то точность в исполнении его составляет немалую заслугу. Если нужно испросить 
у неба какую-нибудь милость, то прежде всего приходится осведомиться, к какому 
богу в данном случае следует обратиться. И это уже немалое затруднение: в 
римском Олимпе, весьма густо населенном, весьма трудно разобраться. А между тем,
 знать, какой бог может прийти к нам на помощь, по словам Варрона,* так же 
важно, как знать, где живет булочник или столяр, когда мы имеем в них 
надобность. При этом, недостаточно знать атрибуты бога, к которому хочешь 
обратиться, нужно также знать и его настоящее имя, иначе он может не услышать 
молитвы. А это чрезвычайно трудная наука — знать настоящие имена всех богов, и 
есть даже богословы, которые утверждают, что никто этого не знает. На этот счет 
существует так много сомнений, что даже к самому главному богу обращаются с 
такими словами: «Могущественный Юпитер, или как там твое имя, то, которое тебе 
больше всего нравится». Установив имя бога, нужно еще знать точные выражения 
молитвы, которую следует произнести. Если насчет какого-нибудь пункта окажется 
сомнение, то обращаются за разъяснениями к понтификам. Эти последние 
представляют собой нечто вроде юрисконсультов по религиозной части, 
поставленных специально для наблю-

__________
* Марк Теренций Варрон (116—27 гг. до н. э.), римский ученый-энциклопедист, 
оставил значительный труд по римской религии «Человеческие и божественные 
Древности».
 
дения за точным выполнением всех подробностей культа. У них есть книги, где все 
предусмотрено, и в которых собраны молитвы на всевозможные случаи. Некоторые из 
этих молитв чрезвычайно пространны. Римлянин, молясь, всегда находится под 
страхом, что мысль его плохо выражена, и поэтому он старательно повторяет по 
нескольку раз одно и то же, чтобы быть вполне понятым. Чтобы недоразумения были 
уже совершенно невозможны, он присоединяет к словам жесты. Когда он посвящает 
богу храм, то держит в руках дверь храма; произнося слово: «tellus» (земля), он 
касается земли; он поднимает руки к небу, когда говорит о Юпитере, и бьет себя 
в грудь, когда речь идет о нем самом. Если и после всего этого боги не поймут 
его, то это уже, действительно, их вина. В своих отношениях к ним, как и во 
всем остальном, он очень почтителен и в то же время весьма осторожен. Он 
особенно старается о том, чтобы не взять на себя слишком много обязательств и 
чтобы не было никаких сомнений относительно того, что он обещает, а то, пожалуй,
 ему придется сделать больше, чем он собирался. Если бы, например, при 
совершении возлияния, забыли произнести слова: «Примите вот это вино, которое я 
вам приношу», то бог, пожалуй, мог бы подумать, что ему обещают все вино, 
находящееся в погребе, и тогда пришлось бы отдать его. Малейшее слово имеет 
огромное значение. Из-за одного пропущенного слова город несет значительные 
расходы и повторяет дорогостоящие игры. Вследствие этого молящийся не 
полагается на свою память: очень часто при нем находятся два жреца — один, 
который подсказывает слова молитвы, а другой, который следит за книгой, чтобы 
удостовериться, что ни одно слово из нее не пропущено.
Римская религия нисколько не заботится о душевном настроении, в котором должен 
быть молящийся; она обращает внимание только на внешнюю сторону. Для нее самым 
благочестивым является тот человек, который лучше всего знает обряд и умеет 
молиться богам по законам своей страны: в особенности важно являться в храм в 
соответствующем одеянии и принимать там предписанные законом позы. Римская 
религия не только не поощряет истинной набожности, но, наоборот, относится к 
ней даже с недоверием. Римляне — народ, созданный для того, чтобы действовать. 
Мечтательность, мистическое созерцание чужды им и возбуждают в них подозрения. 
Они прежде всего любят спокойствие, порядок, правильность; все, что волнует 
душу, им не нравится. Их религия тщательно избегает всего, что может вызвать 
возбуждение, и в противоположность другим культам старается скорее успокаивать 
душевные волнения, чем вызывать их. Она вменяет в обязанность молчание во время 
священных церемоний, она запрещает даже думать. Она старается сделать молитву 
как можно более холодной: она лишает ее свободы, составляющей душу молитвы; она 
запрещает в порыве благодарности или религиозного



335
 
экстаза прибегать к тем выражениям, которые более всего соответствуют данному 
настроению; она навязывает определенную формулу, которой нужно пользоваться 
даже тогда, когда эта формула стала уже непонятной. Каждый год арвальские 
братья брали бумажку с написанным на ней древним гимном, в котором они не 
понимали ни слова; но это нисколько не мешало им усердно повторять его до 
самого конца империи.
У римлян были весьма своеобразные представления об отношениях между человеком и 
божеством. Если кому-нибудь казалось, что один из богов разгневался на него, он 
смиренно просил у него мира, и можно думать, что между ними тогда заключался 
своего рода договор или сделка, одинаково обязательная для обеих сторон. 
Человек должен купить покровительство небес молитвами и жертвами; но со стороны 
бога было бы в высшей степени неловко, если бы он, приняв жертву благосклонно, 
не даровал просимой милости. Римляне были уверены в том, что благочестие дает 
право на счастье. В самом деле, вполне естественно, что боги любят больше тех, 
кто им воздает должное поклонение, а «если кого любят боги, тому все удается». 
Если обнаружится, что боги не исполнили всех условий договора, на них сердятся 
и с ними нач