карьеру блестящими подвигами. Будучи правителем Сирии при очень 
затруднительных обстоятельствах, он заставил парфянского царя просить свидания 
с ним и склониться перед римскими орлами. Но с ним случилось то, что случалось 
со всеми выдающимися людьми этой эпохи: они оставались честными до тех пор, 
пока обязанности удерживали их в провинции, столичный же воздух портил их.
Вернувшись в Рим при Калигуле, который всерьез считал себя богом, Вителлий 
первый подал пример обоготворения императора. Он подходил к государю не иначе, 
как с покрывалом на голове, как подходят к богу, и падал перед ним ниц.
Его влияние увеличилось при Клавдии, при котором он стал чем-то вроде любимца; 
но за это ему пришлось платить полным раболепством. Клавдий находился в 
подчинении у своей жены и вольноотпущенников; Вителлий употребил все усилия, 
чтобы снискать расположение и вольноотпущенников, и жены императора. Он 
поместил золотые статуи Нарцисса и Палланта среди своих родовых ларов и 
совершал перед ними богослужение. Что касается Мессалины, то Вителлий добился 
того, что она в виде величайшей милости дала ему свою туфлю; эту туфлю он 
благоговейно хранил между туникой и тогой и время от времени вынимал ее и 
целовал. Впрочем, он оказывал императрице и более существенные услуги. Когда ей 
вздумалось погубить Валерия Азиатика, сады которого возбуждали в ней зависть, 
она обвинила его перед Клавдием и Вителлием, бывшими в тот год консулами. Эта 
странная сцена передана у Тацита (Анналы XI, 3); она производила бы впечатление 
превосходно написанной комедии, если бы только развязкой этой комедии не была 
смерть невинного человека. Азиатик защищался с такой энергией, что все 
присутствующие пришли в волнение; сама Мессалина принуждена была удалиться, 
чтобы скрыть свои слезы; она, впрочем, имела время, уходя, нагнуться к уху 
Вителлия и, плача, шепнуть ему, чтобы он не давал пощады обвиняемому. Когда 
очередь высказать свое суждение дошла до Вителлия, он рассыпался в похвалах 
Азиатику, напомнил об его общественных заслугах, растроганным голосом говорил о 
своей дружбе к нему, не оставил без внимания ни одного обстоятельства, которое 
могло бы внушить сострадание к обвиняемому, и в конце концов дал такое 
заключение, что Азиатику следует предоставить свободный выбор рода смерти. 
Клавдий также склонился на сторону этого милостивого решения, и несчастный 
Азиатик, напутствуемый симпатиями и состраданием всех, вскрыл себе вены.



430
 
Блестящее положение, которого добился Вителлий при дворе Клавдия, и которое он 
старался укрепить постоянной угодливостью, не лишено было также и опасности, и 
Вителлию нужно было много ловкости, чтобы избегать этих опасностей. Смерть 
Мессалины явилась одним из таких критических моментов, когда ему пришлось 
пустить в ход всю свою ловкость. Он находился в носилках Клавдия, в которых тот 
возвращался из Остии, узнав о дурном поведении своей жены. Положение было очень 
трудное. Император, казалось, колебался: то он поддавался нежности при 
воспоминании о своих детях, то вдруг закипал гневом на жену; но все знали, что 
вспышки его гнева непродолжительны и что одно слово Мессалины может изменить 
настроение императора. Таким образом, было одинаково опасно и обвинять ее, и 
защищать. Вителлий сохранял благоразумную сдержанность. Он имел вид человека, 
ничего не знающего о том, что происходит. А если приходилось говорить, он 
ограничивался восклицаниями: «Какое преступление! Какой грех!» «Напрасно, — 
говорит Тацит, — Нарцисс принуждал его разъяснить свое загадочное поведение и 
ясно высказать, что он думает; он ничего не мог добиться от Вителлия, кроме 
двусмысленных ответов, которые можно было истолковать как угодно». Прежде чем 
принять чью-нибудь сторону, Вителлий выжидал, чтобы положение выяснилось, и 
чтобы гибель Мессалины стала очевидной; но раз он в этом уверился, он уже 
перестал ее щадить. Вителлий первый примкнул к заступившей ее место Агриппине и 
без всяких колебаний помогал ей освободиться от друзей и креатур прежней 
императрицы.
Но кто мог поверить, что этот человек, столь услужливый и преданный, готовый на 
все, употребивший столько стараний, чтобы заслужить милости императора, не 
останавливавшийся ни перед чем, чтобы их сохранить, что этот человек не мог 
избежать доносов. Его обвинили в стремлении захватить императорскую власть, и 
Клавдий оказался столь недоверчивым, что, не вмешайся в это дело Агриппина, он 
не задумался бы убить своего лучшего друга.
Вителлий один раз был цензором и три раза консулом, и, когда он умер, сенат 
постановил оказать ему чрезвычайные почести. На форуме была поставлена статуя 
Вителлия со следующей подписью: «Он был непоколебимо предан императору». 
Действительно, в течение его долгой придворной карьеры государи и их любимцы 
менялись не раз, и лишь преданнос