этом дворце, который так недавно 
отвратительное чудовище окружило ужасом. Страх и угроза охраняли тогда двери; и 
принятые, и отвергнутые одинаково дрожали. Прибавьте к этому наполняющее ужасом 
обращение этого человека и его страшный вид: печать гордости на челе, гнев в 
глазах, женоподобная бледность его тела, а на лице бесстыдство, прикрытое 
обманчивой краской. Никто не осмеливался обратиться со словом к тому, кто искал 
молчания и мрака и выходил из своего уединения лишь затем, чтобы распространить 
вокруг себя отчаяние».
Любезность государя имела между прочим и свою дурную сторону: благодаря ей 
приемы затягивались до бесконечности. Антонин в старости подкреплял себя 
кусочком хлеба во время такого испытания его долготерпения. Хвалят еще 
Пертинакса за его доступность. Александр Север всегда приглашал сенаторов 
садиться. Напротив, Каракалла на своей зимней квартире в Никомедии не раз 
заставлял сенаторов простаивать целый день перед дворцом, не удостоив их приема 
даже к вечеру. Со стороны Гелиогабала было в высшей степени неприлично 
принимать сенат в постели.
Императоры охотно устраивали у себя большие празднества. При Клавдии на эти 
пиры собиралось до шестисот человек. Приглашались сенаторы, всадники и даже 
простые плебеи. Сенаторов нередко угощали особо: так Отон пригласил однажды на 
обед восемьдесят сенаторов, из которых некоторые привели с собой жен. Дамы из 
этого сословия, по-видимому, нередко присутствовали на таких пирах. Пертинакс 
пригласил в день своего восшествия на престол магистратов и важнейших сенаторов.
 Тиберий, когда принимал у себя консулов, то встречал их у входа и провожал 
также до дверей. Их обычное место было по правую и левую руку принцепса. 
Приглашение к императорскому столу было великой честью. Веспасиан, будущий 
император, благодарил Калигулу за это даже на заседании сената. Марциал 
объявляет, что если бы ему пришлось выбирать между обедом у Домициана и у 
Юпитера, то он остановился бы на первом; Стаций выразил свою благодарность 
«великому императору» (Домициану) в одном из своих самых длинных произведений, 
проникнутых особенным воодушевлением. Чтобы добиться такой чести, один богатый 
провинциал заплатил двести тысяч сестерций. На этих пирах было очень смешанное 
общество, вследствие чего иногда случались весьма неприятные происшествия. Один 
из гостей Клавдия, Тит Виний, состоявший в преторском сане, был заподозрен



428
 
в краже золотой чаши; на следующий день он был снова приглашен, но на этот раз 
перед ним поставили глиняную чашу.
Август обращался со своими гостями очень приветливо и по-дружески; часто он 
появлялся уже после начала пира и уходил, не дождавшись конца, причем требовал, 
чтобы никто не беспокоился. Хвалят также очаровательные пиры Тита. По словам 
Плиния Младшего, Домициан обыкновенно обедал один и являлся за стол своих 
гостей лишь для того, чтобы зорко наблюдать за их поведением и словами. Им 
скорее бросали кушанья, чем подавали, и хозяин скоро удалялся продолжать свои 
уединенные оргии. Траян восхищал всех больше всего своей любезностью. За его 
столом охотно разговаривали о разных возвышенных предметах; каждый свободно 
говорил, что ему вздумается, и император нередко принимал участие в общем 
разговоре. Дион Кассий рассказывает об одной мрачной шутке Домициана на пире, 
на котором присутствовали сенаторы и всадники. Зала была обтянута черным; слуги,
 также в черном, похожи были на привидения, кушанья подавались в черной посуде; 
около каждого из присутствующих лежала дощечка с его именем и стоял зажженный 
канделябр, как в могиле. Возвращаясь домой, каждый думал, что найдет смертный 
приговор; но их ждали вместо этого щедрые подарки.
Кушанья были очень скромны при Августе, приличны при Тиберии, изысканны на 
торжественных пирах Веспасиана и очень умеренны за его обыкновенным столом. 
Коммод проявлял необычайную расточительность; его преемник Пертинакс не 
подражал ему в этом, а Александр Север поставил себе за правило сокращать 
возможно более эту статью расхода.
На пиры являлись обыкновенно в тогах. Возможно, что магистраты, присутствуя за 
императорским столом, были облечены в знаки своего достоинства. Обычай, по 
которому военные появлялись во всем параде, начался, по-видимому, не ранее 
третьего века.
Мы имеем некоторые отрывочные сведения, касающиеся подробностей сервировки 
императорского стола. Марк Аврелий, чтобы добыть средства для войны, продал 
много разных драгоценностей, а именно: хрустальные и золотые чаши. Мы знаем 
также, что в его время скамьи, на которых возлежали за столом, были покрыты 
золотыми чехлами. Начиная с 16 г., императоры одни имели привилегию 
пользоваться за столом золотой посудой: Тиберий особым указом запретил ее 
употребление частным лицам. Белое с золотым, по-видимому, было отличительным 
признаком ливреи придворных служителей.
(Friedl?nder, Moeurs romains, d'Auguste aux Antonins, I, стр. 152—175; франц. 
перевод, изд. Ротшильда).

7. Придворный времен Клавдия
Вителлий, отец будущего императора, был человек знатный и богатый, начавший 
сво