осторожностью. Октавий послушался их совета, так как он не знал 
еще событий, последовавших за смертью Цезаря. Он простился с военачальниками и 
переправился через Ионийское море не в Брундизий, так как еще не знал о 
настроении находившегося там войска и остерегался всего, но в другой город, 
находящийся неподалеку от Брундизия и лежащий в стороне от обычной дороги. Этот 
город назывался Лупии. Там он остановился, 11. Когда Октавий узнал подробности 
об убийстве, об общенародном трауре и получил копии завещания Цезаря и 
постановлений сената, его мать и отчим еще более стали просить его остерегаться 
врагов Цезаря, так как он был и приемным сыном и наследником его. Они 
советовали ему отказаться и от наследства и от усыновления. А он считал и это и 
отказ от мести за Цезаря для себя постыдным и отправился в Брундизий. Впереди 
себя он послал разведчиков, чтобы установить, не устроил ли кто-нибудь из убийц 
засаду. Когда же тамошнее войско вышло к нему навстречу и приветствовало его 
как сына Цезаря, он воспрянул духом, совершил жертвоприношение. Он принял сразу 
же имя Цезаря. У римлян в обычае, что приемные сыновья принимают имена тех, кто 
их усыновил, в дополнение к своему, Октавий не присоединил имя Цезаря к своему, 
но изменил как свое имя, так и имя отца: вместо Октавия, сына Октавия, он стал 
Цезарем, сыном Цезаря, и так продолжал называться всю жизнь. Сразу же на него 
стали смотреть как на сына Цезаря, и к нему стекалась отовсюду масса народу, 
одни из круга друзей Цезаря, другие из числа вольноотпущенников и рабов его, 
третьи, наконец, из числа солдат. Одни перевозили свое военное снаряжение и 
деньги в Македонию, другие свозили деньги и подати, поступавшие из других 
провинций, в Брундизий.
1 2, Уповая на множество прибывающего к нему народа, на славу самого Цезаря и 
расположение всех к последнему, Октавий направился в Рим. Вместе с ним шла и 
значительная толпа, с каждым днем как горный поток все выраставшая. Открытого 
покушения он не боялся из-за множества окружавшего его народа, но какой-нибудь
179 
ловушки из среды этого народа он опасался, так как почти всех он знал лишь с 
недавнего времени. Отношения остальных городов отнюдь не всюду были к нему 
одинаковые. Бывшие солдаты Цезаря и расселенные по наделам сбегались из колоний,
 чтобы приветствовать юношу; они оплакивали Цезаря, поносили Антония за то, что 
тот не отомстил за такое гнусное дело. А про себя они говорили, что будут 
сражаться, если их кто-нибудь поведет. Цезарь хвалил их, но, откладывая пока 
привлекать их к делу, отсылал обратно. Когда он находился близ Тарквиний — в 
400 стадиях5 от Рима. — он узнал, что Кассия и Брута консулы лишили провинций 
Сирии и Македонии и что они в утешение получили другие, менее значительные, а 
именно — Кирену и Крит; ему сообщили и о возвращении некоторых изгнанников, о 
том, что был вызван Помпеи и что на основании протоколов Цезаря в сенат были 
внесены иски против некоторых лиц и что случилось еще многое другое.
13. Когда Цезарь прибыл в город, мать, Филипп6 и другие его родственники 
опасались охлаждения сената к нему и последствий того постановления, которое 
запрещало привлекать за убийство в связи со смертью Цезаря старшего. Опасались 
они и пренебрежения к нему Антония, столь сильного в то время; он не пришел к 
сыну Цезаря при его прибытии и не отправил послов ему навстречу. Цезарь и здесь 
смягчал произведенное всем этим впечатление, указывая, что он сам выйдет к 
Антонию навстречу как более молодой к старшему и как частное лицо к консулу и 
что он к сенату будет относиться с должным уважением. Постановление же, по его 
словам, состоялось потому, что никто не поднял обвинения против убийц. Если же 
кто-нибудь смело подымет обвинение, тогда и народ это поддержит как дело 
законное, а сенат и боги — как справедливое, поддержит его равным образом и 
Антоний. Если же он, Октавий, не выставит свои права на наследство и 
усыновление, то он погрешит против Цезаря и лишит народ распределения денег. 
Закончил Октавий свою речь словами, что он считает для себя прекрасным не 
только подвергаться опасностям, но и умереть, если он, получивший такое 
предпочтение со стороны Цезаря, может оказаться достойным его, подвергавшегося 
так охотно опасностям. И он обращался к матери со словами Ахилла как бы к 
Фетиде — эти слова тогда особенно часто ему вспоминались: «О, пусть умру я 
теперь же, когда не дано мне за друга павшего мстить!»7
180 
(Илиада 18, 98). Он заявил при этом, что Ахиллу это изречение и его поступок 
больше всего заслужили вечную славу. А ведь он сам в лице Цезаря оплакивал не 
приятеля, не друга, а отца, не товарища по оружию, а императора, который притом 
пал не по закону войны, но был кощунственно убит в сенате.
14. После таких слов мать Октавия сменила страх на радость и приветствовала 
своего сына как единственного достойного Цезаря человека. Она удерживала его от 
дальнейших слов и побуждала его торопиться с выполнением того, что он в добрый 
час решил. Но она советовала ему пока еще действовать хитростью и скорее 
сносить обиды, чем проявлять открытую смелость. Цезарь согласился и обещал так 
поступать, но как только наступил вечер, он послал за друзьями, созывая их на 
утро на форум. Когда он там встретил Гая Антония, брата Антония, выполнявшего 
должность городского претора, он объяснил ему, что хочет принять усыновление 
Цезаря. У римлян был такой обычай, что усыновление детей совершалось при 
преторах в качестве свидетелей. Когда нотариусы записали его заявление, он 
сразу же с площади направился к Антонию. Антоний находился в садах, полученных 
в подарок от Цезаря, а раньше принадлежавших Помпею. Цезарю пришлось долго 
ждать у входа, и он усматривал и в этом признак натянутых отношений к нему 
Антония. Когда его попросили войти, они обменялись приветствиями и, как это 
было принято, расспрашивали друг Друга о здоровье. Когда настало время 
заговорить о том, что было необходимо, Цезарь сказал: 15, «Отец мой Антоний. 
Чтобы ты был мне отцом, этого требуют благодеяния Цезаря к тебе и твоя к нему 
благодарность. Одни