х помощников. 
Препровождение новопрокаженного в обитель собратьев по несчастью, Сибр 
сопроводил рядом замечаний, высказанных весьма громким голосом. Они имели цель 
сообщить всем желающим услышать, до какой степени он считает каменную пещеру, 
набитую вонючим мясом, подходящим местом для этого типа с пятнистым лицом. Во 
время извержения этих потоков сквернословия лекарь продолжал молиться и 
крестился все истовее.
Все оказалось даже хуже, чем Анаэль предполагал. Внутри сарай лепрозория был 
разделен узкими переборками. Таким образом образовалось два ряда небольших 
стойл. Левый ряд был утоплен в камень скалы, в отделениях правого ряда — не во 
всех, — имелись небольшие окошки под самым потолком. Подоконники были устроены 
таким образом, что даже при всем желании можно было наблюдать лишь 
бледно-голубое небо Палестины. Оказалось, что сладковатый запах, витавший над 
всею территорией «нижних пещер», истекает именно из стен этого сарая. До трети 
находящихся здесь больных давно утратили возможность передвигаться и 
разлагались заживо, лишенные самого минимального ухода. Пищу им приносили 
наиболее сердобольные из ходящих узников. Умерших никто не хоронил, трупы 
вытаскивали крючьями из сарая и выбрасывали на свалку. Тюремный лепрозорий был 
местом, где все делалось для того, чтобы побыстрее умертвить 
заключенных-пациентов. Подстилки не менялись годами и кишели целыми роями 
насекомых. Ничего подобного не было даже в загоне для рабов в Агаддине. Келью 
же свою, рядом с комнатами господина де Шастеле, Анаэль вполне мог сравнить с 
жилищем ангела в райских кущах.
Появление новичка в темной и вонючей дыре не произвело на старожилов никакого 
впечатления. Те, кто еще сохранил более менее человеческое отношение к жизни, 
воспринял расширение своих рядов, как проявление божеской справедливости. В том 
смысле, что не им одним страдать, и что ходящие по площадям мира, питающиеся на 
серебре и злате, здоровые и веселые, являются таковыми лишь до времени, и 
стрела их проказы уже, может быть, находиться в пути. Те же, кто мог 
воспринимать окружающее только на животном уровне, не отреагировали на явление 
Анаэля никак, ибо им не стало ни холоднее, ни больнее.
«Король Иерусалимский» лежал в глубине сарая, в особенно темном и затхлом 
«номере». Жилище его было лишено окна. Анаэль отправился на поиски его, как 
только глаза привыкли к темноте, а обоняние к вони. Не без труда отыскал и 
остановился в ногах, словно ожидая указаний. Величество молчало, в темноте 
рассматривая, по всей видимости, гостя.
— Наклонись ко мне.
Анаэль наклонился по приказу едва слышимого голоса.
— Займи соседнюю келью. — Таким был второй приказ.
Анаэль послушно заглянул туда, но его остановила волна мощного смрада.
— Но там кто-то есть.
— Перетащи его в угол, туда, где деревянная колонна. Он ничего не почувствует.
Перебарывая естественное отвращение, новичок взялся за края подстилки и отволок 
тихо постанывающего бородача куда было велено.
— Ложись на его место и вытащи два кирпича из стенки.
И это приказание короля было выполнено. Анаэль, брезгливо морщась, лег на еще 
теплый каменный пол и нащупал в стенке, разделяющей две кельи, вынимающиеся 
кирпичи, о которых говорил его величество. За образовавшимся окошком смутно 
рисовалось лицо человека. «Украшения», имевшиеся на нем, были смягчены 
полумраком и, поэтому, его можно было лицезреть без отвращения. Анаэль 
содрогнулся, услышав первый вопрос, который ему задал король.
— Как ты здесь оказался?
— Не понимаю… вы же сами велели…
Король зашипел от непонятной злости.
— Я спрашивал только твоего согласия, после этого собирался научить тебя, как 
притвориться больным.
— Я показал им свои ноги и они…
— Тебя смотрел лекарь?
— И Сибр.
Король пошамкал отсутствующими губами.
— Может быть ты действительно болен? Тогда ты мне, пожалуй, не нужен.
— Нет, нет, я не болен, просто у меня иногда воспаляются старые ожоги.
Физиономия короля исчезла из каменного окошка. Некоторое время из его кельи 
доносилось недовольное бульканье и разного рода покашливания. Анаэль никак не 
мог понять в чем делом! Что он сделал не так?! И чем это ему грозит? Почему 
этот странный старик хлюпает своими гнилыми губами и сердится, как будто 
нарушены правила какой-то его игры? Он ведь нырнул за его сомнительной тайной 
на самое дно ада. Очень будет весело, если окажется, что нырял он зря.
— Ладно, — король всплыл из затхлой темноты, как спрут из подводной расщелины,
 — у меня нет другого выхода. Раз уж я выделил тебя… А знаешь, почему именно 
тебя?
— Нет.
— Уж больно ты страшен, тебе было легче, чем кому-нибудь другому притвориться 
прокаженным.
— Понятно.
Старик отвратительно захихикал.
— Не спеши говорить это слово. Но то, что тебе надлежит понять, ты поймешь, 
клянусь ангелами, архангелами и самим престолом Господним.
— Слушаю вас, Ваше величество.
— Ты притворяешься, или в самом деле поверил, что я, Бодуэн четвертый, 
несчастный, обманутый Иерусалимский король?
Слова эти произнесены были столь свирепым свистящим шепотом, что Анаэль, еще не 
успевший до конца поверить старику, легко и спокойно осознал, что тот не лжет.
— Да, Ваше величество, верю.
— Ну что ж, ладно. Ты поверил мне, я поверю тебе. Итак, начнем.
— Я весь внимание.
— Кто засадил меня сюда, тебе, пожалуй, знать и необязательно. Если ты умен, то 
догадаешься сам. А уж там недалеко и до ответа на вопрос "зачем? "
— Я понимаю.
— На троне,