увидев их на улице города днем, они, конечно, кликнули бы 
стражников.
Не моргнув глазом, Анаэль подвел Весельчака Анри к дому горшечника Нияза.
Ночь была тихая, безлунная, звездный шатер был так красив и величествен, как 
это бывает только палестинской осенью. Неподалеку, тихо, почти скрытно журчал 
ручей, бесшумно высились громады тутовых деревьев на том берегу. Глухо 
топтались овцы в своем закуте, за белой стеной. Сердце Анаэля стучало 
торопливее, чем обычно. Всего в какой-нибудь сотне шагов отсюда, вверх по 
течению ручья, стоял дом его отца. Заставляли волноваться Анаэля, как вскоре 
выяснится, чувства отнюдь не сентиментального характера.
— Однако твой отец не богатей, — негромко сказал Анри, всматриваясь в смутные 
очертания строений.
— Богато живут там, за крепостной стеной.
— Пожалуй.
Анаэль знал, что на слово ему не поверят и устроят какую-нибудь проверку. 
Вероятнее всего она будет заключаться в том, что надо будет проникнуть внутрь, 
не вызвав собачьего лая, — это будет подтверждением того, что он здесь свой. Он 
мог бы повести их к своему дому, и не сделал этого не потому, что пожалел отца 
и сестер. Просто за то время, пока он отсутствовал, их собственные собаки могли 
передохнуть, и тогда понятно, чего он мог ждать от новых. А про горшечника 
Нияза было известно, что он по лютой своей бедности никаких цепных охранников 
не держит, ибо еды ему хватает только для себя и старухи-жены и после их ужина 
не остается даже крошки, чтобы покормить воробья.
— Не принесешь ли ты нам напиться, ночь больно душная, — тихо сказал Анри. Двое 
головорезов, стоявших у него за спиной, подтвердили, что да, пить хочется 
нестерпимо.
— Сейчас, — сказал Анаэль, хваля себя за то, что предусмотрел коварный замысел 
Весельчака. Он направился к дому, завернул за поворот невысокого забора, там 
имелась калитка — она открывалась бесшумно, ибо висела на кожаных петлях. 
Осторожно войдя во двор, Анаэль присмотрелся — кажется, никаких особых 
изменений тут нет. Хотя вот — развалилась летняя печь, покосилась овчарня…
Задерживаться долго во дворе было нельзя. Хозяин, лишь пару дней назад 
покинувший свой дом, должен ориентироваться на своем подворье мгновенно, хотя 
бы и ночью. Кувшин с водой, кажется, стоит под навесом. Правильно…
Отхлебнув водицы, Анри сказал:
— Почему так, чем беднее дом, тем вкуснее в нем вода?
Выглянула луна, и сразу огромные изменения произошли в окружающем мире. 
Встрепенулся воздух, серебряными пятнами пошла вода в ручье, сами шелковицы 
превратились в таинственные, поблескивающие холмы, полные шелестящих пещер. 
Плоские крыши домов туда, вниз по склону холма, были освещены как днем. 
Беспричинно залаяли собаки за крепостной стеной.
— Я отнесу кувшин, — сказал Анаэль.
— Не надо, сейчас уже опасно, с первой луной палестинец всегда выходит 
помочиться.
— А кувшин?
— Мы возьмем его с собой, а чтобы ты не считал, что ограбили твой дом… — Анри 
бросил через забор небольшую серебряную монету.
Анаэль надеялся, что после этой проверки его оставят в покое, перестанут 
следить за ним ежечасно и повсюду. Но он ошибся. Весельчак оказался и хитрее и 
подозрительнее, чем можно было подумать. Непрерывно и неотступно рядом с сыном 
красильщика находился кто-нибудь из доверенных людей вожака. Ему недвусмысленно 
давали понять, что убежать ему не дадут. Анаэль ничего и не предпринимал в этом 
отношении, чтобы попусту не дразнить своих охранников. Нечего было и думать о 
том, чтобы избавиться от «телохранителя» физически, оказавшись с ним один на 
один. Все доверенные люди Анри были настоящими громилами, так что еле 
оправившемуся калеке нечего было и мечтать о том, чтобы справиться с кем-нибудь 
из них. Кроме всего прочего, Весельчак хорошенько инструктировал своих 
звероподобных помощников. Они никогда не поворачивались к Анаэлю спиной, не 
становились на краю обрыва и т.п.
Однажды выведенный из себя пленник решил объясниться с Анри напрямую. 
Оказавшись с ним наедине, он спросил, неужели до сих пор не заслужил доверия?
— Ни вот настолько! — бодро сообщил Весельчак, показывая половину грязного 
мизинца.
— Но я же показал тебе дом своего отца, я участвую во всех твоих грабежах и по 
законам королевства заработал себе три повешения. Ты же обращаешься со мной, 
как с человеком подозрительным.
— Я обращаюсь с тобой так, как ты того заслуживаешь, — сказал Анри спокойно, 
обстругивая какую-то деревяшку.
— Но тогда, клянусь Спасителем, мне хотелось бы знать — почему?
— Объясню, — Анри отбросил изуродованную палку. — Семья? Что мне твоя семья? 
Как сказал Спаситель, только что упомянутый тобой всуе, «оставь и мать свою». А 
что, если ты есть настоящий христианин, и для тебя семейство твое, суть пыль 
под ногами?
— Не богохульствуй!
Анри перекрестился, но без панической истовости.
— Что же касается истины, то тут и вовсе простое могу дать тебе объяснение. Да, 
на эту королевскую милость ты заработал, вспарывая пр