орая.
— Да, — пробормотал до Торрож, — такая штучка как, Изабелла на здешнем престоле,
 нас устроить не может.
— Своевольна, слишком своевольна, и стало быть захочет править сама.
— Н-да. А что Сибилла?
— Сегодня она получит первое письмо от неизвестного поклонника. Я убежден, что 
она не станет читать его далее первой фразы «О, прекрасная дама». Она 
немедленно изорвет его в порыве целомудренной ярости. И так она поступит с 
первыми десятью или пятнадцатью письмами. Само их чтение будет ей казаться 
грехопадением.
— А не отдаст ли она их этому мерзавцу Савари?
— Ни в коем случае, мессир. Она очень дорожит своим образом безгрешной и 
кроткой натуры. Она хочет, чтобы ее считали полусвятой. Такой девушке не могут 
приходить куртуазные письма. Она будет сама истреблять их во пламени одинокой 
свечи, дрожа от ангельского гнева. Но страшный яд любопытства будет разъедать 
ее душу все сильней и сильней. И вот на пятнадцатый день она не получит 
очередного письма. Де Торрож поднял удивленные глаза на самозабвенно 
рассуждающего монаха.
— И что?
— А то, что ее охватит ужас, она решит, что писем больше не будет. И когда, 
после трехдневного перерыва, она получит шестнадцатое послание и увидит, что на 
нем темное пятно, и поймет, что это, скорей всего, капля крови… Д'Амьен и этот 
негодяй Савари проиграли!
— Она прочтет письмо?
— Именно, и этого нам будет достаточно. Ибо аргументы амура всегда убедительнее 
аргументов святого.
Великий магистр взял со стола большую серебряную кружку с крышкой, откинул 
крышку и сделал несколько больших, смачных глотков.
— Ты знаешь, не сказал бы, что мне очень уж помогает составленное тобой пойло.
— Есть только одно лекарство, действующее мгновенно.
— Какое?
— Яд.
Де Торрож сделал еще несколько глотков.
— Я умом понимаю, что нам выгоднее сделать королевой эту богомольную гусыню, и 
вместе с тем жаль, что мы не можем прибрать к рукам эту бойкую девчонку, ее 
сестрицу. Жаль ее спихивать в помойную яму, которой является постель этого 
негодяя Рено.
— Настоящая королева на Иерусалимском троне — слишком большая роскошь для нас, 
мессир. Предпочтительнее пасти гусей, чем укрощать львиц.
Великий магистр постучал желтым панцирным ногтем по серебряной кружке.
— Прав-то ты прав, только не помогает мне твое зелье.



ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ГОД СОБАКИ

Издавна, богатые палестинцы для охраны своих городских усадеб заводили особых 
собак, огромных вислоухих чудищ с черной спиной, пепельными лапами и желтыми, 
почти фосфорического блеска глазами.
Завезли их сюда еще македоняне и прижились эти звери на новом месте отлично, 
скрестились с аравийскими волкодавами и стали незаменимым оружием в борьбе с 
ночными грабителями.
Во дворе любого сирийского купца, иудейского менялы, назареянина-домовладельца 
бегало два-три таких монстра. Они были соответствующим образом натасканы. 
Сначала поднимали лай при появлении чужака, а потом молча впивались ему в 
причинное место. Поэтому мелкое ворье, заслышав характерный приглушенный лай за 
глинобитной стеной, поспешно уносило ноги во избежание кровавых неприятностей. 
Отравить этих тварей также было чрезвычайно трудно, они были так приучены, что 
брали пищу только из рук хозяина.
Весельчак Анри придумал-таки одну уловку: на стену, ограждающую заснувшую 
усадебку, взбирается один из его людей, собаки с лаем кидаются к нему, он 
дразнит их, свесив за ограду ноги, доводит псов до неистовости, в это время 
рядом с ним на стене появляются два арбалетчика и расстреливают их в упор. 
Дальше все просто — через ограду переваливается вся шайка и начинает делать то, 
чем занималась всю предыдущую жизнь.
Когда Анри излагал этот план своим людям, они не выразили особого воодушевления 
и были правы, потому что осуществление его на практике сопряжено было со 
слишком большим количеством огрехов. Эти проклятые псы вели себя не совсем так, 
как решил за них Анри. Они не желали собираться в одном месте и хором облаивать 
одного, специально для этих целей выделенного человека. Чуя, что грабителей за 
стеной много, они носились, как сумасшедшие, по двору, попасть в них из 
арбалета в темноте южной ночи было очень непросто. Тем, кто совался во двор 
раньше времени, доставалось от их зубов. И даже будучи заколоты, они не 
разжимали своих челюстей. Разбойник по имени Кадм так и приковылял в пещеру под 
башней со вцепившейся в голень собачьей башкой, которую пришлось спешно отсечь 
от туловища.
Богатеи ближайших городов, заслышав о появлении в округе большой разбойничьей 
банды, зарывали свои деньги поглубже, так, что если какой-нибудь налет проходил 
относительно спокойно, то добыча оказывалась слишком ничтожна.
В подвале башни на холме нарастало уныние и даже сам Весельчак Анри был не 
слишком весел. Хорошо еще, что хозяева двух вилл, запуганные до смерти 
соседством, присылали в достаточном количестве еду. В противном случае, люди 
Анри начали бы просто разбегаться.
В один из первых дней, вожак потребовал от своего нового пленника, чтобы тот 
показал ему свой дом в Бефсане. Разумеется, эта ознакомительная прогулка могла 
быть совершена только ночью. Внешность разбойников стала уже более менее 
известна горожанам и