всадников, Антоний, не будучи более в состоянии сдерживаться, 
тотчас после ужина с друзьями, которых нашел в боевой готовности, и с 400 
всадников смело напал на упомянутые полторы тысячи, расположившиеся на ночлег 
близ города Урии и, вследствии неожиданности нападения, без боя захватил их и в 
тот же день привел с собой в Брундизий. Так действовала еще слава непобедимости,
 приобретенная Антонием со времени битвы при Филиппах. 59. Гордые этой славой, 
телохранители Антония подходили группами к лагерной ограде Цезаря и попрекали 
своих бывших сослуживцев за то, что те пришли сражаться с Антонием, которому 
они все обязаны своим спасением при Филиппах. Воины Цезаря в свою очередь 
обвиняли своих бывших сослуживцев в том, что они сами пришли с Цезарем 
сражаться. Так завязалась перебранка; обе стороны осыпали друг друга упреками: 
одни в закрытии ворот Брундизия и в захвате войск Калена, другие в блокаде и в 
осаде Брундизия, в набеге на Авзонию, в соглашении с Аэнобарбом, убийцей Гая 
Цезаря, и ПомПеем, их общим врагом. Наконец, солдаты Цезаря открыли свои 
действительные намерения: они сопутствовали Цезарю не потому, что они не 
помнили о доблестях Антония, но с намерением примирить обоих; если же Антоний 
откажется и начнет военные действия, они решили сражаться против него. Так 
заявляли они, подходя к ограде лагеря Антония.
341 
Пока все это происходило, пришло известие о смерти Фульвии. По слухам, она 
заболела от огорчения вследствие попреков Антония, причем полагали, что она 
сама добровольно способствовала развитию своей болезни из-за гнева Антония: он 
покинул ее больную и, уходя, не пожелал даже ее видеть. В смерти Фульвии обе 
стороны увидели благоприятное обстоятельство, так как эта смерть освобождала их 
от беспокойной женщины, из одной только ревности к Клеопатре вызвавшей такую 
войну. Антоний принял смерть Фульвии близко к сердцу, так как считал себя 
несколько виноватым в ней.
60. Луций Кокцей был в дружбе с обеими сторонами. Посланный вместе с Цециной в 
предшествовавшее лето Цезарем к Антонию в Финикию, он не вернулся с Цециной 
обратно, а остался у Антония. Этот-то Кокцей, желая не упустить удобного случая,
 представился, будто он приглашен Цезарем приветствовать его. Когда Антоний 
выразил на это свое согласие, Кокцей, испытывая его, спросил, не пошлет ли он 
что-либо Цезарю в ответ на полученное через него же, Кокцея, письмо. «О чем 
теперь, будучи врагами, — отвечал на это Антоний, — могли бы мы писать друг 
другу, кроме как обмениваться взаимными оскорблениями. На прежние письма я 
отвечал с Цециной. Если хочешь, получи копии». Так надсмеялся над ним Антоний. 
Кокцей, однако, не допускал и мысли назвать врагом Цезаря, так благосклонно 
отнесшегося к Луцию и другим друзьям Антония. «Но он запер передо мной 
Брундизий, — возражал Антоний, — завладев моей провинцией и войском Калена, он 
выказывает расположение только еще моим друзьям, но не для того, чтобы их 
сохранить для меня, а чтобы, облагодетельствовав их, сделать их моими врагами». 
Слыша все эти упреки, Кокцей, чтобы не возбуждать еще более природную 
раздражительность Антония, отправился к Цезарю.
61. При виде его тот выразил удивление, почему он не пришел ранее. «Не с тем, — 
говорил он, — я пощадил твоего брата41, чтобы ты стал моим врагом». — «Как это 
ты, — заметил на это Кокцей, — врагов делаешь друзьями, а друзей называешь 
врагами и завладеваешь чужой провинцией и войском?» — «Что же, — ответил Цезарь,
 — мне по смерти Калена следовало оставить такую власть в руках его малолетнего 
сына, в то время как Антоний был очень далеко? И Луций, побужденный всем этим, 
проявил более кипучую деятельность, и Азиний и Аэнобарб пытались 
воспользоваться этим против нас, находясь по-
342 
близости. Поэтому-то я также спешно привлек к себе и легионы Планка, чтобы они 
не отошли к Помпею, ведь их конница отплыла в Сицилию». — «Об этом передавалось 
иначе, — сказал Кокцей, — но Антоний не верил слухам, пока перед ним, как перед 
врагом, не заперли ворот Брундизия». Цезарь на это отвечал, что со своей 
стороны он не давал на этот счет никаких приказаний; он не мот вперед знать, 
что Антоний поплывет туда, и не мог ожидать, что он объявится вместе с врагами. 
Брундизийцы и оставленный у них для отражения набегов Аэнобарба начальник 
отряда по своей инициативе заперли ворота перед Антонием, вступившим в 
соглашение с общим врагом Помпеем и везшим с собою Аэнобарба, убийцу его отца, 
осужденного и народным голосованием и приговором суда в объявленной 
проскрипции42, который после битвы при Филиппах осадил Брундизий и теперь еще 
блокирует Ионийское море, сжег корабли Цезаря и опустошил Италию». 62. «Но ведь 
вы согласитесь между собою, — возразил на это Луций, — относительно свободы 
заключения договоров, с кем каждый хочет. И Антоний не менее, чем ты сам, 
почитающий память твоего отца, ни с кем из его убийц не сближался. Аэнобарб не 
принадлежит к числу убийц, голосование против него производилось пристрастно. 
Ведь он не участвовал во время убийства Цезаря в сенате. Если же не прощать ему 
дружбу с Брутом, то мы скоро со всеми будем в ссоре. С Помпеем Антоний не 
вступал в соглашение для войны против тебя, но он хотел иметь Помпея союзником 
на тот случай, если ты начнешь войну, или чтобы примирить его с тобой, так как 
он не совершил ничего непоправимого. Ты сам виноват в происшедшем. Если бы не 
было войны в Италии, и они не решились бы отправить послов к Антонию». Цезарь, 
со своей стороны, также отвечал объяснениями. «Против Италии, — говорил он, — и 
вместе с тем против меня вели войну Маний, фульвия и Луций. Помпеи не ранее, но 
именно теперь, в надежде на Антония, вступил на берега Италии». — «Не против 
Антония, — заметил Кокцей, — но будучи послан им. Не скрою от тебя, что он с 
сильным флотом нападет и на другие места Италии, не имеющей флота, если вы не 
примиритесь». Цезарь, с