з твоих поступков по отношению к нему я хвалю и благодарен 
тебе за них, другие приходится осуждать — пусть это будет высказано со всею 
откровенностью, к которой меня вынуждает мое горе. Когда происходило убийство, 
ты не присутствовал, так как убийцы тебя удерживали у входа, иначе или ты спас 
бы его или подвергся одинаковой с ним опасности. Если бы второму было суждено 
случиться, то хорошо, что ты не присутствовал. Когда некоторые лица вносили 
законопроект о награждении убийц как удаливших тирана, ты твердо возражал. И за 
это я тебе глубоко благодарен. Правда, ты узнал, что эти люди и тебя решили 
убить, не потому, что ты, как мы считаем, будешь мстить за смерть Цезаря, а 
потому, что, как они думают, ты яв-
Аппиан. Гражданские войны 
181 
ляешься наследником его тирании. Но они не были бы тираноубийцами, если бы не 
совершили убийства. Поэтому они сбежались на Капитолий, как просители грешники 
или как враги спасаются на акрополь. И откуда взялась у них амнистия и решение 
о ненаказуемости за убийство, если они не подкупили кого-нибудь из состава 
сената или народа? Но ты должен был считаться с мнением большинства, ведь ты 
был консул. Но если бы ты даже был другого мнения, ты мог бы, опираясь на 
служебный авторитет, отомстить за такой грех, переубедить ошибавшихся. А ты 
послал заложников в их безопасности из твоих домочадцев на Капитолий, к ним, к 
убийцам! Но, допустим, что подкупленные убийцами заставили тебя так поступить. 
Когда же по оглашении завещания и после твоей справедливой надгробной речи 
народ, ярко вспомнив Цезаря, собирался идти на них с огнем, но, из пощады к 
соседям, решил на следующий день взяться за оружие, почему ты тогда не был с 
народом? Почему ты не возглавил вооружившихся огнем и мечом? Почему ты тогда не 
привлек убийц по крайней мере к суду, если суд вообще еще необходим был для 
захваченных на месте преступления? И это ты, друг Цезаря, ты, консул, ты, 
Антоний!
16. Марий был убит по твоему приказанию, в силу занимаемой тобой высшей 
магистратуры, а этим убийцам ты дал возможность убежать, некоторые же из них 
разбежались по провинциям, которыми они управляют противозаконно, так как они 
убили того, кто вручил им эти провинции. Несмотря на восстановление порядка, 
консулы, т.е. вы с Долабеллой, отобрали Сирию и Македонию себе и поступили 
правильно. И за это я был бы тебе благодарен, если бы вы одновременно не 
постановили отдать им Кирену и Крит. Вы допустили, чтобы беглецы вооружились 
навсегда против меня в своих провинциях. Вы допустили, что Децим владеет 
соседней Галлией, Децим, который наравне с другими собственной рукой убил моего 
отца. Можно было бы сказать, что и это делалось на основании постановления 
сената. Но ты ведь голосовал, ты ведь председательствовал в сенате! Ты больше, 
чем кто бы то ни было, должен был ради самого себя возражать: добиваться 
амнистии — это дело тех, кто хотел им даровать жизнь, присуждение же им 
провинций и должностей — это дело тех, кто оскорбляет память Цезаря и кто 
лишает твое решение всякой силы.
182 
Горе привело меня в такое возбуждение, которое, пожалуй, не к лицу моей 
молодости и несовместимо с моим к тебе уважением. Но все это сказано тебе как 
наиболее явному другу Цезаря, удостоенному им наибольшей почести и власти, тебе,
 который, может быть, сам стал бы приемным сыном его, если бы он знал, что ты 
предпочитаешь сделаться потомком Энея, а не Геракла8. В этом вопросе он 
колебался, уделяя много внимания вопросу о своем преемнике. 17. Что касается 
будущего, то я заклинаю тебя, Антоний, и богами дружбы и самим Цезарем: измени 
то, что случилось, — ты ведь можешь это сделать, если захочешь, — или же обещай 
мне помощь и содействие, когда я буду мстить убийцам вместе с народом и этими 
оставшимися мне верными друзьями моего отца. Если же тебя удерживает уважение к 
этим лицам или к сенату, не чини мне затруднений. Ты знаешь, как дела обстоят у 
меня дома; ты знаешь, какие требуются расходы на раздачи народу, порученные мне 
отцом, и как я стремлюсь выполнить его поручение. Я не хотел бы промедлением 
вызвать представление о неблагодарности и не желал бы, чтобы задерживались 
из-за меня те, кто намечены к отправке в колонии и ждут своего выезда в городе. 
Все имущество Цезаря, которое сразу после убийства было перенесено из дома, 
подвергавшегося опасности, к тебе для хранения его у тебя в надежном месте, все 
ценности и все убранство я прошу тебя принять от меня и все, что ты сверх этого 
пожелаешь. Отдай мне только для раздачи народу чеканное золото, что он собрал 
для войн, которые он имел в виду. Мне этого золота будет достаточно для раздачи 
300 000 человек. Остальное, необходимое для расхода, я занял бы у тебя, если 
можно на тебя тут рассчитывать, или через тебя из государственных средств, если 
ты на это согласишься. Свои владения я сразу же продам».
18, Эта речь Цезаря поразила Антония. Ему казалось, что откровенность и 
смелость Цезаря превзошли всякие ожидания и не соответствуют его молодости. Его 
рассердила такая речь, в которой не содержалось необходимой в отношении его 
пристойности, особенно же его рассердило требование выдачи денег. Антоний 
ответил Цезарю крайне сурово такой речью: «Если бы Цезарь оставил тебе, юноша, 
вместе с своим наследством и именем и управление, ты справедливо мог бы 
требовать от меня отчетного доклада о государственных делах, и я должен был бы 
ответить. Но поскольку римляне никогда никому
183 
не передавали управление государством по наследству (это касается*даже власти 
царской, при уничтожении которой римляне поклялись не потерпеть дольше другой 
царской власти, — а убийцы утверждают, что они убили твоего отца, обвиняя его 
именно в том, что он скорее царствовал, чем управлял), я не обязан давать тебе 
отчет о государстве и на том же основании освобождаю тебя от того, чтобы ты 
меня благодари