, я убил их вожака, и 
теперь я здесь, а мощи св. Никодима находятся там, где им и положено находиться.
 Отец Мельхиседек, я прошу вас лишь об одном.
— Проси о чем хочешь, сын мой.
— Дозвольте мне остаться здесь, при вас и освобожденных мною мощах, и тихо 
замаливать грехи, ибо не след, даже во имя богоугодности дела, служителю 
господню поднимать руку на божье создание.
— Не казнись так, брат Марк — так назвался Анаэль. — Ты истребил созданье не 
божье, но дьяволово и бог тебя простил уже.
— Так вы не позволите мне остаться у вас, вы слышали мою историю и лучше всех 
других людей знаете, что идти мне некуда, да и незачем.
Отец Мельхиседек всплеснул руками.
— Ведь эти следы, — продолжал брат Марк, коснувшись своего лица, — способны 
отпугнуть обычного человека, не наделенного даром духовного зрения. Ведь не 
станешь каждому встречному объяснять, что это следы сарацинских пыток.
— К несчастью, ты прав, — вздохнул старик, — внешнее благообразие среди людей 
принимается за прямое отражение благообразия душевного, и ни один приход не 
захочет иметь пастыря с таким, как у тебя лицом, наивно опасаясь, что за ним 
скрывается черное, безбожное сердце.
Марк-Анаэль почтительно поцеловал сухую жилистую руку Мельхиведека.
— Оставайся, брат Марк, обязательно оставайся. Ведь я сам с каждым днем все 
более и более слабею, ты станешь мне подмогою в пастырском деле, хотя ты и 
молод годами, но, судя по твоим рассказам, достаточно знаешь людей и жизнь.
Брат Марк молитвенно сложил руки на груди, как бы сосредоточившись на каком-то 
глубоком внутреннем переживании.
— А что до гонений, забудь. Пусть эта боль выйдет из твоего сердца. Прости 
гонителей твоих, как учил нас Господь наш, Иисус Христос. Прости и очистишься, 
оставь ожесточение, которое я в тебе, с прискорбием, вижу. Прости и сердце твое 
воссияет и это станет видно пастве. Станем молиться вместе!
— Да, воздастся вам за вашу доброту.
Мельхиседек благословил сидящего напротив него урода. И пробормотал, в ответ на 
его попытку еще раз поцеловать руку ему, с ласковым укором.
— Довольно, довольно.
Как и следовало ожидать, подъем духа у отца Мельхиседека был кратковременным, 
общая древность и дряхлость тела не могла быть преодолена одним восторженным 
усилием. Старик слег. Брат Марк очень волновался, что он отойдет не успев 
выполнить все, что от него требовалось и поэтому прислуживал ему с особым, 
неистовым усердием. Пригласил всех лучших лекарей округи, часами просиживал у 
постели старика, вызывая у того слезы благодарного и счастливого умиления 
христианским усердием. Анаэль мечтал об одном — чтобы отец Мельхиседек 
познакомил его с тем рыцарем, которого он видел, будучи еще разбойником, 
несколько раз возле церкви св. Никодима. Рыцарь же все не ехал и не ехал. 
Другие прихожане самоиспеченного священника по имени Марк интересовали мало, но 
он понимал, что пренебрегать ими тоже не следует, чем большее их число признает 
его в качестве своего пастыря, тем прочнее будут его позиции. Отец Мельхиседек 
самым торжественным и решительным образом представлял своим прихожанам своего 
преемника на настоятельском месте, делая его духовную власть над паствой все 
более легитимной. Прихожане морщились, им не слишком нравился этот странный, 
страшноватый малый с пронзительными глазами. И службы и проповеди его были 
лишены того ласкающего душу благолепия, к которому они привыкли при отце 
Мельхиседеке. Но добрый старый священник стоял за своего преемника горой, столь 
искренне его рекомендовал, что им ничего не оставалось, как подчиниться воле 
умирающего. Многие, правда, из постоянных прихожан, поцеловав однажды пятнистую 
лапу отца Марка, давали себе зарок сменить источник утоления духовной жажды. В 
Депреме было не менее десятка церквей, и в одной из них, посвященной святой 
великомученице Агриппине, служил пожилой священник, уступающий авторитетом и 
благолепием лишь умирающему отцу Мельхиседеку. Тем более, все вдруг особенно 
остро ощутили, что церковь св. Никодима стоит за городскими стенами, на 
повороте пустынной дороги, что по нынешним временам было немаловажно. Ведь даже 
самые короткие путешествия стали сопряжены с приключениями и опасностями. Ради 
встречи с таким человеком как отец Мельхиседек многие готовы были рискнуть, но 
никто не собирался рисковать ради этого неблагообразного новичка.
В общем-то, брата Марка такое отношение устраивало как нельзя больше. Он даже 
сознательно усугублял свой мрачный, неприятный образ, грубоватым холодным 
поведением. При исполнении задуманного им дела ему не нужны были свидетели, а 
чем меньше будет прихожан, тем, естественно, и меньше будет свидетелей. Исходя 
из этих же соображений, он отказался от услуг женщины, которая прислуживала 
отцу Мельхиседеку. Она приходила из небольшой деревеньки, находившейся 
неподалеку. Он ей заявил, что средства прихода так скудны, что он принужден 
будет совсем отказаться от прислуги, и станет свое хозяйство вести сам. 
Разумеется, этот разговор он провел в присутствии умирающего настоятеля, дав 
ему еще раз восхититься чрезвычайными человеческими качествами своего преемника.

— Ты на правильном пути, — сказал умиленный старик, — и дай тебе бог превзойти 
меня, если я чего-то достиг в деле помощи душам человеческим.
Наконец, свершилось.
После обедни, на которой присутствовало всего двое прихожан, отец Марк вышел на 
убогую паперть церкви и увидел на дороге, ведущей к городу, фигуру одинокого 
всадника. Он был в легком рыцарском облачении, без наплечников и наколенников, 
в одной поясной кольчуге. Копье было вставлено в стременную петлю, расшитый 
серебряными шнурами штандарт медленно покачивался на прохладном ветру. Шлем был 
без забрала, то есть парадный, а не боевой и посверкивал металлическими 
полосами на со