлеб. Как только это заметил 
Лабиэн, он, с конницей и легковооруженной пехотой, стал беспокоить его 
арьергард. Отбив при этом кладь маркитантов и торговцев, возивших свои товары 
на телегах, он ободрился и стал смелее наступать на легионы, в предположении, 
что солдаты под тяжестью поклажи не будут в состоянии сражаться. Но Цезарь это 
своевременно предусмотрел, приказав, чтобы в каждом легионе было наготове по 
триста человек. Их-то он и направил в помощь своим эскадронам против конницы 
Лабиэна. Тогда Лабиэн при виде легионных знамен в страхе повернул коней и 
обратился в позорнейшее бегство. Перебив и переранив у него много народа, наши 
легионеры возвратились к своим частям для продолжения похода. Лабиэн все время 
шел за ними следом по хребту возвышенности, держась правой стороны.
76. По прибытии к городу Сарсуре Цезарь уничтожил на глазах у неприятеля 
Сципионов гарнизон, которому свои не осмелились подать помощь, несмотря на 
храброе сопротивление его командира, Сципионова ветерана-добровольца П. 
Корнелия, который в конце концов был окружен массой солдат и убит. Цезарь 
завладел городом и, дав там своему войску хлеба, на следующий день прибыл к 
городу Тиздре, в котором в это время стоял Консидий с большим гарнизоном и с 
целой когортой собственных гладиаторов. Осмотрев местоположение города, Цезарь 
отказался за недостатком воды от его осады, тут же прошел около четырех миль и 
разбил лагерь у воды; а затем, выступив отсюда на четвертый день, снова 
вернулся в тот лагерь, который был у него под Аггаром. То же сделал и Сципион и 
также увел свои войска в старый лагерь.
77. Тем временем табенцы, жившие в самой дальней приморской области царства Юбы 
и с давних пор находившиеся в покорности и повиновении его власти, вдруг 
перебили царский гарнизон и отправили к Цезарю послов; сообщив о происшедшем, 
они убедительно просили подать им в их тяжелом положении помощь за их заслуги 
перед римским народом. Цезарь одобрил их образ действия и послал для охраны 
Табены Марция Криспа с тремя когортами и большим количеством стрелков и 
метательных орудий. В то же время к Цезарю прибыли с четвертым транспортом 
около четырех тысяч солдат из всех легионов, которые, по болезни или пользуясь 
отпуском, не могли раньше переправиться в Африку вместе со своими частями, 
четыреста всадников и тысяча пращников и стрелков. Теперь он вывел все эти силы 
и легионы в полном боевом порядке и расположился лагерем в открытом поле, в 
пяти милях от своего собственного лагеря и в двух милях от лагеря Сципиона.
78. Вблизи лагеря Сципиона был город, называемый Тегеей, где у него обычно 
стоял конный гарнизон числом около двух тысяч человек. Эту конницу он выстроил 
вправо и влево от боковых частей города, а сам вывел из лагеря легионы, 
выстроил их на нижней части хребта, прошел не более тысячи шагов от своих 
укреплений и стал с войском в боевом порядке. Но так как Сципион слишком долго 
стоял на одном месте и весь день проходил без дела, то Цезарь приказал 
эскадронам своих всадников напасть на неприятельскую конницу, стоявшую на 
карауле у города, и туда же послал в подкрепление легковооруженную пехоту, 
стрелков и пращников. Когда юлианцы, во исполнение его приказа, немедленно 
пришпорили коней и бросились в атаку, Пацидей начал вытягивать своих всадников 
в длину, чтобы они получили возможность не только окружить юлианские эскадроны, 
но и завязать горячий и отважный бой. Как только Цезарь это заметил, он 
приказал трем сотням готовых к бою солдат (а такие отряды по триста человек у 
него были из всех легионов) из того легиона, который в боевой линии этого 
сражения был к нему ближе всех, идти на помощь коннице. Тем временем Лабиэн 
постоянно посылал своим всадникам конные подкрепления и заменял раненых и 
изнуренных нетронутыми и свежими силами. Юлианские всадники в составе 
четырехсот человек не могли выдержать напора неприятелей, которых было четыре 
тысячи, и, страдая от ран, которые им наносили легковооруженные нумидийцы, 
начали мало-помалу отступать. Тогда Цезарь послал другой эскадрон, чтобы 
поскорее помочь теснимым. Это подняло их дух: они все до одного атаковали врага 
и обратили его в бегство. Много народа перебив и немало переранив, они 
преследовали врагов на протяжении трех миль вплоть до самого холма и только 
тогда вернулись к своим. Цезарь, пробыв там до десятого часа, возвратился в 
свой лагерь без потерь и в полном боевом порядке. В этом сражении Пацидей был 
тяжело ранен в голову сквозь шлем копьем; много было также убито и ранено 
командиров и храбрых солдат.
79. Так как Цезарь никоим образом не мог принудить противников спуститься на 
ровное место и рискнуть своими легионами, а равно и сам не видел возможности 
разбить лагерь ближе к неприятелю из-за недостатка воды, то он понял, что 
противники не столько уверены в своей доблести, сколько презирают его именно 
из-за этого безводья. Выступив в третью стражу накануне апрельских Нон и пройдя 
от Аггара десять миль, он расположился лагерем у Тапса, где стоял Вергилий с 
большим гарнизоном. В тот же день он начал облагать город осадными укреплениями 
и повсюду занимать гарнизонами удобные и подходящие места, чтобы враги не могли 
проникнуть к нему и занять его внутренние укрепления. Тем временем Сципион, 
понявший намерения Цезаря и вынужденный к сражению, поспешно пошел по горам 
вслед за Цезарем и стал двумя лагерями в восьми милях от Тапса, чтобы не 
лишиться позорнейшим образом весьма преданных его делу тапситанцев и Вергилия.
80. Было здесь соленое болото, между которым и морем пролегало ущелье не более 
шестисот шагов в ширину. Им-то и хотел пройти Сципион, чтобы подать помощь 
тапситанцам. Но Цезарь и это предвидел. Еще накануне он заложил на этом месте 
форт и оставил там гарнизон из трех когорт, а сам расположился в лунообразном 
(36) лагере под Тапсом и начал со всех сторон окружать его укреплениями. Тем 
временем Сципион, потерпев неудачу в этом замысле, на следующий день совершил 
ночной переход к северу от болота и на рассвете остановился недалеко (в 
шестистах шагах по направлению к морю) от вышеупомянутого лагеря и гарнизона и 
стал укреплять свой лагерь. Когда об этом дали знать Цезарю, он увел солдат с 
работы, оставил для прикрытия лагеря проконсула Аспрената с двумя легионами, а 
сам с готовыми к бою войсками спешно отправился туда. Часть флота он оставил у 
Тапса, а остальным кораблям приказал приставать по возможности к самому берегу 
в тылу у врагов и следить за его сигналом: как только он будет дан, они должны 
вдруг неожиданно поднять крик и нагнать с тылу на врагов страха, чтобы они в 
смятении и панике принуждены были озираться назад.
81. Когда Цезарь прибыл и заметил, что боевая линия Сципиона находится перед 
валом (со слонами на правом и на левом флангах) и что при этом часть солдат 
довольно деятельно укрепляет лагерь, то сам он построил свое войско в три линии,
 причем на правом фланге стояли против врага 10-й и 9-й легионы, на левом — 
13-й и 14-й; в четвертой линии у самых флангов стояло против слонов по пять 
когорт 5-го легиона, стрелки и пращники были расположены на обоих флангах, а 
легковооруженная пехота была размещена между всадниками. Сам он пешком стал 
обходить солдат и, упоминая в дружеском обращении к ним о проявленной 
ветеранами храбрости и о прежних сражениях, возбуждал в них боевой дух. А 
новобранцев, пока еще не бывших в бою, он ободрял к состязанию в храбрости с 
ветеранами и рекомендовал им стремиться к победе и этим заслужить себе их славу,
 положение и имя.
82. И вот во время обхода войска он заметил, что враги у своего вала беспокойно 
суетятся, бегают в страхе туда и сюда, то возвращаются к воротам, то 
беспорядочно и без соблюдения дисциплины выходят наружу. Когда это стали 
замечать и другие, то вдруг легаты и добровольцы-ветераны стали умолять Цезаря 
без колебания дать сигнал к бою; бессмертные боги, говорили они, предвещают 
полную победу. Цезарь колебался и противился их горячему желанию, он кричал, 
что не желает сражения, и все более и более сдерживал свои боевые линии, как 
вдруг, без всякого его приказа, на правом крыле сами солдаты заставили трубача 
затрубить. По этому сигналу все когорты со знаменами понеслись на врагов, хотя 
центурионы грудью загораживали солдатам дорогу и силой удерживали их от 
самовольной атаки без приказа императора. Но это было уже бесполезно.
83. Когда Цезарь увидел, что остановить возбуждение солдат никоим образом 
невозможно, он дал пароль «Счастье» и поскакал на врага. Тем временем с правого 
фланга пращники и стрелки осыпают снарядами и стрелами слонов. Животные, 
устрашенные свистом пращей и камней, повернули, перетоптали сзади себя много 
столпившегося народа и бурно устремились в недоделанные ворота вала. Точно 
также и мавретанские всадники, стоявшие на том же фланге для охраны слонов, 
теперь, когда остались одни, первыми бросились бежать. Таким образом, легионы, 
быстро окружив животных, овладели неприятельским валом и перебили тех немногих 
храбрецов, которые пытались защищаться; остальные поспешно спаслись бегством в 
лагерь, из которого выступили накануне.
84. Здесь, мне кажется, нельзя обойти молчанием храбрость одного ветерана 5-го 
легиона. На левом фланге раненый слон от сильной боли бросился на безоружного 
обозного служителя, подмял его под ноги, а затем, став на колени, задавил его 
до смерти, причем поднял свой хобот и стал с страшным ревом ворочать им в 
разные стороны. Наш солдат не стерпел и с оружием в руках бросился на зверя. 
Когда слон заметил, что на него нападают с оружием, он бросил мертвого, обвил 
солдата хоботом и поднял кверху. Вооруженный солдат, понимая, что в подобной 
опасности нельзя терять голову, стал изо всех сил рубить мечом по хоботу, в 
который был захвачен. От боли слон наконец сбросил солдата, с страшным ревом 
повернул назад и бегом пустился к остальным животным.
85. Тем временем солдаты гарнизона, стоявшего в Тапсе, сделали из города через 
приморские ворота вылазку и вышли, может быть, для того, чтобы подать помощь 
своим, а может быть, чтобы бросить город и спастись бегством; во всяком случае, 
они направились к берегу, войдя в воду до пупа. Но так как бывшие в лагере рабы 
и обозные мальчики пускали в них камни и копья и не дали им подойти к берегу, 
то они вернулись в город. Тем временем войска Сципиона были совершенно разбиты 
и врассыпную бежали по всему полю, а легионы Цезаря их преследовали, не давая 
им времени оправиться. Они наконец прибежали в лагерь, к которому стремились, 
чтобы там оправиться, снова начать защищаться и найти какого-либо авторитетного 
и видного вождя, на которого можно было бы опереться и продолжать сражение. Но, 
заметив, что там нет никакой для них опоры, они немедленно бросили оружие и 
поспешили бежать в царский лагерь. Оказалось, что и он уже занят юлианцами. 
Отчаявшись в своем спасении, они засели на одном холме и оттуда, опустив оружие,
 по-военному салютовали мечами победителю. Но это мало помогло несчастным: 
озлобленных и разъяренных ветеранов не только нельзя было склонить к пощаде 
врагу, но даже и в своем войске они ранили или убили нескольких видных лиц, 
которых они называли виновниками… В числе их был бывший квестор Туллий Руф, 
умышленно убитый солдатом, который пронзил его копьем; также и Помпей Руф, 
раненный мечом в руку, был бы убит, если бы не поспешил убежать к Цезарю. 
Поэтому многие римские всадники и сенаторы в страхе удалились с поля сражения, 
чтобы и их не убили солдаты, которые, надеясь ввиду своих блестящих подвигов на 
безнаказанность, решили вслед за этой великой победой, что им все позволено. И 
вот упомянутые солдаты Сципиона, хотя и взывали к Цезарю о помиловании, были 
все до одного перебиты у него самого на глазах, сколько он ни просил 
собственных солдат дать им пощаду.
86. Цезарь овладел тремя лагерями, причем неприятелей было убито десять тысяч 
человек, а еще более обращено в бегство, и вернулся в свой лагерь, потеряв 
пятьдесят человек убитыми и несколько человек ранеными. Но еще тут же на походе 
он остановился у города Тапса и выстроил перед ним шестьдесят четыре 
захваченных слона во всем снаряжении и вооружении, с башнями и украшениями. Он 
это сделал с той целью, чтобы этим явным доказательством поражения Сципиона по 
возможности сломить упорство Вергилия и остальных осажденных. Затем он лично 
обратился к Вергилию и предложил ему сдаться, сославшись на свою кротость и 
милосердие. Но, увидав, что тот не дает ему ответа, оставил город. На следующий 
день он созвал своих солдат на сходку, принес жертву и на глазах у горожан 
похвалил солдат, одарил всех ветеранов и раздал с трибуны награды всем 
отличившимся храбростью и особыми заслугами. Затем, немедленно выступив отсюда, 
он поставил проконсула Ребила (37) с тремя легионами у Тапса, а Гн. Домиция 
(38) с двумя легионами — у Тиздры, где стоял Консидий, для продолжения осады; М.
 Мессалу он отправил вперед в Утику, куда поспешил и сам.
87. Тем временем всадники Сципиона, бежавшие с поля сражения и направившиеся к 
Утике, достигли города Парады. Так как там их не хотели принять жители, которые 
были уже предупреждены молвой о победе Цезаря, то они взяли город с бою, снесли 
на его площадь кучу дров со всеми пожитками горожан, подожгли ее, всех жителей 
без различия пола, звания и возраста связали и живыми бросили в огонь, предав 
их таким образом мучительнейшей казни. Затем они прибыли в Утику. Еще до этого 
М. Катон, мало ожидавший опоры для своей партии со стороны жителей Утики 
вследствие льгот, которые им давал Юлиев закон, выгнал безоружный плебс из 
города и заставил его жить под стражей перед «Военными воротами», в лагере, 
укрепленном только фашинами и маленьким рвом; а городской сенат он содержал под 
караулом. На их-то лагерь и напали эти всадники и, зная, что жители Утики 
поддерживали партию Цезаря, приступили к штурму, с тем чтобы их избиением 
отомстить за свой позор. Но жители Утики, которым победа Цезаря придала духу, 
отогнали всадников камнями и палками. Когда им не удалось овладеть лагерем, они 
бросились в город Утику, перебили там многих горожан, а дома их взяли с бою и 
разграбили. Катон никоим образом не мог уговорить их вместе с ним защищать 
город и оставить резню и грабежи, и так как он знал, чего они хотят, то, чтобы 
отвязаться от них, дал каждому из них по сто сестерциев. То же сделал из 
собственных своих средств и Сулла Фауст (39). Затем он вместе с ними выступил 
из Утики и поспешил в страну Юбы.
88. Тем временем в Утику прибыло много бежавших с поля сражения. Созвав их всех 
вместе с теми тремястами, которые дали Сципиону деньги для ведения войны, Катон 
стал уговаривать их отпустить на волю рабов и защищать город. Но, увидав, что 
только часть из них соглашается, а другие находятся в паническом страхе и 
думают только о бегстве, он перестал об этом говорить и дал им корабли, чтобы 
они могли бежать куда хотят. Сам он привел в порядок все свои дела, поручил 
своего сына и вольноотпущенников заботам своего проквестора Л. Цезаря, а затем, 
не возбуждая подозрений, с обычным выражением лица и речью, пошел спать и в 
спальне закололся мечом, который тайно принес с собой. Когда он упал, еще не 
испустив дыхания, то врач и другие близкие к нему люди, подозревая недоброе, 
бросились в спальню, зажали его рану и начали ее перевязывать. Но он 
собственными руками безжалостно сорвал повязку и с полным присутствием духа 
покончил с собой. Хотя жители Утики по партийным причинам ненавидели его, но 
все-таки почтили его похоронами за его редкую честность, отличавшую его от 
остальных вождей, и за то, что он укрепил Утику удивительными военными 
сооружениями и башнями. После его смерти Л. Цезарь пожелал извлечь из этого 
обстоятельства пользу для себя и, созвав население, стал на сходке уговаривать 
его отпереть все ворота перед Цезарем, на милосердие которого сам он возлагает 
большие надежды. И вот, когда ворота были открыты, он отправился из Утики 
навстречу императору Цезарю. Мессала, согласно приказу, прибыл в Утику и занял 
все ворота караулами.
89. Тем временем Цезарь, выступавший из Тапса, прибыл в Узиту, где у Сципиона 
был большой запас хлеба, вооружения и метательных снарядов и вообще всяких 
военных материалов, с небольшим гарнизоном. Тут же завладев ею, он оттуда 
прибыл в Адрумет. Без задержки вступив в него и осмотрев оружие, хлеб и деньги, 
он помиловал бывших там во главе гарнизона Кв. Лигария и Г. Консидия-сына. 
Выступив затем в тот же день из Адрумета и оставив там с одним легионом Ливинея 
Регула, он поспешил в Утику. На пути с ним встретился Л. Цезарь и вдруг упал 
перед ним на колени с единственной мольбой сохранить ему только жизнь. С 
прирожденной мягкостью характера и согласно со своим привычным образом действий,
 Цезарь без затруднений исполнил его просьбу и точно так же помиловал Цецину, Г.
 Атея, П. Атрия, Л. Целлу — сына и отца, М. Эппия, М. Аквиния, сына Катона и 
сыновей Дамасиппа. Затем перед наступлением ночи он прибыл в Утику и провел ту 
ночь за городом.
90. На следующий день он рано утром вступил в город и, созвав сходку, обратился 
к жителям Утики со словами ободрения и благодарности за их преданность; а 
граждан римских — купцов и тех трехсот, которые сделали денежные взносы Вару и 
Сципиону, — подверг суровому обвинению и после длинной речи об их преступлениях 
в конце концов объявил им, что они могут без страха показаться перед ним, но он 
дарует им только жизнь, а имущество их продаст. Впрочем, если кто из них сам 
выкупит свое имущество, то он продажу его отменит и внесенные деньги зачтет в 
штраф, так что выкупивший может вполне удержать за собой свою собственность. 
Так как они были чуть живы от страха и не ожидали за свою вину помилования, то, 
когда представилась надежда на спасение, они охотно и с радостью приняли это 
условие и просили Цезаря наложить штраф на всех трехсот в одной сумме. Тогда 
Цезарь наложил на них двести миллионов сестерциев с обязательством выплатить 
эту сумму в течение трех лет в шесть сроков в государственное казначейство. 
Никто из них не возражал, наоборот, все они заявляли, что они теперь снова 
родились, и с радостью благодарили Цезаря.
91. Тем временем царь Юба в том виде, как бежал с поля сражения, вместе с 
Патреем скрывался днем по усадьбам, а ночью продолжал путь, пока не прибыл в 
свое царство и не достиг города Замы. Здесь у него был собственный дворец и 
содержались жены и дети, сюда же он свез со всего царства все свои деньги и 
драгоценности, а в начале войны построил здесь очень сильные укрепления. 
Горожане, еще раньше получившие желанную весть о победе Цезаря, не пустили царя 
в город по следующим причинам: подняв оружие против римского народа, Юба собрал 
в городе Заме множество дров и воздвиг на середине площади огромный костер. В 
случае поражения он хотел сложить на нем все свое достояние, перебить и бросить 
туда же всех граждан и все это поджечь, а затем, наконец, и самому покончить с 
собой на этом костре и сгореть вместе с детьми, женами, гражданами и со всеми 
царскими сокровищами. И вот теперь Юба, находясь перед воротами, сначала долго 
и властно грозил жителям Замы; затем, увидав, что это мало помогает, стал 
молить их допустить его до его богов-пенатов; наконец, убедившись в том, что 
они упорны в своем решении и что ни угрозами, ни просьбами нельзя склонить их к 
тому, чтобы принять его в город, он уже начал просить их отдать ему жен и детей,
 чтобы ему увезти их с собой. Увидав, что горожане не дают ему никакого ответа, 
и ничего от них не добившись, он оставил Заму и вместе с Петреем и несколькими 
всадниками удалился в одну из своих усадеб.
92. Тем временем жители Замы отправили по этому делу послов к Цезарю в Утику и 
просили прислать им помощь, прежде чем царь соберет отряд и начнет осаждать их; 
со своей стороны они готовы на всю жизнь предоставить себя и свой город в 
распоряжение Цезаря. Цезарь похвалил послов и приказал им раньше его 
отправиться домой и там своевременно сообщить о его приближении. Сам он на 
следующий день выступил с конницей в царство Юбы. Тем временем по дороге много 
вождей и царского войска явилось к Цезарю с просьбой помиловать их. Дав 
просителям пощаду, он прибыл в Заму. Когда тем временем разнесся слух о его 
кротости и милости, то почти все царские всадники прибыли к Цезарю в Заму; Он 
успокоил их и избавил от всяких опасений.
93. Так шли дела у обеих сторон. В это время Консидий, стоявший в Тиздре со 
своей челядью, отрядом гладиаторов и гетулами, узнал о поражении Сципиона. 
Устрашенный прибытием Домиция и его легионов, он отчаялся в своем спасении, 
покинул город, тайно уехал из него, нагруженный деньгами, в сопровождении 
немногих варваров, и поспешно бежал в царство Юбы. Но сопровождавшие его гетулы 
по дороге, из желания поживиться, убили его и разошлись куда попало. Тем 
временем Г. Вергилий, который был отрезан с суши и с моря, понял, что он 
бессилен, что его сторонники перебиты или обращены в бегство, что М. Катон в 
Утике наложил на себя руки, царь скитается, покинутый своими подданными, 
которые его презирают, Саббура и его войско уничтожены Ситтием, а Цезаря без 
замедления приняли в Утике и от всей большой армии ничего не осталось. Тогда, 
получив от осаждавшего его проконсула Каниния гарантию для себя и для своих 
детей, он сдался проконсулу вместе со своим имуществом и городом.
94. Тем временем царь, которому отказали в приеме все общины, после всех 
сделанных им попыток отчаялся в своем спасении. Чтобы иметь вид людей, погибших 
смертью храбрых, он и Петрей вступили друг с другом в бой на мечах, и более 
сильный Петрей (40) без труда убил более слабого Юбу. Затем он пытался этим же 
мечом пронзить себе грудь, но не мог. Тогда он упросил своего раба покончить с 
ним, чего и добился.
95. Тем временем П. Ситтий, разбив войско префекта Юбы Сабурры и убив его 
самого, шел с небольшим отрядом через Мавретанию к Цезарю и случайно наткнулся 
на Фауста и Афрания, двигавшихся с тем же отрядом, с которым они разграбили 
Утику; всех их было около тысячи пятисот человек. Тогда он быстро расставил 
ночью засаду и, напав на них на рассвете, перебил или заставил сдаться всех, 
кроме немногих всадников из авангарда, которые бежали, а Афрания и Фауста с 
женой и детьми взял в плен живыми. Немного дней спустя в его отряде произошел 
бунт, и Фауст с Афранием были убиты. Помпее с детьми Фауста Цезарь сохранил 
жизнь и все их имущество.
96. Тем временем Сципион с Дамасиппом (41), Торкватом (42) и Плеторием 
Цестианом (43) направлялись на военных кораблях в Испанию, но их долго бросало 
по морю, и они были занесены к Гиппону Регию, где в то время стояла эскадра П. 
Ситтия. Их немногие корабли были окружены превосходными силами противника и 
пущены ко дну; при этом погиб и Сципион с только что упомянутыми спутниками.
97. Тем временем Цезарь произвел в Заме аукцион царского имущества и продал 
достояние тех римских граждан, которые подняли оружие против римского народа; 
далее он назначил награды жителям Замы, решившим не пускать к себе царя, сдал в 
аренду царские пошлины, а самое царство обратил в провинцию (44) и, поставив во 
главе ее Г. Саллюстия со званием проконсула, оставил Заму и вернулся в Утику. 
Там он продал имущество тех, которые служили центурионами у Юбы и Петрея, и 
наложил в виде штрафа на тапситанцев двести миллионов сестерциев и на их округ 
три миллиона, на адруметинцев — три миллиона, а на их округ — пять миллионов; 
общины […] и их имущество защитил от насилия и грабежей. Жителей Лептиса, 
имущество которых в прежние годы было разграблено Юбой и возвращено было им на 
основании жалобы к сенату при содействии назначенных им посредников, он наказал 
ежегодной поставкой трех миллионов фунтов масла за то, что они с самого начала 
войны при возникшем среди их главарей разногласии заключили союз с Юбой и 
снабжали его оружием, солдатами и деньгами. На жителей Тиздры вследствие 
бедности их общины он наложил штраф в виде известного количества хлеба.
98. После всего этого он сел в июньские Календы в Утике на корабли и на третий 
день прибыл к Каралам в Сардинии. Там он наложил штрафы в десять миллионов 
сестерциев на сульцитанцев за то, что они приняли Насидия с его эскадрой и 
всячески ее поддерживали. Вместо десятины он заставил их платить одну восьмую 
часть доходов, продал имущество некоторых лиц и на четвертый день до 
квинтильских Календ сел на корабли. От Карал он шел вдоль берегов и, так как 
бури задерживали его в гаванях, только на двадцать восьмой день прибыл в Рим.




Примечания

Автор этого трактата неизвестен. В древности, по свидетельству Светония 
(«Божественный Юлий», гл. 56), приписывали это сочинение одному из друзей 
Цезаря — или Оппию, или Гирцию; но Гирций не участвовал в Африканской войне, 
между тем как наш автор осведомлен во всех ее подробностях, а также в 
топографии. Далее, обоих упомянутых друзей Цезаря сам Цицерон считал людьми 
красноречивыми, тогда как наш автор совершенно лишен литературных дарований и, 
будучи, несомненно, человеком грамотным, в вопросах стиля обнаруживает 
значительную беспомощность: так, для него характерно употребление наречия 
interim более семидесяти раз на протяжении небольшой книги. Зато сообщаемые им 
сведения представляют большой интерес для историков, особенно военных. 
По-видимому, это был, выражаясь современным языком, штабной офицер Цезаря.
1. Под царскими легионами разумеются войска нумидийского царя Юбы, который был 
сторонником Помпея и врагом Цезаря — между прочим, за проект цезарианца Куриона 
(войско которого он уничтожил в начале гражданской войны — Bell. Civ., II, 41 
сл.) обратить его царство в римскую провинцию (Bell. Civ., II, 25).
2. Этот легион стоял в Дальней Испании под командой Кв. Кассия Лонгина (Bell. 
Alex., 52; Bell. Civ., II, 19 и 21). В настоящую войну он особенно отличился в 
войне со слонами — ср. гл. 84.
3. О Консидии Лонге см. Bell. Civ., II, 23.
4. Легат Цезаря в Галлии (В. G., V, 24 и 25) и в Испании (Bell. Civ., I, 40).
5. Ср. гл. 8.
6. Рабирий Постум — крупный негоциант, скомпрометировавший себя в деле 
восстановления проконсулом Габинием (в 55 г. до н. э.) египетского царя 
Птолемея Аулета. До нас дошла речь Цицерона в его защиту.
7. В пропуске имеется в виду известный цезарианец Ватиний (ср. Bell. Civ., III, 
19 и Bell. Alex., 44).
8. Саллюстий Крисп — известный историк, враг Помпея и его партии. В 50 году до 
н. э. был изгнан из сената, но в начале гражданской войны был восстановлен в 
своем звании Цезарем, который давал ему ответственные поручения. В настоящую 
войну он был облечен полномочиями пропретора, а по ее окончании и обращении 
Нумидии в римскую провинцию «Новая Африка» Цезарь назначил его ее наместником с 
полномочиями проконсула.
9. Около Лабиэна и Афрания группировались остатки помпеянцев, спасшихся после 
сражения при Фарсале.
10. 10-й легион прибыл позднее (см. гл. 53-54). Служивший в свое время в этом 
легионе ветеран был в качестве evocatus'а приписан к другому легиону.
11. Это второстепенное сражение очень интересовало новейших критиков с военной 
точки зрения — ср. Н. Delbruck. Geschichte der Kriegskunst, I, 518, и 
специальный экскурс в издании: Р. Шнейдер. Das Gefechs bei Ruspina, между 
прочим, со ссылкой на известную книгу: Стоффель. Histoire de Cesar. La guerre 
civile.
12. После роспуска помпеянских войск в Испании (Bell. Civ., I, 38 и 63) Петрей 
отправился к Помпею, а после сражения при Фарсале примкнул к находившемуся в 
Африке Катону.
13. О поражении Куриона см. Bell. Civ., II, 41 сл.
14. Фразу praeterea regia auxilia… amplius XII milibus с ее очень странным 
концом Шнейдер считает поздней вставкой.
15. Помпей еще молодым человеком привел в 83 году до н. э. Сулле на помощь в 
борьбе с марианцами отряд добровольцев из Пиценской области и действовал так 
энергично, что в 81 году получил триумф и прозвище Magnus (Великий).
16. Отец его Помпей Страбон, консул 89 года, известен по своему активному 
участию в Союзнической войне (90-88 гг. до н. э.).
17. Неточно: сам Помпей в Мавретании не был.
18. Мавретанский царь Богуд — активный цезарианец (Bell. Alex., 59).
19. Ситтий, смелый авантюрист, сторонник Катилины, оставил Италию перед его 
заговором и, набрав в Испании отряд добровольцев, отправился с ними в Африку и 
там принимал участие в местных войнах. В 46 году до н. э. в союзе с Бокхом он 
энергично поддерживал Цезаря.
20. См. Bell. Alex., 57.
21. Факт, известный только отсюда.
22. По мирному договору после Югуртинской войны (106 год до н. э.) гетулы были 
признаны свободными союзниками Рима. Вот почему они почитали Мария, победителя 
Югурты. Марий был женат на сестре отца Цезаря.
23. См. гл. 8.
24. См. гл. 32.
25. В подлиннике: stipendio donati. Неясно, что это было за stipendium. 
Возможно, что эти перебежчики были включены в армию Цезаря.
26. См. гл. 22.
27. См. гл. 25.
28. См. Bell. Civ., II, 41 сл.
29. Имеется в виду бунт (в 47 году до н. э.) квартировавших в Кампании легионов,
 особенно 10-го и 12-го. Они двинулись на Рим, по дороге убили двух посланных к 
ним сенаторов и едва были успокоены самим Цезарем. Во всяком случае, бунт этот 
помешал своевременному выступлению Цезаря в Африку и вообще был опасен для всей 
африканской кампании.
30. См. гл. 32.
31. С Цезарем, Ситтием и гетулами.
32. После поражения Югурты нумидийский престол перешел к его старшему брату 
Гауде, которому наследовал его сын Гиемпсал II. С помощью марианцев он был 
свергнут с престола, но победивший (в 81 году) марианцев Помпей восстановил 
Гиемпсала в правах и подчинил ему независимых до сего времени гетулов. Ср. гл. 
32 и 34.
33. Помпеянцы, бывшие в Испании под командой легатов Помпея Афрания и Петрея, 
называются и у Цезаря (Bell. Civ., I, 43 сл.) афранианцами, потому что Афраний 
как бывший консул был старше рангом Петрея.
34. О Насилии см. Bell. Civ., II, 3 и 4.
35. См. гл. 68.
36. Шнейдер сомневается в том, что этот лагерь имел лунообразную форму.
37. Легат Цезаря в Галлии и во время гражданской войны (Bell. Сiv., I, 26; II, 
24 и 34).
38. Гн. Домиций Кальвин, консул 53 года до н. э., вел в Македонии операции 
против Сципиона, командовал центром Цезаревой армии при Фарсале. В качестве 
наместника Азии был разбит Фарнаком под Никополем (Bell. Civ., III, 34 сл.; 
Bell. Alex., 34).
39. Зять Помпея.
40. В рукописях дано iuba Petreium вместо iubarm Petreius — см. «периоху» 114-й 
книги «Истории» Тита Ливия.
41. О Дамасиппе см. гл. 42.
42. Торкват сдался Цезарю под Ориком и был им отпущен (Bell. Civ., III, 11).
43. Плеторий нам неизвестен.
44. Точнее, Нумидия была прибавлена под названием «Новая Африка» к провинции 
Африке.




Карта военных действий Цезаря в Африке









Записки о войне в Испании (неизвестного автора)


INCERTORUM AUCTORUM DE BELLO HISPANIENSI


1. После поражения Фарнака и замирения Африки, остатки неприятельской армии под 
начальством юного Кн. Помпея, ушли в Испанию и овладели сей дальней провинцией. 
Пока Цезарь был занят в Италии раздачей наград. Помпей между тем собирался с 
силами и призывал жителей городов действовать за одно с ним. Таким образом, 
отчасти просьбами, отчасти насилием собрав довольно значительное войско Кн. 
Помпей опустошал им нашу провинцию. Некоторые города добровольно оказывали ему 
пособие, другие же оказывали сопротивление. Овладев каким-нибудь городом силой, 
юный Помпей обыкновенно скоро находил какую-нибудь вину в самых богатых 
гражданах, хотя бы и оказавших ему услуги и казнив их, имущество их раздавал в 
добычу своей шайке правильнее состоявшей из разбойников, чем из воинов. Таким 
образом приманкой добычи он без труда собрал значительные силы. Города, 
враждебные Помпею, не переставали посылать гонца за гонцом в Италию умоляя о 
защите их против покушений Помпея.
2. Кай Цезарь, уже третий выбор диктатор, утвержденный и на четвертый срок, 
после долгого странствования, наконец постепенно прибыл в Испанию, чтобы 
положить конец пылавшей там войне. Тут явились к нему послы жителей Кордубы, 
вознамерившихся отпасть от Кн. Помпея, и сказали ему: в ночное время можно без 
труда занять Кордубу тем более, что он Цезарь неожиданно прибыл в провинцию, и 
что гонцы, Кн. Помпеем расставленные по всем дорогам, чтобы известить его о 
приближении Цезаря, все переловлены. Многое и кроме того приводили они в пользу 
своего мнения. Уступая их просьбам, Цезарь дал знать о своем прибытии К. Педию 
и К. Фабию Максиму, которые были им оставлены легатами при войске, предписывая 
им прислать ему немедленно на помощь конницу, набранную ими в провинции. А сам 
он двинулся к ним поспешнее, чем они ожидали его прибытия, не имея при себе, 
как желал, вспомогательного конного отряда.
3. В это время находился с отрядом войска в Кордубе, которая считалась главным 
городом всей этой провинции, Секст Помпей, брат Кнеев. А сам юный Кн. Помпей 
осаждал город Улию, под стенами которого уже он стоял несколько месяцев. Жители 
этого города, узнав о прибытии Цезаря, отправили к нему послов, которым удалось 
благополучно миновать разъезды Помпея; послы, явясь к Цезарю, просили его 
прислать к ним, как можно скорее, вспомогательное войско. Цезарь, зная, что 
жители этого города всегда отличались верной службой народу Римскому, 
немедленно во вторую стражу ночи приказал идти шести когортам и такому же 
количеству конницы; начальство над этим отрядом Цезарь вверил одному из 
известных туземцев, хорошо знакомому с местностью страны Л. Юнию Пациеку. Когда 
он приблизился к окружавшим город войскам Помпея, то была страшная непогода и 
ужасно сильный встречный для осаждающих ветер. Темнота была такая, что с трудом 
можно было видеть человека возле себя: обстоятельство это было весьма 
благоприятно для нашего вспомогательного отряда. Когда он подошел к 
неприятельским аванпостам, то Пациек приказал всадникам ехать вперед прямо по 
двое через неприятельские войска. Когда кто-нибудь из неприятелей спрашивал 
наших, то они отвечали: «молчите, не делайте шуму, дело в том, чтобы 
подобраться к стене и взять город.» Стражи неприятельские, по случаю страшной 
непогоды, не могли быть очень бдительны, притом же они поверили тому, что было 
им сказано. Подошедши к воротам, наши по данному сигналу были узнаны 
осажденными и впущены в город. Тут пешие и конные войска, за исключением отряда 
оставшегося в городе, с военными кликами бросились на неприятельский лагерь. 
Неприятель, не ожидавший ничего подобного, в ужасе вообразил, что он уже 
сделался нашей добычей.
4. Отправив вспомогательный отряд в Улию, Цезарь двинулся к Кордубе, желая 
отвлечь Помпея от осады этого города. С похода Цезарь, отправил вперед к 
Кордубе отряд тяжело вооруженных воинов и конницы. Приближаясь к городу, первые 
сели на коней позади всадников. Из города этого не могли приметить и, видя 
приближение нашей конницы, выслали на встречу ей сильное войско, надеясь без 
труда истребить ее. Но тут наши тяжеловооруженные воины соскочили с коней и 
завязали упорное дело, из которого немногим неприятелям удалось без вреда уйти 
в город. Секст Помпей в ужасе послал к брату, призывая его к себе на помощь и 
умоляя его поспешить, чтобы до его прихода Цезарь не овладел городом. Таким 
образом Кн. Помпей вынужден был снять осаду Улии на половину почти взятой и, 
вследствие письменных убеждений брата, поспешить с войсками к Кордубе.
5. Цезарь, подошедши к реке Бетису, не мог ее перейти в брод с войском, по 
причине ее глубины. Он приказал набросать в воду корзин с каменьями и сверх их 
устроил мост. Тремя отделениями переведя войско свое по мосту, Цезарь подле 
него расположился лагерем. К стороне города мост состоял из бревен и делился на 
две части. Помпей, подошедши с своими войсками, стал лагерем также недалеко от 
моста напротив Цезаря, который, намереваясь отрезать ему путь от моста и от 
города, начал вести линию укреплений от лагеря к мосту. Помпей с своей стороны 
вознамерился сделать тоже. Тогда между обоими вождями произошло страшное 
состязание о том, кто прежде подойдет к мосту. Вследствие этого произошел 
упорный рукопашный бой, в котором обе стороны, оспаривая упорно друг у друга 
обладание мостом, теснила друг друга к реке, стараясь туда опрокинуть. Груды 
тел покрывали место сражения. В течение многих дней Цезарь выжидал случая 
предложить неприятелю бой на ровном месте, чтобы одним решительным ударом 
окончить войну.
6. Видя, что неприятель не желает принять сражения, и что план его с этой целью 
отвлечь его к себе не удался, Цезарь перевел войска через реку и ночью, 
приказав разложить большие огни, двинулся к Атегую, одному из самых укрепленных 
городов Помпеевых. Когда Помпей узнал от перебежчиков об этом движении Цезаря, 
то он в тот же день приказал собрать все повозки и осадные орудия, которые он 
было оставил позади по тесноте дорог и удалился в Кордубу. Цезарь начал 
осаждать Атегуй правильной осадой и открыл перед ней траншеи. Узнав об этом, 
Помпей в тот же день выступил в поход. Готовясь на случай его прибытия, Цезарь 
укрепил позади себя все важнейшие пункты и, заняв их отрядами конницы и пехоты, 
прикрыл ими путь к своему лагерю. Когда Помпей приблизился к позиции Цезаря, 
был чрезвычайно густой туман. Под покровом его Цезаревы конные отряды отрезали 
и окружили со всех сторон несколько неприятельских батальонов и эскадронов и 
истребили их так, что весьма немногим из неприятелей удалось уйти.
7. В следующую ночь Помпей предал огню свой прежний лагерь и расположился вновь 
лагерем между городами Атегуем и Укубисом по горам, перерезанным лощинами. 
Цезарь между тем, окончив линию укреплений и все предварительные работы, нужные 
для осады города, стал устраивать террасу и делать подступы. Местность была 
гористая и самой природой приспособленная к военным действиям. Только там была 
долина, по которой текла река Сальс, расстоянием от города Атегуя только в двух 
милях. Напротив города по горам расположен быль лагерь Помпея в виду обоих 
городов; на выручку же своим он не смел идти. У Помпея находились значки и орлы 
тринадцати легионов, но единственные силы, на которые он рассчитывал было два 
легиона туземцев, те самые, которые ушли от Требония. Один легион состоял из 
переселенцев, живущих в Испании. Четвертый был Афраниев из Африки, ушедший 
оттуда вместе с Помпеем. Прочие легионы составлены была из сброда беглецов 
разного рода. Что же касается до легкой пехоты и конницы, то и той и другой мы 
далеко превосходили неприятеля.
8. Помпею в его намерении тянуть военные действия много содействовала местность 
страны, состоящей из горных возвышений и весьма удобной к устройству 
укрепленных лагерей. Трудно вести наступательную войну во всей дальней Испании, 
где плодородие почвы и обилие воды везде дает средства к обороне. Притом 
вследствие частых набегов диких народов все важнейшие пункты, как бы они ни 
были отдалены от городов, обнесены укреплениями и снабжены башнями. Притом 
строения здесь, как и в Африке, покрыты цементом, а не черепицей; они очень 
высоки и в них устроены каланчи, с которых далеко видно. Притом большая часть 
городов этой провинции укреплены самой местностью, то есть своим положением на 
горах и притом так превосходно, что самый подступ к ним и нападение становятся 
крайне затруднительны. Таким образом находя свою защиту в местоположении, 
города Испании не могут быть легкой добычей неприятеля, что доказала и 
теперешняя война. Помпей, как мы выше сказали, расположился лагерем между 
городами Атегуем и Укубисом, в виду их обоих, а в четырех милях от запятой им 
позиции находился удивительно укрепленный природой холм, известный под 
названием Постумиевых лагерей; его по этой самой причине Цезарь обнес 
укреплениями и занял отрядом войска.
9. Помпей, позиция которого, находившаяся довольно в большом расстоянии от 
лагеря Цезарева, была защищена гористой местностью, надеялся без труда овладеть 
вышеупомянутым постом Цезаря, отделенным от него рекой, которому подать помощь 
при таких обстоятельствах было весьма затруднительно. В этом убеждении, в 
третью стражу ночи, Помпей выступил из лагеря и произвел атаку на укрепление 
Цезарево, надеясь таким образом помочь осажденным. Видя приближение неприятелей,
 находившийся в укреплении наш гарнизон, встретил их громкими кликами и градом 
стрел, переранившим у них много людей. Таким образом осаждающие оказывали 
упорное сопротивление. Когда известие об этом пришло в главный лагерь Цезаря, 
то он двинулся на помощь своим с тремя легионами. Узнав о приближении Цезаря, 
неприятель и ужасе обратился в бегство, потеряв много убитыми, а еще больше 
взятыми в плен, да и которым удалось уйти, то и те побросали оружие; 
восемьдесят щитов поднято на месте сражения.
10. На следующий день утром рано прибыл из Италии Аргуеций с конницей. Он с 
собой принес пять Сагунтинских знамен, отбитых им у жителей этого города. Да мы 
забыли еще упомянуть, что Аспренат привел еще прежде Цезарю на помощь конницу 
из Италии. В ту же ночь Помпей, предав огню свой лагерь, отправился к Кордубе. 
Царь Индо, пришедший на помощь Цезарю с своей конницей, преследуя горячо 
неприятеля, был захвачен воинами его туземных легионов и убит.
11. На другой день конница наша далеко преследовала по направлению к Кордубе 
тех, которые везли разного рода припасы в лагерь Помпея и захватили 50 человек 
с лошадьми, которых и привели в лагерь. В тот же день перебежал к ним в лагерь 
К. Марций служивший в войске Помпея военным трибуном. Около третьей стражи ночи 
произошел у стен города упорный бой. Осажденные метали в нас огнем и 
испробовали тут все средства, какие только существуют для бросания огня. Вслед 
за тем всадник Римский, К. Фунданий перебежал к нам в лагерь из стана 
неприятельского.
12. На другой день наши всадники захватили в плен двух неприятельских воинов из 
легиона туземцев; эти воины показали, будто они рабы; но их узнали воины, 
которые служили под начальством Фабия и Педия и перебежали от Требония. Такая 
вина не могла быть прощена и пленные убиты нашими воинами. В тоже время 
попались в плен гонцы, посланные из Кордубы к Помпею, но ошибкой зашедшие в наш 
лагерь. Они отпущены обратно с отрубленными руками. Следуя своему обыкновению, 
осажденные и в эту ночь со второй ее стражи, пустили в нас множество огненных 
снарядов и стрел, не переставая в течение долгого времени, и переранили у нас 
много народу. К концу ночи осажденные сделали вылазку к тому месту, где был 
расположен шестой легион, растянутый на большое пространство для производства 
работ и завязали упорный бой. Впрочем они отбиты несмотря на то, что выгоды 
местности были все на их стороне. Когда осажденные сделали вылазку, то наши 
воины встретили их храбро и хотя производили нападение с возвышенного места, 
однако были с большим уроном оттеснены и возвратились в город.
13. На другой день Помпей начал вести траншею от своего лагеря к реке Сальсу. 
Тут случилось, что большая конная неприятельская партия, наткнувшись на наш 
небольшой пост, сбила его, причем мы потерпели урон три человека убитых. В тот 
же день А. Вальгий, сын сенатора (брат его остался в лагере Помпея), бросив все 
свое, сел на коня и бежал к нам. В руки воинов наших попался лазутчик из 
второго Помпеева легиона и убит ими. В то же время со стены брошена была к нам 
праща, с запиской: «когда будет положен на стене щит, то это будет знаком, что 
можно взять город без труда». В этой надежде некоторые из наших воинов, надеясь 
без опасности приблизиться к стене в овладеть городом, на другой же день начали 
вести к стене подкопы, и большая часть первой стены рушилась. Несмотря на это 
жители города обошлись с ними, как с своими и умоляли только выпустить из 
города к Помпею тяжеловооруженных воинов и начальников города, поставленных в 
нем Помпеем. Цезарь отвечал на это: «что он привык предписывать условия, а не 
принимать их.» По возвращении послов в город, узнав ответ Цезаря, осажденные, 
выпустив в нас все метательные снаряды, какие у них были, начали упорный бой на 
всем протяжении стен, так что большая часть наших ждали непременно вылазки. 
Окружив город живой стеной воинов, мы с своей стороны несколько времени 
поддерживали упорный бой. Выстрелом из нашей баллисты сбита башня 
неприятельская с пятью, находившимися на ней, воинами и с мальчиком, которому 
поручено было наблюдать за действием нашей баллисты.
14. Немного спустя Помпей устроил укрепление по сию сторону Сальса, причем наши 
его не тревожили. Вследствие этого Помпей возгордился, пришедши к ложному 
убеждению, будто он в наших пределах устроил это укрепление. На следующий день 
Помпей продолжал свое наступательное движение. Тут многочисленные силы 
неприятельские напали на наш пост, состоявший из нескольких эскадронов конницы 
и отряда легкой пехоты, сбили его и, пользуясь своим перевесом численности, 
почти совершенно уничтожили. Это происходило в виду обоих лагерей. Возгордясь 
своим успехом, Помпеевы войска, преследуя наших, далеко зашли вперед. Когда же 
наши, собравшись с силами остановились и встретили неприятеля грудью, то он; 
ограничившись военным кликом, которым он желал показать, что не уступает в 
мужестве нашим, не принял предложенного ему сражения.
15. У нашего войска в случае сражения с конницей было принято за правило: когда 
всадник, вступая в рукопашный бой с пехотинцем спешивается, то он никак не 
может с ним сравняться, что доказало и нынешнее сражение. Когда легкая 
неприятельская пехота неожиданно ударила на нашу конницу, то она большей частью 
спешилась. Таким образом произошел упорный бой, в котором всадники сражались 
пеши, а пехотинцы сражались, как всадники. Побоище окончилось не прежде, как у 
самого вала неприятельского. В этом сражении пало у неприятеля 123 человека, 
остальные возвратились в лагерь, многие перераненные, а еще больше потеряв 
оружие. Наших пало трое, а ранено 12 человек наших и пять всадников. Остальную 
часть дня бой продолжался у стен города, как прежде. Осажденные по обыкновению 
своему осыпали нас огненными снарядами и стрелами. Потом они взялись за 
страшное и неслыханное злодейство. В виду нашем они начали убивать хозяев домов,
 где они находились и бросать их со стены, как делается только у варварских 
народов, а о чем у нас подобного примера дотоле не сохранила память людей.
16. К вечеру этого дня прошел в город так, что мы его не видали, гонец из 
лагеря Помпеева с приказанием: в эту же ночь предать огню нашу террасу и башни, 
и в третью стражу произвести вылазку. Осажденные, бросив в нас множество огней 
и стрел, сожгли большую часть нашей стены и отворили ворота города, обращенные 
к лагерю Помпея. Они произвели вылазку всеми силами, вынесли с собой фашины 
завалить рвы и крючья для растаскивания наших шалашей, сделанных из соломы для 
защиты воинов от зимних непогод. Они взяли с собой денег и дорогие платья, 
надеясь, пока наши будут заниматься грабежом, пробиться к войскам Помпея, 
которых он водил в боевом порядке по той стороне Сальса. Хотя наши не ожидали 
этой вылазки, но мужественно ее встретили, отбили нападение и с большим уроном 
втоптали осажденных в город, ограбив их и лишив оружия; иных захватили живьем, 
и на другой день умертвили их. В то же время один перебежчик из города принес 
известие, что Юний, находившийся там для ведения минных работ, видя, что 
началось избиение жителей города, воскликнул: «что вы делаете за страшное и 
неслыханное злодейство и преступление? Чем эти несчастные заслужили его? Разве 
тем, что вас впустили в дома свои к своим домашним очагам. За гостеприимство вы 
воздали гнусным злодейством.» Много Юний говорил в этом же роде, и ему удалось 
усовестить своих и остановить избиение граждан.
17. Вследствие этого, на другой день явились к нам послами из города Туллий и 
Катон Лузитанец. Первый сказал Цезарю: «о, если бы боги бессмертные судили мне 
лучше быть воином твоим, чем Кнея Помпея и мужество мое показать скорее в твоем 
счастье, чем в его несчастии! Его роковая слава кончалась тем, что мы, граждане 
Римские, будучи лишены защиты, в таких гибельных обстоятельствах, стали, можно 
сказать, на одну доску с его врагами. Чуждые успехов отечества, мы только 
перенесли его несчастия. Мы выдержали нападение стольких легионов, днем и ночью 
на укреплениях не боялись ни ударов мечей, ни града стрел. Теперь, побежденные 
твоим мужеством, а Помпеем брошенные на произвол судьбы, прибегаем к твоему 
милосердию, ища в нем одном себе спасения.» Цезарь на это отвечал: «могу ли я 
согражданам моим, сознающим свою вину, отказать в том, в чем я никогда не 
отказывал иноплеменникам?»
18. Когда послы возвратились к городу и подошли уже к его воротам, то Тиб. 
Туллий не последовал за К. Антонием. Тот уже было вошел в ворота, но, не видя 
Туллия, воротился за ним, и схватил его за руку. Тиберий Туллий тогда выхватил 
из-за пазухи кинжал и нанес Антонию рану в руку. Таким образом ему и его 
товарищу Катону Лузитанцу удалось уйти обратно к Цезарю. В тоже время перебежал 
к нам знаменосец первого легиона. Между прочим он показал, что, в день сражения 
конницы, из людей, находившихся под его знаменем, пало тридцать пять человек; в 
лагерь же Помпея не только не велено было распространять это известие, но 
запрещено говорить и об убыли одного человека. Один невольник, владелец 
которого находился в лагере Цезаря, оставив жену и сына в городе, зарезал 
своего господина и ушел в лагерь к Помпею тайно от наших караулов. Он прислал 
оттуда записку на праще, в которой сообщил сведение о мерах, какие принимаются 
в городе для его обороны. Таким образом передав письма те, которые обыкновенно 
бросали к нам записки на пращах, возвратились в город. Немного спустя два 
Лузитанца родные братья перешли к нам. Они рассказывали, что Помпей в собрании 
воинов сказал: «вследствие того, что городу не возможно подать помощи, он 
намерен ночью из виду неприятеля скрыться и удалиться к морскому берегу.» На 
это ему один воин отвечал: «не лучше ли идти прямо сразиться с врагом, чем 
показать себя беглецами?» За такой ответ этого воина тут же умертвили. В тоже 
время захвачены гонцы Помпея, отправленные им в город. Цезарь письма, найденные 
у гонцов, приказал показать жителям города, а тому из них, кто желает остаться 
в живых, приказал поджечь деревянную городскую башню. Тому, кто решился бы на 
этот подвиг, Цезарь обещал все, чего он только ни пожелает. Покушение зажечь 
эту башню сопряжено было с большой опасностью. И действительно тот, кто хотел 
ее зажечь, как только приблизился к ней, был с нее убит. В туже ночь один 
перебежчик сообщил нам известие, что Помпей и Лабиен с большим негодованием 
узнали о случившемся в городе избиении граждан.
19. Во вторую стражу ночи, одна наша деревянная башня, вследствие множества 
пущенных в нее осажденными метательных снарядов, обнаружила сверху до второго и 
третьего этажа большие повреждения. В тоже время у стен города происходил 
упорный бой и осажденным удалось, пользуясь благоприятным для них ветром, сжечь 
одну нашу башню. На следующий день рано утром одна мать семейства спустилась со 
стены и убежала к нам. Она показала, что хотела уйти к Цезарю со всем своим 
семейством и прислугой, но те все были схвачены и перерезаны. В тоже время 
брошены были со стены дощечки, на которых было написано следующее: «К. Минаций 
Цезарю. Если ты мне обещаешь жизнь, то, будучи брошен Помпеем на произвол 
судьбы, я буду служить тебе с таким же мужеством и верностью, с каким служил 
ему.» В то же время явились к Цезарю послы из города те же самые, которые и 
прежде, и сказали ему, что на следующий же день сдадут ему город, буде он 
обещает им жизнь.» На это Цезарь отвечал: «что он Цезарь и слово свое привык 
держать.» Таким образом, накануне одиннадцатого дня Мартовских календ, Цезарь 
овладел городом и провозглашен воинами императором.
20. Помпей, узнав от перебежчиков о сдаче города, перенес свой лагерь ближе к 
городу Укубису, окружил его укреплениями и расположил в них свое войско. Цезарь 
с своей стороны двинулся вперед и расположился лагерем близ неприятельского. 
Вскоре после того как-то раз, рано утром, один тяжело вооруженный воин из 
туземного легиона перебежал к нам и сообщил нам известие, что Помпей собрал 
жителей Укубиса и приказал им произвести меж себя строгий разбор, кто из них 
держится его стороны и кто желает успеха Цезарю. Спустя несколько времени во 
взятом нами городе, в одном подкопе, найден тот невольник, о котором мы выше 
упоминали, что он убил своего господина; он сожжен на костре живьем. Около того 
же времени восемь тяжеловооруженных сотников (центурионов — прим. Xlegio) из 
туземного легиона перешли к Цезарю; а наша конница имела стычку с 
неприятельской, где мы потеряли несколько человек из легкой пехоты ранеными. В 
туже ночь пойманы неприятельские лазутчики: три из них невольники, а четвертый 
— воин из туземного легиона. Рабы распяты на крестах, а воину отрублена голова.
21. На следующий день из неприятельского лагеря перешли к нам несколько человек 
всадников и легковооруженных воинов. В то время человек одиннадцать 
неприятельских всадников напали на наших воинов, когда те брали воду, несколько 
человек убили, а других увели с собой в плен. Из всадников при этом случае 
взяты в плен восемь человек. На следующий день, по приказанию Помпея, отрублены 
головы, семидесяти четырем человекам, которых подозревали в тайном расположении 
к стороне Цезаря. Остальных, на кого пало подозрение, Помпей велел отвести в 
город; из них сто двадцать человек бежали и ушли к Цезарю.
22. Спустя несколько времени жители Бурсаволы, захваченные нами в плен в Атегуе 
отправлены были вместе с нашими послами в Бурсаволу, чтобы уведомить своих 
соотечественников о случившемся и внушить им, какую они могут иметь надежду на 
Кн. Помпея, когда воины его режут безвинных граждан и совершают многие другие 
злодейства там, куда они впущены для защиты. Приблизившись к городу, наши послы,
 в числе коих были сенаторы и всадники Римские, не решились войти в город, и 
отпустили туда одних туземцев. Те, после долгих переговоров, уже возвращались к 
нашим, но, находившиеся в городе, воины из ненависти к ним нагнали их и 
перерезали. Только двум из послов удалось уйти к Цезарю и дать ему знать о 
случившемся. Жители же Бурсаволы послали лазутчиков в Атегуй; узнав от них, что 
показания послов были справедливы, они пришли в волнение, схватили виновника 
избиения послов и хотели его побить каменьями, говоря, что он виновник гибели 
их всех. С трудом избежав смерти, он просил жителей города дозволить ему самому 
отправиться к Цезарю и выдать себя головой; как главного виновника. Выпущенный 
на волю, он вышел из города и, собрав шайку вооруженных людей, он ночью обманом 
прокрался в город и произвел там страшные убийства. Лишив жизни старейшин 
города, в коих он видел своих врагов, он город подчинил своей власти. Немного 
спустя рабы перебежчики показали, что имущества граждан продаются с публичного 
торга и никому не дозволяется уходить из города иначе, как совершенно раздетому.
 Вследствие этого после взятия Атегуя, жители Бурсаволы, отчаявшись в победе 
своей стороны, в страхе многие бежали в Бетурию. Наших перебежчиков неприятель 
помещал в легкую пехоту, давая им на содержание не более шестнадцати асс в 
сутки.
23. Немного времени спустя Цезарь приблизил свой лагерь к неприятельскому, и 
начал вести траншею к реке Сальсу. Когда наши воины заняты были производством 
работ, то на них устремились в большом числе с возвышенного места 
неприятельские воины и пока наши успели противопоставить сопротивление, они 
пустили в них множество стрел и переранили очень много народу. Энний говорит: 
что тут наши должны были уступить напору неприятеля. Видя, как наши, что было 
не в их обыкновении, отступают перед неприятелем, два сотника пятого легиона 
перешли реку и своим мужеством остановили напор неприятеля. Они ободрили наших 
и двинули их вперед; но тут один из них пал пораженный стрелами, которыми 
осыпали нас неприятели с возвышенного места. Другой все таки поддерживал еще 
бой, начинавший становиться неровным, но тут как-то оступился и упал. 
Неприятельские воины устремились к нему со всех сторон; но тут наши всадники, 
перешедши на ту сторону, ударили в середину врагов, гнали и теснили их до вала. 
Здесь впрочем занесшись далеко в средину неприятельской позиции, конница наша 
окружена была со всех сторон легкой пехотой неприятельской и его кавалерией. 
Только беспримерным мужеством удалось коннице нашей спастись от плена; теснота 
места, где происходил бой у неприятельских укреплений была такова, что всадник 
с трудом, мог защищаться. В этих обоих сражениях у нас переранено много 
всадников и в том числе Клодий Аквиций. Не смотря на то, что бой был почти 
рукопашный, наши воины потеряли только двух сотников, а покрыли себя славой.
24. На другой день войска обеих сторон сосредоточились у Сорикарии; наши начали 
вести траншеи. Помпей, видя, что его хотят отрезать от его укрепления Аснавии, 
находящегося от Укубиса в расстоянии пяти миль, понял необходимость дать 
сражение. Долго он не решался дать его при одинаковых для себя и для нас 
условиях местности; но наконец с целью овладеть возвышенностью, более 
благоприятной для него, чем та, которую он занимал, по необходимости он должен 
был сойти на неблагоприятную для него местность. Таким образом оба войска 
сразились за эту возвышенность, и наше поразило неприятельское и сбило его с 
равнины. Сражение это увенчалось полным для нас успехом. Неприятель был разбит 
на всех пунктах с большим уроном и не мужество его, а гористая местность, куда 
он удалился, спасла его от совершенного истребления. Притом наступление вечера 
воспрепятствовало нашим, — что бы они непременно сделали, несмотря на то, что 
перевес численности был на стороне неприятеля, — окружить его со всех сторон и 
отрезать ему отступление. Урон неприятеля простирался до трех сот двадцати 
четырех человек легкой пехоты, и ста тридцати восьми тяжелой пехоты (легионов) 
убитыми. Кроме того многие его воины побросали оружие. Так мы отплатили 
неприятелю за гибель двух сотников, случившуюся накануне.
25. На следующий день Помпей опять вывел войска свои на тоже место, но тут 
остался верен своему обыкновению не сражаться с нами на ровном месте иначе, как 
одной конницей. Между тем как наши заняты были работами, конница беспрерывно 
производила нападения. Воины наших легионов громкими кликами требовали сражения,
 полагая, что они в состоянии преследовать неприятеля и в его выгодной позиции, 
а потому они вышли из низменной равнины, на которой прежде были расположены и 
остановились вблизи от неприятеля, хотя на равнине же, но при неблагоприятных 
для себя условиях местности. Несмотря на то, неприятель не решался спуститься с 
возвышенности и принять сражение в открытом поле; только один воин Антистий 
Турнион, надеясь на свои силы и считая себя непобедимым, выступил вперед. Тогда 
произошло единоборство, подобное тому, которое, как сказывают, случилось 
некогда между Ахиллом и Мемноном. На вызов Антистия выступил из наших рядов К. 
Помпей Нигер, всадник Римский, родом из Италики. Храбрость Антистия была 
известна и потому, оставив работы, все воины поспешили смотреть на единоборство.
 Обе армии стояли в боевом порядке и с таким вниманием смотрели, за кем из двух 
сражающихся останется победа, как будто она должна была решить участь всей 
войны. Каждая сторона ободряла своего воина, и самые опытные и сведущие люди с 
участием следили за ходом боя. Оба единоборца шли друг к другу на встречу на 
равнине и щиты их блестели разными украшениями; но между ними бой не состоялся 
вследствие движения с одной стороны конницы, а с другой стороны легкая пехота 
выступила вперед для прикрытия укреплений. Неприятель горячо преследовал по 
пятам нашу конницу, отступавшую в лагерь; она, обратившие назад с криками, 
дружно на него ударила, смяла, обратила в бегство и гнала до самого лагеря, 
куда он и удалился с большой потерей.
26. Цезарь в награду за отличное мужество дал эскадрону Кассия денежную награду 
тринадцать тысяч сестерций, а начальнику его пять золотых ожерелий. Легкой 
пехоте Цезарь роздал десять тысяч сестерций. В этот же день явились к Цезарю 
неприятельские перебежчики А. Бебий, К. Флавий и А. Требеллий, всадники Римские 
из города Асты; их вооружение было, можно сказать, залито серебром. Они 
принесли известие, что все всадники Римские, сколько их есть в лагере у Помпея, 
сделали было заговор перейти к Цезарю; но, по доносу одного раба, они схвачены 
и посажены под стражу, откуда удалось уйти им только одним. В этот же день 
перехвачено письмо Кн. Помпея к жителям Урсаоны: «нахожусь в добром здоровье и 
вам того же желаю. Хотя и теперь уже мы счастливо и с успехом отражаем 
неприятеля, по лишь только мы найдем случай сойтись с ним на ровном месте, то 
скорее, чем вы можете ожидать, окончим войну. Неприятель не решается ввести в 
дело свое войско, состоящее из новобранцев. Он войну ведет, можно сказать, 
нашими средствами: осаждая порознь наши города, найденными в нем запасами 
поддерживает свое войско. А потому я приму меры и к защите наших городов и к 
тому, чтобы войну кончить, как можно скорее, решительным ударом. Я пошлю к вам 
скоро вспомогательный отряд. Неприятель, лишенный средств, которые он добывал в 
наших же городах, вынужден будет принять сражение.»
27. Вслед за тем, в то время, когда наши неосторожно были растянуты для 
производства работ, конница неприятельская ударила на наших, когда те 
занимались рубкой дров в масличной роще. К нам перебежало несколько человек 
рабов; они дали знать, что сражение, произошедшее у Сориции накануне 3-го числа 
Мартовских Нон, распространило ужас в неприятельском войске и что защита 
отдельных фортов неприятельских вверена Аттию Вару. В тот же день Помпей снял 
лагерь и расположился насупротив Гиспалиса в масличной роще. Когда Цезарь 
собирался за ним следовать, то около 6-го часу увидали месяц. Отступая от 
Укубиса, Помпей отдал приказание остававшемуся в нем гарнизону сжечь город и 
потом удалиться в большой лагерь. Цезарь по дороге приступил к городу 
Вентиспонту; этот город сдался ему без сопротивления. Отсюда Цезарь двинулся к 
Карруке, и стал лагерем против Помпеева. Помпей город Карруку за то, что они 
затворили было перед ним ворота, сжег. У нас пойман тот воин, который заколол 
своего брата и забит палками до смерти. Двинувшись отсюда, Цезарь из Мундийской 
равнины сошелся с Помпеем и стал лагерем не в дальнем расстоянии от его лагеря.
28. На следующий день Цезарь с своими войсками хотел уже продолжать путь, когда 
лазутчики дали ему знать, что Помпей с третьей стражи ночи стоить с войском в 
боевом порядке. Узнав это, Цезарь поднятием флага дал знать своим войскам, 
чтобы они строились в боевой порядок. Цезарь поступил так, чтобы показать 
несправедливость слов Помпея, который писал к жителям Урсаоны, расположенным в 
его пользу: «что Цезарь не решается сойти на ровное место, вследствие того, что 
большая часть его войска состоит из вновь набранных солдат.» Такого рода отзывы 
Помпея разуверили умы горожан. Обнадеженный их содействием, он уже надеялся 
исполнить все, тем более, что позицию, где находился лагерь, он избрал 
защищенную и самой природой и укреплениями города. Местность здесь была 
возвышенная, состоявшая из непрерывного ряда холмов, между которыми почти вовсе 
не было долин.
29. Необходимо упомянуть о том, что случилось в это время. Между обоими 
лагерями находилась равнина, имевшая миль пять протяжения. Сообщения Помпея 
были обеспечены крепостью города и гористой местностью. Спереди возвышенность 
переходила круто в равнину, которую перерезывал ручей, переход через который 
был весьма затруднителен, а на правом фланге ручей тек по болотистому и топкому 
месту. Сначала Цезарь, видя армию неприятельскую расположенную в боевом порядке,
 надеялся, что она спустится в равнину для сражения и все были того же мнения. 
Притом на равнине коннице было несравненно удобнее действовать. День был тихий 
и ясный, и казалось сами боги бессмертные дали ему все условия, нужные для 
сражения. В нашем войске чувство радости не исключало чувства тревожного 
беспокойства тем более, что никто не мог предузнать, какую перемену произведет 
один наступающий час времени. Тогда наше войско двинулось вперед, а 
неприятельское отошедши милю от города, на большее расстояние удалиться от его 
укреплений не осмеливалось, решившись принять сражение, так сказать, под 
стенами города. С своей стороны неприятель, обнадеженный выгодами местности, 
бывшими на его стороне, также не отказывался от боя, но он желал его принять не 
иначе, как с своей возвышенной позиции и у стен города. Уже наши поспешно 
достигли до весьма затруднительной переправы через ручей, а неприятель и не 
думал оставлять своей выгодной позиции.
30. Неприятельские войска, расположенные в боевом порядке, состояли из 
тринадцати легионов; по флангам они были прикрыты кавалерией. Легкой пехоты у 
него было тысяч шесть, и столько же вспомогательного войска. Наши войска 
состояли из восьмидесяти когорт и восьми тысяч конницы. Когда наше войско, 
прошедши равнину, вступило в неудобные места, то переход через них сопряжен был 
с большой опасностью потому, что неприятель угрожал с возвышенного места. 
Цезарь, опасаясь этого обстоятельства и того, как бы оно не обратилось ко вреду 
всего его войска, задержал свои войска. Солдаты с негодованием и досадой 
встретили приказание Цезаря, горя усердием немедленно вступить в бой. Такое 
замедление с другой стороны послужило к ободрению неприятеля, вообразившего, 
что робость овладела войском Цезаря и что оно остановилось вследствие этого. 
Возгордясь этим, неприятель громко приглашал наших к бою при невыгодных для них 
условиях, убежденный в неприступности своей позиции. Десятый легион по 
обыкновению был на правом крыле, на левом третий и пятый, и там же 
сосредоточены был и вспомогательные войска и конница. Испустив военные клики с 
обеих сторон, войска вступили в сражение.
31. Хотя наши превосходили мужеством неприятеля, но тот упорно защищался с 
возвышенного места. С обеих сторон раздавались громкие военные клики и пущено 
было множество стрел, так что была минута, когда наши усомнились было в победе. 
Натиск с обеих сторон и военные клики, которыми обыкновенно стараются испугать 
друг друга, были с обеих сторон одинаковы. Таким образом сражение продолжалось 
долго с равным упорством, но со стороны неприятеля много людей пало от наших 
дротиков. Мы уже говорили, что на правом нашем крыле стоял десятый легион; 
несмотря на свою малочисленность, он внушал неприятелю своей известной 
храбростью такой страх, что Помпей, видя стесненное положение своих на правом 
фланге, и опасаясь, как бы он не был обойден, отправил один легион с левого 
фланга на правый. Пользуясь этим, наша конница начала теснить левый фланг 
неприятеля. Он делал мужественный отпор и войска в бою стеснились так, что даже 
помощи подать им было невозможно. Военные клики смешивались с стонами умирающих 
и раненых, страшный звук мечей — все это должно было вселять робость в воинов, 
еще неопытных. «Тут — по словам Энния — нога теснила ногу и оружие встречалось 
с оружием.» Наконец, несмотря на упорное сопротивление, наши стали теснить 
сильно неприятеля, который отступил к городу. Таким образом неприятель потерпел 
поражение в самый день посвященный Вакху и был бы совершенно истреблен, если бы 
не нашел убежища на той самой позиции, с которой выступил для сражения. В этом 
сражении пало около 50000 человек у неприятеля, если не больше; в числе убитых 
были Лабиен и Аттий Вар. Их тела похоронены с надлежащими почестями. Тут же 
пало всадников Римских, частью происходивших из города Рима, частью из 
провинций, до трех тысяч. Мы потеряли около тысячи человек, частью пехоты, 
частью конницы убитыми и до пяти сот человек ранеными. У неприятеля отняли мы 
тринадцать орлов, множество значков и ликторские пуки; да шестнадцать 
военачальников взято в плен. Таков-то был результат этого боя.
32. Вследствие того, что неприятель нашел себе убежище в городе Мунде, наше 
войско приступило к его обложению. Трупы неприятельские, оружие, щиты и дротики,
 найденные на поле сражения — вот из каких материалов состоял вал. Сверху были 
поставлены отрубленные головы неприятелей, с одной стороны как свидетельство 
победы и с другой для внушения страха осаждающими. Таким образом мы со всех 
сторон окружили неприятеля валом. Потом, по примеру Галлов, окружив город 
стеной из неприятельских тел, из-за нее осыпали мы неприятеля градом стрел и 
дротиков. Из этого сражения молодой Валерий бежал с немногими всадниками в 
Кордубу и дал знать Сексту Помпею, находившемуся там, о результате сражения. 
Помпей, узнав об этом, немедленно все деньги, сколько их у него было, роздал 
находившимся при нем всадникам и сказал жителям города, что он отправляется к 
Цезарю для переговоров о мире. Во вторую стражу ночи вышел он из города. А Кней 
Помпей, в сопровождении немногих пеших и конных воинов, отправился в город 
Картейю, где находились их морские силы; этот город от Кордубы находится в 
расстоянии ста семидесяти миль. За восемь миль не доходя города, П. Кальвиций, 
которому Помпей прежде вверял начальство над лагерем, от его имени написал 
письмо в город следующего содержания: «так как он не совсем хорошо себя 
чувствует, то пусть ему пришлют носилки для того, чтобы отнести его в город.» 
Вследствие этого письма Помпея отнесли в Картейю. Узнав об этом, приверженцы 
Помпея поняли его намерение войти в город тайно, и явились к нему узнать о 
военных действиях. Когда они собрались в достаточном числе к Помпею, то он ушел 
под их защиту.
33. Цезарь после сражения, обложив со всех сторон Мунду, отправился в Кордубу. 
Ушедшие с поля сражения неприятельские воины заняли мост. Когда наши войска 
подошли к мосту, то неприятель издевался над ними, говоря: «что нас мало 
осталось после сражения и что где мы найдем убежище?» Они упорно обороняли мост.
 Цезарь переправился через реку и стал лагерем. Скапула, главный виновник 
восстания вольноотпущенников и рабов, с поля сражения прибыл в Кордубу и созвал 
и тех и других. Тут приказал он сделать для себя костер, облекся в самые 
роскошные одежды, приказал подать себе самый изысканный ужин; все свои деньги и 
все ценное имущество он роздал своим приближенным. Он спокойно поужинал, при 
чем возливали на него разные благовонные масла. Потом, по его приказанию, один 
раб его заколол его, а вольноотпущенник, служивший его гнусной страсти поджег 
его костер.
34. Жители Кордубы, когда Цезарь стал лагерем подле их стен, разделились на две 
партии. Волнение между приверженцами Помпея и Цезаря было так велико, что шум 
его достигал нашего лагеря. В городе находились легионы, составленные из 
перебежчиков; тут же находились рабы жителей города, отпущенные на волю Секс. 
Помпеем, но с прибытием Цезаря опасавшиеся попасть в прежнее состояние. 
Тринадцатый легион начал оборонять город и несмотря на сопротивление, которое 
он встретил в противной партии, он овладел частью башен и стены. Партия Цезаря 
отправила послов к нему, прося его прислать ей на помощь легионы. Беглецы, 
заметив это, старались поджечь город. В происшедшем бою они истреблены нашими и 
тут погибло двадцать две тысячи неприятелей, не считая тех, которые пали вне 
стен города. Кордуба таким образом досталась во власть Цезаря. Пока он здесь 
находился, неприятельские войска, бывшие у нас в обложении, сделали вылазку, но 
с большей потерей прогнаны назад в город.
35. Когда Цезарь стал приближаться к Гиспалису, из этого города вышли послы, 
моля его о пощаде. Цезарь обещал безопасность городу и велел войти в него 
легату Канинию с гарнизоном, а сам остановился лагерем под городом. В нем 
находился сильный отряд войска Помпеева; он с негодованием видел в город 
гарнизон Цезаря; особенно действовал против этого некто Филон, самый горячий 
защитник интересов Помпея, имевший большие связи по всей Лузитании. Тайно от 
Цезарева гарнизона, Филон отправился в Лузитанию и у Ления нашел Цецилия Нигра, 
родом туземца, имевшего под своим начальством значительный отряд Лузитанцев. С 
ним он двинулся снова к Гиспалису и принят в город ночью через стену. Тогда 
гарнизон Цезарев и его караулы истреблены острием меча, ворота города затворены 
и военные действия открылись снова.
36. Пока происходили эти события, послы жителей города Картейи дают знать 
Цезарю, что Помпей в их власти. Они надеялись этой услугой загладить в памяти 
Цезаря то, что они перед ним заперли ворота. В Гиспалисе Лузитанцы продолжали 
упорно сопротивляться; Цезарь понял, что если он будет пытаться взять город 
открытой силой, то защитники его, готовые на все, разрушат город и оставят ему 
одни развалины. Лузитанцы с своей стороны замыслили ночью сделать вылазку. 
Цезарь с умыслом не предупредил этого их намерения, о чем они не догадывались. 
Когда же осажденные, сделав вылазку, зажгли наши суда, находившиеся на реке 
Бетис и полагая, что наше войско занято погашением пожара, стали отступать к 
городу, то наша конница окружила их и истребила. Таким образом город Гиспалис 
снова достался в руки Цезаря; он оттуда двинулся к городу Асте, из которого 
явились к нему послы с изъявлением покорности. Многие из жителей Мунды, ушедшие 
с поля сражения в город, после долговременной осады явились к нам с изъявлением 
покорности. Их распределили в одном легионе, но они составили заговор: ночью, в 
одно и тоже время, по данному сигналу; они должны были произвести убийства в 
нашем лагере, и осажденные учинить вылазку. Впрочем об этом умысле узнали, и 
заговорщики, находившиеся у нас в лагере, в следующую же ночь, в третью стражу, 
по данному знаку, отведены за вал и там избиты.
37. Между тем как Цезарь по пути покорял города, между начальниками города 
Картейи возникли раздоры из-за Помпея. Одни отправили послов к Цезарю, а другие 
стали в защиту Помпея. Дело дошло до неприязненных действий: и та, и другая 
сторона усиливалась овладеть городскими воротами. Произошло большое побоище. 
Раненый Помпей успел захватить 20 галер и бежать с ними. Дидий, 
начальствовавший в Гадесе над флотом, получив известие о бегстве Помпея, 
немедленно погнался за ним, приказав следовать за собой поспешно берегом пешему 
и конному отряду. На четвертый день Дидий наконец настиг неприятеля: 
вынужденный отплыть из Картейи не запасшись водой, он должен был за ней 
пристать к берегу. Пока он наливался водой, Дидий его настиг, некоторые суда 
сжег, а другие захватил в плен. Помпею удалось с немногими приближенными бежать,
 и найти убежище в укрепленном природой месте.
38. Пеший и конный наши отряды, шедшие берегом вслед за неприятелем, узнали от 
передовых разъездов об открытии неприятеля и спешили день и ночь. Помпей было 
сильно ранен в плечо и в бедро левой ноги, кроме того он себе вывихнул ногу, и 
потому не мог свободно ходить. Вследствие этого его несли на тех же самых 
носилках, на которых унесли из города. Войско Цезаря не замедлило узнать место, 
где скрывался Помпей, приметив Лузитан в их военных одеждах, и окружило его со 
всех сторон. Несмотря на то, что по возвышенной местности, запятой Помпеем и 
многочисленности бывшего при нем отряда, нападение на него сопряжено было с 
большими трудностями, наши не замедлили его атаковать. Неприятель осыпал их 
стрелами и, преследуя отступавших, делал их атаку безуспешной. Наши не 
замедлили заметить, что такого рода нападения на неприятеля и бесполезны и 
сопряжены с большой потерей; а потому они решились обложить неприятеля со всех 
сторон. Немедленно приступив к работам с этой целью, они скоро достигли того, 
что могли сражаться с неприятелем грудь с грудью, устранив невыгоду местности. 
Не находя в ней более никакой себе защиты, неприятель искал спасения в бегстве.
39. Помпей, по случаю ран своих и вывихнутой ноги, не мог бежать скоро, притом 
самая местность не позволяла ему прибегнуть к употреблению коня или повозки. 
Неприятель, оставив свои укрепления, не имея ни откуда помощи, был повсюду 
преследуем и избиваем нашими. Помпей нашел было убежище в расщелине скалы, 
имевшей подобие пещеры и нескоро был бы там найден, если бы пленные не указали 
этого места. Таким образом Помпей был найден и убит. Цезарь находился в Гадесе, 
когда, накануне Апрельских Ид, голова Помпея была принесена в Гиспалис, и там 
выставлена на показ народу.
40. Дидий, захватив и предав смерти Помпея младшего, был очень рад. Он удалился 
в соседний укрепленный городок, а некоторые суда свои приказал чинить. 
Лузитанцы, уцелевшие от сражения, собрались снова и, получив большое 
подкрепление, обратились опять к Дидию. Ему нужно было принимать меры к защите 
судов, и потому он неоднократно делал вылазки. Осаждающие решились 
воспользоваться ежедневными вылазками Дидия и, разделив войска свои на три 
части, устроили ему засаду. Часть их должна была зажечь наши суда, а остальные 
ударить на наших в то время, когда они будут спешить на помощь своим. Эти 
отряды неприятеля были расположены так, что их нельзя было приметить ранее той 
минуты, когда они дружно должны были ударить на наших. Таким образом, когда 
Дидий сделал вылазку и, преследуя неприятеля, отошел от города, тот по данному 
сигналу зажег наши суда; в тоже время толпы неприятелей явились с военными 
кликами в тылу наших, гнавших перед собой других. Тут Дидий, храбро сражаясь, 
погиб с большой частью своего отряда. Некоторым из его воинов удалось захватить 
лодки, бывшие на берегу, а другие вплавь достигли наших судов, стоявших на 
якорях, и отплыли на них в открытое море. Лузитанцы захватили тут большую 
добычу. Цезарь из Гадеса опять прибыл в Гиспалис.
41. Фабий Максим, оставленный Цезарем под стенами Мунды для ее осады, 
вследствие постоянных работ, обнес ее со всех сторон укреплениями, отрезав 
неприятелю совершенно выход. В неприятельском гарнизоне возник раздор, 
кончившийся открытым боем, в котором много погибло. Прочие сделали вылазку; 
наши тут не щадили усилий овладеть городом и захватили в плен четырнадцать 
тысяч человек неприятелей. Оттуда Фабий Максим с войском двинулся к Урсаону. 
Город этот был обнесен сильными укреплениями, но еще более в условиях местности 
находил защиту от нападения неприятеля. Притом вокруг города, достаточно 
снабженного водой, на восемь миль во все стороны не было воды, обстоятельство 
весьма благоприятное для осажденных. Лесного материала для осадных работ на 
устройство террасы и башен нельзя было найти ближе, как в шести милях 
расстояния. Помпей, чтобы еще более обезопасить город, приказал срубить все 
деревья, какие находились в окрестностях города и свезти их в город. Таким 
образом наши вынуждены были — возить материалы, нужные для осадных работ, из 
города Мунды, которым они незадолго перед тем овладели.
42. Между тем как эти события происходили под стенами Мунды и Урсаона, Цезарь, 
прибыв в Гиспалис из Гадеса, на следующий день созвал народное собрание, и в 
нем сказал следующее: «С самого своего вступления в должность квестора, он 
преимущественно перед интересами других провинций поставил себе целью 
заботиться об интересах Испании, оказывая этой стране все те услуги, какие были 
в его силах. Получив преторство и с ним более веса и власти, он просил Сенат 
сложить подати, наложенные Метеллом на эту провинцию и успел в том. Притом он 
взялся ходатайствовать по всем делам, по которым Испания присылала послов, как 
частным, так и общественным, чем навлек на себя немало неприятностей. Во время 
своего консульства, несмотря на то, что он находился большей частью в отлучке, 
он заботился постоянно об интересах Испании. Но они забыли все благодеяния и 
его и народа Римского, и заплатили за них самой черной неблагодарностью, что 
доказывает и нынешняя война, и прошлые события. «Вы, ведая народное право и 
обычаи народа Римского, неоднократно посягали на жизнь сановников его, личность 
коих долженствовала быть для вас священной, что извинительно было бы только 
одним диким племенам. Среди белого дня злодейски, на общественной площади, 
хотели вы убить Кассия. Мир для вас так ненавистен, что легионы народа Римского 
никогда не выходят из этой провинции. Услуги вам сделанные вы принимаете за 
неприязненные действия, а последние считаете за благодеяния в отношении к вам. 
У вас недостает ни единодушия в мирное время, ни энергии и храбрости на войне. 
Беглецом и частным человеком явился к вам Помпей, присвоив себе власть 
консульства и ее признаки. Он предал смерти многих граждан и собрал сильное 
войско против народа Римского. Вы главные виновники, что он огнем и мечем 
опустошил провинцию. Можете ли вы рассчитывать быть когда-нибудь победителями? 
Если бы вам даже удалось стереть меня с лица земли, то разве не останется у 
народа Римского еще десяти легионов таких, что они в состоянии не только 
истребить вас, но и потрясти всю вселенную? Их славой и доблестью…
Москва. 1857. Января 19. Конец.
Публикуется по: Сочинения К.Ю. Цезаря. Все, какие до нас дошли от него или под 
его именем, с приложением его жизнеописания, сочиненного Светонием. Часть 2-ая. 
Записки о внутренней войне и прочих походах. С латинского перевел и издал А. 
Клеванов. М., 1857, стр. 240-265.