ной, но лезвие до 
сих пор — зеркало.
— Если бы я был прекрасною дамой, я не преминул бы приобрести такое необычное 
зеркало.
Хозяин потупился, откровенный намек гостя на свою внешность его смутил.
— А потом такие ножи любят ночные разбойники, один вид такого лезвия заставляет 
путника вынимать кошелек из кармана. А я, надеюсь, не похож на рыцаря 
неблагородной наживы.
Седовласый торговец учтивым полупоклоном ответил на это замечание. В те времена 
привередливость была прежде всего признаком хорошего тона.
— Рискну предложить столь искушенному покупателю обыкновенный сельджукский 
рисант, он не отличается богатством убранства…
— И поделом, ибо как правило, выполняет грязную, неблагородную работу — 
вспарывает брюхо барана, или перерезает горло христианина, верно?
— Воистину так! — кивнул хозяин, — но тогда… вкус господина столь изыскан, что 
я затрудняюсь что либо предложить.
— Не расстраивайтесь, — сказал отец Марк, — я ничего не куплю у вас не потому, 
что у вас нечего выбрать, лавка ваша одна из лучших, что мне приходилось видеть,
 а потому, что мне нужно нечто такое, чего может быть и нет в подлунном мире.
Глаза хозяина округлились.
— Может быть, — заговорил он неуверенно, — вам посетить лавки других 
оружейников? Правда, клянусь крестными муками Спасителя, они утешат вас не 
больше моего. И если у вас действительно есть нужда в оружии такого рода, вы 
все равно вернетесь ко мне.
— Нужда в оружии у меня есть, — сказал отец Марк. Кинжал, скрывавшийся у него 
под одеждой, никак не годился для задуманного им дела.
Оружейник оказался прав, отец Марк побывал еще в нескольких заведениях, 
торгующих оружием, зашел также и к старьевщику, но в конце концов вернулся к 
седому эльзасцу, где, после некоторых раздумий, купил небольшой хорасанский 
кривой кинжал, долго прилаживал его, вздыхая, к ладони.
— Придется остановиться на нем.
Когда отец Марк вошел в жилище шевалье де Труа, тот пребывал в состоянии 
полнейшего отчаяния, он уже почти смирился с горестной мыслью, что «спаситель» 
его не явится. Юноша кинулся к нему обниматься, так был обрадован.
— Ну?! — спросил он с надеждой, когда отец Марк снял свой башлык.
— Вы хотите спросить меня, не придумал ли я, как помочь, сын мой?
— Конечно! Именно! А вы так говорите, как будто… Вы совершенно спокойны?!
— Хотя бы один из нас должен сохранять равновесие духа, во имя достижения цели.
— Хорошо, хорошо. Я согласился вам ввериться и готов слушаться впредь.
Отец Марк огляделся.
— Где тут у вас можно писать?
— Вот стол, вот, — юноша кинулся в угол большой комнаты со сводчатым потолком и 
плетеными решетками на окнах. Там в углу действительно стоял небольшой стол 
изящной византийской работы. На нем высилась большая, толщиной в руку свеча в 
дорогом, заплывшем воском, подсвечнике. Шевалье присоединил к первой свече 
другую, с подоконника.
— Теперь будет посветлее. Садитесь, святой отец, садитесь, пишите.
Отец Марк покачал головой.
— Писать придется вам.
— Мне? Писать?!
— Да.
Руки юноши тряслись, в глазах было удивление и ужас. Совсем уж он не думал, что 
ему придется сегодня вечером этим заниматься, совсем.
— Ну, писать, так писать. Только у меня нет, кажется, чернил, — де Труа кинулся 
к сундуку, стоявшему у двери. Откинул выпуклую крышку, достал квадратную 
бронзовую чернильницу.
— Нет, представьте, есть.
— Захватите и перья.
Юноша достал из сундука целую связку больших, великолепно очиненных перьев.
— Садитесь, садитесь сюда, к столу, — отец Марк придвинул к освещенному столу 
грубый табурет.
Де Труа уселся, распрямил перед собой лист пергамента, повернул голову к 
стоящему за спиной духовнику.
— Я не писал Розамунде уже два дня.
Отец Марк положил ему руку на плечо.
— Вы и сейчас будете писать не ей.
— Святой отец…
— Покажите мне сначала извещение орденского капитула, где оно у вас?
— Ах, да, — юноша вскочил с места и снова кинулся к своему сундуку.
От его решительных передвижений пламя свечи дергалось как сумасшедшее, по 
стенам плясали тени.
— Вот оно.
Отец Марк быстро пробежал текст. Внизу красовалась киноварного цвета печать с 
отчетливо видимым рисунком — два всадника на одном коне.
— Прекрасно, пока отложите этот документ. Он не понадобится вам.
— Уже отложил.
— Вы еще говорили о деньгах. Могу поклясться священными мощами св. Никодима, вы 
так и не удосужились проверить, сколько именно вам прислано. Таковы все истинно 
влюбленные.
У шевалье де Труа был обалдевший вид. Рот исказился в неуверенной улыбке.
— Вы правы, святой отец. Так вы думаете нужно э-э, пересчитать?
— Это займет, думаю, немного времени. Нам же надо знать, какие средства у нас в 
запасе. Деньги могут сыграть немаловажную роль в задуманной мною комбинации.
— А-а, — в глазах юноши блеснуло понимание. Он подбежал к своему ложу и, сорвав 
голову с одной из прикроватных статуй, заглянул внутрь.
— Они здесь.
— Прекрасно.
— Пересчитать легко, здесь четыре кошеля, в каждом по две тысячи флоринов. С 
печатью марсельского банковского дома.
— Слава богу. Тогда мы не будем отвлекаться от основного дела. Садитесь к столу.

Юноша передвигался по комнате, повинуясь любой команде говорившего, он был даже 
рад тому, что над ним воцарилась чужая воля и он избавлен от необходимости 
принимать какие бы то ни было решения. Он был счастлив, ибо был убежден, что 
находится на пути к спасению.
Усевшись снова на табурет, он заново расправил лист, придавил