ночью богам?
Самым большим почетом пользуется вот этот, который в сопровождении жрецов в 
льняных одеждах, с бритыми головами, бегает по городу, насмехаясь над кающимися.
 Он молит о прощении: какая-то женщина не удержалась от любовных объятий своего 
мужа в священные дни: за это грозит ведь страшная казнь. Вон и серебряный змей 
у Изиды качнул головою!



374
 
Жрец льет слезы и шепчет молитвы, чтобы Осирис не отказался простить женщину: 
жирный гусь да нежный пирог — этого довольно, чтобы подкупить бога.
Этот ушел, — приходит старуха-еврейка, оставив у входа корзину с сеном. Тряся 
головой, на ухо шепчет она свою просьбу о подаянии. Она толкует закон 
Иерусалима, у ней есть свой жертвенник в роще, она приносит надежные вести о 
велениях неба. Она также кое-что получает, но меньше, чем жрец: евреи продают 
какие угодно пророчества по самым дешевым ценам.
Ее сменяет гадатель из Армении или Коммагены. Исследовав легкие только что 
убитой голубки, он обещает нежного любовника или громадное наследство от 
бездетного богача. Они гадают и по внутренностям кур, щенят, а иногда даже 
детей, а потом доносят на своих сообщников.
Но всего больше верят женщины халдеям. Чтобы ни сказал астролог, они верят, что 
источник тех слов — сам Юпитер Аммонский. Ведь дельфийский оракул замолк, а 
мрак грядущего мучит людей... Особенно много веры тому, у кого на руках звенят 
цепи, кто долго прожил в тюрьме. Астролог, не бывавший в оковах, не находит 
признания. Ради успеха надо чуть-чуть не погибнуть, в виде милости быть 
сосланным на какой-нибудь Кикладский островок, например, на Сериф; только к 
такому пророку и обратится твоя жена, чтобы узнать, скоро ль умрет твоя мать, 
больная желтухой.
С той же женщиной, у которой у самой в руках календарь, замасленный и блестящий,
 как янтарь, ты избегай и встречаться. Она сама знает искусство астрологов. 
Если ее муж идет на войну, она ни за что не пойдет вместе с ним, если 
вычисления Трасилла [1] против того. Если нужно ей хоть версту отъехать от Рима,
 и тогда она по книжке выбирает время отъезда; загноится глаз — она справится в 
таблице гороскопов, прежде чем спросить мази... Если женщина — бедная, она 
пойдет к простому хироманту и поцелуями заплатит за гадание. Богатым дают 
предсказанья за плату фригийцы или индийцы, которым известны и звезды, и небо. 
Для народа же «судьба» поместилась в цирке и на валу: здесь вопрошает плебейка, 
не бросить ли ей кабатчика, чтобы выйти замуж за старьевщика.
(Ювенал. Сатира VI, 511—591).

__________
[1] Трасилл — греческий астролог, обучавший Тиберия тайнам этой науки. — Ред.
Глава XI. РЕСПУБЛИКАНСКИЙ СТРОЙ
1. Римский народ по Титу Ливию и Тэну
Потребность властвовать коренилась так глубоко в характере римского народа, что 
она казалась ему освященной божественным законом. Требование, чтобы римляне 
относились справедливо к другим народам и уважали чужие права, представлялось 
им профанацией; и когда латины, уже двести лет поставлявшие добрую половину 
римских воинов и участвовавшие во всех завоеваниях, потребовали себе равных 
прав, вполне ими заслуженных, римский народ вознегодовал, как будто это было 
кощунством. Консул прямо заявил, что, «если отцы-сенаторы будут настолько 
безумны, что допустят, чтобы им диктовал законы человек из Сетии» [1], то он 
придет в сенат с мечом и собственноручно убьет всякого латина, которого 
встретит в курии. Такая невероятная надменность доказывает, что у этих людей 
были царственные души. Стоит только вспомнить, как после войны с Ганнибалом 
римский сенат и полководцы изрекали лаконичные одобрения и порицания целым 
народам и их государям тоном властителя, который не тратит лишних слов и не 
особенно деликатничает, уверенный в том, что на его стороне сила и что само 
подчинение ему уже составляет счастье. Декреты

__________
[1] Setia — город в Лациуме. — Ред.
 

376
 
сената представляют собой приговор судьи, который поражает сердце властной 
суровостью, прежде чем поразить врага силой оружия. Когда Попилий, проводя 
своим жезлом черту вокруг царя сирийского, приказывает ему отвечать немедленно, 
раньше чем он выйдет из этого круга, то в этом поступке нет ничего 
необыкновенного, так как всякий римлянин обращался с иностранцами, как с 
подданными.
В этой гордости, которой отличался римлянин и как частное лицо, и как член 
своего государства, гордости, рожденной вместе с Римом, питаемой 
последовательным рядом побед и привычкой властвовать, заключался источник 
своеобразного мужества. Римляне не бросались в битву в порыве храбрости и 
увлеченные воображением, как афиняне; они не сражались из беспокойной 
потребности в движении, как варвары: они побеждали, благодаря своему упорству 
высокомерного человека. В особенности характерны в этом отношении их неудачи. 
Так, напр., при Требии и у Тразименского озера небольшие отряды пробиваются 
сквозь победоносную армию неприятеля, который окружает их со всех сторон. При 
Каннах пятьдесят тысяч человек, построившись в виде круга, пали все до единого: 
по мере того как передние ряды гибли, на их место становились те, кто стоял в 
середине круга...* Римляне сражаются из чувства чести и долга, они не способны 
отступить, потому что мужественное с