ого опасного соперничества! Богатые захотят во что 
бы то ни стало отличиться, а бедные из ложного стыда будут тянуться из всех сил,
 чтобы с ними сравняться. Та, у которой окажется достаточно денег, чтоб 
заплатить за свои наряды — заплатит, та же, у которой не хватит собственных 
средств, обратится к мужу. Несчастный муж, что ему делать, какое решение 
принять! Если он согласится, то будет разорение, если откажет, то жена пойдет 
искать где-нибудь в другом месте» [1].
Не одних только женщин коснулась эта живая и резкая обвинительная речь, тут 
досталось всем, и Спициону, и коринфским статуям, и нечестию современного 
общества, и товарищу оратора, и самому оратору. Досада и грусть слышны были в 
каждом его слове. Пусть бы еще патрицианки наряжались, завивались, пудрились и 
носили парики — уж таково их назначение, но ведь даже честные крестьянки, 
соседки, друзья Катана, и те стараются скрыть свой золотистый цвет лица под 
белилами и румянами, и те готовы спустить свое хозяйство, свои поля, чтобы на 
эти деньги купить ожерелье и нацепить его себе на шею — это уже верх безумия, 
при виде которого у него просто сжимается сердце от боли. Как храбрый воин, 
вынужденный поневоле отступить, пускает в неприятеля свою последнюю стрелу, так 
консул, хотя и чувствует, что ему не удастся убедить слушателей, все-таки 
громит женщин и язвит их своими сарказмами и каламбурами. В самих успехах Рима 
он видит роковую причину его будущей гибели. Но римляне были слишком упоены 
своими триумфами, чтобы испугаться зловещих предсказаний Катона Старшего. К 
тому же в то время еще не существовал закон, устанавливающий тайную подачу 
голосов, и благодушным мужьям приходилось подавать свой голос на глазах у своих 
жен. Таким образом закон был отменен.
(Adereг, Revue des cours litteraires, IV, стр. 116—118).

__________
[1] Цензор Кв. Метелл говорил однажды народу, для того чтобы поощрить своих 
сограждан к вступлению в брак: «Если бы мы могли обойтись без жен, каждый из 
нас воздержался бы, конечно, от женитьбы, но природе угодно было устроить так, 
что мы с женами не можем прожить спокойно и счастливо, а без жен и совсем 
обойтись не можем. Мы должны в таком случае суметь пожертвовать личным 
интересом для блага общества».
 

7. Похвальное слово на могиле одной римской матроны
(умершей в 9 или 10 году до Р. X.)
Перед самой свадьбой ты внезапно осиротела: родители твои оба сразу были убиты 
в деревенском уединении.
Смерть родителей не осталась без отмщения, главным образом благодаря тебе, 
потому что я уехал в Македонию, а К. Клувий, муж твоей сестры: был в провинции 
Африке.
Ты с таким рвением исполняла свой священный долг по отношению к родителям, 
разыскивая и преследуя виновных, что будь мы налицо, мы не сделали бы большего. 
Твои труды разделяла и сестра твоя — эта святая женщина.
Во время этих забот, ты, чтобы охранить себя от подозрения относительно твоей 
чести, тотчас же после казни виновных переселилась из отцовского дома в дом 
своей тетки, где и ожидала моего прибытия...
В наши времена редко бывают столь долголетние супружества, конец которым 
положила бы смерть, а не развод. Ведь нам удалось 40 лет прожить вместе в 
полном согласии. О, если бы наше счастье было так резко прервано моей смертью: 
было бы и справедливее умереть раньше мне — старшему.
Зачем мне вспоминать твои добрые семейные качества; стыдливость, покорность, 
любезность, уживчивость, прилежание в домашних работах, религиозность без 
суеверия, изящество не напоказ, скромный образ жизни? К чему мне говорить о 
твоей привязанности к своим близким, о твоей нежной любви к семье (ты наравне 
со своими родителями почитала и мою мать и также заботилась об ее покое, как и 
о покое родной матери) и о прочих бесчисленных достоинствах, которые ты 
разделяла с другими женщинами, заботящимися о своем добром имени? Я намерен 
говорить здесь только о том, что составляло твою особенность, хочу открыть то, 
в чем немногие схожи с тобой, о чем судьба позаботилась, чтобы оно было 
редкостью.
Мы оба тщательно сохраняли наследство, которое ты получила от родителей. Тебе 
нечего было заботиться о приумножении его, потому что ты все передала мне. Мы 
так распределили между собой дела, что я был опекуном твоего имущества, а ты 
охраняла мое. Я не буду много говорить об этом, чтобы не приписать себе часть 
твоих заслуг. Достаточно и того, что я уже сказал о твоих чувствах.
Ты всегда с великодушием и, что еще важнее — с нежностью относилась к своим 
многочисленным близким... Была только одна женщина подобная тебе: твоя сестра. 
Своих родственниц, достойных ваших забот, вы воспитали в своих домах. Чтобы они 
могли достойно



75
 
поддержать честь нашей семьи, вы им приготовили приданое. Я и Г. Клувий с 
общего согласия обратили внимание на тех, о ком вы заботились, одобряя вашу 
щедрость, дали им приданое из своих средств, наделили их своими поместьями, 
чтобы ваше имущество не потерпело ущерба. Я сообщил об этом не в похвальбу себе,
 а для того, чтобы стало известным, что мы на свои средства только привели в 
исполнение ваши планы, задуманные с таким нежным великодушием...
Самому Цезарю (т. е. Августу) я обязан не больше, чем тебе, тем, что он 
возвратил меня в отечество. Ведь если бы ты не подготовила моего