Аппиан. Гражданские войны

КНИГА ТРЕТЬЯ
1. Итак, Гай Цезарь, который, достигши верховной власти, большую пользу принес 
римлянам, был убит врагами и погребен народом. Каким образом самых видных из 
числа убийц его постигла кара — а наказаны они были все, — покажут эта и 
следующая книги, охватывающие и все другие гражданские войны, веденные 
римлянами.
2. Сенат обвинял Антония за его надгробную речь, произнесенную им в честь 
Цезаря. Больше всего этой речью был возбужден народ, причем до такой степени, 
что забыл о недавно постановленной амнистии и хотел поджечь дома убийц. Антоний 
таким мероприятием заставил народ сменить гнев на милость. Был некий Амаций, с 
фальшивым прозвищем Марий. Он прикидывался внуком Мария и из-за этого 
пользовался расположением народа. Состоя благодаря этому мнимому происхождению 
в родстве с Цезарем, Амаций выражал слишком непомерную скорбь по поводу его 
смерти: он соорудил алтарь на месте сожжения Цезаря, держал при себе отряд 
смельчаков и всегда наводил страх на убийц. Из последних одни бежали из города, 
а кто из них получил еще от самого Цезаря в управление провинцию, направился 
туда. Децим Брут — в граничащую с Италией Галлию, Требоний — в ионийскую часть 
Азии, Тиллий Кимбр — в Вифинию, Кассий и Марк Брут, в судьбе которых сенат был 
наиболее заинтересован, были Цезарем выделены для управления провинциями в 
предстоящем году. Кассий — в Сирию, Брут — в Македонию. Состоя городскими 
преторами, они поневоле должны были остаться в Риме. Путем соответствующих 
постановлений они проявляли заботы о колонистах. Помимо всего другого, они 
разрешали им продавать свои наделы, хотя закон запрещал такую продажу до 
истечения двадцати лет. 3. Рассказывают, что Амаций задумал устроить засаду 
против них при первой же с ними встрече. Опираясь на эти слухи, Антоний как 
консул арестовал и без судебного разбирательства вполне бесстрашно убил Амация. 
Сенат, смотря на такое дело как на крупное на-
174 
рушение закона, однако с удовольствием извлекал из него то, что ему было 
полезно: сенаторы думали, что без этого смелого шага не удастся добиться 
устойчивого положения в деле Брута и Кассия. Приверженцы Амация и кроме них 
кое-кто из народа тосковали по нем и негодовали на случившееся тем более, что 
Антоний совершил этот поступок, опираясь на симпатии к нему народа. Они не 
желали, чтобы дольше относились к ним с презрением. Заняв форум, они с криками 
поносили Антония и требовали от магистратов, чтобы они вместо Амация посвятили 
алтарь и первые принесли на нем жертву Цезарю. Теснимые солдатами, которых 
подослал Антоний на форум, они еще больше возмущались, кричали и показывали те 
места, где некогда стояли статуи Цезаря, впоследствии убранные. Когда им кто-то 
обещал показать мастерскую, где эти статуи подвергались переделке, они сразу же 
последовали за ним, и, увидев мастерскую, подожгли ее, пока Антоний не подослал 
еще солдат. Одни, отбиваясь, были убиты, другие были схвачены и повешены, если 
это были рабы, и если свободные — были сброшены со скалы.
4. Сумятица улеглась. Однако Антоний навлек на себя невыразимую ненависть 
народа вместо прежней несказанной к нему симпатии; сенат был этому рад, так как 
иначе он не мог бы избавиться от опасений, которые ему внушало дело Брута. 
Когда Антоний внес предложение вызвать из Испании Секста Помпея, сына 
оплакиваемого и тогда еще Помпея Великого, где с ним все еще воевали полководцы 
Цезаря, выдать ему в возмещение конфискованного имущества отца из 
государственных средств 50 миллионов аттических драхм!, сделать его командующим 
флотом, каковым был и его отец, и предоставить ему право пользоваться кораблями,
 где бы они ни находились, смотря по требованию момента, сенат, удивленный всем 
этим, охотно принял это предложение и восхвалял Антония в течение всего этого 
дня. Дело в том, что, по мнению сенаторов, никто не был более демократичным, 
нежели Помпеи Великий, и поэтому они никого не оплакивали больше, чем его. 
Кассий и Брут, оба из партии Помпея Великого, наиболее видные тогда деятели, 
полагали, что они в этом случае достигнут полной безопасности для себя и 
осуществления того, к чему они стремились. Кроме того, они полагали установить 
демократию, если восторжествует их партия. И Цицерон хвалил за это постоянно 
Антония. Сенат понял, что народ против Антония из-за се-
175 
ната, и разрешил ему иметь личную охрану, вербуя ее из находившихся в городе 
ветеранов. 5. Подстроил ли Антоний все это нарочно, чтобы добиться такой охраны,
 или он воспользовался удачным стечением обстоятельств, во всяком случае, 
набирая охрану, он все время увеличивал ее, пока не довел до 6000. Набирал же 
он не из бывших легионеров, которых, по его мнению, в случае надобности можно 
было получить и другим путем, но исключительно из центурионов, имевших привычку 
к командованию и обладавших военным опытом, да к тому же знакомых ему по походу 
под начальством Цезаря. Поставив над ними начальников отрядов из их же среды 
для поддержания подобающей дисциплины, он окружил их почетом и делал их 
участниками своих официальных решений. У сената количество и подбор2 ветеранов 
вызвали подозрение, и он предложил Антонию уменьшить до необходимого минимума 
охрану, вызывавшую недовольство. Антоний обещал это сделать, когда уляжется 
мятежное настроение народа. Имелось решение, что все, совершенное Цезарем, 
сохраняет силу, а все, что Цезарем было постановлено, подлежит выполнению; 
протоколы этих постановлений были у Антония; ему во всем повиновался и 
секретарь Цезаря, Фаберий, так как Цезарь, отправляясь в поход, обычно прошения 
по этим вопросам передавал Антонию. Поэтому Антоний многое прибавил к этим 
документам от себя в угоду ряду лиц, делал подарки городам, династам и только 
что упомянутой охране. На все это распространял Антоний оставленные Цезарем 
инструкции, получатели же были за это ему благодарны. Таким же способом Антоний 
многих ввел в сенат, лишь бы охрана его больше не вызывала недовольства.
6. Так поступал Антоний. Когда ни со стороны народа, ни со стороны вернувшихся 
с похода не последовало и признака примирения, Брут и Кассий не имели 
уверенности, что козни, которые строил Амаций, не могли готовиться и другими 
лицами; к тому же они не без опасения относились к непостоянству Антония, 
который теперь имел в своем распоряжении уже и войско. И демократия, как они 
видели, не укреплялась на деле, в чем они тоже усматривали дело рук Антония. 
Они больше всех доверяли Дециму, имевшему под руками три легиона. Тайком они 
послали к Требонию в Азию и к Тиллию в Вифинию поручение собрать незаметно 
деньги и позаботиться о войске. Сами они поспешили взяться за управление про-
176 
винциями, которые им дал Цезарь. Время года им этого не позволило сделать, и 
они полагали неудобным для себя не закончить срок претуры и тем навлечь на себя 
обвинение в стремлении к власти над провинциями. Все же они под давлением 
обстоятельств предпочли оставшееся до переезда в провинции время провести в 
качестве частных лиц, нежели выполнять функции претора в городе. Ведь им 
приходилось постоянно быть в страхе, да и благодарности за то, что они сделали 
в интересах государства, они не получали. Видя это их положение, сенат, знавший 
их намерения, поручил им снабжение города хлебом из любой страны, откуда 
представлялось возможным, пока не наступит для них время заняться управлением 
провинций. Это сенат делал, чтобы Брут и Кассий не оказались в изгнании. Таковы 
были и заботы сената о них и уважение к ним, да к тому же ради них оказывалась 
помощь и другим убийцам. 7. Когда приверженцы Брута покинули город, Антоний, 
обладавший уже единоличной властью, высматривал для себя и провинцию и войско. 
Больше всего стремился он в Сирию; он не мог, однако, не знать, какое 
подозрение он на себя навлекает, подозрение, которое увеличится, лишь только он 
для себя что-нибудь потребует. Сенат тайно толкал на конкуренцию с ним другого 
консула, Долабеллу, который всегда был противником Антония. Зная его молодость 
и честолюбие, Антоний уговорил Долабеллу выпросить Сирию себе вместо Кассия, а 
также и собранное против парфян войско, но просить это не у сената, чего и 
нельзя было делать, а у народа, по закону. Обрадованный этим Долабелла 
немедленно внес законопроект, а когда сенат обвинил его в нарушении 
постановления Цезаря, он ответил, что Цезарь никому не поручал войны против 
парфян, что Кассий, удостоенный провинции Сирии, сам еще раньше кое в чем 
изменял постановления Цезаря, когда он разрешил продавать наделы еще до 
истечения двадцати лет, установленных законом. Сам он считает себя обиженным, 
что не удостоили Сирии его, Долабеллу, а предпочли ему Кассия. Тогда они 
подговорили одного из трибунов, по имени Аспрена, чтобы он во время выборов 
солгал о предзнаменованиях; они рассчитывали и на помощь со стороны Антония, 
который был консулом и авгуром3. Да к тому же он считался врагом Долабеллы. 
Когда во время выборов Аспрена сообщил, что предзнаменования неблагоприятны, 
хотя обычай требовал, чтобы не он, а другие лица наблюдали за этим, Ан-
177 
тоний рассердился на Аспрену за его ложь и велел трибам4 продолжить голосование 
за Долабеллу.
8. Таким образом Долабелла сделался правителем Сирии, полководцем в войне 
против парфян и начальником войск, набранных для этой войны еще Цезарем и 
отправившихся раньше него в Македонию. Тогда впервые поняли, что Антоний заодно 
с Долабеллой. Когда все это произошло в народном собрании, Антоний просил у 
сената Македонию, хорошо понимая, что ему не посмеют отказать в Македонии, раз 
Сирия отдана Долабелле, тем более что Македония оказывалась лишенной войска. 
Сенат дал Антонию Македонию неохотно, удивляясь при этом, почему Антоний 
находившееся там войско уступил Долабелле. Все же сенаторы были скорее довольны,
 что войско было у Долабеллы, а не у Антония. Пользуясь этим случаем, они со 
своей стороны попросили у Антония другие провинции для Кассия и его 
приверженцев. Им даны были Кирена и Крит. Другие полагают, что обе эти 
провинции достались Кассию, Вифиния же — Бруту.
9. Таковы были события в Риме. Октавий, внук сестры Цезаря, был один год 
начальником конницы у Цезаря. После этого Цезарь отдал эту должность своим 
друзьям и назначил для нее годичный срок. Октавий был еще юношей, когда Цезарь 
послал его в Аполлонию, что на Ионийском море, для воспитания и обучения в 
военном деле с тем, чтобы Октавий сопровождал его на войне. В обучении его 
принимали участие прибывшие из Македонии эскадроны всадников; командиры войска 
посещали его часто как родственника Цезаря. Благодаря этому его знало и любило 
войско, и он принимал всех милостиво. Октавий пробыл шесть месяцев в Аполлонии, 
когда ему как-то вечером было сообщено, что Цезарь убит в сенате самыми 
близкими и пользовавшимися в его глазах авторитетом людьми. Так как ему 
дополнительно ничего не было известно, его объял страх, и он находился в 
неведении, является ли это делом всего сената или частным преступлением тех, 
кто совершил убийство, постигла ли участников народная кара, или они находились 
все там же и пользовались одобрением народа. 
10. Римские друзья Октавия предлагали ему ради безопасности скрыться в войске, 
находящемся в Македонии, и когда он узнает, что убийство Цезаря не есть дело 
всего сената, смело отомстить за Цезаря его врагам. Вызывались и некоторые 
военачальники охранять его, если он к ним при-
178 
будет. Мать Октавия и Филипп, ее супруг, написали ему из Рима, чтобы он не 
зазнавался и не рисковал, памятуя, что Цезарь, победивший всех врагов, больше 
всего пострадал от рук лучших друзей. Они советовали Октавию избрать жизнь 
частного человека как менее опасную при данных обстоятельствах, поспешить к ним 
в Рим со всей осторожностью. Октавий послушался их совета, так как он не знал 
еще событий, последовавших за смертью Цезаря. Он простился с военачальниками и 
переправился через Ионийское море не в Брундизий, так как еще не знал о 
настроении находившегося там войска и остерегался всего, но в другой город, 
находящийся неподалеку от Брундизия и лежащий в стороне от обычной дороги. Этот 
город назывался Лупии. Там он остановился, 11. Когда Октавий узнал подробности 
об убийстве, об общенародном трауре и получил копии завещания Цезаря и 
постановлений сената, его мать и отчим еще более стали просить его остерегаться 
врагов Цезаря, так как он был и приемным сыном и наследником его. Они 
советовали ему отказаться и от наследства и от усыновления. А он считал и это и 
отказ от мести за Цезаря для себя постыдным и отправился в Брундизий. Впереди 
себя он послал разведчиков, чтобы установить, не устроил ли кто-нибудь из убийц 
засаду. Когда же тамошнее войско вышло к нему навстречу и приветствовало его 
как сына Цезаря, он воспрянул духом, совершил жертвоприношение. Он принял сразу 
же имя Цезаря. У римлян в обычае, что приемные сыновья принимают имена тех, кто 
их усыновил, в дополнение к своему, Октавий не присоединил имя Цезаря к своему, 
но изменил как свое имя, так и имя отца: вместо Октавия, сына Октавия, он стал 
Цезарем, сыном Цезаря, и так продолжал называться всю жизнь. Сразу же на него 
стали смотреть как на сына Цезаря, и к нему стекалась отовсюду масса народу, 
одни из круга друзей Цезаря, другие из числа вольноотпущенников и рабов его, 
третьи, наконец, из числа солдат. Одни перевозили свое военное снаряжение и 
деньги в Македонию, другие свозили деньги и подати, поступавшие из других 
провинций, в Брундизий.
1 2, Уповая на множество прибывающего к нему народа, на славу самого Цезаря и 
расположение всех к последнему, Октавий направился в Рим. Вместе с ним шла и 
значительная толпа, с каждым днем как горный поток все выраставшая. Открытого 
покушения он не боялся из-за множества окружавшего его народа, но какой-нибудь
179 
ловушки из среды этого народа он опасался, так как почти всех он знал лишь с 
недавнего времени. Отношения остальных городов отнюдь не всюду были к нему 
одинаковые. Бывшие солдаты Цезаря и расселенные по наделам сбегались из колоний,
 чтобы приветствовать юношу; они оплакивали Цезаря, поносили Антония за то, что 
тот не отомстил за такое гнусное дело. А про себя они говорили, что будут 
сражаться, если их кто-нибудь поведет. Цезарь хвалил их, но, откладывая пока 
привлекать их к делу, отсылал обратно. Когда он находился близ Тарквиний — в 
400 стадиях5 от Рима. — он узнал, что Кассия и Брута консулы лишили провинций 
Сирии и Македонии и что они в утешение получили другие, менее значительные, а 
именно — Кирену и Крит; ему сообщили и о возвращении некоторых изгнанников, о 
том, что был вызван Помпеи и что на основании протоколов Цезаря в сенат были 
внесены иски против некоторых лиц и что случилось еще многое другое.
13. Когда Цезарь прибыл в город, мать, Филипп6 и другие его родственники 
опасались охлаждения сената к нему и последствий того постановления, которое 
запрещало привлекать за убийство в связи со смертью Цезаря старшего. Опасались 
они и пренебрежения к нему Антония, столь сильного в то время; он не пришел к 
сыну Цезаря при его прибытии и не отправил послов ему навстречу. Цезарь и здесь 
смягчал произведенное всем этим впечатление, указывая, что он сам выйдет к 
Антонию навстречу как более молодой к старшему и как частное лицо к консулу и 
что он к сенату будет относиться с должным уважением. Постановление же, по его 
словам, состоялось потому, что никто не поднял обвинения против убийц. Если же 
кто-нибудь смело подымет обвинение, тогда и народ это поддержит как дело 
законное, а сенат и боги — как справедливое, поддержит его равным образом и 
Антоний. Если же он, Октавий, не выставит свои права на наследство и 
усыновление, то он погрешит против Цезаря и лишит народ распределения денег. 
Закончил Октавий свою речь словами, что он считает для себя прекрасным не 
только подвергаться опасностям, но и умереть, если он, получивший такое 
предпочтение со стороны Цезаря, может оказаться достойным его, подвергавшегося 
так охотно опасностям. И он обращался к матери со словами Ахилла как бы к 
Фетиде — эти слова тогда особенно часто ему вспоминались: «О, пусть умру я 
теперь же, когда не дано мне за друга павшего мстить!»7
180 
(Илиада 18, 98). Он заявил при этом, что Ахиллу это изречение и его поступок 
больше всего заслужили вечную славу. А ведь он сам в лице Цезаря оплакивал не 
приятеля, не друга, а отца, не товарища по оружию, а императора, который притом 
пал не по закону войны, но был кощунственно убит в сенате.
14. После таких слов мать Октавия сменила страх на радость и приветствовала 
своего сына как единственного достойного Цезаря человека. Она удерживала его от 
дальнейших слов и побуждала его торопиться с выполнением того, что он в добрый 
час решил. Но она советовала ему пока еще действовать хитростью и скорее 
сносить обиды, чем проявлять открытую смелость. Цезарь согласился и обещал так 
поступать, но как только наступил вечер, он послал за друзьями, созывая их на 
утро на форум. Когда он там встретил Гая Антония, брата Антония, выполнявшего 
должность городского претора, он объяснил ему, что хочет принять усыновление 
Цезаря. У римлян был такой обычай, что усыновление детей совершалось при 
преторах в качестве свидетелей. Когда нотариусы записали его заявление, он 
сразу же с площади направился к Антонию. Антоний находился в садах, полученных 
в подарок от Цезаря, а раньше принадлежавших Помпею. Цезарю пришлось долго 
ждать у входа, и он усматривал и в этом признак натянутых отношений к нему 
Антония. Когда его попросили войти, они обменялись приветствиями и, как это 
было принято, расспрашивали друг Друга о здоровье. Когда настало время 
заговорить о том, что было необходимо, Цезарь сказал: 15, «Отец мой Антоний. 
Чтобы ты был мне отцом, этого требуют благодеяния Цезаря к тебе и твоя к нему 
благодарность. Одни из твоих поступков по отношению к нему я хвалю и благодарен 
тебе за них, другие приходится осуждать — пусть это будет высказано со всею 
откровенностью, к которой меня вынуждает мое горе. Когда происходило убийство, 
ты не присутствовал, так как убийцы тебя удерживали у входа, иначе или ты спас 
бы его или подвергся одинаковой с ним опасности. Если бы второму было суждено 
случиться, то хорошо, что ты не присутствовал. Когда некоторые лица вносили 
законопроект о награждении убийц как удаливших тирана, ты твердо возражал. И за 
это я тебе глубоко благодарен. Правда, ты узнал, что эти люди и тебя решили 
убить, не потому, что ты, как мы считаем, будешь мстить за смерть Цезаря, а 
потому, что, как они думают, ты яв-
Аппиан. Гражданские войны 
181 
ляешься наследником его тирании. Но они не были бы тираноубийцами, если бы не 
совершили убийства. Поэтому они сбежались на Капитолий, как просители грешники 
или как враги спасаются на акрополь. И откуда взялась у них амнистия и решение 
о ненаказуемости за убийство, если они не подкупили кого-нибудь из состава 
сената или народа? Но ты должен был считаться с мнением большинства, ведь ты 
был консул. Но если бы ты даже был другого мнения, ты мог бы, опираясь на 
служебный авторитет, отомстить за такой грех, переубедить ошибавшихся. А ты 
послал заложников в их безопасности из твоих домочадцев на Капитолий, к ним, к 
убийцам! Но, допустим, что подкупленные убийцами заставили тебя так поступить. 
Когда же по оглашении завещания и после твоей справедливой надгробной речи 
народ, ярко вспомнив Цезаря, собирался идти на них с огнем, но, из пощады к 
соседям, решил на следующий день взяться за оружие, почему ты тогда не был с 
народом? Почему ты не возглавил вооружившихся огнем и мечом? Почему ты тогда не 
привлек убийц по крайней мере к суду, если суд вообще еще необходим был для 
захваченных на месте преступления? И это ты, друг Цезаря, ты, консул, ты, 
Антоний!
16. Марий был убит по твоему приказанию, в силу занимаемой тобой высшей 
магистратуры, а этим убийцам ты дал возможность убежать, некоторые же из них 
разбежались по провинциям, которыми они управляют противозаконно, так как они 
убили того, кто вручил им эти провинции. Несмотря на восстановление порядка, 
консулы, т.е. вы с Долабеллой, отобрали Сирию и Македонию себе и поступили 
правильно. И за это я был бы тебе благодарен, если бы вы одновременно не 
постановили отдать им Кирену и Крит. Вы допустили, чтобы беглецы вооружились 
навсегда против меня в своих провинциях. Вы допустили, что Децим владеет 
соседней Галлией, Децим, который наравне с другими собственной рукой убил моего 
отца. Можно было бы сказать, что и это делалось на основании постановления 
сената. Но ты ведь голосовал, ты ведь председательствовал в сенате! Ты больше, 
чем кто бы то ни было, должен был ради самого себя возражать: добиваться 
амнистии — это дело тех, кто хотел им даровать жизнь, присуждение же им 
провинций и должностей — это дело тех, кто оскорбляет память Цезаря и кто 
лишает твое решение всякой силы.
182 
Горе привело меня в такое возбуждение, которое, пожалуй, не к лицу моей 
молодости и несовместимо с моим к тебе уважением. Но все это сказано тебе как 
наиболее явному другу Цезаря, удостоенному им наибольшей почести и власти, тебе,
 который, может быть, сам стал бы приемным сыном его, если бы он знал, что ты 
предпочитаешь сделаться потомком Энея, а не Геракла8. В этом вопросе он 
колебался, уделяя много внимания вопросу о своем преемнике. 17. Что касается 
будущего, то я заклинаю тебя, Антоний, и богами дружбы и самим Цезарем: измени 
то, что случилось, — ты ведь можешь это сделать, если захочешь, — или же обещай 
мне помощь и содействие, когда я буду мстить убийцам вместе с народом и этими 
оставшимися мне верными друзьями моего отца. Если же тебя удерживает уважение к 
этим лицам или к сенату, не чини мне затруднений. Ты знаешь, как дела обстоят у 
меня дома; ты знаешь, какие требуются расходы на раздачи народу, порученные мне 
отцом, и как я стремлюсь выполнить его поручение. Я не хотел бы промедлением 
вызвать представление о неблагодарности и не желал бы, чтобы задерживались 
из-за меня те, кто намечены к отправке в колонии и ждут своего выезда в городе. 
Все имущество Цезаря, которое сразу после убийства было перенесено из дома, 
подвергавшегося опасности, к тебе для хранения его у тебя в надежном месте, все 
ценности и все убранство я прошу тебя принять от меня и все, что ты сверх этого 
пожелаешь. Отдай мне только для раздачи народу чеканное золото, что он собрал 
для войн, которые он имел в виду. Мне этого золота будет достаточно для раздачи 
300 000 человек. Остальное, необходимое для расхода, я занял бы у тебя, если 
можно на тебя тут рассчитывать, или через тебя из государственных средств, если 
ты на это согласишься. Свои владения я сразу же продам».
18, Эта речь Цезаря поразила Антония. Ему казалось, что откровенность и 
смелость Цезаря превзошли всякие ожидания и не соответствуют его молодости. Его 
рассердила такая речь, в которой не содержалось необходимой в отношении его 
пристойности, особенно же его рассердило требование выдачи денег. Антоний 
ответил Цезарю крайне сурово такой речью: «Если бы Цезарь оставил тебе, юноша, 
вместе с своим наследством и именем и управление, ты справедливо мог бы 
требовать от меня отчетного доклада о государственных делах, и я должен был бы 
ответить. Но поскольку римляне никогда никому
183 
не передавали управление государством по наследству (это касается*даже власти 
царской, при уничтожении которой римляне поклялись не потерпеть дольше другой 
царской власти, — а убийцы утверждают, что они убили твоего отца, обвиняя его 
именно в том, что он скорее царствовал, чем управлял), я не обязан давать тебе 
отчет о государстве и на том же основании освобождаю тебя от того, чтобы ты 
меня благодарил за управление им. Все делалось не ради тебя, а ради народа, за 
исключением одного дела, самого важного по отношению к Цезарю и тебе. Если бы я 
ради собственной безопасности и во избежание недовольства допустил бы 
присуждение убийцам почестей как тираноубийцам, то это было бы равносильно 
признанию Цезаря тираном, который как таковой не мог бы претендовать ни на 
славу, ни на почести, ни на проведение в жизнь своих постановлений. Тогда не 
могло бы быть и речи о завещании, усыновлении, имуществе, да и труп его не был 
бы удостоен погребения, даже погребения частного. Ведь законы велят оставлять 
трупы тиранов без погребения за пределами отечества, передавать бесчестию 
память их и распродать их имущество. 19. Я этого всего опасался и боролся за 
Цезаря, за вечную его славу, за его похороны от имени государства, не без 
опасности для себя и не без того, чтобы возбудить недовольство; я боролся с 
людьми быстрыми в своих поступках и наполненных мыслями об убийстве, с людьми, 
которые, как ты знаешь, и против меня составили заговор; боролся и с сенатом, 
который гневался на твоего отца из-за его власти. Но я охотно предпочел все эти 
опасности и страдания, лишь бы не допустить, чтобы Цезарь лишился почетного 
погребения, он — лучший из деятелей своего времени и счастливейший во всех 
начинаниях, заслуживающий с моей стороны большего уважения, чем кто-либо. 
Презрение к этим опасностям, угрожавшим мне, повело к тому, что тебе досталось 
все то блестящее, что ты имеешь от Цезаря: род, имя, положение и состояние. 
Было бы справедливее, чтобы ты, молодой человек, меня, значительно старшего, 
чем ты, за это благодарил, а не упрекал за уступки, сделанные мною, чтобы 
успокоить сенат или чтобы добиться того, что мне надо было, или по другим 
причинам и соображениям. Но достаточно для тебя и того, что я об этом сказал. 
Ты намекаешь, будто я стремлюсь к власти верховной, хотя я к этому не стремился,
 но я не думаю, что я этого недостоин; ты якобы огорчен тем, что
184 
завещание Цезаря не касается меня, а сам признаешь, что для меня достаточно и 
происхождение от рода Геракла.
20. Что касается твоих денежных затруднений, то я был бы склонен думать, что ты 
шутишь, когда выражаешь желание занять на покрытие их средства у государства, 
если бы я не был уверен, что ты еще не знаешь, что отец твой оставил 
государственную казну пустой. С тех пор' как он пришел к власти, доходы 
вносились ему, а не в казну. Мы найдем эти доходы в имуществе Цезаря, когда 
постановим, что их следует отыскать, и в этом не было бы ничего несправедливого 
по отношению к Цезарю, которого нет уже более в живых. Он не находил бы 
несправедливым, если бы у него при жизни потребовали отчета. Ты увидишь, что 
тебе не удастся владеть этим имуществом без того, чтобы многие частные лица 
один за другим его у тебя не оспаривали. Тех денег, которые перенесли в мой дом,
 не так много, как ты полагаешь, да сейчас и нет у меня ничего: все, кто 
занимает должность и имеет власть, все, кроме Долабеллы и моих братьев, 
поделили все между собой немедленно как имущество тирана. Благодаря этому мне 
удалось изменить их точку зрения и склонить принять решения в интересах Цезаря. 
Ведь и ты, если ты благоразумен, выдашь имеющиеся у тебя остатки имущества не 
народу, а тем, кто выражает свое недовольство, а они, если они заодно с тобой, 
отправят народ в колонии. Ты недавно изучал греческую литературу и знаешь, что 
народ непостоянен и уподобляется движущейся волне в море: одна приходит, другая 
уходит. В этом смысле народ тех из нас, кто домогается его расположения, то 
возносит на недосягаемую высоту, то ставит на колени».
21. Разгневанный этими словами, из которых большинство было сказано, чтобы его 
обидеть, Цезарь удалился, часто призывая имя отца. Все имущество, доставшееся 
ему по завещанию, он немедленно предназначил на продажу, этим своим рвением 
добиваясь получить содействие народа. А когда по этой причине выявилась вражда 
Антония к Цезарю и сенат постановил немедленно потребовать государственные 
деньги, Цезарь стал возбуждать у большинства опасения из-за унаследованного им 
от отца расположения к солдатам и народу и вызванной нынешней его щедростью 
популярности и из-за богатства, которое ему досталось в таком большом 
количестве.
Большинству казалось, что это богатство выдвинет его из рамок частного человека.
 Относительно Антония воз
185 
никли опасения, как бы он не привлек на свою сторону Цезаря, молодого, 
известного и богатого человека, не подчинил бы его себе и первый не захватил бы 
власть Цезаря. Другие были рады всем последним событиям, полагая, что эти два 
лица, Антоний и Цезарь, будут друг другу противодействовать и что богатство 
Цезаря вследствие требования отчета растает и что у них в силу этого наполнится 
государственная казна деньгами: они надеялись, что большинство государственных 
средств будет обнаружено у Цезаря. 22. Многие привлекали Цезаря к судебной 
ответственности из-за земельных участков, причем каждый выставлял в этом случае 
то один, то затем другой повод; большинство указывало на то, что земля была 
отнята при проскрипциях в результате происшедших конфискаций, изгнаний и казней.

Со всеми этими жалобами шли к самому Антонию или к Долабелле, другому консулу. 
Если же кто судился у другого магистра, всюду обычно в угоду Антонию пришлось 
Цезарю уступать, хотя он и ссылался на то, что отец покупал государственную 
землю, а также на последнее решение сената, подтвердившее все то, что 
Цезаремотцом было сделано. Во время процессов много пришлось Цезарю-сыну 
претерпевать оскорблений, сумма причитающейся на его долю выплаты возрастала до 
бесконечности. Наконец Педий и Пинарий, которые получили половину наследства на 
основании завещания Цезаря, стали упрекать Антония за отношение его как к ним, 
так и к Цезарю, а именно, что с ними поступают несправедливо и против 
постановления сената. Они полагали, что Антоний должен отменить только то 
постановление Цезаря, которое ведет к нарушению справедливости, все же 
остальное, что Цезарем было сделано, должно остаться в силе. Антоний допускал, 
что поступки его кое в чем могут противоречить этим постановлениям, а последние 
в своей редакции противоречить тому, что в свое время было принято. Решение 
ничего не изменять из того, что раньше проведено было в жизнь, 
запротоколировано было лишь вследствие амнистии, не ради соблюдения принципа и 
не по отношению ко всем, а скорее ради соблюдения приличия и для успокоения 
народа, которого волновали эти вопросы. Справедливее руководствоваться смыслом 
постановления, чем словесной формой, и не выступать против справедливости 
требований такого количества людей, потерявших во время мятежа имущество, 
приобретенное
186 
или унаследованное от предков, и все это в пользу молодого человека, 
получившего, против всякого ожидания, такое большое чужое богатство, к тому же 
принадлежавшее не частному лицу, человека, который пользуется своим счастьем 
непристойно и беззастенчиво. Антоний обещал им их пощадить, если они поделятся 
с Цезарем. Так отвечал Антоний Пинарию и его сторонникам. И они сразу же 
приступили к дележу, чтобы не потерять при судебной волоките хотя бы часть 
своего имущества; и они это делали не столько ради себя, сколько ради Цезаря, 
ибо они намеревались в скором времени предоставить ему все это в распоряжение.
23. Приближалось зрелище, которое Гай Антоний, брат Антония консула, хотел 
устроить в честь Брута претора. Гай Антоний ведал и всеми остальными делами по 
претуре в отсутствие Брута. Приготовления к этому зрелищу были богатые, и 
надеялись, что народ во время зрелища изменит свое мнение и вызовет обратно 
сторонников Брута. Цезарь со своей стороны обхаживал народ и велел трибунам 
раздавать подряд всем, кто первый случится, вырученные от продажи деньги. Он 
посещал места этой продажи и велел объявлять по возможности низкие цены тем, 
кто ведал продажей, еще и потому, что в связи с тяжбами многое вызывало споры и 
недовольство, и потому, что Цезарь спешил с этим. Все это возбудило к нему 
расположение народа и жалость, как незаслуженно испытывающему такие лишения. 
После раздачи наследства Цезарь вынес для продажи и собственное свое имущество, 
полученное от родного отца Октавия или от других, также и имущество своей 
матери и Филиппа9. Для той же цели он попросил и ту часть наследства, которая 
досталась Пинарию и Педию, так как состояния самого Цезаря даже для одной 
намеченной им цели не было достаточно вследствие поведенных против него интриг. 
Народ, понимавший, что эта раздача идет уже не от первого Цезаря, а от него 
самого, стал очень его жалеть и прославлять за то, что он брал на себя такие 
лишения и так заботился о народе. Стало совершенно ясно, что народ не надолго 
допустит, чтобы Антоний издевался над Цезарем.
24. Они это и показали во время зрелищ, которые, кстати сказать, были очень 
роскошны. Когда некоторые подкупленные зрители громкими криками стали требовать 
возвращения Брута и Кассия, а остальная часть посетителей театра под влиянием 
этой демагогии склоня-
187 
лась к жалости, вбежали толпы народа и стали задерживать зрелище, пока не 
стихли эти требования. Убедившись, что надежды, возлагавшиеся на зрелища, были 
разбиты Цезарем, Брут и Кассий решили отправиться в Сирию и Македонию и забрать 
их силой, так как эти провинции были им поручены еще до того, как их получили 
Антоний и Долабелла. Как только это стало известно, Долабелла поспешил в Сирию, 
а до Сирии в Малую Азию, чтобы и из нее выколотить деньги. Антоний полагал, что 
для предстоящих событий понадобится вооруженная сила, а войска, находившиеся в 
Македонии, считались принадлежавшими Долабелле, раз ему поручена Сирия и поход 
против парфян; ведь и Цезарь желал ими воспользоваться против парфян. Поэтому 
Антоний задумал эти войска взять себе, а они были лучшие как по храбости, так и 
по численности. Их было 6 легионов тяжеловооруженных, а также стрелки и 
легковооруженные, присоединенные к ним, значительные кавалерийские части и 
полное снаряжение. Цезарь решил, что им будет близко переправиться через 
Ионийское море и что они сразу могут быть в Италии. 25. Вдруг распространились 
слухи, что геты, узнав о смерти Цезаря, стали нападать на Македонию и 
опустошать ее. Антоний просил у сената дать ему это войско'будто бы для 
карательной экспедиции против гетов: он ссылался на то, что Цезарь в свое время 
отрядил его против гетов, когда еще не думал о походе против парфян. В 
настоящее же время парфяне держали себя спокойно. Сенат не доверял этим слухам 
и послал людей для проверки их. Чтобы рассеять опасения и подозрения сената, 
Антоний провел закон, запрещавший кому бы то ни было при любых обстоятельствах 
поднимать речь о диктатуре или присуждать ее кому-нибудь или принимать ее, 
когда ее предлагали. Нарушившего в какой-нибудь части это постановление 
разрешалось безнаказанно убить первому встречному*0. Этим предложением Антоний 
особенно подкупил собрание. Он обещал тем, кто действовал от имени Долабеллы, 
один легион, а сам был избран императором стоявших в Македонии войск. Так он 
добился того, чего он хотел. Своего брата он послал немедленно и спешно с этим 
постановлением к войскам. Посланные сенатом для проверки слуха заявили, что они 
гетов в Македонии не видели; но они прибавили — потому ли, что это 
соответствовало истине, или они были научены Антони-
188 
ем, — что есть опасение, как бы после перевода войск куда-либо геты не стали 
нападать на Македонию.
26. Так обстояли дела в Риме. Между тем Кассий и Врут собирали деньги и войско. 
Требоний, наместник Малой Азии, укреплял для них города. Когда прибыл в Малую 
Азию Долабелла, Требоний его не пустил ни в Пергам, ни в Смирну, а предоставил 
ему только снабжение провиантом за пределами города как консулу. Разгневанный 
Долабелла пытался силой захватить укрепления, но безуспешно. Требоний обещал 
ему пустить его в Эфес. Долабелла немедленно отправился по направлению к этому 
городу, Требоний же послал людей, которые должны были следовать за ним в 
некотором расстоянии. Когда настала ночь и эти люди видели, что Долабелла 
уходит, они, ничего больше уже не подозревая, оставили из своей среды немногих 
для сопровождения Долабеллы, а сами вернулись в Смирну. Долабелла устроил для 
эти немногих ловушку, захватил их и убил. В ту же ночь он отправился к Смирне и,
 застав ее без охраны, занял ее при помощи штурмовых лестниц. Требоний, 
лежавший еще в постели, потребовал от арестовавших его, чтобы его повели к 
Долабелле, обещая, что последует за ними без сопротивления. Тогда один из 
центурионов высмеял его и сказал: «ты сам можешь идти, оставь только голову 
здесь; нам приказано не тебя вести к Долабелле, а только твою голову». И они 
тотчас же отрубили ему голову. Рано утром Долабелла велел ее выставить у 
трибунала претора, где Требоний принимал по делам провинции. Так как Требоний 
был соучастником в убийстве Цезаря и задерживал Антония у дверей сената беседой 
во время убийства, то разгневанное войско и вся масса рабов, окружавшая его, 
издевались всячески над его трупом, а голову его в шутку перебрасывали, как мяч,
 по вымощенному камнями городу и уничтожили ее. Так из убийц Цезаря первым был 
наказан Требоний.
27. Антоний тем временем задумал вести войско из Македонии на Италию. Так как у 
него никакого другого предлога не было, он просил сенат заменить ему Македонию 
Цизальпинской Галлией, которая управлялась Децимом Брутом Альбином. Он знал, 
что и Цезарь в свое время победил Помпея, отправляясь из этой Галлии. С другой 
стороны, рассчитывал он, это создаст впечатление, что он не против Италии, а 
против Галлии перебрасывает войско. Сенат смотрел на эту Галлию как на крепость,
 направленную против Италии, и был раздосадован этой
189
просьбой Антония. Тогда сенат впервые почувствовал козни Антония и раскаивался, 
что ему была отдана Македония. Частным образом знать велела Дециму крепко 
держаться за свою власть, набирать еще войско и деньги, если со стороны Антония 
последуют репрессии. Так боялись они Антония и так гневались на него. А Антоний 
решил просить не у сената, а у народа Галлию по закону, т.е. таким же путем, 
как и Цезарь ее в свое время получил, а недавно Долабелла получил Сирию. Чтобы 
внушить страх сенату, он велел Гаю1! немедленно перевезти войско в Брундизий 
через Ионийское море.
28. Гай намеревался выполнить этот приказ. Но в это время должны были 
происходить зрелища, которые собирался организовать эдил12 Критоний. Цезарь 
готовил для этих зрелищ золотой трон и венок своему отцу в силу состоявшегося 
постановления, на основании которого во время всех зрелищ полагалось выставлять 
в его честь эти предметы. Критоний, протестуя, заявил, что он не допустит этих 
почестей для Цезаря, коль скоро он сам несет расходы по устройству зрелищ. 
Цезарь пожаловался на него Антонию как консулу. Антоний сказал, что следует это 
дело внести в сенат. Тогда Цезарь в гневе сказал: «Внеси, а я трон поставлю, 
пока состоявшееся постановление еще остается в силе». Антоний рассердился и не 
допустил этого. Он не допустил этих почестей и во время следующих зрелищ, что 
было еще более странно, так как сам Цезарь их устраивал и так как они были 
посвящены Венере Родительнице13 Цезарем-отцом, когда он посвятил ей 
находившийся на форуме храм и самый форум. Этим Антоний навлек на себя открытую 
ненависть всех, так как он не столько ссорился с Цезарем младшим, сколько 
неблагодарно издевался над Цезарем старшим. Цезарь-сын обхаживал народ, всех, 
кто был облагодетельствован его отцом, и бывших его солдат; будучи окружен 
толпой, как бы личной охраной, исполненный ненависти, он просил всех, чтобы они,
 не обращая внимания на то, что он по своей доброй воле терпит так много тяжких 
обид, выступили в защиту Цезаря, своего императора 14 и благодетеля, 
подвергающегося теперь издевательствам со стороны Антония; этим они вместе с 
тем выступят и на собственную свою защиту, так как не будет прочным их 
достоянием то, что они получили от Цезаря, если то, что было постановлено для 
самого Цезаря, окажется непрочным. Взбираясь всюду на возвышенные места го-
190
рода, он выкрикивал против Антония: «Не гневайся из-за меня, Антоний, на Цезаря,
 не кощунствуй против него. Ведь он был больше всего твоим благодетелем, да 
притом в самой широкой мере. Меня ты можешь оскорблять как тебе угодно. С 
разграблением моего имущества повремени, пока граждане не получат причитающейся 
им раздачи. Все остальное можешь ты получить. Ведь мне будет достаточно, даже и 
в бедности, славы моего отца, если она останется непоколебленной, и 
производимой мною раздачи гражданам, если только ты не помешаешь ее выполнить».
29. После этого непрестанно и открыто поднимался всеобщий голос против Антония. 
А когда он высказал горькую угрозу против Цезаря и она стала широко известна, 
еще больше выросло возбуждение против Антония. Центурионы, состоявшие в личной 
охране Антония, ветераны старшего Цезаря, пользовавшиеся наибольшим почетом у 
Антония, просили его прекратить свои издевательства и ради них и ради самого 
себя, так как он служил в войсках под начальством Цезаря, и все блага, которые 
имел, получил от него. Антоний уступил этим требованиям, так как они были 
справедливы, и из уважения к тем, кто их предъявил. К тому же Антоний нуждался 
в Цезаре, чтобы добиться обмена провинциями, Антоний согласился на 
предъявленные к нему требования, дал клятву, заявляя, что всего этого он не 
хотел, изменил же свое решение из-за этого юноши, который, несмотря на свой 
ранний возраст, так невыносимо возгордился, не признавая ни уважения, ни 
скромности по отношению к старшим должностным лицам. Этому юноше необходимы 
воспитательные меры; но ради их просьб он готов побороть свой гнев и вернуться 
к прежним своим намерениям, если и Цезарь с своей стороны воздержится от 
неумеренных действий. 30. Центурионы были рады этому. Они свели обоих; Цезарь и 
Антоний, обменявшись упреками, заключили дружбу. О законопроекте по поводу 
Галлии немедленно было объявлено. Сенат был этим крайне встревожен и 
предполагал, в случае если Антоний внесет законопроект для предварительного 
обсуждения в сенат, не допускать обсуждения, если же он внесет его без 
предварительного обсуждения в народное собрание, подослать трибунов для того, 
чтобы задержать законопроект. Были и такие, которые предпочитали освободить всю 
Галлию от римского управления: до того они боялись находившейся поблизости 
Галлии. Антоний, с своей сторо-
191 
ны, бросил им упрек, сказав: «не поручают ли они Дециму эту провинцию, потому 
что он убил Цезаря, ему же не доверяют, потому что он Цезаря, покорившего эту 
провинцию и поставившего ее на колени15, не убивал?» Все это Антоний открыто 
бросал в лицо всем, видя их большую радость по поводу всего случившегося. Когда 
настал назначенный день, сенат считал нужным созвать центуриатские комиции; его 
противники же, еще ночью оцепив форум, созвали трибутские комиции, собравшиеся 
по договоренности16, Народная толпа, недовольная Антонием, все же поддерживала 
его ради Цезаря, стоявшего за оцеплением и упрашивавшего народ. Главным образом 
Цезарь просил о том, чтобы не Децим, убийца его отца, управлял опасной для Рима 
страной и возглавлял там войско, а кроме того, за Антония, с которым он 
помирился. К тому же Цезарь надеялся кое-что получить за это и от Антония. 
Трибуны были подкуплены Антонием, и так как они безмолвствовали, то закон был 
проведен, войско же уже прибывало к Антонию под благовидным предлогом через 
Ионийское море.
3 1. Когда умер один из трибунов, Цезарь стал поддерживать кандидатуру Фламиния 
на новых выборах. Народ, полагая, что Цезарь сам стремится к этой должности, но 
не выставляет своей кандидатуры из-за своей молодости, решил во время выборов 
объявить трибуном Цезаря. Сенат, не сочувствуя такому усилию Цезаря, боялся, 
что Цезарь в качестве трибуна привлечет к народному суду убийц старшего Цезаря. 
Антоний, не считаясь с недавно заключенной с Цезарем дружбой, объявил в 
качестве консула, — в угоду ли сенату, или для его успокоения по поводу закона 
о Галлии, или по личным соображениям, — что Цезарь не имеет права нарушать 
закон и применять насилие по отношению к кому-либо. В противном случае Антоний 
воспользуется против него всеми мерами данной ему власти. Это предостережение 
было неблагодарной выходкой Антония по отношению к Цезарю и издевательством по 
отношению к нему же и одновременно к народу. Народ решил поднять ссору во время 
выборов, Антоний испугался и отменил выборы, удовлетворяясь наличным составом 
трибунов. Цезарь же чувствовал себя явной мишенью для злоумышлении Антония и 
стал рассылать своих людей по колониям, устроенным его отцом, чтобы они 
сообщали о том, как с ним поступают, и чтобы узнать мнение отдельных поселенцев.
 Он посылал своих людей в лагеря
192 
Антония, кое-кого с провиантом, чтобы они, встречаясь с наиболее смелыми 
солдатами, подбрасывали незаметно прокламации в толпу.
32. Вот что делал Цезарь. Центурионы же выпросили у Антония уделить им время и 
сказали следующее: «Мы и все другие, кто вместе с тобой, Антоний, находились в 
войсках Цезаря, помогли ему установить свою верховную власть и продолжали в 
повседневной работе служить ей, знаем, что убийцы Цезаря ту же вражду и те же 
козни, что и против Цезаря, обратили против нас. Сенат склоняется в их сторону. 
Когда народ изгнал убийц, мы воспрянули духом, убедившись, что не все связанное 
с Цезарем впало в немилость и неблагодарно предано забвению. Гарантию для 
будущего мы видели в тебе, так как ты являешься другом Цезаря, после него 
обладаешь наилучшими качествами полководца, теперь управляешь нами и наиболее 
подходящий нам человек. Теперь, когда подымаются враги, дерзко врываются в 
Сирию и Македонию, собирают против нас деньги и войска, сенат на тебя 
натравливает Децима, ты же все свои заботы тратишь на ссору с Цезарем; мы 
справедливо опасаемся, как бы к предстоящей, пока еще не разгоревшейся войне не 
прибавились еще раздоры между вами и как бы враги не добились того, чего они 
желают. Мы просим тебя все это взвесить и ради святой памяти Цезаря и бережного 
отношения к нам, ни в чем не провинившимся перед тобой, прежде всего ради твоей 
собственной выгоды, поскольку это еще возможно, помочь Цезарю — и этого одного 
уже достаточно — наказать убийц. Тогда ты сразу опять можешь беззаботно 
властвовать, а мы с твоей помощью окажемся в безопасности, мы, опасавшиеся как 
за себя самих, так и за тебя».
33. На эти слова центурионов Антоний ответил следующее: «С какой любовью и с 
каким вниманием я относился к Цезарю, когда он еще был жив, как я скорее 
всякого другого решался идти на любую опасность ради его интересов, все это вы 
хорошо знаете, так как вместе со мной служили в его войсках и были свидетелями 
всех событий. С какой милостью и с каким вниманием он постоянно относился ко 
мне, об этом говорить мне не подобает. О том и о другом знали убийцы и поэтому 
решили и меня убить вместе с Цезарем, так как если я останусь в живых, они не 
достигнут того, что они замышляют. И тот, кто побудил их изменить свое 
намерение, сделал это не ради моего
193 
благополучия, но ради того, чтобы придать тираноубийству более благопристойный 
вид, т.е. чтобы не казалось, что они многих убивают, которых считают личными 
врагами, а убили одного как тирана.
Кто мог бы поверить, что я забываю Цезаря, моего бывшего благодетеля, и выше 
ставлю его врагов, что я охотно прощаю убийство тем, кто против меня 
злоумышляет, как полагает молодой Цезарь? Кто предоставил им амнистию и 
провинции? В этом он хочет обвинить меня вместо сената. 34. Так слушайте же, 
как все это случилось. Когда Цезарь внезапно был убит в сенате, больше всех 
меня объял страх и в силу моей дружбы с Цезарем и в силу того, что я не знал 
точных обстоятельств, ибо я еще не видал договора между убийцами и не знал его 
условий. Народ бушевал, а убийцы с гладиаторами заняли Капитолий и укрылись на 
нем. Сенат был с ними заодно, что теперь стало еще более ясным, и постановил 
выдать убийцам награды за убийство тирана. Если бы Цезарь действительно был 
признан тираном, тогда нам всем предстояла гибель как друзьям тирана. И вот, 
находясь в таком состоянии, полный волнений, забот и страхов, когда нельзя было 
принять необдуманное решение или колебаться, я, как вы убедитесь, если 
внимательно всмотритесь, был смел, где требовалась отвага, хитер, где 
требовалось притворство. Первая моя забота, включавшая в себя все остальное, 
состояла в том, чтобы отнять у этих людей присужденные им награды. Решительно 
выступая против сената и убийц, я действовал с отчаянной смелостью, полагая, 
что мы, друзья Цезаря, лишь тогда будем в полной безопасности, когда Цезарь не 
будет больше считаться тираном. Тот же страх охватил и врагов моих и сенат, 
знавших, что если Цезарь не окажется тираном, им придется отвечать за убийство. 
Когда они из-за этого стали вести борьбу, я уступил после того, как почетные 
дары были заменены амнистией, чтобы за эту уступку получить все то, что мне 
было нужно. И что это значит и многого ли я добивался? — Чтобы не вычеркивалось 
имя Цезаря, которое я больше всего люблю, чтобы его состояние не было 
конфисковано, чтобы усыновление, которым теперь молодой Цезарь так хвастает, не 
было аннулировано, чтобы завещание сохранило свою силу, чтобы тело Цезаря было 
погребено с царскими почестями, чтобы присужденные ему когда-либо почести 
остались на вечные времена, чтобы все содеянное им сохранило силу и чтобы его 
сын и мы, его
194 
друзья, как полководцы, так и солдаты, находились в безопасности и вели славную 
жизнь вместо бесславной.
35. Как вам кажется, я потребовал от сената малые и незначительные уступки за 
амнистию? Или вы думаете, сенат дал бы это без амнистии? Было бы вполне 
достойно просто заплатить амнистией за перечисленные уступки и пощадить в 
прямом смысле этого слова убийц, если бы можно было приобрести вечную славу 
Цезарю и наше спасение. Но я сделал это не с таким намерением; я лишь отсрочил 
суд над убийцами. Когда я таким образом заставил сенат сделать то, что мне 
нужно было в первую очередь, а убийцы пребывали в беспечности, я вздохнул и 
отменил амнистию не решениями или постановлениями — это было невозможно, — а 
незаметно добиваясь благосклонности народа. Я вынес тело Цезаря под предлогом 
погребения на форум, обнажил его раны, показал их количество, окрававленную и 
разодранную одежду. Я многократно пред всеми с чувством восхвалял его доблести 
и любовь к народу. Я оплакивал его как убитого и одновременно призывал его как 
Бога. Эти мои поступки и слова возбудили народ, они воспламенили огонь, 
несмотря на амнистию, и направили его на дома врагов, а людей изгнали из города.
 Вскоре обнаружилось, что все это делалось при противодействии сената и в 
огорчение ему; меня обвинили в заискивании перед народом, а убийц послали в 
провинцию в качестве их правителей: Брута и Кассия в Сирию и Македонию с 
многочисленными войсками; им дан был совет спешить туда до наступления 
назначенного срока под предлогом заботы о продовольствии. Тогда меня объял еще 
больший страх, так как я не имел еще никакого войска. Я боялся, что придется 
выступить нам безоружными против такого количества вооруженных. К тому же еще 
мой коллега по консульству внушал подозрение: он всегда был против меня, 
прикидывался соучастником злоумышления против Цезаря и назначил день убийства 
днем рождения города. 36. В таком затруднительном положении я стремился 
обезоружить врагов, а их оружие отобрать для нас. И я убил Амация и вызвал 
Помпея, чтобы сенат, подкупленный этим, встал на мою сторгшу. Но я и теперь не 
доверял сенату и убедил Долабеллу, чтобы он Сирию требовал не у сената, а 
законодательным путем у народа. И я помогал при этом Долабелле, чтобы он из 
друга превратился в врага убийц и чтобы сенаторам неудобно было после Долабеллы 
отказать мне в Македонии, 
195 
Но они мне и так не дали" бы Македонии, даже после Долабеллы, из-за 
находившегося в Македонии войска, если бы я предварительно не уступил войско 
Долабелле, так как ему досталась Сирия и война против парфян. У Кассия и его 
сторонников они не отняли бы ни Македонии, ни Сирии, если бы их не обеспечили 
другими провинциями. Дать им что-нибудь взамен было необходимо, а посмотрите, 
что они получили за то, что они отдали: лишенные всякой вооруженной силы Кирену 
и Крит. Этими странами пренебрегают даже наши враги как недостаточно надежными, 
а теперь они врываются силой в те провинции, которые у них отняты. Таким 
образом, и войско было передано Долабелле от врагов при помощи всяких хитростей,
 уловок и компенсаций. Так как оружие еще не было пущено в ход, приходилось 
действовать в согласии с законами.
37. При таком затруднительном положении, когда враги собрали войско, мне 
понадобилось войско из Македонии, но у меня не было достаточно повода вызвать 
его. Тогда был пущен слух, что геты разоряют Македонию. Но и этому не поверили, 
и были отправлены люди для проверки слухов. И вот я внес законопроект, 
запрещающий говорить о диктаторской власти, выносить решения или принимать эту 
власть, если она кому-либо будет Присуждена, Только таким образом я сумел их 
обойти, и тогда они дали мне войско. Лишь теперь впервые я почувствовал себя 
равносильным противником своих врагов, не тех открытых врагов, о которых думает 
Цезарь, но тех врагов, которых больше, у которых большие силы и которые пока 
еще предпочитают оставаться неизвестными. Когда я этого добился, у меня остался 
другой убийца под боком, Децим Брут, и тот был управителем опасной провинции и 
обладал большим войском. Зная его большую смелость, я все же отнял у него 
Галлию, но обещал ему — чтобы придать пристойный облик своему поступку — в 
обмен Македонию, совершенно оголенную от войска. Сенат возмущался и понял 
ловушку. И вы знаете, что многие тогда переписывались с Децимом, знаете, что и 
сколько писалось. На меня натравливали уже моих преемников по консульству. 
Тогда я еще смелее решил взять провинцию не из рук сената, а от народа, путем 
законодательства. Войска я перебросил из Македонии в Брундизий с тем, чтобы ими 
воспользоваться в случае необходимости. И если Богам угодно будет, мы ими 
воспользуемся, когда нас заставит нужда. 38. Так от большого страха, который
196 
нас до тех пор держал в своих руках, мы перешли к твердой уверенности 
относительно своего положения и смелости по отношению к врагам. Когда они 
появились, появилась у большинства и симпатия к врагам. Вы ведь видите, как они 
раскаиваются в принятых постановлениях, какие делаются усилия, чтобы отнять у 
меня Галлию, которая мне уже дана. Вы знаете, что они пишут Дециму и как они 
моих преемников по консульству убеждают изменить постановление о Галлии. Но с 
помощью отеческих богов, с благочестивой памятью о Цезаре, при вашем мужестве, 
с помощью чего побеждал и Цезарь, мы за него отомстим, добиваясь этого и телом 
и духом. Вот что случилось со мной, друзья-солдаты; я хотел, чтобы это пока 
оставалось невысказанным, но оно стало фактом и стало вам известным, а вас я 
считаю участником во всех моих делах и помыслах. Сообщите это и другим, если 
они этого еще не видят, кроме Цезаря, который к нам относится неблагодарно».
39. Так излагал все Антоний17. Центурионам показалось, что все, что он сделал, 
было совершено с ярой ненавистью по отношению к убийцам и с хитростью к сенату. 
Они и теперь просили его помириться с Цезарем и уговорили их, а примирение 
состоялось на Капитолии. Немного позже Антоний привел к своим друзьям кое-кого 
из своих телохранителей, которые были якобы его помощниками, когда Цезарь 
злоумышлял против него. Неизвестно, была ли это клевета с его стороны, или он 
действительно так думал, или он узнал о посланных по лагерям и перевел на свою 
личность то, что было направлено против его дела. Как только эта весть 
обнаружилась, поднялся большой шум всюду, и произошло большое возмущение. 
Немногие более вдумчивые знали, что жизнь Антония полезна Цезарю, даже если он 
ему вредил, так как его боялись убийцы. Если бы он умер, им было бы менее 
опасно отважиться на все. так как они получали широкую поддержку сената. Так 
рассуждали более разумные. Большинство же, видя, как ежедневно Цезарь страдал 
от обид и какие лишения он нес, считали довольно вероятной эту клевету и 
считали, что грешно и невыносимо, чтобы жизнь Антония, консула, подвергалась 
опасностям. Цезарь, однако, выбежал к ним тогда, когда они были в таком 
настроении, с бешеным гневом и кричал, что он сам подвергается преследованиям 
со стороны Антония за свою дружбу к народу, которая все еще являлась 
единственным его достоянием. Подбежав к дверям Антония, 
197 
Цезарь кричал то же самое, призывал богов в свидетели, произносил всякие клятвы,
 вызывал его на суд. Когда никто не вышел, он сказал: «Я готов судиться перед 
лицом твоих друзей», и с этими словами вбежал к нему. Когда его задержали, он 
кричал и бранил дверных сторожей, не допускавших, чтобы неправота Антония была 
доказана. Уходя, он призывал народ в свидетели, что если с ним что-нибудь 
случится, пусть знают, что он убит Антонием. Он сказал это с большой 
страстностью, и толпа изменила свое отношение к нему. Она раскаивалась в 
прежнем своем мнении. Некоторые и тогда отказывались доверять Цезарю и Антонию; 
другие подозревали, что все это одно притворство со стороны того и другого: они 
только что в храме пришли к соглашению, и это все инсценировали для того, чтобы 
обмануть врагов. Третьи полагали, что Антоний все это выдумывает, чтобы иметь 
повод для увеличения личной охраны и чтобы отвоевать у Цезаря колонии.
40. Цезарь узнал через посредство тайно отправленных уполномоченных, что войско 
в Брундизии и колонисты досадовали на Антония за то, что он забывал об убийстве 
Цезаря, и что они придут к нему на помощь, если это будет возможно. Антоний 
отправился по этой же причине в Брундизии, а Цезарь, опасаясь, что он вернется 
с войском и застанет его беззащитным, отправился с деньгами в Кампанию, чтобы 
склонить города, заселенные его отцом, сражаться на его стороне. И он склонил к 
этому сначала Калатию, а затем Казилин. Эти два города лежали по обеим сторонам 
Капуи. Цезарь дал каждому солдату 500 драхм18 и повел за собой 10 000 человек, 
которые не были вооружены полностью и не были разбиты на отряды, но были 
объединены, как бы для личной охраны Цезаря, под одним знаменем. В Риме боялись 
Антония, надвигавшегося с войском; когда же стало известно, что и Цезарь 
подходит с другим войском, страх удвоился. Иные были рады, что им удастся 
воспользоваться Цезарем против Антония. Третьи, видевшие в свое время их 
примирение на Капитолии, считали все происходившее простым притворством — 
компенсацией для Антония за верховную власть, а Цезарю за отмщение убийцам.
4 1. При таком общем беспокойстве к Цезарю пришел трибун Кануций, личный враг 
Антония и поэтому друг Цезаря. Он узнал план Цезаря и сообщил народу, что 
Цезарь наступает с открытыми враждебными действиями на Антония. Он объяснил, 
что тем, кто боится тирании Антония.
198 
необходимо присоединиться к Цезарю, так как другого войска у них сейчас нет. 
Сказав это, Кануций ввел в город Цезаря, который расположился лагерем в храме 
Марса, в 15 стадиях от города19. Когда они вошли в город, Цезарь подошел к 
храму Диоскуров20, а солдаты его окружили храм, тайно вооружившись мечами; 
Кануций сначала выступил с речью перед народом против Антония, а Цезарь 
напомнил им о своем отце и о том, что ему приходится претерпевать от Антония, 
что это-то и явилось причиной, почему он собрал войско для своей охраны. Он 
заявил, что он всегда будет слугой отечества и послушным его гражданином, в 
настоящее же время он готов двинуться против Антония. 42. Сказав это, Цезарь 
распустил собрание. Войско думало, что оно, наоборот, прибыло для примирения 
Антония с Цезарем или хотя бы для охраны Цезаря и для отмщения убийцам, и 
возмущалось речью, направленной против Антония, который был их полководцем и 
консулом. Одни из них поэтому отпросились домой, чтобы вооружиться; они сказали,
 что не могут пользоваться чужим оружием, а только своим. Другие давали понять 
свое действительное настроение. Цезарь находился в недоумении; он очутился в 
положении, противоположном тому, которого ожидал. Но он надеялся справиться с 
ними скорее убеждением, чем силой, и согласился на их мнимые причины ухода: 
одних он послал за оружием, других попросту домой. Все же, скрывая свое 
огорчение, он похвалил их за то, что они собрались, и одарил их еще дарами. Он 
обещал отблагодарить их еще более щедро, всегда в необходимых случаях пользуясь 
их услугами скорее в качестве друзей отца, чем солдат. Только одну или три 
тысячи он убедил остаться у него из десяти (о точной цифре источники 
расходятся). Остальные не ушли от него, но вспомнили сразу о тяготах сельских 
работ и о прибыли от похода, и о речи Цезаря, и о готовности его к тому, чего 
они хотели, о знаках милости, которые они получили и которые они еще 
рассчитывали получать. Как это свойственно непостоянной толпе, они изменили 
свою точку зрения и, пользуясь для приличия указанным предлогом, вооружились и 
вернулись к нему. Цезарь же с новыми денежными суммами объезжал Равенну и всю 
прилегающую к ней область, вербовал в войска все новые и новые массы и всех 
посылал в Арреций.
43. К Антонию в Брундизий прибыло четыре из находившихся в Македонии пяти 
легионов. Упрекая его в том, 
199 
что он не мстит за убийство Цезаря, они его без обычного приветствия повели к 
трибуне с тем, чтобы он в первую очередь отчитался перед ними. Он не сдержался, 
а стал бранить их за неблагодарность: ведь он их вывел из Парфии в Италию! 
Упрекал он их в том, что они в то время, когда дерзкий мальчишка — так он 
называл Цезаря — подослал к ним людей, чтобы их подкупить, не выдали этих людей.
 Но он их сам найдет, а войско поведет в присужденную ему счастливую Галлию и 
каждому из присутствующих подарит 100 драхм21. Они засмеялись над этим скромным 
обещанием, а когда он рассердился, они еще больше стали шуметь и разбежались. 
Антоний встал и сказал только следующее: «Вы научитесь повиноваться». Он узнал 
у военных трибунов22 имена мятежных солдат — в римских войсках всегда 
записывали нрав каждого отдельного солдата — и по военному закону бросил 
жребий23, однако он не казнил "целиком всю десятую часть войска, а только часть 
ее, полагая, что он их таким путем быстро устрашит. Но это вызвало в них не 
страх, а скорее гнев и ненависть.
44. Это заметили те, кого Цезарь послал, чтобы подкупить солдат Антония. Тогда 
они разбрасывали особенно много прокламаций по лагерю, указывая, чтобы солдаты, 
вместо скаредных обещаний Антония и его жестокости, вспомнили о первом Цезаре, 
о помощи теперешнего и о богатых его раздачах. Антоний разыскивал этих людей, 
обещая большие деньги за их выдачу, и угрожал тем, кто их укрывал. Когда же он 
никого не изловил, он рассердился, что все войско их покрывает. Сообщения о том,
 что делалось Цезарем в колониях и в Риме, взволновало его; он снова выступил 
перед войском и сказал ему, что он удручен всем случившимся, а именно, что 
пришлось под давлением военной необходимости применить казнь, но что казнены 
немногие вместо многих, которым полагалась казнь по закону. Они ведь знают, что 
Антоний ни жесток, ни скареден. «Но прочь, — продолжал он, — всякое взаимное 
недовольство; пусть оно успокоится на этих преступлениях и наказаниях. 100 
драхм я велел вам выдать не как награду — это ведь не соответствует удаче 
Антония, — а скорее как дар в честь первой нашей встречи. Необходимо 
подчиняться ему согласно закону отцов и военному закону, как в данном случае, 
так и во всех остальных». Таковы были его слова; но он ничего не прибавил к 
награде, чтобы не казалось, что он, полководец, 
200 
уступает солдатам. Они же взяли деньги или потому, что передумали, или из 
страха. Антоний сменил их трибунов или потому, что все еще гневался на мятеж, 
или не доверял им по другим причинам. Остальных солдат он принимал по мере 
необходимости и отправлял одного за другим по побережью в Аримин. 45. Сам он 
набрал преторианскую когорту из лучших в физическом и нравственном отношении 
людей и направился в Рим, чтобы оттуда идти в Аримин. Свой въезд в Рим Антоний 
обставил пышно; когорту расположил лагерем перед городом, лиц, окружавших его, 
вооружил мечами, и они ночью охраняли его дом в полном вооружении. Им давались 
пароли, и вообще стража сменялась, как в лагере. Антоний созвал сенат, чтобы 
высказать по адресу Цезаря упрек по поводу его поступков, но при входе в сенат 
он уже узнал, что из че! тырех легионов так называемый легион Марса в пути 
перешел на сторону Цезаря. А когд^АНтоний^гедлил с входом в сенат и растерялся, 
ему было сообщено, что и так называемый четвертый легион перешел к Цезарю 
совершенно так же, 'ка1Ги'леги6н Марса. Потрясенный этим, Антоний вошел в сенат.
 Но там он говорил немного и повел свою речь так, как будто бы он их созвал для 
другой цели, и сразу же отправился к воротам, а от ворот направился в Альбу, 
чтобы уговорить отложившихся. Его встретили обстрелом со стены, и он должен был 
отправиться обратно, остальным же легионам послал по пятьсот драхм24 каждому 
солдату. Антоний пошел в Тибур с имевшимися у него легионами, снаряженный таким 
образом, как снаряжались обычно отправившиеся на войну. А война была уже явная, 
так как Децим не оставлял Галлии. 46. Когда Антоний был там, почти весь сенат и 
большинство из всадников25 прибыли, чтобы оказать ему почести; пришли и от 
народа виднейшие представители. Они застали его, когда он приводил к присяге 
присутствовавших солдат и собравшихся у него ветеранов — их было много. 
Последние охотно присоединились к присяге и поклялись в постоянной 
приверженности и верности ему, так что можно удивляться, кто же были те, кто 
еще так недавно на созванном Цезарем собрании поносил Антония.
С такою пышностью проводили его в Аримин, где начинается Галлия. Войско Антония 
насчитывало, кроме вновь набранных, три легиона, вызванных из Македонии, к нему 
прибыла и остальная часть солдат — один легион ветеранов, которые, несмотря на 
возраст, казались вдвое
Аппиан. Гражданские войны 
201 
лучше новобранцев. Таким образом у Антония оказалось четыре обученных легиона, 
да кроме того все те, кто в качестве вспомогательного войска обычно следует за 
легионами, личная его охрана и новобранцы. Лепид со своими четырьмя легионами 
был в Испании. Азиний Поллион с двумя легионами и Планк с тремя легионами в 
Трансальпийской Галлии; все эти силы, казалось, были готовы примкнуть к Антонию.

47. У Цезаря было два перешедших к нему от Антония легиона, равным образом 
заслуживавших наибольшего внимания: один — из новобранцев и два из выслуживших 
свой срок. Последние два легиона не были ни количественно, ни по снаряжению 
вполне укомплектованы, но были пополнены новонабранными; стянув, их всех к 
Альбе, Цезарь послал донесение сенату. Сенат выражал ему свою радость, так что 
и здесь можно было недоумевать, кто же были те, кто сопровождал Антония. 
Легионами сенаторы были недовольны за то, что они перешли к Цезарю, а не к 
сенату. Все же они одобряли как их, так и Цезаря и обещали вынести решение о 
том, что им надлежит делать, несколько позже, когда вновь избранный магистрат 
приступит к исполнению своих обязанностей. Было, однако, совершенно очевидно, 
что сенат их поведет против Антония. Но так как у сената не было еще ни одного 
своего легиона, а набор был невозможен без консулов, все было отсрочено до 
вступления в должность нового магистрата26.
48. Солдаты привели к Цезарю ликторов с фасциями27 и просили его, чтобы он 
объявил себя пропретором и военачальником над теми, кто всегда подчинен был 
командирам. Цезарь хоть и выразил свое удовлетворение этими почестями, но все 
же передал это дело в сенат. Когда солдаты из-за этого хотели все вместе 
отправиться в Рим, он этого не допустил и удерживал делегатов, считая, что 
сенат сам вынесет свое постановление, тем более если он узнает о их готовности 
и о его в данном случае нерешительности. С трудом достигнуто было соглашение; а 
офицеры обвиняли Цезаря в надменности, он же защищался перед ними и утверждал, 
что сенат склоняется на его сторону не столько из-за сочувствия к нему, сколько 
из-за страха перед Антонием и из-за отсутствия у сената войска, «пока мы не 
уничтожим Антония, а все убийцы, родственники и друзья сената, соберут для него 
военную силу». «Чувствуя это, — говорил Цезарь, — я притворил-
202 
ся послушным слугой сената. Не откроем ему наших карт преждевременно; если мы 
заручимся властью слишком рано, он нас обвинит в беззаконии и насилии. Если мы 
поведем себя скромнее по отношению к сенату, он ее, пожалуй, и сам нам даст, 
боясь, как бы я эту власть не получил от вас». После этих слов Цезарь устроил 
военные упражнения для двух перешедших к нему от Антония, легионов, которые, 
выстроившись один перед другим, выполняли все, что полагается на войне, не 
допуская только убийства. Удовлетворенный этим смотром и охотно 
воспользовавшись этим предлогом, Цезарь дополнительно выдал каждому по 500 
драхм28 и обещал, если война окажется необходимой, в случае победы выдать им 
5000. Так Цезарь обеспечил за собою своих наемников при помощи щедрых подарков.
49. Вот что происходило в Италии. В Галлии Антоний приказал Дециму 
переправиться в Македонию согласно решению народа и в своих личных интересах. 
Децим переправил Антонию в ответ письмо, полученное им от сената, гласившее, 
что не столько ему надлежит уступить, повинуясь воле народа, сколько Антонию 
сделать это, повинуясь воле сената. Антоний назначил срок, после которого он 
обещал открыть военные действия; Децим рекомендовал ему назначить более 
отдаленный срок, чтобы не слишком скоро сделаться врагом сената. Антоний, 
который легко справился бы с Децимом, когда тот еще находился в открытом поле, 
решил двинуться на города, которые и приняли его. Децим в страхе, что ему не 
удастся вообще ни в один из них войти, выдумал будто бы полученное им письмо от 
сената, звавшее его вместе с войсками в Рим. Он снялся со стоянки и пошел по 
дороге, ведущей в Италию. Его принимали все, думая, что он уходит совсем, пока 
он не подошел к богатому городу Мутине. Он закрыл ворота, употребил все 
продовольствие Мутины на содержание войска, зарезал весь имевшийся у них 
вьючный скот и засолил его, опасаясь долговременной осады, в ожидании Антония. 
Войско у Децима состояло из множества гладиаторов и трех легионов 
тяжеловооруженных. Один легион состоял из недавно завербованных еще неопытных 
людей, два же легиона, служившие и раньше под его командой, были весьма надежны.
 Антоний двинулся на него, полный гнева, и отгородил Мутину рвами и стенами. 
Децим оказался осажденным в городе.
203 
50. В Риме 1-го числа нового года стали консулами Гирций и Панса. Они собрали 
сразу после жертвоприношения в Капитолийском храме сенат против Антония. 
Цицерон и его друзья считали уже, что его следует объявить врагом, так как он, 
против желания сената, ворвался с оружием в руках в Галлию, как угрожающее 
отечеству пограничное укрепление, а войско, которое он получил для действия 
против Фракии, перевел в Италию. Они упрекали его и в другом плане, как на это 
указывал и Цезарь, а именно, что он в городе открыто окружил себя 
телохранителями из большого количества центурионов, а дом свой обратил в 
крепость, применяя оружие и пользуясь военными паролями29. Сверх того, и многие 
другие поступки Антония казались сенату более заносчивыми, чем можно было 
ожидать при всего одногодичной магистратуре. Луций Пизон, управлявший делами 
Антония во время его отсутствия, принадлежавший к наиболее видным римским 
гражданам, и другие, примыкавшие к Пизону либо ради него самого либо ради 
Антония или по собственным убеждениям, решили, что Антония следовало бы вызвать 
в суд, так как, по их мнению, не соответствовало отеческим законам произносить 
приговор над не подвергавшимся суду и что это непристойно в отношении консула, 
только что окончившего свой срок и которого восхваляли много и беспрерывно и 
Цицерон и другие. Сенат колебался до ночи в своих решениях. Рано утром сенаторы 
собрались по тому же делу. Тогда перевес был на стороне сторонников Цицерона, и 
Антоний был бы объявлен врагом, если бы Сальвий, один из трибунов, не велел 
отложить решение на другой день, — голос того среди магистратов, кто возражает, 
всегда имеет больше веса. 51. Приверженцы Цицерона поносили и оскорбляли сильно 
Сальвия. Выбежав, они возбуждали народ против него и вызывали его в народное 
собрание. Сальвий собирался было туда без страха, как вдруг сенат его задержал. 
Сенат боялся, что Сальвий переубедит народ, напоминая об Антонии. Ведь они 
хорошо знали, что они выносят до суда приговор над видным человеком и что народ 
поручил ему Галлию. Но опасаясь за участь убийц, они досадовали на того, кто 
первый у них опять все взбудоражил после амнистии. Поэтому они и выдвинули 
заранее против Антония Цезаря. А Цезарь, хорошо понимая это, предпочел и без 
того устранить Антония. По всем этим соображениям сенат и гневался на Антония, 
решение же свое отсро-
204 
чил согласно требованию трибуна. Вместе с тем сенат постановил похвалить Децима 
за то, что он не сдал Галлию Антонию; Цезарю поручено было отправиться в поход 
вместе с Гирцием и Пансой и с тем войском, какое у него тогда было, решили 
Поставить позолоченную его статую и предоставить ему голосовать вместе с 
бывшими консулами, быть ему консулом десятью годами раньше законного срока; 
легионам, перешедшим к нему от Антония, было выдано из государственного 
казначейства столько, сколько Цезарь обещал им выдать за предстоящую победу. 
После этого постановления сенаторы разошлись, а Антоний из всего этого узнал, 
что он действительно объявлен врагом и что трибун против этого возражений не 
представит. Мать Антония, жена и сын его, еще подросток, и остальные домочадцы 
и друзья всю ночь бегали по домам влиятельных граждан, упрашивая их, а днем они 
приставали к тем, кто шел в сенат, кидаясь им в ноги с воплем и плачем, были в 
черной одежде, кричали у дверей. Их голоса и столь неожиданно происшедшая 
перемена переломили настроение. Испугавшись этого, Цицерон в сенате выступил с 
такой речью30: 52. «То, что надо было постановить относительно Антония, было 
постановлено вчера. Теми почетными постановлениями, которыми мы почтили его 
врагов, мы объявили его врагом. Сальвий, который один мешает, должен быть или 
умнее всех, или поступает так из дружбы, или по незнанию того, что произошло. 
Самое позорное для нас будет, если мы все окажемся глупее одного, а для самого 
Сальвия, если он предпочтет дружбу государству. Если он не знает настоящего 
положения дел, он должен был бы доверять консулам, вместо того чтобы доверять 
себе, доверять преторам и трибунам, одновременно с ним выполняющим должность, и 
другим сенаторам, нам, кто и по положению и по количеству составляет такую силу,
 а по возрасту и по опыту превосходит Сальвия: мы обвиняем Антония. Всегда 
право на стороне большинства, как при выборах, так и в судебных процессах. Если 
теперь ему нужно узнать побудившие нас причины, то я расскажу вкратце, чтобы об 
этом напомнить, про крупнейшие проступки Антония. Наши деньги после смерти 
Цезаря он присвоил себе. Получив от нас управление Македонией, он без нашего 
решения отправился в Галлию. Получив войско против Фракии, он повел его вместо 
Фракии против Италии. Испросив наше согласие на оба эти мероприятия с целью 
обма-
205
на и не получив согласия, он действовал самочинно. В Брундизии он издал приказ, 
чтобы его окружала царская когорта. И его охраняли открыто в городе вооруженные,
 да и ночью они его сторожили. Из Брундизия он повел и все остальное войско на 
Рим, быстрее добиваясь сделать то, что задумал делать Цезарь старший. Когда же 
молодой Цезарь с другим войском опередил его, он испугался и повернул в Галлию 
как удобную операционную базу против нас, ведь и Цезарь, исходя оттуда, царил 
над нами. 53. Войско он терроризовал так, чтобы оно ни перед чем не 
останавливалось, если он предпринимал что-нибудь противозаконное, и по жребию 
приговорил к смертной казни тех, кто ни поднял мятежа, ни покинул караула или 
военного строя. Только в таких случаях военный закон применяет столь жестокую 
кару, да и то немногие применяли ее в перечисленных случаях, даже во время 
крайней опасности, под давлением необходимости. А он за один крик или за 
раздавшийся смех осуждал на смерть граждан, да и то не тех, кого уличили в этих 
поступках, а тех, на кого падет жребий31. Поэтому-то все, кто мог, отошли от 
него, и вы постановили вчера отложившихся наградить за то, что они правильно в 
этом случае поступили. А те, кто не мог убежать, из страха участвуют в 
беззакониях, как враги идут на вашу страну, осаждают ваше войско и вашего 
полководца. Вы пишете ему, чтобы он оставался в Галлии, а Антоний приказывает 
ему уйти оттуда. Объявляем ли мы Антония врагом или Антоний с нами уже воюет, 
этого и трибун наш еще не знает, пока не падет Децим, а большая страна и 
пограничная с нами, а с нею вместе и войско Децима присоединятся к Антонию для 
осуществления его надежд, направленных Против нас. Тогда, пожалуй, и трибун его 
признает врагом, когда он станет сильнее нас».
54. Когда Цицерон это еще говорил, друзья его нескончаемым шумом, не давали 
никому возражать, пока не вышел Пизон и остальная часть сената из уважения к 
этому человеку не умолкла, а приверженцы Цицерона не воздержались от 
выступлений. Пизон сказал: «Закон требует, чтобы обвиняемый сам слушал 
предъявленные ему обвинения, защищался и тогда лишь подвергался суду. Я 
призываю в свидетели этого обычая Цицерона, сильнейшего оратора. Так как он 
уклоняется произносить обвинение в присутствии Антония, а в его отсутствии 
высказал ряд очень якобы веских и неоспоримых упреков, я
206 
выступил с тем, чтобы доказать в кратких ответах, что это ложь. Цицерон говорит,
 что Антоний после смерти Цезаря присвоил себе государственные деньги; но закон 
не называет вора врагом, а наказывает определенным наказанием. Брут убил Цезаря 
в присутствии народа и высказал обвинение, что Цезарь расхитил имущество и 
оставил казну пустой, а Антоний постановил спустя некоторое время, чтобы это 
имущество разыскали; вы одобрили это постановление и дали ему законную силу и 
обещали десятую часть тем, кто укажет, где оно находится; мы удвоим эту сумму, 
если кто-нибудь в состоянии уличить Антония в похищении этих средств. Это 
относительно денег. 55. Галльскую провинцию не мы присудили Антонию, а он 
получил ее от народа в присутствии самого Цицерона в законодательном порядке, 
так же как народ часто давал Цезарю всякие другие провинции и эту самую. В этом 
законе заключено право Антонио отправиться в данную ему провинцию, но Децим ее 
ему не уступает, и Антоний правомочен открыть против него военные действия; 
войска повести не против фракийцев, которые больше не проявляют враждебных 
действий, а в Галлию, против того, кто ему сопротивляется. Но Цицерон Децима не 
считает врагом, того Децима, который против закона взялся за оружие, а 
объявляет врагом Антония, отстаивающего закон. Если же он обвиняет сам закон, 
то он обвиняет тех, кто его принял. Их следовало бы переубедить, а не обижать 
после того, как он сам участвовал в законодательном акте, не следовало бы 
доверять страну Дециму, которого народ преследовал за убийство, а Антонию не 
доверять того, что народ дал ему. Не дело хороших советчиков противопоставлять 
себя народу в чрезвычайно тревожное время и забывать, что и само это право, т.е.
 решать вопросы о дружбе и вражде, являлось раньше правом народа. Ведь согласно 
древним законам лишь народ полновластен рассматривать вопросы о мире и войне. 
Это право нам народ никогда бы не передал и не имел бы оснований для гнева, 
если бы он имел своего руководителя. 56. Но Антоний убил кое-кого из солдат. На 
то он император; мы выбрали его таковым32. Никогда еще ни один император не 
отчитывался в таких действиях. Законы не считают полезным, чтобы начальник 
находился под отчетом у своих солдат.
Нет ничего хуже во время похода, чем непослушание: оно привело даже к убийству 
некоторых из числа одер
Аппиан. Гражданские войны 
207 
жавших победу, но никто не привлекал к ответственности тех, кто был убийцею. 
Высказывает упреки по поводу нынешнего положения вещей не родственник, не 
кто-либо из пострадавших, их высказывает Цицерон; выдвигая обвинения в убийстве,
 он, вместо установленных для убийц наказаний, предлагает назвать Антония общим 
врагом. Войско Антония имело плохую дисциплину, обращалось с ним заносчиво. Об 
этом свидетельствуют два перебежавших от него легиона. Вы постановили, чтобы 
они состояли под командой Антония; однако, когда они против всех воинских 
законов перебежали не к вам, а к Цезарю, Цицерон их похвалил и заплатил им 
недавно жалованье из государственных денег. Как бы этот пример не причинил вам 
когда-нибудь неприятностей! Вражда привела Цицерона к противоречиям: он 
обвиняет Антония в тирании и истязании солдат; между тем помышляющие о тирании 
всегда добиваются популярности у войска, а не наказывают его. Так как Цицерон 
не поколебался всю остальную деятельность Антония после смерти Цезаря назвать 
тиранией, рассмотрим все по порядку. 57. Кого убил он как тирана без суда, он, 
подвергающейся теперь опасности без суда? Кого он изгнал из города? Кого он в 
ваших глазах очернил? Или, может быть, он по отношению к отдельным лицам не был 
таким, а злоумышляет против всех вместе? Когда это было, Цицерон? Тогда ли, 
когда он провел закон об амнистии за все случившееся? Или когда он постановил 
не преследовать за убийство? Или когда он выдвинул закон о взыскании 
государственных средств? Или когда он вызвал Помпея, сына вашего Помпея, и 
вернул ему отцовское достояние из государственных средств? Или когда он 
захватил злоумышленника Лже-Мария и убил его? Вы все тогда хвалили его за все 
это, и только из-за вас Цицерон его в этом не упрекал. Или когда он принял 
решение, что никому не следует вносить законопроект о диктатуре или 
баллотировать этот законопроект и что внешний его может быть убит любым 
человеком безнаказанно? Таковы были действия Антония за те единственные два 
месяца после Цезаря, что он оставался в городе; тогда народ преследовал убийц, 
а вы боялись за будущее. Какого более благоприятного времени мог он ожидать, 
если у него были злые намерения? И тем не менее он не употребил своей власти 
для враждебных мероприятий. Как? Разве он не управлял один, когда Долабелла 
отправился в Сирию? Разве у него не было наго-
208 
тове войско в городе, которое он от нас получил? Разве он не охранял ночью 
город? Разве ночная стража не вызвана кознями врагов? Разве у него не было 
повода — убийство ЦезарЯ, друга и благодетеля города, пользовавшегося 
наибольшей популярностью у народа? Разве у него не было личного предлога, когда 
его жизнь преследжовали эти люди? Он не убивал и не изгонял никого из них, а 
прощал, поскольку это возможно, а когда им поручались провинции, он не возражал 
против этих поручений. Вы видите, римляне, в чем состоят самые веские и 
неоспоримые обвинения, которые предъявляются Цицероном Антонию. 58. К этим 
обвинениям присоединяют еще догадки, будто Антоний имел намерение повести 
войско против города, но испугался, ввиду того, что Цезарь еще до этого занял 
город другим войском. Как же вы не сочли врагом того, кто без соотвествующего 
чина пошел на нас войной и расположился лагарем возле нас, если одно намерение 
Антония вы, считаете признаком враждебности? Почему же Антоний, если он этого 
хотел, не пришел? Или он со своими регулярными войсками в 30 000 человек 
испугался нерегулярных, невооруженных 3000 человек Цезаря, собравшихся вокруг 
Цезаря только для того, чтобы примирить его с Антонием, и оставивших его сразу 
же, когда они узнали, что он выбрал войну? Если он боялся явиться с тридцатью 
тысячами, как же он потом пришел с одной только тысячью? Когда он отправился по 
направлению к Тибуру, сколько нас провожало его? И сколько нас давало ему 
клятву, хотя ее никто от нас не требовал? Сколько расточал Цицерон похвал за 
его управление государством, за его доблесть? А если Антоний замышлял, то в чем 
его обвиняет Цицерон? Как же оставил он нам своих заложников, стоящих сейчас 
перед сенатом, — мать, жену и подростка сына? Они плачут и боятся не за 
поведение Антония, они боятся власти его врагов. 59. Я привел вам все это как 
образчик моей защиты Антония, как образчик перемены образа мыслей у Цицерона. 
Всем здравомыслящим я даю совет: не грешите ни против народа, ни против 
Антонияб чтобы не навлекать опасностей и вражды на республику, когда 
государство еще более и не имеет того, кто может быстро его защитить. Соберите 
сначала силу. пока не подымаются волнения за пределами города, силу, которая 
могла бы быть достаточной: тогда следите зорко за всеми теми, кто вас утеснял, 
и осуждайте, кого хотите, раз вы в состоя-
209 
нии выполнить постановление, которое будет вынесено судом. Как же все это может 
быть осуществлено? Предоставим Антонию управлять Галлией, чтобы действительно 
или для видимости угодить народу; Децима же мы отзовем сюда с его тремя 
легионами, а когда он прибудет, отправим его в Македонию, легионы же задержим 
здесь. Если и отпавшие от Антония два легиона перешли к нам, как утверждает 
Цицерон, то призовем и их к себе в город, Тогда у нас будет 5 легионов, и мы 
можем выносить с достаточной уверенностью нужные нам постановления, не ставя 
наши надежды в зависимость or произвола какого-либо одного человека. 60. Все 
это я сказал тем, кто слушает меня без неприязни и стремления к спорам. Тем же, 
кто неосмотрительно и необдуманно возбуждает вас из личной вражды или любви к 
спорам, я советую не быть слишком быстрыми судьями и не поступать легкомысленно 
по отношению к значительным людям, имеющим к тому же в своем распоряжении 
достаточное войско, и не вызывать их против их воли к войне. Им следует 
вспомнить о Марции Кориолане33 и о том, что недавно было с Цезарем, который 
также возглавлял войско и предлагал нам соглашение, которое было бы для нас 
самым лучшим. А мы опрометчиво объявили его врагом и вынудили его на самом деле 
стать таковым. Далее, следует щадить также И народ, бросившийся недавно на 
убийц Цезаря, чтобы ему не казалось, что мы раздаем провинции для 
издевательства над ними или что Децима мы хвалим за то, что он нарушает закон, 
изданный народом, а Антония считает врагом, потому что он получил Галлию из рук 
народа. Об этом следует думать тому, кто правильно рассуждает, в интересах тех, 
кто еще ошибается, консулы же и трибуны должны еще больше заботиться о 
государстве, находящемся в опасности».
61. Так защищал Пизон Антония, одновременно и упрекая и угрожая. Он был 
очевидным виновником того, что Антоний не был объявлен врагом. Но предложение, 
чтобы Антоний управлял Галлией, не прошло: друзья и родственники убийц помешали 
этому из боязни, что Антоний будет мстить им за убийство, они делали все, чтобы 
Цезарь и Антоний вечно были во вражде. Они постановили сообщить Антонию, что 
ему досталась Македония вместо Галлии. Остальные поручения они или опрометчиво 
или нарочно велели изложить Цицерону и передать их послам. Он, искажая 
постановление, написал так, чтобы Ан-
210 
тоний немедленно вышел из Мутины и передал Дециму Галлию, чтобы он явился по 
сию сторону Рубикона, являвшегося границей Италией и Галлией, в определенный 
день и ждал дальнейших решений сената относительно себя. Так провоцировал 
Цицерон ссору и исказил в своем письме поручения, несмотря на то, что никакой 
особой вражды между Антонием и Цицероном не было; казалось, что божество 
толкало государство к перевороту и подготовляло беду для Цицерона34. Когда в то 
же время были доставлены останки Требония и поступили более обстоятельные 
сведения о совершенном над ним насилии, сенат без сопротивления объявил 
Долабеллу врагом.
62. Отправленные к Антонию послы, стыдясь необычности данных поручений, не 
прибавив ни одного слова, просто передали их ему. Антоний гневно высказался по 
адресу сената и Цицерона. Он выражал свое недоумение по поводу того, что сенат 
считает Цезаря, так много сделавшего для упрочения римского могущества, тираном 
или царем, Цицерона же таковым не считает. Несмотря на то, что Цезарь взял в 
плен во время войны Цицерона, но не убил его, последний отдает теперь 
предпочтение убийцам Цезаря перед его друзьями; Децима, когда он был другом 
Цезаря, Цицерон ненавидел, а когда Децим стал убийцей Цезаря, Цицерон его 
полюбил. К человеку, который получил Галлию ни от кого иного, как от Цезаря, он 
благоволит, а тому, кто ее получил от народа, он чинит препятствия. «Из 
назначенных мне легионов, — продолжал Антоний, — награды получают те, которые 
перебежали, те же, которые остались верными, ничего не получили: этим он 
развращает солдат и вредит больше городу, чем мне. Убийцам он даровал амнистию, 
и я присоединился к этому ради двух заслуживающих уважения лиц, Антония же и 
Долабеллу он считает врагами, потому что мы держимся того, что нам дали. Вот 
где истинная причина: и если я откажусь от Галлии, я не буду считаться ни 
врагом, ни единоличным правителем. Будьте свидетелями, что я нарушу эту не 
пришедшуюся им по вкусу амнистию», 63. Сказав много в таком роде, Антоний 
написал в ответ3 5 на постановление сената, что он во всем повинуется ему как 
представителю его отечества; Цицерону же, составившему текст такого поручения, 
он дает следующий ответ: «Народ дал мне Галлию особым законом, и я накажу 
Децима, не повинующегося этому закону. Кару за
211 
убийство я возложу на одного за всех, чтобы очистить от греха сенат, 
оскверненный теперь присутствием Цицерона, поддерживающего Децима». Это сказал 
и это написал Антоний. Сенат немедленно объявил его врагом, равно войско его, 
если оно от него не откажется. Начальником Македонии, Иллирии и стоявших в 
обеих провинциях остальных войск был назначен Марк Брут до тех пор, пока в 
республике прежний строй не будет восстанволен. У Брута уже было свое войско, 
другое он получил от Апулея; у него были военные и транспортные суда, 1 6 000 
талантов36 деньгами и много оружия, которое было давно уже заготовлено для Гая 
Цезаря в Деметриаде. Сенат постановил, чтобы он всем этим пользовался на благо 
отечества. Кроме того, было постановлено, что Кассий будет управлять Сирией и 
вести войну с Долабеллой. Всем же остальным, кто управлял какой-либо провинцией 
или римским войском от Ионийского моря по направлению на восток, было приказано 
подчиняться всем приказаниям Кассия или Брута.
64. Так сенат быстро и решительно создал авторитет Кассию и его партии. Цезарь 
при вести об этом недоумевал: амнистия, думал он, имела еще видимость 
человеколюбия и жалости к родственникам и людям сенаторского звания; 
представляя им небольшие провинции, желали гарантировать им безопасность; 
подтверждая Дециму обладание Галлией, сенаторы создали представление, будто они 
находятся во вражде с Антонием из-за его стремления к единовластию, что должно 
было послужить предлогом к размолвке и его, Цезаря, с Антонием. С другой 
стороны, объявление Делабеллы врагом из-за убийства одного из убийц, замена 
Бруту и Кассию провинций, которыми они управляли, начальством над самыми 
большими провинциями, выделение для них больших войск и денег, назначение их 
полководцами над всеми полководцами, которые находятся по ту сторону Ионийского 
моря, — все это повышало значение партии Помпея и ослабляло значение партии 
Цезаря. Он задумывался и над той уловкой, которую они пустили в ход по 
отношению к нему, еще молодому человеку: правда, ему декретировали и статую и 
представительство, его назначили пропретором, на деле же выходило, что его 
лишали того войска, которое принадлежало ему. Ведь когда консулы командуют в 
армии, роль пропретора ничтожна. Он считал, что выдача наградных только тем 
солдатам, которые перебежали к
212 
нему от Антония, затронет честь его солдат. Да и вся война для него дело 
постыдное, и фактически^сенат пользуется им против Антония до полного 
низвержения последнего.
65. Впрочем, Цезарь держал эти мысли про себя и во время жертвоприношения, 
совершенного по поводу получения новой должности, он сказал войску: «Все это я 
получил, соратники, от вас, не теперь, а с того момента, как вы дали мне власть.
 Ведь сенат дал мне ее из-за вас. Так что будьте уверены, за это я буду считать 
себя обязанным вам и, если боги дадут удачу, отплачу за все одновременно». Так 
Цезарь располагал к себе войско и привлекал его к себе. Из консулов Панса 
набрал войско по всей Италии, Гирций поделил войско с Цезарем, а так как сенат 
провел для него набор тайно, он требовал части из двух легионов, которые 
отложились от Антония, зная, что это наиболее ценная часть войска. Цезарь со 
всем согласился. Поделив войско, они проводили зиму вместе. Когда она была на 
исходе, Децим уже страдал от голода, а Гирций и Цезарь отправились на Мутину, 
чтобы Антоний, воспользовавшись тем положением, в каком находилось войско 
Децима, не овладел им. Мутина зорко охранялась Антонием, А Гирций и Цезарь не 
выступали со всеми силами против Антония, поджидая Пансу. Тем временем 
происходили частные кавалерийские стычки, правда, у Антония всадников было 
больше, но неудобство местности, прорезанной горными потоками, лишало большие 
части кавалерии всякого преимущества.
66. Так шли дела под Мутиной. В Риме в отсутствие консулов Цицерон действовал 
при помощи демагогии. Народные собрания происходили часто. Готовилось оружие, 
причем были мобилизованы все ремесленники без вознаграждения за работу, 
собирались деньги, и налагались тяжелые контрибуции на друзей Антония. Они 
вносили все требуемое с большой готовностью, избавляя себя от всяких обвинений, 
до тех пор пока Публий Вентидий, товарищ по окружению Гая Цезаря и друг Антония,
 не перенеся гнета Цицерона, не убежал в колонии Цезаря и, как известный 
человек вновь набрав для Антония два легиона, не поспешил к Риму , чтобы 
захватить Цицерона. Поднялась большая тревога. Большинство, потеряв всякую 
надежду, незаметно удаляло детей и женщин из города, Цицерон же убежал из 
Рима37. Узнав об этом, Вентидий направился к Антонию. Но он был отрезан Це-
213 
зарем и Гирцием, зашел в область Пиценума, набрал еЩе один легион и стал 
выжидать, что будет. Когда Панса приближался с войском, свита Цезаря послала к 
нему Карсулея, который вел преторианскую когорту38 и Марсов легион для 
облегчения ему прохода через ущелья. Антоний, не придавая значения этому ущелью,
 считал его лишь пригодным для того, чтобы задержать в нем врага. Он горел, 
однако, желанием завязать сражение, но не мог блеснуть своей кавалерией, так 
как равнина была болотистая и окружена рвом: поэтому он спрятал два лучших 
легиона в болото с обеих сторон искусственно проложенной узкой дороги, заслонив 
их камышом. 67. Карсулей и Панса прошли ущелье ночью. Рано утром они с одними 
лишь когортами Марсова легиона и пятью другими взошли на искусственно 
проложенную дорогу, еще свободную от врагов. Они тщательно осматривали болото, 
лежавшее с обеих ее сторон. Камыш колебался, и это вызвало у них подозрение. 
Там и сям показывались уже щиты и шлемы, и вдруг и преторианская когорта 
Антония появилась перед ними. Солдаты Марсова легиона, окруженные со всех 
сторон, не видя возможности бежать, велели вновь набранным воинам не сражаться 
вместе с ними, чтобы по неопытности не внести беспорядка в их ряды. Против 
преторианской когорты Антония они выстроили преторианскую когорту Цезаря. Сами 
они вышли в болото, разделившись на две части; одну возглавлял Панса, другую 
Карсулей. Так как болот было два, то было и два сражения, разделенные проходом 
так, что одни не видели, что происходило у других, на проходе же между болотами 
преторианские когорты вели свое сражение сами по себе. Солдаты Антония 
собирались отомстить Марсову легиону за то, что они перешли к врагу и оказались 
изменниками по отношению к ним; Марсов легион хотел наказать их за равнодушное 
отношение к убитым в Брундизии. Зная, что они представляют самые сильные части 
в войске и Антония и Цезаря, они были уверены, что именно в этом бою решат 
исход войны. Одним, составлявшим два легиона, совестно было потерпеть поражение 
от одного легиона врага, а других воодушевляло честолюбие победить два легиона 
противника, несмотря на то, что они составляли только один легион.
68. Так они ринулись друг на друга, разгневанные, обуреваемые честолюбием, 
больше следуя собственной воле, чем приказу полководцев, считая эту битву своим
214 
личным делом. Наученные опытом, они воздержались от боевых криков, так как это 
никого бы не испугало; никто не издавал звука во время сражения, ни при победе, 
ни при поражении. Не будучи в состоянии ни обходить противника, ни бежать, так 
как они сражались на болотах и рвах, они крепко стояли, как вкопанные, друг 
против друга, никто не мог ударить другого мечом; они сцепились как в борьбе. 
Не было ни одного напрасного удара, поэтому много было ранений и убийств, и 
вместо крика раздавались стоны. Кто падал, того выносили сразу, и другой 
незаметно становился на его место. Увещеваний или приказаний не понадобилось, 
каждый руководился своим большим опытом. Когда противники уставали, они 
расходились на короткое время для передышки, как это бывает при состязаниях, а 
затем опять шли в бой. Вновь прибывшие новобранцы были поражены, видя такие 
проявления Доблести, совершавшиеся в образцовом порядке и в полной тишине.
69. Когда все таким образом с нечеловеческими усилиями сражались, преторианская 
когорта Цезаря была полностью уничтожена. Из Марсова легиона часть, 
находившаяся под командой Карсулея, брала верх над противниками, не 
бросившимися в постыдное бегство, а слегка отступавшими; армии, возглавляемой 
Пансой, также приходилось туго. Все же обе стороны держались с успехом, пока 
Панса не был ранен копьем в пах и отвезен в Бононию. Тогда только его часть 
стала отступать, сначала шаг за шагом, затем они повернули и ускоряли 
отступление, превратившееся в конце концов в бегство. Новобранцы, видя это, 
также побежали с криком, в беспорядке до укрепления, которое возвел для них 
квестор Торкват, еще во время битвы подозревая, что оно пригодится. Новобранцы 
столпились в укреплении беспорядочно, хотя они были так же италийцами, как и 
солдаты Марсова легиона, — доказательство того, какие преимущества дает 
тренировка, даже при одинаковости племенного происхождения. Марсов легион, 
напротив, постыдился и не вошел в палисады, но остановился около них: несмотря 
на чрезмерную усталость, легион все же горел желанием биться до неизбежного 
конца, если бы кто-нибудь на него напал. Антоний воздержался от стычки с 
Марсовым легионом, считая это делом слишком трудным, а напал на новобранцев и 
довел дело тут до большой резни.
Аппиан. Гражданские войны 
215 
70. Гирций узнал о сражении в Мутине, находящейся в 60 стадиях3^ от поля битвы. 
Быстрым шагом он спешил туда с другим легионом, отпавшим от Антония. Был уже 
поздний вечер, и победоносные части Антония возвращались с пением победных 
песен. Тогда появился Гирций перед ними, шедшими вне боевого строя, с 
нетронутым и невредимым легионом в полном строю. Они, правда, снова выстроились 
тогда под давлением необходимости и проявляли много подвигов и по отношению к 
новым врагам, но, будучи изнурены, не устояли против свежих сил, и большинство 
из них было убито именно в сражении с Гирцием. Он их. правда, не преследовал, 
опасаясь болота. Когда стало совсем темно, он от них отстал. Болото на большое 
пространство было покрыто оружием, трупами, полумертвыми людьми, ранеными; 
однако и здоровые настолько устали, что перестали заботиться о себе. Всадники, 
ближайшие помощники Антония, посланные им, подобрали их и сажали некоторых из 
них вместо себя, а некоторых вместе с собой на коней или велели им, держась за 
хвосты лошадей, бежать рядом с ними и тем содействовать своему спасению. Так 
после прекрасного сражения наступление Гирция уничтожило силы Антония. Ночь они 
провели в не имевшем укреплений селении, у самой равнины, где происходило 
сражение. Это селение называется Торжище галлов40. Из общего количества войск 
на обеих сторонах пало около половины; преторианская когорота Цезаря погибла 
целиком, из солдат Гирция — немногие.
7 1. На следующий день все вернулись в лагеря под Мутиной. Антоний решил после 
такой неудачи не рисковать больше крупными сражениями с врагами и не вступать с 
ними в бой в случае их нападения, но только ежедневно беспокоить их 
кавалерийскими набегами до тех пор, пока не сдастся Децим, изнуренный уже 
голодом до крайних пределов. Гирций и Цезарь именно по этой причине решили, 
наоборот, спешить дать бой. Когда они выступили к бою, Антоний же не вывел 
своих войск, они пошли другой стороной от Мутины, стороной, которая в силу 
неблагоприятного положения не подвергалась такой строгой осаде; они хотели 
прорваться в город с большим войском. Антоний напал на них и тогда с одной 
своей кавалерией. Когда и они стали обороняться при помощи только кавалерии, а 
другая часть войска спокойно шла своей дорогою, Антоний, испугавшись за судьбу 
Мутины, 
216 
вывел два легиона. Они обрадовались, повернулись и вступили с ними в бой. Тогда 
Антоний вызвал из других лагерей другие Легионы. Но они подходили медленно, 
будучи вызваны неожиданно; к тому же им пришлось идти издалека, так что тут 
войско Цезаря выиграло сражение. Гирций ворвался даже в лагерь Антония и пал, 
сражаясь у палатки полководца. Цезарь, вбежав в лагерь, подобрал его труп и 
захватил лагерь, пока вскоре же не был вытеснен оттуда Антонием. Оба войска 
провели ночь в полном вооружении. 72. Антоний после второго нанесенного ему 
поражения сразу же после битвы устроил совещание со своими друзьями. Они 
считали правильным, чтобы Антоний держался прежнего плана, т.е. чтобы он 
продолжал осаду Мутины и не принимал боя. Они указывали на то, что обе стороны 
в одинаковой мере пострадали, что Гирций убит, Панса ранен, они же превосходят 
противника кавалерией. С другой же стороны, указывали они. Мутина голодом 
доведена до крайности и скоро сдастся. Так решили друзья, и это было лучшее. 
Антоний под злым влиянием божества боялся, как бы Цезарь не попытался, как 
накануне, ворваться в Мутину или окружить его укреплениями, так как у него 
больше было технической силы. «Тогда и кавалерия не принесет пользы, — сказал 
он, — а Лепид и Планк будут меня презирать, раз я потерплю поражение. Если я 
сниму осаду с Мутины, Вентидий немедленно присоединился к нам с тремя легионами 
из Пиценской области, и тогда Лепид и Планк будут охотно его союзниками». Так 
говорил не трусливый в опасностях человек. После этого Антоний немедленно снял 
осаду и направился к Альпам.
73. Децим хотя и избавился от осады, но зато был в страхе перед Цезарем. Он 
боялся его как врага, после того как консулы выбыли из строя. Децим велел 
сломать мосты, наведенные через реку, еще до начала дня. На лодке отправил он 
затем к Цезарю послов и выразил ему признательность за спасение. Он просил его 
начать с ним переговоры в присутствии граждан Мутины, но чтобы в это время река 
разделила их. Он надеялся его убедить, что злой гений ослепил его, Децима, 
когда он, по наущению других, строил ктни против Цезаря. Цезарь дал посланцам 
Децима гневный ответ и отверг благодарность, высказанную емуДецимом, словами: 
«Я явился не для того, чтобы спасать Децима, а чтобы воевать с Антонием, с 
которым в свое время я могу и помириться. Вся моя натура против свидания или 
переговора с Децимом: пусть он жи-
217 
вет себе невредимый, пока таково желание жителей этого города». Децим, узнав об 
этом, стал у реки, назвал Цезаря по имени и громким голосом прочитал письмо 
сената. которое назначает ему Галльскую провинцию. Он запретил Цезарю в 
отсутствие консулов переправляться через реку в чужую провинцию и выступать в 
дальнейшем против Антония: достаточно-де будет, если он, Децим, сам будет его 
преследовать41. Цезарь знал, что Децим дошел до такой смелости благодаря 
поддержке сената. Поэтому он его пощадил, хотя он и мог бы его захватить силою 
одного приказа. Он направился к Пансе в Бононию и написал обо всем сенату. 
Написал также и Панса.
74. Цицерон одно письмо прочел народу, так как оно было написано консулом, 
письмо же Цезаря он прочел только в сенате. Цицерон внес предложение об 
устройстве жертвоприношений и молебствий в продолжение 50 дней по случаю победы 
над Антонием; таких жертвоприношений римляне не постановляли ни во время 
галльского нашествия, ни когда-либо во время другой войны. Войско консулов он 
передал Дециму, несмотря на то, что Панса был еще жив (его состояние считали, 
впрочем, уже безнадежным). Децим был назначен единственным полководцем против 
Антония. И он устроил народные молебства о даровании Дециму победы над Антонием.
 Такова была ненависть Цицерона к Антонию и его подлость. Он вновь утвердил 
двум легионам, отпавшим от Антония, обещанные до того государством каждому 
солдату 5000 драхм42 наградных за победу, как будто бы они ее уже одержали. 
Равным образом он утвердил им право носить всегда лавровые венки на 
празднествах. О Цезаре, однако, ни слова не стояло в письменных распоряжениях 
Цицерона. Даже имя его вовсе не упоминалось: так он им пренебрегал, когда 
считалось, что Антоний уже побежден. Написали также Лепиду, Планку и Азинию 
Поллиону, чтобы они вступили в бой с Антонием, когда подойдут к нему близко.
75. Таково было положение дел в Риме. А Панса, умирая от ран. попросил к себе 
Цезаря43. «Я любил твоего отца как самого себя, — сказал он, — но я не имел 
возможности мстить за его смерть и не мог не подчиниться мнению большинства: 
ведь и ты подчинялся ему, хотя у тебя и было войско, И ты поступил правильно. 
Сначала боялись тебя и Антония, который казался ревностным поборником дела 
Цезаря; потом обрадовались, когда вы с
218 
ним стали враждовать, надеясь, что вы таким образом друг друга ослабите, когда 
же увидели, что у тебя войско, они старались тебя привлечь на свою сторону тем, 
что наделяли тебя видными, но лишенными реального значения почестями. 
Убедившись в том, что ты горд и не принимаешь предлагаемых почестей, особенно 
тогда, когда войско тебе предлагало власть, а ты ее не принял, они были 
встревожены этим и назначили тебя полководцем вместе с нами, чтобы мы от тебя 
отняли два опытных легиона. Они надеялись, что если один из вас потерпит 
поражение, другой будет слабее, так как он будет один, а когда и его удалят, 
они уничтожат всю партию Цезаря и выдвинут партию Помпея: ведь это основа в их 
политике. 76. Мы с Гирцием выполняли возложенное на нас поручение, пока не 
укротили Антония, чрезмерно возгордившегося. Мы хотели, чтобы он после 
поражения помирился с тобой. Этим поступком мы полагали отблагодарить Цезаря и 
считали, что это наиболее полезное для будущего решение. Об этом мы не могли 
говорить с тобой раньше. Но после поражения Антония, когда Гирций скончался, а 
меня ждет роковой исход, пора об этом сказать, не для того, чтобы ты меня, 
умирающего, поблагодарил, но чтобы ты, родившийся под счастливой звездой, как 
показывают твои дела, узнал, что тебе полезно, и знал наши с Гирцием намерения 
и то, что обусловливало наши действия. Войско, которое ты нам сам дал, я имею 
все основания передать тебе, что я и делаю. Если тебе удастся удержать 
новобранцев, я тебе передам и их. Если же они слишком раболепствуют перед 
сенатом, тем более что их начальники посланы с тем, чтобы они за нами наблюдали,
 и если переход их на твою сторону будет плохо истолкован и заставит тебя 
раньше чем нужно выступить, пусть их возьмет квестор Торкват». С такими словами 
он передал новобранцев квестору и умер. А квестор, согласно приказанию сената, 
передал их Дециму. Гирцию же и Пансе Цезарь устроил торжественные похороны, а 
трупы их послал в Рим.
77. В это же время в Сирии и Македонии имели место следующие события. Гай 
Цезарь, проходя по Сирии, оставил там один легион, так как он тогда уже думал о 
действиях против парфян. Руководство над легионом было поручено Цецилию Бассу, 
начальником его был Юлий Секст, юноша, приходившийся сродни Цезарю. Юлий Секст 
вел изнеженный образ жизни и всюду вел за собой
Аппиан. Гражданские войны 
219 
легион. Он как-то оскорбил Басса, когда тот упрекал его. И когда Юлий 
впоследствии послал за ним, а Басе явился не тотчас, Юлий велел привести его 
силой. Тут поднялись шум и драка; солдаты, не будучи в состоянии перенести это 
оскорбление, пронзили Юлия копьем. Вскоре после этого они раскаялись в своем 
поступке и стали бояться Цезаря. Они составили заговор: если их не простят и им 
не будут доверять, они будут бороться до смерти; они заставили присоединиться к 
этому решению и Басса, набрали новый легион и упражнялись в военном деле. Так 
представляется дело Басса одним историком, Либон44 же говорит, что Басе служил 
в войске Помпея, а после поражения проживал как частное лицо в Тире. Он 
кое-кого подкупил из солдат дегиона, которые и убили Секста, а сами перешли к 
Бассу. Как бы то ни было, они разбили Тация Мурка, посланного против них с 
тремя легионами, пока Мурк не призвал на помощь Марция Криспа, правителя 
Вифинии, который прибыл с тремя другими легионами на помощь Мурку.
78. Когда они были осаждены Мурком и Криспом, Кассий поспешно принял 
командование над обоими легионами Басса и шестью легионами, его осаждавшими, 
перешедшими к нему отчасти по дружбе, отчасти потому, что они повиновались ему 
как проконсулу. Ведь было постановлено, как я уже сказал, чтобы все подчинялись 
Кассию и Бруту. В скором времени и Аллиен, посланный Долабеллой в Египет, 
привел оттуда четыре легиона, рассыпавшиеся после поражения Помпея и Красса или 
оставленные Цезарем Клеопатре. И Кассий окружил в Палестине Аллиена, ничего не 
знавшего о положении, и заставил его примкнуть к нему, так как он боялся со 
своими четырьмя легионами сражаться против восьми. Так Кассий, против всякого 
ожидания, располагал в общей сложности двенадцатью легионами. Он окружил и 
осадил Долабеллу, прибывшего из Азии с двумя легионами и принятого по старой 
дружбе в Лаодикею. Сенат принял это известие с большой радостью.
79. Гай Антоний, брат Марка Антония, враждовал и вел войну из-за Македонии с 
Брутом, имея в своем распоряжении один легион. Потерпев поражение, он устроил 
Бруту засаду. Последний, удачно избежав ее, в свою очередь также прибегнул к 
засаде, однако, окружив Антония, не причинил ему никакого вреда и даже приказал 
своему войску приветствовать противника. А когда тот не
220 
ответил на приветствие и не принял этой попытки к сближению, он дал противнику 
возможность невредимым выйти из мешка. Обойдя его другими дорогами и снова 
окружив в крутой местности, он опять не напал на него, но снова его 
приветствовал. Восхищенные Брутом, щадившим жизнь граждан и оказавшимся 
достойным славы, которой он пользовался за свою мудрость и мягкость, противники 
ответили на его приветствие и перешли на его сторону. Гай также сдался Бруту и 
пользовался с его стороны уважением, пока, будучи уличен в неоднократных 
попытках возмутить войско, не был казнен. Таким образом, и у Брута вместе с 
прежними войсками оказалось шесть легионов. Кроме того, он выражал одобрение и 
македонянам, среди них он набрал два легиона и обучил их военному делу по 
итальянскому образцу.
80. Так обстояли дела в Сирии и в Македонии. Тем временем в Италии Цезарь, 
оскорбленный тем, что вместо него предводителем в войне с Антонием избран был 
Децим Брут, потребовал триумфа45 за военные подвиги. Получив презрительный 
отказ от сената на это требование, до исполнения которого, как ему было указано,
 он еще не дорос, и боясь встретить после уничтожения Антония еще более 
пренебрежительное отношение, он стал искать соглашения с ним, следуя совету, 
который дал ему перед смертью Панса. Он хорошо обращался с попавшими в плен 
командирами и солдатами из войска Антония, привлекал их на свою сторону или же 
отпускал желавших обратно к Антонию, давая этим понять, что он идет против него 
не вследствие какой-либо непримиримой вражды. Расположившись лагерем вблизи 
Вентидия, друга Антония, имевшего под начальством три легиона, и вызвав этим 
смятение, Цезарь не предпринимал враждебных действий, но также предоставил ему 
возможность присоединиться к нему или беспрепятственно направиться со всем 
войском к Антонию и поручил ему упрекнуть последнего в непонимании им их общей 
пользы. Поняв, в чем дело, Вентидий двинулся на соединение с Антонием. Кроме 
того, Цезарь разрешил Децию. одному из офицеров Антония, взятому в плен при 
Мутине и пользовавшемуся вниманием со стороны Цезаря, отправиться, если он 
пожелает, к Антонию. Когда же Вентидий спросил у Цезаря, каковы намерения в 
отношении Антония, тот ответил, что он делал немало намеков на этот счет для 
тех, кто
221 
понимает их, для непонимающих же и большего числа недостаточно.
81. Обо всем этом Цезарь дал понять Антонию, а Лепиду и Азинию Поллиону он 
сообщил еще более откровенно о нанесенной ему обиде и одновременно с этим о 
состоявшемся назначении главнокомандующими убийц его отца. Он запугивал их тем, 
как бы, в угоду помпеянской партии, каждый из приверженцев Цезаря поодиночке не 
подвергся той же участи, что и Антоний, с которым случилось это из-за его 
неблагоразумия и пренебрежения к опасности. Он убеждал их повиноваться сенату 
для видимости, для их же собственной безопасности войти в соглашение с ним, 
Цезарем, пока это еще в их власти, и обратить на все это внимание Антония: они 
должны взять в этом случае пример с солдат своих легионов, которые поддерживают 
между собой связь даже и по окончании военной службы, чтобы не подвергнуться 
легко нападению со стороны врагов, но, чтобы оказаться сильными, скорее 
предпочитают жить все вместе в чужой стране, нежели поодиночке наслаждаться 
благами отчизны. Вот что Цезарь сообщил в письме Лепиду и Азинию. У Децима 
Брута между тем старая его армия заболела, объевшись после голодовки, и 
страдала расстройством желудка; другое войско, состоявшее из новобранцев, было 
еще не обучено. Планк присоединился к нему со своим войском. Децим Брут послал 
донесение сенату, что он будет немедленно охотиться за скитающимся Антонием.
82. Уже после всего этого помпеянцы при известии о случившимся пришли в полное 
изумление и стали восклицать, что наконец-то они обрели исконную свободу. 
Каждый в отдельности приносил жертвы. Избирались децемвиры, которые должны были 
потребовать отчет от Антония в его должностной деятельности. Это было шагом к 
аннулированию действий Цезаря, так как Антоний ничего или очень мало 
предпринимал сам, а действовал по документам Цезаря. Хорошо зная это, сенат 
часть распоряжений отменил под различными предлогами, надеясь таким путем 
уничтожить и все остальное. Децемвиры издали постановление, чтобы всякий, кто 
получил что-либо во время консульства Антония, немедленно заявил об этом в 
письменной форме. По адресу уклоняющихся были присоединены угрозы. На 
оставшуюся часть года помпеянцы потребовали для себя консульскую власть вместо 
Гирция и Пансы. Но того же добивался и Цезарь, не обращаясь
222 
еще к сенату, а лишь к одному Цицерону, которого он просил взять его в коллеги: 
Цицерон будет управлять государственными делами как старший и более опытный, 
Цезарь же удовольствуется одним титулом, удобным, чтобы сложить оружие; для 
этой же цели он раньше и домогался триумфа. Цицерон, увлеченный вследствие 
своего честолюбия этим предложением, стал говорить, что, по его сведениям, 
между наместниками провинций замышляются переговоры о соглашении, и советовал 
уважать желание оскорбленного человека, располагающего большою еще армией; он, 
Цицерон, скорее согласился бы на то, чтобы Цезарь стал консулом ранее 
узаконенного возраста46 в городе, чем чтобы он питал вражду, обладая 
вооруженной силой. А чтобы Цезарь не совершил чего-либо во вред сенату, Цицерон 
предлагал избрать одновременно с Цезарем ввиду его молодости какого-нибудь 
рассудительного человека из числа старших по возрасту, который был бы твердым 
руководителем. Но сенат осмеял Цицерона за его властолюбие; особенно 
противились этому родственники убийц Цезаря старшего, опасаясь, что Цезарь, 
став консулом, расправится с ними.
83. В то время как шли по различным мотивам законные отсрочки выборочных 
собраний, Антоний перешел Альпы, привлекши на свою сторону Куллеона, 
охранявшего по приказанию Лепида линию Альп. Он подошел к речке, где Лепид 
расположился лагерем, причем не обвел свою стоянку ни валом, ни рвом, словом — 
как если бы он разбил лагерь рядом со своим другом. Происходили частые сношения 
между обеими сторонами: Антоний напоминал о своей дружбе и различных услугах, 
указывая, что вслед за ним и всех их, кто пользовался расположением Цезаря, 
порознь постигнет та же участь. Лепид же, который боялся сената, приказывающего 
ему вести войну с Антонием, тем не менее обещал не нападать первым на него. 
Войско Лепида уважало авторитет Антония, оно замечало сношения через вестников 
между тем и другим, восхищалось прямодушием, с каким Антоний расположился на 
стоянке против их лагеря, и стало вступать в сношения с воинами Антония сперва 
тайно, а потом открыто, как сограждане и старые сотоварищи по оружию, не 
обращая внимания на запрещение военных трибунов47. А для того чтобы удобнее 
было сообщаться друг с другом, они перебросили через реку понтонный мост. 
Солдаты так называемого десятого легиона, некогда на-
223 
холившегося под командой Антония, интриговали внутри лагеря Лепида в пользу 
Антония. 84. Заметив это, Латеренсис, один из виднейших сенаторов, предупредил 
Лепида. Когда тот не поверил, он посоветовал, разделив войско на отряды, 
отправить их с какими-либо поручениями, чтобы выяснить дело48. Лепид, разбив 
войско на три части, приказал двинуться ночью для прикрытия квесторов, 
приближающихся к лагерю. Солдаты во время четвертой смены49 взяли оружие как бы 
для выступления, заняли укрепленные пункты лагеря и открыли ворота Антонию. 
Антоний быстро направился к палатке Лепида в сопровождении уже всего войска, 
которое умоляло его даровать мир и прощение несчастным согражданам. Лепид, как 
был, без пояса, вскочил с постели и поспешил к ним, обещая исполнить их 
просьбу; он обнял Антония и оправдывался неизбежностью сложившихся 
обстоятельств. Некоторые уверяли, что он даже упал на колени перед Антонием, 
как человек нерешительный и робкий. Но не всем писателям это представляется 
вероятным, да и мне не верится: ведь он еще не совершил ничего враждебного по 
отношению к Антонию, чтобы опасаться его. Так Антоний снова достиг большого 
могущества и стал чрезвычайно грозным для врагов. Он располагал армией, 
отведенной из-под Мутины, в том числе превосходной конницей; по дороге к нему 
присоединились три легиона Вентидия; теперь Лепид сделался его союзником со 
своими семью легионами, многими другими частями и ценным снаряжением; ими, 
правда, номинально, командовал Лепид, но всем распоряжался Антоний.
85. Когда об этом стало известно в Риме, снова произошла поразительная и 
неожиданная перемена: те, кто только-что презирали других, сами впали в страх, 
а те, кто боялись, подняли головы. Эдикты децемвиров с презрением срывались со 
стен. Комиции для избрания консулов откладывались еще чаще, чем прежде. Сенат, 
находясь в крайне затруднительном положении и опасаясь, чтобы Цезарь и Антоний 
не вошли между собою в соглашение, послал из своей среды тайно к Бруту и Кассию 
Лиция50 и Пансу под предлогом, что они отправляются в Грецию на зрелища, с 
просьбой по возможности оказать помощь сенату. Он вызвал из Африки два легиона 
из числа трех, находившихся там под командой Секстия; третий приказано было 
передать Корнифицию, наместнику другой части Африки, приверженцу сенатской 
партии. Правда, се-
224 
нат знал, что и эти легионы сражались под знаменами Юлия Цезаря и ко всему, что 
с ним было связано, относились недоверчиво; но безвыходность положения толкала 
его на это. Даже юного Цезаря из боязни, чтобы он не соединился с Антонием, 
снова избрали, крайне неловким образом, командующим вместе с Децимом Брутом в 
войне против Антония.
86. Цезарь подстрекал своих солдат к недовольству против сената отчасти ради 
самого себя, постоянно оскорбляемого им, отчасти из-за них самих, отправляемых 
в новый поход, в то время как они не получили еще и за прежний обещанных 20 000 
сестерциев51. Он убежал их потребовать вознаграждения через посланцев. Они 
отправили центурионов. Сенат, понимая, что они подговорены к этому Цезарем, 
заявил, что ответ будет дан через других послов. Он отправил уполномоченных, 
предписав им вступить в сношения с двумя легионами, перешедшими от Антония, в 
отсутствие Цезаря и убедить их не возлагать своих надежд на одного лишь 
человека, но довериться сенату, единственному обладателю постоянною силою, и 
отправиться к Дециму Бруту, где они и найдут ожидаемые ими деньги. Поручив им 
заявить это, сенат немедленно внес половину вознаграждения и избрал комиссию из 
десяти человек для распределения его, причем к ней не присоединили, хотя бы в 
качестве одиннадцатого, Цезаря. Посланные безрезультатно возвратились в Рим, 
так как два легиона отказались разговаривать с ними в отсутствие Цезаря. Цезарь 
же, не вступая более в переговоры через других лиц и не считая возможным дольше 
медлить, лично явился к собравшемуся войску, перечислил все оскорбления, 
нанесенные ему сенатом, и заявил о существовании заговора против всех 
приверженцев старшего Цезаря с тем, чтобы уничтожить их поодиночке. Он убеждал 
их опасаться за самих себя, если они перейдут под командование враждебного 
цезарианской партии полководца и будут отправлены с одной войны на другую с 
целью либо погубить их либо посеять распри между ними. Поэтому-то и награда за 
совместное дело под Мутиной дается лишь двум легионам, чтобы побудить к 
раздорам и межусобице. 87. «Вы знаете, — продолжал Цезарь, — как Антоний 
недавно был побежден; вы слышали, как поступили помпеянцы в Риме с теми лицами, 
которые получили от Цезаря какие-либо дары. В чем гарантия для вас в отношении 
тех земельных наделов и денег, которые вы
225 
от него получили? В чем гарантия для меня и для моей безопасности до тех пор, 
пока в сенате господствуют родственники убийц? Я охотно приму всякий конец, 
какой бы меня ни ожидал, и пострадаю, мстя за отца. Я беспокоюсь за вас, а вас 
много; вы выдаетесь своими доблестями, и вы подвергаете себя опасностям из-за 
меня и моего отца. Вы знаете, конечно, что мне чуждо честолюбие, после того как 
я отказался от предложенной вами мне претуры с инсигниями52. Теперь же я вижу 
одно спасение для себя и для вас, — это если я буду провозглашен вами консулом. 
Тогда и все дарованное вам моим отцом останется неприкосновенным, и сверх того 
у вас будут колонии, которые вам еще предстоит получить, а также все награды 
полностью. Подвергнув казни убийц, я избавлю вас от дальнейших войн».
88. После этой речи войско дружно приветствовало Цезаря криками и тотчас 
отправило центурионов с требованием консульской власти для Цезаря. Когда сенат 
сослался на его молодость, центурионы заявили, как были заранее научены, что и 
раньше Корвин, будучи еще более молодым, стал консулом5^, позднее оба Сципиона, 
старший и младший54; от молодости каждого из этих лиц отечество лишь во многом 
выиграло. Центурионы указывали сенаторам и на недавние примеры Помпея Великого 
и Долабеллы, да и самому Цезарю, по их словам, предоставлено было домогаться 
консульства на десять лет ранее установленного срока55. В то время как 
центурионы стали говорить с еще большею свободою, некоторые из сенаторов, не 
стерпев того, что они, будучи центурионами, говорят с такой смелостью, стали 
обвинять их в том, что они позволяют себе большее, чем приличествует воинам. 
Войско, узнав об этом, пришло в еще большее раздражение и потребовало, чтобы их 
вели немедленно к Риму: они сами выберут Цезаря в консулы на чрезвычайном 
заседании комиций как сына Юлия Цезаря. При этом войско беспрерывно прославляло 
старшего Цезаря. Видя, что они охвачены таким энтузиазмом, Цезарь тотчас же 
после сходки повел в Рим восемь легионов, прекрасную конницу и все остальные 
части, которые находились при легионах. Перейдя через Рубикон на границе Галлии 
и Италии, реку, через которую в этом же месте и отец его также перешел в начале 
гражданской войны, Цезарь разделил все войско на две половины: одной он 
приказал не спеша следовать за ним, сам же, отобрав лучшую часть, 
226 
двинулся форсированным маршем, спеша захватить врагов врасплох. Так как часть 
денег, которые сенат послал солдатам в виде награды, везли по той же дороге 
навстречу, Цезарь, опасаясь за те легионы, что получают награду, тайно выслал к 
лицам, сопровождающим казну, своих людей с целью запугать их. И те 
действительно обратились в бегство вместе с деньгами.
89. Когда в Рим пришло известие о приближении Цезаря, возникла страшная паника 
и смятение; все в беспорядке начали разбегаться в разные стороны, а некоторые 
отправляли жен, детей и наиболее ценные вещи за город или прятали их в надежные 
места в самом городе. Не будучи осведомлены, что Цезарь домогается одного лишь 
консульства, и слыша, что враждебно настроенное войско в гневе двигается на 
город, опасались всего. Сенат был в беспримерном ужасе, так как у него не было 
наготове никакой армии. И как обычно происходит при панике, посыпались взаимные 
упреки: одни упрекали в том. что несправедливо отняли у Цезаря войско, данное 
ему для преследования Антония; другие, что Цезарю отказано было в триумфе56, 
вполне им заслуженном; третьи, что противились участию в распределении денег; 
четвертые, что не включили его в комиссию хотя бы в качестве одиннадцатого; 
пятые, что самая награда дана не тотчас же и не полностью. Все это возбудило 
армию. Более же всего укоряли в том, что для такого соперничества не время, что 
Брут и Кассий находятся слишком далеко и еще лишь идут на соединение друг с 
другом, а на флангах стоят враги, Антоний и Лепид. Когда они представляли себе, 
что последние вступят в соглашение с Цезарем, страх превосходил все границы. 
Цицерон, который >до сих пор играл главную роль среди них, теперь даже и не 
показывался. 90. Разом произошла полная перемена во всем. Было решено вместо 
2500 драхм57 дать 5000, и не только двум легионам, но восьми; предоставить 
право Цезарю вместо децемвиров распределить эту сумму и домогаться консульства 
заочно. Были отправлены послы немедленно сообщить ему об этом. Но едва послы 
оставили город, сенатом овладело раскаяние: не нужно было столь трусливо дать 
себя запугать и принять другую тиранию, не пролив ни капли крови; не следовало 
приучать лиц, стремящихся к власти, прибегать к насилию, а солдат по приказанию 
какого-либо вождя господствовать над отечеством. Напротив, следовало, по 
возможности хорошо вооружив-
227 
шись, противопоставить надвигающимся войскам законы. Ведь можно было ожидать, 
что и они не поднимут оружия против отечества, если будет выдвинут авторитет 
закона. Если же они все-таки пойдут с оружием в руках, то лучше выдержать осаду,
 пока не прибудет Децим Брут или Планк, а еще лучше защищаться на жизнь или 
смерть, чем добровольно принять непоправимое рабство. При этом вспоминались 
старинные доблести и страдания римлян во имя свободы, римлян, ни перед чем не 
склонявшихся ради нее.
91. Когда в тот же день прибыли в гавань и два легиона, вызванные из Африки, 
сенат решил, что сами боги побуждают их к борьбе за свободу. Сенат укрепился в 
своем раскаянии и изменил все свои прежние распоряжения после того, как Цицерон 
снова появился 9 сенате. Весь призывный возраст был мобилизован, два легиона из 
Африки и вместе с ними тысяча всадников, другой легион, который им оставил 
Панса. Все войска, разделенные на части, охраняли одни так называемые 
Яникульский холм, где сосредоточены были деньги, другие — мост через Тибр58, 
городские преторы были распределены между ними. Часть из них приводила в 
порядок в гавани лодки, корабли и оборудование на случай, если оказалось бы 
необходимым в случае поражения бежать морем. Делая все это с мужеством и столь 
решительно, сенат рассчитывал или напугать Цезаря, или убедить его домогаться 
консульства у него, а не у войска, или, наконец, отразить его силою. Сенат 
ожидал, что противная партия теперь изменит свои планы, раз борьба идет за 
свободу. Разыскивая как открыто, так и тайно мать и сестру Цезаря, сенат не мог 
найти их и снова впал в беспокойство, лишившись столь важных заложников. А так 
как цезарианцы перед ним ни в чем еще не склонились, сенат думал, что эти 
женщины тщательно скрыты.
92. Цезарь получил известие о состоявшейся перемене в решении сената в то время,
 когда у него были еще делегаты сената. Теперь они его тотчас покинули и, 
полные стыда, вернулись обратно. Цезарь с войском, еще более возбужденным, 
быстро направился к Риму, боясь, как бы не пострадали женщины. К встревоженному 
народу он послал конных эмиссаров, предлагая массам не беспокоиться; при 
всеобщем изумлении он занял квартал по ту сторону от Квиринала59, причем никто 
не решился вступить открыто в бой с ним или воспрепятствовать ему.
228 
Снова произошла другая неожиданная перемена: знатные спешили к Цезарю и 
обращались к нему с приветствиями; стекался и простой народ, с одобрением 
принимая напо' минающую мирное время дисциплину его солдат. Сам же Цезарь, 
оставив войско в занятом им месте, направился на следующий день к стенам города,
 имея при себе достаточную охрану. Население и теперь встречало его группами на 
протяжении всего пути и приветствовало, не пренебрегая никакими знаками лести и 
низкопоклонничества. Мать и сестра обняли Цезаря, приветствовали его в храме 
Весты вместе с весталками60. Три легиона, не обращая внимания на своих 
командиров, отправили к нему делегатов и перешли на его сторону. Из 
командовавших ими офицеров Корнут покончил с собой, остальные дали клятву в 
верности. Цицерон, узнав о мирных переговорах, добивался через друзей Цезаря 
встречи с ним. Будучи принят, он оправдывался и превозносил свое предложение 
кандидатуры Цезаря в консулы, первоначально сделанное им в сенате. Цезарь в 
насмешку заметил только, что из друзей он, Цицерон, был последним, кто пришел к 
нему. 93. Ночью, когда неожиданно распространился слух, что два легиона Цезаря 
— Марсов и четвертый, — перешли на сторону республики, так как их обманным 
образом повели против отечества, преторы и сенат очень легкомысленно поверили 
этому, хотя войско Цезаря, правда, находилось чрезвычайно близко. Думая, что с 
этими наилучшими легионами они смогут противостоять остальным войскам Цезаря, 
пока откуда-нибудь не подоспеет другая сила на помощь им, еще ночью они 
отправили Мания Аквилия Красса в Пиценум для набора войска и велели одному из 
трибунов, Апулею, распространить это известие среди народа, быстро обойдя город.
 Сенат ночью поспешно собрался в курии, причем Цицерон у входа его 
приветствовал. Но когда слух оказался ложным, Цицерон удалился на носилках 
оттуда. 94. Цезарь, посмеявшись над всем происходящим, пододвинул войско ближе 
к городу, на так называемое Марсово поле6 *. Из преторов он никому не отомстил, 
даже Крассу, бежавшему в Пиценум, хотя последний и был приведен к нему так, как 
был захвачен, — именно в одежде раба. Напротив, Цезарь простил всех, чтобы тем 
самым подчеркнуть свою гуманность. Однако немного позже все они были присуждены 
к смерти. Казенные деньги, хранившиеся на Яникульском холме или в других местах,
 а равно
Аппиан. Гражданские воины 
229 
и ту сумму, которая, по предложению Цицерона, была прежде ассигнована преторам, 
он приказал собрать вместе и разделил ее между солдатами по 2500 драхм62 на 
каждого, обещав додать остальное. Сам Цезарь удалился из города, пока не будут 
избраны желательные ему консулы. Будучи избран вместе с коллегой, которого и 
имел в виду, Квинтом Педием, подарившим ему свою долю из наследства Юлия Цезаря,
 он снова вступил в Рим уже в качестве консула. Он совершал жертвоприношение, 
когда перед ним показались двенадцать коршунов, как некогда, говорят, Ромулу 
явилось столько же их, когда он основывал Рим63. После жертвоприношения Цезарь 
повторно внес себя, согласно куриатскому закону64, в род и фамилию своего отца. 
Дело в том, что обряд усыновления происходит в курии. Разделяя филы и демы на 
части, римляне называют их куриями, подобно тому как греки, если допустить 
сравнение, — фратриями65. У римлян это наиболее соответствующий с законами 
способ усыновления лиц, лишившихся родного отца. И тогда усыновленные могут 
поступать с родственниками своих усыновителей и вольноотпущенников так же, как 
и родные дети. У Гая Цезаря наряду с прочими богатствами было много богатых 
вольноотпущенников, и, вероятно, главным образом из-за этого Цезарю 
понадобилось, помимо первоначального усыновления, сделанного по завещанию, еще 
и усыновление в куриатских комициях.
95. Другим законом Цезарь реабилитировал Долабеллу, объявленного врагом 
государства, и внес предложение о возбуждении судебного процесса против убийц, 
Юлия Цезаря. Тотчас последовали доносы против одних, как бывших 
непосредственными виновниками убийства, других, как только знавших о заговоре, 
что некоторым также было поставлено в вину, даже тем, которые не были в городе 
во время убийства Цезаря. Для всех был назначен путем публичного объявления 
один и тот же день судебного разбирательства; все они были заочно осуждены, 
причем за судебным процессом следил сам Цезарь; из судей никто не подал голоса 
за оправдание, кроме одного человека из знатных, который в тот момент сам не 
пострадал за это, но немногим позже, вместе с другими, также был приговорен к 
смерти. В эти же дни городской претор Квинт Галлий, брат Марка Галлия, 
пребывавшего у Антония, решил ходатайствовать перед Цезарем о предоставлении 
ему прокуратуры в Африке66; вследствие
230 
этого он навлек на себя подозрения в заговоре против Цезаря. И вот коллеги 
Квинта Галлия лишили его преторского звания, народ разграбил его дом, а сенат 
приговорил его к смерти. Цезарь приказал ему отправиться к брату, но, как 
кажется, после того как он сел на корабль, он нигде уже больше не появлялся.
96. После всего этого Цезарь стал подумывать о примирении с Антонием. Он узнал, 
что сторонники Брута собрали двадцать легионов войска, и хотел использовать 
против них Антония. Цезарь выступил из Рима по направлению к Ионийскому морю и 
медленно подвигался вперед, выжидая решений сената. Дело в том, что Педий в 
отсутствие Цезаря стал убеждать сенат вступить в соглашение с Лепидом и 
Антонием, не доводя взаимные распри до того состояния, когда их нельзя уже 
исправить. Сенаторы хотя и предвидели, что примирение ни им, ни отечеству не 
принесет пользы, но поведет лишь к блоку Цезаря против Кассия и Брута, тем не 
менее одобрили и утвердили, под давлением, выдвинутый им проект. Враждебные 
постановления против Антония и Лепида и их армий были теперь отменены, и другие,
 мирные предложения были направлены к ним. Сам Цезарь в письме поздравил их с 
этим, а Антонию даже пообещал прийти на помощь против Брута, если это 
понадобится. Антоний и Лепид тотчас дружески ответили Цезарю и прославляли его, 
а Антоний написал, что он сам победит Децима Брута ради Цезаря, а Планка ради 
самого себя и затем соединится с Цезарем.
97. Такими письмами они обменивались. К Антонию, преследовавшему в то время 
Децима Брута, присоединился Азиний Поллион с двумя легионами. Азиний вошел 
также в соглашение с Планком, который с тремя легионами перешел на сторону 
Антония, так что последний командовал теперь уже более значительными силами. У 
Децима Брута оставалось десять легионов. Из них четыре, самых опытных в военном 
деле, пострадали от голодовки и были все еще больны; шесть других из числа 
недавно набранных были нерадивы и непривычны к трудностям и лишениям. 
Отказавшись от мысли о борьбе, Децим Брут решил бежать к Марию Бруту в 
Македонию. Направился он не в Цизальпийскую Галлию, а по направлению к Равенне 
и Аквилее. Так как по этой дороге двигался и Цезарь, Децим Брут придумал другой,
 более длинный и тяжелый путь — перейти через Рейн и пересечь дикие об-
231 
ласти, занимаемые варварами. Потому-то прежде всего новобранцы из-за трудности 
пути и утомления покинули его и стали переходить к Цезарю. За ними также четыре 
старых легиона передались Антонию, а за ними последовала и остальная масса 
солдат, кроме телохранителей, состоявших из галльских всадников. Тогда он, 
предложив желающим из них разъехаться по домам и разделив бывшее еще у него 
золото с тремястами воинов, которые только и остались при нем, направился к 
Рейну. Однако, ввиду того что переправа через реку с немногими людьми была 
затруднительна, он был покинут и ими, за исключением лишь десяти человек. Тогда,
 переодевшись галлом и будучи знаком с галльским языком, он бежал с ними под 
видом галла уже не по более длинной дороге к Аквилее, в надежде, что благодаря 
малочисленности его свиты он останется неузнанным67. 98. Будучи, однако, 
захвачен разбойниками и связанный ими, он спросил, какому вождю в Галлии 
принадлежит данное племя. Узнав, что Камиллу, он просил отвести его к Камиллу, 
которому оказал в свое время много услуг. Когда его к нему привели, Камилл в 
лицо обошелся с ним ласково и стал упрекать тех, кто связал Децима Брута, за то,
 что они по неведению оскорбили такого мужа; тайно же сообщил обо всем Антонию. 
Последний, тронутый такой превратностью судьбы, не решился и взглянуть на этого 
человека, но приказал Камиллу умертвить его и прислать ему его голову. Увидев 
ее, он велел присутствующим похоронить ее. Таков был конец Децима Брута, 
который был префектом всадников при Цезаре, а затем был поставлен им правителем 
Старой Галлии, на следующий год предназначен был им в консулы и правителем той 
части Галлии. И вот он был вторым после Требония, который понес кару за 
убийство Юлия Цезаря спустя около полутора лет после самого убийства. В то же 
время и Минуций Базилл, тоже убийца Цезаря, убит был своими рабами за то, что 
некоторых из них в виде наказания он приказал кастрировать.
232