о непривычному способу вашей, м-м, 
доставки, боясь, что при любом другом вас могли бы распознать. Внешность ваша 
весьма примечательна. И донести его величеству.
— И что же?! — с вызовом спросил рыцарь. — И почему это нашего, Богом 
спасаемого монарха должно было заинтересовать известие о том, что граф Рено 
Шатильон разъезжает по его столице?
— А вот почему, — брат Гийом взял со стола лист бумаги с большой королевской 
печатью и помахал им в воздухе.
— Что это?
— Что это?! — прорычал вдруг великий магистр. — Это королевский указ, в нем 
написано, что Рено Шатильонский должен быть немедленно казнен. Человек, 
которого вы имели счастье зарубить неделю назад, оказался никем иным как графом 
де Санти, неаполитанским дворянином, которому его величество благоволил и даже, 
кажется, был чем-то обязан.
Брови графа Рено сдвинулись на переносице. Де Торрож продолжал:
— Итак, великолепная карьера блистательного бретера и повесы может считаться 
законченной. Вы задели короля, может быть и сами того не зная. Но это уже 
ничего но меняет.
Рено Шатильонский молча поиграл желваками, заметно помрачнел, потом спросил:
— Почему этот пергамент у вас, а не у начальника стражи? — и тут же добавил не 
давая собеседникам времени, чтобы ответить. — Что вам от меня нужно?
Граф де Торрож улыбнулся.
— Ну, слава Богу, приятно, когда понимают с полуслова. Вы оказывается не только 
умеете махать мечом, но и шевелить мозгами.
Рено поморщился.
— Несмотря на то, граф, что у вас в руках находится указ о моей смерти, я 
просил бы вас воздержаться от фамильярностей. И не ведите себя так, будто я уже 
согласился на ваше предложение. Если оно окажется очень уж гнусным, я могу 
отказаться. Понятно?
Лицо великого магистра побагровело от такой наглости, но гнев его не успел 
пролиться, брат Гийом быстро и умело перехватил нить беседы.
— Не надо думать о нас как об исчадиях ада, — улыбнулся он, — это как-то, 
по-детски. А в продолжение темы, скажу, что помимо этого пергамента у нас есть 
и несколько других. Другими словами, мы решили оказать вам и ещё одну услугу, 
то есть скупили все ваши долги. И как люди уравновешенные, конечно же мы не 
станем требовать, чтобы вы немедленно начинали с нами рассчитываться. Вы меня 
поняли?
Рено Шатильонский отвел глаза и шумно втянул воздух.
— Что же касается того, что мы у вас попросим, то лишь самый неблагодарный или 
очень уж странный человек может счесть это поручение неприятным, или хотя бы 
обременительным.
— Извольте говорить яснее.
Брат Гийом потер указательным пальцем кончик своего носа.
— Вам придется поехать в Яффу, ко «двору» принцессы Изабеллы, и сделать так, 
чтобы она увлеклась вами. Надеюсь, вам хорошо известно, до какой степени 
Изабелла не страшилище, плюс к этому она не старуха и не святоша. Поэтому мы 
вправе считать это поручение и приятным, и выполнимым. У вас будут расходы, ибо 
после Иерусалимской тюрьмы вы захотите сменить экипировку, поэтому… вот.
С этими словами брат Гийом достал из стоящего на столе эбенового ящика большой 
кошель потертой кожи и бросил на столешницу. Внутри что-то приятно звякнуло.
— Здесь двести мараведисов. Согласитесь, мы достаточно высоко ценим услуги 
человека, чьи предки сиживали за одним столом с Карлом Великим.
— Как бы там ни было, я прошу вас оставить моих предков в покое.
— Отправляйтесь, граф, отправляйтесь, — прогудел великий магистр.
Когда заносчивый Рено вышел из красно-белой залы, подбрасывая на широкой ладони 
кошель с деньгами, некоторое время стояла тишина. Нарушил ее граф де Торрож.
— Сказать честно, я не слишком верю в успех этого предприятия. Девчонка, 
говорят, довольно умна, и потом, эта ее страсть к Лузиньяну…
— Вы правы, мессир, но только с одной стороны. Уму и проницательности принцессы 
Изабеллы могли бы позавидовать многие государственные мужи. Именно поэтому, она 
и остановила выбор на Гюи, ведь за ним стоит Ричард. Но я уверен, что подлинной 
страсти тут нет.
— Вы считаете страсть к власти не подлинной? — удивленно спросил де Торрож.
Брат Гийом улыбнулся.
— Хорошо сказано, мессир. Но я имел в виду нечто другое. Тяга Изабеллы к Гюи, 
на мой взгляд, носит исключительно политический характер. Брак с ним скорее, 
чем что-либо другое может ей доставить Иерусалимский трон. Я читал ее письма на 
Кипр. Они слишком разумные, истинно влюбленная женщина пишет не так.
— Как ты их добыл?
— Странно было бы, если бы я не нашел такой возможности.
Де Торрож усмехнулся и приложил руку к своей вечно раздраженной печени.
— Пожалуй.
— Так вот, мессир, сейчас Изабелла, при всем своем уме, находится как бы в 
раздвоенном состоянии. Мысли ее на Кипре, в перспективе на Иерусалимском троне, 
а чувства бродят сами по себе. И появление перед ее глазами такого самца, как 
наш благородный негодяй Рено, не может этих чувств не всколыхнуть. Говорят, он 
мастер в обстряпывании сердечных дел. Вот мы и посмотрим, какая из двух 
страстей, к власти или к мужчине, возобладает. Нам, как вы понимаете, выгоднее, 
чтобы сильнее оказалась в