ия, оказывались его противники. После нескольких таких 
поединков начиналось настоящее сражение.
   Прежде всего на арену выносили настоящее оружие – гладиаторы получали его 
только сейчас, на арене амфитеатра, – и тот, кто устраивал игры, проверял, 
достаточно ли оно остро. В надписях неоднократно встречается упоминание о том, 
что гладиаторы бились "острым оружием". Противники назначались один другому по 
жребию. Кровопролитие можно было сделать еще страшнее. Домициан, по-видимому, 
требовал, чтобы гладиаторы сражались без щита; иногда устроитель игр предварял 
их объявлением, что "отпуска" не будет: поединок должен длиться, пока один из 
противников не падет мертвым; [с.107] раненому пощады не будет. Когда Домиций, 
дед Нерона, давал такие игры, Август, возмущенный этой бойней, указом запретил 
игры "без отпуска". Вряд ли эдикт этот строго соблюдался: в 242 г. н.э., 
например, магистрат Минтурн (городок в Лаций) хвалится, что он велел перебить 
всех побежденных, а это был цвет кампанских гладиаторов. На играх, устроенных в 
недавно открытом Флавиевом амфитеатре, Домициан заставил биться двух равных по 
силе гладиаторов до тех пор, пока оба не упали израненные и обессиленные, хотя 
зрители давно требовали "отпуска", как это было в обычае, если поединок длился 
долго, а победа не склонялась ни на одну сторону. Толпа, то ли устав ожидать 
развязки, то ли вдосталь налюбовавшись искусством противников, требовала 
прекращения поединка. Такой исход его на техническом языке амфитеатра 
именовался "отпустить стоящими" (т.е. когда оба бойца держались на ногах).
   Официальной наградой победителю была пальмовая ветвь, с которой он пробегал 
вокруг арены, но, кроме нее, получал он дары и более существенные. Устроитель 
вручал ему денежную награду, обычно на дорогом подносе, который тоже оставался 
в собственность победителю. Иногда еще щедрее одаряли гладиатора зрители: 
требовали для него свободы. Юридически освобождение зависело только от хозяина 
раба, т.е. от ланисты или устроителя игр, но требования толпы бывали так 
настойчивы, настроение ее становилось столь угрожающим, что приходилось 
уступать. Иногда награда была меньшей, но тоже не малой: победителя "опоясывали 
мечом" – вручали ему деревянный меч вроде тех, которыми фехтовали в школе. 
Гладиатор, получивший этот знак отличия, освобождается от выступлений на арене. 
Он остается в школе, помогает "докторам", а чаще всего выступает в роли судьи.
   Кто же были эти люди, избравшие своим ремеслом убийство и сами готовые пасть 
под ножом убийцы?
   Ремесло гладиатора было презренным. Мы видели, что свободный человек, 
добровольно поступивший в гладиаторы, оказывался в положении почти раба. 
"Замаранный человек, достойный своей жизни и своего места", – говорит о 
гладиаторе поэт Луцилий (II в. до н.э.); Цицерон называет их "потерянными 
людьми"; Ювенал считает гладиаторскую школу последней ступенью человеческого 
падения.
   [с.108] Но это только одна сторона. Об этих отверженцах говорят с 
восхищением в скромных мастерских ремесленников и в богатых особняках 
сенаторов; Гораций и Меценат обсуждают достоинства двух противников. В Риме 
помнят, что у "фракийца" Спудия из Школы Цезаря правая рука была длиннее левой, 
а из гладиаторов Калигулы только двое могли ни на секунду не зажмурить глаз 
перед блеском внезапно выхваченного меча. Поэты пишут о гладиаторах стихи; 
художники и ремесленники увековечивают в своих работах эпизоды из их жизни; 
женщины аристократического круга в них влюбляются. Сыновья знатных отцов берут 
у них уроки фехтования; императоры спускаются на арену. Достаточно просмотреть 
тома надписей из одних Помпей, чтобы убедиться, какой живейший интерес вызывают 
к себе эти люди: знают их имена, их карьеру, на стенах рисуют гладиаторов, 
обсуждают подробности их поединков.
   И гладиаторы отнюдь не стесняются своей профессии; наоборот, они гордятся ею.
 В их эпитафиях постоянно упоминается, к какой категории бойцов принадлежал 
умерший (мурмилон, "фракиец", ретиарий); какое место занимал в ней (новичок, 
ветеран, гладиатор первого ранга). Эпитафии сообщают, что такой-то был 
"доктором", а такой – то "получил меч". Часто называется число поединков, в 
которых гладиатор бился; иногда дается весь его "послужной список": Фламма 
сражался 34 раза; одержал 21 победу, 9 раз "был отпущен стоящим на ногах", 4 
раза помилован. У гладиатора есть свой кодекс чести: он считает недостойным для 
себя сражаться с противником более слабым; с равным ему он бьется до последнего 
и предпочтет смерть бегству; струсить перед противником, бежать от него – это 
покрыть себя несмываемым позором. На одном рельефе видим мы ретиария и его 
тяжеловооруженного противника; оба, видимо, изранены и замучены так, что стоять 
они уже не могут. Оба повалились на землю и, сидя, продолжают сражаться. 
Гладиатор зажмет свою рану и попросит зрителей успокоиться и не останавливать 
поединка; выбившись из сил, окровавленный, израненный он ожидает смерти с таким 
величавым спокойствием, которое сделало бы честь и мудрецу Горация, бестрепетно 
стоящему среди развалин рушащегося мира. И когда победитель занесет над ним 
свой кинжал, то, бывает, он сам направит его руку, чтобы удар был вернее.
   [с.109] Только слабый душой, выходя на арену, думает о смерти. Арена – это 
то поприще, где во всем блеске можно показать свою отвагу и ловкость, свое 
мастерство и хладнокровие. И гладиатор жаждет этого. Сенека вспоминает 
мурмилона Триумфа, который жаловался, что при Тиберии редки гладиаторские игры: 
"зря пропадают лучшие годы!". Гладиатор "жаден до опасностей", потому что путь 
к славе пролегает для него через опасность, а славой он дорожит больше жизни. 
Отношение окружающего общества убедило его в том, что его слава – это нечто 
большое и настоящее: "не бесславен я был среди живущих"; "никто не победил 
меня". Один велит написать, что умер от болезни, но не от руки противника; 
другой, что он скончался от ран, но убил противника. Старого гладиатора победил 
юноша; что делать! У молодого больше сил, больше гибкости и подвижности, и 
старик приписы