знят 
десятого в отряде, бежавшем с поля сражения, то не случается разве, что жребий 
падает и на храбреца? При всяком великом деле совершается некоторая 
несправедливость, но несчастье некоторых с избытком искупается благополучием 
всех».
На эти слова Кассия никто не решился открыто возражать; раздался лишь гул 
голосов, которые выражали сострадание по поводу многочисленности жертв, их 
возраста и пола, в особенности ввиду того, что большинство их было несомненно 
невинно. Все-таки верх взяло мнение тех, кто требовал казни, но нельзя было 
привести в исполнение это решение, потому что собралась большая толпа и стала 
угрожать камнями и поджогом. Тогда император издал эдикт, в котором упрекал 
народ за такое поведение и велел оцепить войсками весь путь, по которому 
осужденных должны были вести на место казни. Цингоний Варрон предложил 
распространить кару также и на вольноотпущенников, которые находились (во время 
убийства) в доме, и выслать их из Италии. Но принцепс воспротивился этому, 
чтобы не усиливать еще более суровости древнего обычая, которого не могло 
смягчить сострадание.
(Тацит, Анналы, XIV, 42—45).

10. Мнение Сенеки о рабах
С большим удовольствием услыхал я от людей, видевших тебя, что ты живешь в ладу 
со своими рабами. Так, конечно, и подобает человеку с твоим умом и с твоей 
образованностью. «Но ведь они рабы!» — Нет, они люди. «Рабы!»—Нет, товарищи. 
«Рабы!»—Нет, младшие друзья. «Рабы!» — Да, рабы постольку, поскольку и все мы, 
если принять во внимание одинаковую власть судьбы над ними и над нами. Поэтому 
смешны мне те, которые считают позором пообедать вместе с рабом. И почему это? 
Очевидно, все дело в том высокомерном обычае, который требует, чтобы толпа 
рабов, стоя, окружала обедающего господина. Он ест больше, чем в состоянии 
вынести, с неслыханной жадностью набивает уже полное брюхо, отвыкшее от 
пищеварения; он с еще большим трудом переваривает пищу, чем отправляет ее в 
желудок. А несчастный раб стой тут же и не смей губами пошевелить хотя бы для 
того, чтобы произнести слово. Розга наказывает каждый шепот; даже невольные 
человеческие звуки — кашель, чихание, икота — не остаются без кары. Большим 
наказанием искупается нарушенная тишина: они остаются стоять всю ночь, голодные,
 немые. Вот почему так много поносят господина те рабы, которым запрещено 
раскрывать рот в его присутствии. А те, которые имеют право разговаривать не 
только в присутствии господина, но даже с ним самим, которым никто не затыкает 
глотку, готовы шеи себе сломать из-за господина, обратить на себя грозящую ему 
опасность. Те рабы, которые разговаривали за едою, всегда молчали во время 
пытки [1].
А вот еще поговорка, обязанная своим происхождением этой же возмутительной 
надменности: сколько рабов, столько врагов. Но они ведь вовсе не враги нам по 
своей природе, а мы их делаем врагами. Я уже не говорю о других случаях 
бесчеловечной жестокости; мы заставляем их иногда делать то, что грешно было бы 
даже на вьючных животных возложить. Когда, например, мы возлежим за обедом, 
один подтирает плевки, другой, нагнувшись, собирает последствия нашего 
пьянства; третий разрезает редких птиц и, сунув внутрь опытную руку, уверенными 
движениями вытряхивает внутренности.
Несчастен тот, кто живет на свете только для того, чтобы потрошить птиц. Но 
гораздо более жалок тот, кто учит этому из глупой прихоти, чем тот, кто учится 
по необходимости.

__________
[1] Намек на нероновские проскрипции, в которых показания рабов имели большое 
значение — Ред
 

128
 
Вот виночерпий, одетый и украшенный, как женщина, пытается бороться с возрастом.
 Он не может убежать от детства; его удерживают в этом возрасте насильно, 
несмотря на то, что у него вид настоящего воина; безволосый, — волосы у него 
выбриты или даже выщипаны — он бодрствует всю ночь, которую он делит между 
пьянством и развратом господина; в спальне он мужчина, на пиру — мальчик.
Вот другой, которому поручено наблюдение за собутыльниками господина; стоит, 
несчастный, и высматривает, кого из них за невоздержанность языка или глотки 
можно будет пригласить на завтра.
Прибавь сюда рабов, заведующих пирами, которым во всех подробностях знакомо 
нёбо господина; они знают все кушанья, которые могут пощекотать вкус господина 
и своим видом развлечь его; им известно, какая гастрономическая новость может 
оживить пресыщенного всем барина, что может быть ему противно, чего ему в этот 
день захочется. Обедать вместе с ними он не согласится ни за что: он считает за 
ущерб своему величию подойти вместе с рабом к одному и тому же столу. А сколько 
из этих рабов теперь сами господа!
Я видел, как перед порогом Каллиста стоял его прежний господин, который некогда 
вешал ему на шею ярлык с объявлением о продаже и выводил на рынок вместе с 
презренной челядью. А теперь его не пускали в дом в то время, как другие 
свободно входили туда. Освободившись и получив прав