спасения, то и 
труды Цезаря были бы напрасны. Таким образом, твоей любви я обязан не менее, 
чем его великодушию.
К чему мне вызывать из тайников сердца наши интимные отношения и сокровенные 
планы? Когда я внезапно узнал, что мне грозит близкая опасность, то лишь 
благодаря твоим советам я остался невредим. Сколько раз ты удерживала меня от 
увлечений бессмысленными мечтаниями, помогала обдумывать более скромные планы; 
ты взяла в союзники твоих забот о моем спасении свою сестру с ее мужем Г. 
Клувием, так как опасность связывала всех. Я не кончу, если я попытаюсь 
коснуться этого вопроса. И для тебя, и для меня достаточно, ежели я скажу, что 
мне удалось счастливо скрыться.
Признаюсь, впрочем, что при этом ты невольно причинила мне великое огорчение. 
Когда по милостивому решению отсутствующего Цезаря Августа был возвращен родине 
не бесполезный гражданин и когда ты усердно просила его товарища М. Лепида * о 
восстановлении меня в моих правах и даже упала пред ним на колени, он не только 
не поднял тебя, но обращался с тобой как с рабыней и грубо оскорбил тебя. Но ты,
 вся в синяках, твердо напомнила ему об эдикте Цезаря с его поздравлением по 
поводу моего возвращения; несмотря на оскорбительные слова и тяжкие увечья, ты 
открыто все рассказала, чтобы виновник моих несчастий сделался известен. И за 
это он вскоре поплатился.
Что могло быть действительнее этого мужества? Твоя непоколебимая стойкость дала 
возможность Цезарю еще раз обнаружить свое милосердие и спасти мою жизнь, а 
также заклеймила наглую жестокость тирана...
С умиротворением земного шара и с восстановлением республики, на нашу долю 
выпали наконец спокойные и счастливые времена. Нам хотелось иметь детей, в 
которых нам отказывал завистливый рок. Если бы судьба даровала нам и это 
счастье, чего еще оставалось бы нам желать. Но с течением времени и надежда 
исчезла... Сокрушаясь о том, что у меня нет детей, и боясь, чтобы я, продолжая 
быть твоим мужем, не потерял надежду быть отцом и по этой причине

__________
* Марк Лепид, приверженец Цезаря, впоследствии конфликтовал с Октавианом 
Августом, умер в 12 г до н. э.
 

76
 
был бы несчастлив, ты заговорила о разводе. Ты говорила, что передашь 
опустевший дом другой женщине, более счастливой в этом отношении, при этом ты 
имела в виду, что, не нарушая нашего согласия, ты сама подготовишь и подыщешь 
мне подходящие условия и утверждала, что признаешь моих будущих детей за своих 
и не будешь требовать раздела нашего имущества, бывшего до тех пор общим, и что 
я при желании с моей стороны могу по-прежнему управлять им. Ты не будешь, 
говорила ты, ничего иметь отдельного, не будешь ничем владеть врозь от меня и 
по-прежнему будешь оказывать мне нежные услуги сестры или тещи.
Признаюсь, я так был взволнован, что едва не проторял рассудка: я пришел в 
такой ужас, что едва владел собой. Поднимать вопрос о разлуке раньше, чем 
разлучит нас судьба, думать при жизни перестать быть моей женой, когда во время 
моего изгнания ты оставалась верной подругой!..
О, если бы наш союз мог продолжаться до тех пор, пока смерть не унесла бы меня 
(ведь я старше, и это было бы справедливее), до тех пор, пока ты не отдала бы 
мне последнего долга, а меня заменила бы тебе приемная дочь.
Но ты опередила меня; завещала мне страстную скорбь по себе; оставила без детей 
осиротелого мужа. Теперь мне остается поступить по твоему указанию и усыновить 
ту, которую ты приготовила для этой участи.
В заключение я скажу, что ты все заслужила, но далеко не за все мне удалось 
воздать тебе по заслугам. Твоя воля — закон для меня; если окажется возможным 
еще в чем-нибудь исполнить ее, я не премину.
Да хранят твой покой боги — маны твои.
(Corpus inscript. latinarum, IV, 1527).


8. Дети
Рождение ребенка составляло большой праздник для римлянина. Если семья носила в 
это время траур, она снимала его, так как вновь прибывший должен был утешить в 
потере того, кто умер. Радость родителей выражалась публично в наружных 
украшениях дома, двери которого покрывались венками из цветов. Внутри дома 
принимали в это время бесчисленных посетителей: родные, друзья являлись 
поздравлять отца, повидать мать, расхвалить ее, а также принять участие в общей 
радости и в празднестве.
Тотчас по рождении ребенка, его кладут у ног отца, и если тот поднимет его, 
значит, он признает новорожденного своим и хочет, чтоб его вскормили; оставляя 
же его лежать у ног, он как бы



77
 
заявляет, что отказывается от ребенка и покидает его на произвол судьбы. Тогда 
младенца выносят на дорогу, где он умирает от голода и холода, или становится 
добычей собак, или же подбирается особыми предпринимателями, которые 
эксплуатируют нищих; редко какая- нибудь чужая семья усыновит его.
Ребенка, которого признал отец, завертывают в белый свивальник, который придает 
его тельцу совершенно прямое положение. Это делается из страха, чтобы 
какое-нибудь резкое движение не изуродовало его членов. Мать делается предметом 
усиленных забот и попечении, причем имеется в виду не только