и, что первое знамение имеет 
преимущественное значение; другие же, наоборот, видели в каждом новом знамении 
подтверждение или уничтожение предыдущего и придавали больше всего значения 
последнему знамению.
Наблюдатель, кажется, имел право мысленно определить мгновение, с которого он 
будет считать знамения действительными. Он мог также ограничиться первым 
знамением, если оно было благоприятно, или же пропустить вначале несколько 
дурных ауспиций в ожидании лучших.
Существовал еще особый способ гадания, который назывался signa ex tripudiis. 
При этом замечалось положение и движение птиц, особенно в тех случаях, когда 
они несли в клюве какой-нибудь предмет, которому можно было придать 
символическое значение. Греческие предания изобилуют рассказами, в которых 
птицы роняют сверху что-нибудь, обыкновенно кусочек мяса, похищенный с алтаря в 
каком-нибудь определенном месте. У Вергилия Эней следит глазами за голубями, 
посланными ему его матерью Венерой, и замечает, что они едят на лету; эту черту 
поэт заимствовал из деятельности авгуров. Одно из таких знамений называлось 
tripudium sollistimum, когда птица, глотая с жадной торопливостью пищу, уронит 
часть ее. В теории таким способом можно было наблюдать всех пернатых;
но на практике наблюдение ограничивалось обыкновенно цыплятами, причем охотно 
прибегали к искусственным мерам, чтобы получить необходимые знамения. Цыплят 
запирали в клетки и подвергали строгому посту, что располагало их к 
прожорливости во время ауспиций. Цицерон возмущается подобными приемами. «Разве 
может быть, — говорит он, — хотя бы тень пророчества в знамении, которое 
вымучено таким образом? Если бы птица могла свободно проявить себя, то ее 
поступок был бы знамением, и ее можно было бы принять за вестницу и 
истолковательницу воли Юпитера. Но когда вы ее держите запертой в клетке, так 
что она почти умирает от истощения и потом бросается на пищу с такой жадностью, 
что часть ее роняет из клюва, — неужели это можно назвать ауспициями?»
Очень часто авгуры и гаруспики, при истолковании замеченных ими знамений, 
преследовали политические цели. Таково было объяснение гаруспиков в 58 году до 
Р. X., текст которого Цицерон сохранил



365
 
в своем Об ответе гаруспиков (10 и след.): «На латинской земле слышны были шум 
и стоны, а в соседней местности, прилегающей к городу, какой-то глухой шум и 
страшный звук оружия, — все это знамения, идущие от Юпитера, Сатурна, Нептуна и 
Земли (Tellus) — небесных богов, ввиду того, что игры отпразднованы были 
слишком небрежно и были осквернены, священные места употреблены для мирских 
целей, ораторов умертвили вопреки всем человеческим и божественным законам, 
данное слово и клятва были попраны, древние и таинственные жертвоприношения 
были произведены с небрежностью и осквернены. Бессмертные боги предостерегают, 
чтобы, вследствие раздора и несогласий в высших классах, сенаторы и их вожди, 
оставленные без помощи, не подверглись опасностям и убийствам, вследствие чего 
провинции могут восстать под предводительством одного главы, прогнать войска и 
тем окончательно ослабить государство. Боги предостерегают также, чтобы 
общественное благо не потерпело ущерба от тайных козней, чтобы не выбирали на 
высшие должности людей с запятнанной репутацией и приговоренных судом, наконец, 
чтобы образ правления остался неизменным».
(Bouche-Leclercq, Histoire de la divination dans l'antiquite, IV, pp. 68 et 
suiv.; 199 et suiv., chez Leroux).

16. Благочестие во времена Августа
Век Августа был благочестивым веком. Восстанавливая порядок, Август восстановил 
также и религию. Он навсегда соединил титул императора с титулом верховного 
понтифика и с управлением делами, относящимися к области религии. Кроме того, 
он был членом пяти жреческих коллегий. Он восстановил лежащие в развалинах 
священные здания; возобновил забытые старые праздники и учредил новые; обогатил 
великолепными подарками сокровищницы богов; увеличил число жриц, усилил их 
значение и дал им новые привилегии; он открыто высказывал сожаление, что не 
имел в своей семье девочки подходящего возраста, которую можно было бы 
посвятить в весталки. Его особа была объявлена священной; имя его упоминалось в 
гимне салийских жрецов. Дион Кассий в словах, которые он вкладывает в уста 
Агриппы, обращающегося к Августу, превосходно выразил характер и направление 
религиозной политики цезарей: «Ты не потерпишь ни безбожия, ни магии», т. е. ни 
отсутствия религии, ни религии тайной и неподчиненной определенному порядку.
Вергилий восхищается Лукрецием и завидует ему, но он почтительно отказывается 
подражать дерзости и резкости этого поэта. Гораций не был набожным в юности. В 
одном своем сочинении, написанном еще до умиротворения римского государства, он 
выразил,



366
 
по поводу бывших будто бы знамений богов, неверие, напоминающее Эпикура; 
впоследствии же он, если и касал