увствовалось, насколько он громаден, а также и то, что далеко не все в этом 
подземелье настроены против него.
— Ну что же ты молчишь, пятнистая тварь? Ты сказал, что я присваиваю общие 
деньги, — проревел Анри. В руках он держал короткий аквитанский топорик и время 
от времени шлепал им плашмя по ладони.
— Утверждаю, — встал со своего места Анаэль.
— Ну так доказывай, и если к тому времени, как я дочитаю про себя символ веры, 
ты этого не сделаешь, то пожалеешь о том, что родился на свет.
— А если докажу? — спросил твердым голосом Анаэль.
Анри только тяжело усмехнулся в ответ.
— Пойманный в сокрытии общих денег, повинен смерти, — выкрикнул младший тапирец,
 и никто ему не возразил, потому что сказал он сущую правду.
Анри еще раз усмехнулся и сказал:
— Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое.
— Я не успею за это время даже выйти из подземелья, пока ты читаешь молитву.
— Да будет воля Твоя, — невозмутимо продолжал Анри.
Просто физически ощущалось, как сгущается напряжение в воздухе под каменными 
сводами. Очень многие думали также, как Анаэль, но для того, чтобы выступить на 
его стороне, им нужна была хоть какая-нибудь зацепка.
— Но поскольку я не могу выйти из подземелья, позволь мне хотя бы здесь, внутри 
действовать свободно.
— Как мы отпускаем должникам нашим…
Анаэль сделал знак столпившимся, чтобы они раздвинулись, и решительно прошел к 
волчьему пологу, за которым скрывалась личная пещера Анри. Анаэль, Кадм, 
тапирец, Лурих и еще несколько человек одновременно вошли туда.
— Если ты где-то и прячешь деньги, то здесь.
Мгновенно все было перевернуто в этой берлоге.
Анаэль намеренно держался подальше от медвежьей шкуры, которая служила постелью 
вожаку. Кошель с деньгами красильщика Мухаммеда нашел Кадм.
Надо ли говорить, какой шок произвела эта находка.
Последняя фраза молитвы застряла в горле Анри.
Несколько секунд вернейший слуга стоял перед своим господином, держа в 
вытянутых руках доказательство его бесчестья. Висела мучительная тишина. К 
несчастью для Весельчака, он растерялся даже больше других. Его подвела 
самоуверенность, он не предполагал, что кто-то из этих ублюдков его перехитрит. 
Конечно, он догадался, что деньги подброшены, и точно знал, кто это сделал, но 
что теперь было толку от этого? Никто не поверит ни единому его слову. И чем 
дольше он молчал, тем глубже становилась пропасть, в которую он проваливался.
— Это наши деньги, — с какой-то угрожающе-прозревающей интонацией сказал Кадм.
— Что ты бормочешь, дурак! Неужели ты не понимаешь, что мне специально их 
подкинули! — эти слова надо было сказать раньше, намного раньше. И другим 
голосом, не близким к истерике, а спокойным и властным.
— Они лежали у тебя в изголовье, — тупо разглядывая кошель заметил Лурих.
— Вам что, непонятно, что это не мои деньги?
— Ты украл их у нас, — еще более тупо, и от этого особенно веско сказал Кадм и 
поднял на хозяина налитые мукой глаза. Он так верил этому человеку.
Анри понял, что в этот момент его бывший раб ему особенно опасен, что все 
сейчас будет погребено под обломками его рухнувшей веры, будь она неладна! Он 
размахнулся своим аквитанским топориком, которым владел с изумительным 
искусством еще со времен далекой своей юности. Он собирался раскроить череп 
человеку, который еще совсем недавно почти боготворил его. Но ему не суждено 
было этого сделать. Когда его рука с топориком была в высшей точке, в горле у 
него уже торчал нож, посланный тапирцем.
Тяжелое, неуклюжее тело Весельчака Анри, потоптавшись на месте, молча, не издав 
ни единого звука повалилось на предательскую медвежью шкуру.
Разбойники собрались вокруг тела и некоторое время простояли молча. Напряжение 
как-то сразу спало. Справедливость восторжествовала, месть свершилась.
Когда первое возбуждение, вызванное внезапной сменой власти, схлынуло, 
разбойники почувствовали внутреннее опустошение. Они как бы осиротели. Кроме 
того в полный рост встал вопрос, что делать дальше? Кому быть новым вожаком, и 
быть ли ему вообще? Возможно ли оставаться в этом подвале, утратив вместе с 
Весельчаком связь с этим тайным, сильным, хотя и довольно жадным покровителем.
Все решили отложить до утра, видимо в тайной надежде, что утром станет ясно, 
что ничего не нужно. Ни нового Анри, ни старой шайки.
Ночью Анаэль, пятнистый урод, не дожидаясь рассвета и вопроса о том, не он ли 
подложил деньги под медвежью шкуру Анри, тихо покинул подземелье. Он прихватил 
с собой одну только раку с мощами некоего святого, имущество церкви у въезда в 
Депрем, и, оставив за спиной пропитанную разбойничьей тоской нору, растворился 
в холодной ночи.



ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ПОЧТОВЫЙ РОМАН

«О, Прекрасная Дама, каждое слово, которым я решаюсь потревожить Ваше 
утонченное и богоподобное внимание, не что иное как извинение за то, что я 
решился, все же, внимание Ваше потревожить. Я варвар, вторгающийся в алтарь, но 
падающий ниц при величии и святости открывшейся картины. И я готов немедля 
отречься от своего варварства и даже от самого себя; более того, я готов 
вступить в смертельный бой с каждым, кто лишь дерзновенно