етший свободу, простер свою дерзость до того, что 
на торгах выступил покупателем имений казненного по его доносу против семьи 
последнего; народ потребовал, чтобы его снова отдали в рабство. В другой раз 
раб открыл хитрость своего товарища, который хотел этим спасти их общего 
господина. Судьи под давлением толпы приговорили предателя к распятью, а 
верному рабу даровали свободу.
Итак, были случаи и преданности, и предательства. Которые же из них являются 
характерными для определения чувств рабов по отношению к своим господам? Ответ 
на этот вопрос мы находим у одного писателя, который говорит, что в эпоху 
проскрипций «жены весьма часто оказывались верными, вольноотпущенники — реже, 
рабы очень редко». То же и в эпоху империи. В те времена, когда закон, 
запрещавший принимать показания раба против господина, отменялся или был явно 
нарушаем, со всех сторон так и сыпались доносы и обвинения. И Тацит, с 
негодованием описывавший эту эпоху, и Плиний Младший, который проводит 
сравнение между Траяном и его предшественниками, — оба замечают, что рабы с 
необычайным усердием и готовностью отозвались на поощрение правительства. 
Сенека говорит: «Вспомните о тех, кто погиб у себя дома жертвой насилия или 
хитрости, и вы увидите, что мщению рабов подверглось не меньше людей, чем 
мщению тиранов». И действительно, раб в то время был естественным врагом, 
живущим в доме господина: «сколько рабов, столько врагов», — гласит римская 
поговорка. Обычными орудиями рабов были: предательство, донос, яд и всякие 
тайные козни. Один вольноотпущенник Коммода * радуется, что

__________
* Сын Марка Аврелия, император 180—192 гг. н. э.
 

125
 
смерть избавляет его от рабства, в котором он находился у своих рабов, и он 
даже распорядился в завещании, чтобы это выражение было написано на его 
надгробном памятнике.
(Валлон А, История рабства в античном мире, М., 1941.).

9. Казнь четырехсот рабов
В 61 году по Р. X. префект Рима Педаний Секунд был убит одним из своих рабов... 
Когда согласно древнему обычаю нужно было вести на казнь всех рабов, живших под 
той же самой кровлей, то сбежался народ, который хотел защитить такое множество 
невинных людей; дело чуть не дошло до мятежа. В самом сенате поднялись голоса 
против такой чрезвычайной строгости, между тем как большинство выражалось за то,
 чтобы не делать никаких изменений (в законе). К этому большинству принадлежал 
и Г. Кассий; когда при подаче голосов очередь дошла до него, он сказал 
следующее:
«Не раз, почтенные сенаторы, я присутствовал среди вас во время обсуждения 
новых мер, которые должны были заменить правила и законы наших отцов; и я не 
возражал против них, хотя и нисколько не сомневался, что в старину во всех 
делах принимали лучшие и более правильные меры и что при всех переменах мы 
меняли лучшее на худшее. Но я молчал в этих случаях, чтобы не показалось, что 
чрезмерным восхвалением древних нравов я хочу возвысить предмет своих занятий 
[1]; кроме того, я полагал, что не следует постоянным возражением ослаблять 
силу и убедительность моих слов и что нужно приберечь их до той минуты, когда 
государство будет нуждаться в совете.
Эта минута пришла теперь, когда консуляр в собственном доме погиб вследствие 
заговора рабов, которого никто не остановил и не выдал, хотя сенатское решение, 
грозящее за это всем рабам казнью, остается еще до сих пор в силе. Освободите 
их, пожалуй, от наказания, но тогда кого из нас защитит положение господина, 
если префекта города не защитила его (высокая) должность? Кого из нас уберегут 
многочисленные слуги, если четыреста рабов не сумели уберечь Педания Секунда? 
Кому станут помогать его рабы, если даже страх смерти не мешает им оставаться 
равнодушными к безопасности своих господ? Быть может, скажут, что убийца мстит 
в данном случае за

__________
[1] Г. Кассий был известный юрист, и, как юрист, занимался изучением древних 
законов, на что он и намекает. — Ред.
 

126
 
свои личные обиды?.. Но тогда пойдем дальше и скажем прямо, что он имел право 
убить своего господина.
...Можно ли допустить, чтобы раб задумал убийство господина, и при этом в его 
голосе ни разу не послышалась угроза, и он никому ни одним словом не 
проговорился по оплошности? Пусть так, я готов даже согласиться, что он скрыл 
свое намерение и приготовил свой меч так, что ни в ком не возбуждал подозрения, 
но разве мог он пройти мимо стражи, открыть дверь спальни, войти в нее со 
светом, совершить убийство, и все это так, чтоб никто из рабов не видел и не 
знал? Много признаков предшествуют обыкновенно преступлению, и, если наши рабы 
будут- выдавать его, то мы можем жить спокойно среди многочисленной челяди, не 
боясь за нашу жизнь, потому что окружающие нас рабы постоянно трепещут за свою. 
Наконец, если окруженные преступными рабами мы и должны погибнуть, то мы по 
крайней мере знаем, что не останемся без отмщения. Наши предки относились 
недоверчиво к рабам даже в те времена, когда рожденный в доме или в имении 
своего господина раб с самого дня своего появления на свет приучался любить его.
 Но теперь, когда у нас в качестве рабов появились целые племена, из которых 
каждое имеет свои особые обычаи и своих богов, а некоторые и совсем не знают 
их; теперь ничем уж, кроме страха, не удержишь этого сброда в повиновении. Вы 
скажете, что при этом пострадает несколько невинных! Но ведь, когда к