енно убранной зале.
Не посвятят ли его сейчас в оруженосцы, мелькнула дикая мысль. Барон де Кренье 
не обманул и попросил об этом комтура. Ведь это кажется комтур сидит за столом.
Человек в темной одежде поднял голову, словно его потревожили шальные мысли 
раба. Это был не кошмар, но Анаэль узнал его. Он, этот человек, изредка бывал в 
церкви и всегда стоял в самом первом ряду рыцарей. Ему было лет шестьдесят. 
Глаз, несмотря на старание свечи, рассмотреть невозможно.
— Как тебя зовут? — спросил сидящий. Голос его был хрипл и неприятен. Да и сам 
вопрос очень не понравился Анаэлю.
— Анаэль.
— Это не христианское имя.
— Я не знаю, кто мне его дал.
— А как звали твоего отца?
— Я не знаю ни своего отца, ни своей матери.
— Подойди ближе.
Тамплиер — Анаэль уже почувствовал, что это очень важная персона — некоторое 
время разглядывал замершего перед ним раба.
— Что с твоим лицом?
— Был пожар, покрывало в которое я был закутан… — он не закончил, почувствовав, 
что заканчивать не обязательно.
— Ты так уродлив, что я затрудняюсь определить, к какому племени могли бы 
принадлежать твои родители.
— Перед Богом все народы равны, несть ни эллина, ни иудея, говорит апостол 
Павел, — фразу эту как-то произнес в сарае старый кесарианин, плененный, 
почему-то, крестоносцами. Фраза эта сама собой отпечаталась в сознании Анаэля, 
и сейчас он почувствовал, что настал вполне подходящий момент, чтобы ее 
произнести. Может быть, таким образом удастся произвести хорошее впечатление.
Сидящий не выразил бурного восхищения осведомленностью раба в текстах 
Священного писания, хотя этот пример богословского начетничества в безродном 
уроде должен был выглядеть забавно.
— Мне рассказали, что ты направлялся к святой реке Иордан, когда натолкнулся на 
барона де Руа.
— Да, господин, я сообщил о цели своего путешествия благородному барону, но он 
набросил на меня аркан и приволок меня сюда, как барана.
Щека сидящего дернулась.
— Тебя это удивляет?
— Еще бы, ведь я слышал, что рыцари Святого Иерусалимского храма поклялись 
перед папой в совсем обратном, что будут всячески содействовать паломникам в 
посещении святых мест этой благословенной страны.
Тамплиер, не торопясь, убрал нагар с фитиля свечи.
— Ты говоришь верно, но то, что ты сказал, относится лишь к тем паломникам, что 
идут к Иордану и Иерусалиму с запада. Ты же шел с востока.
Кровь бросилась в голову Анаэля, он даже покачнулся от неожиданности.
— При этом такое дикое имя… Оно ведь даже не сарацинское. Может быть иудейское?
Раб молчал.
— Знаешь, почему барон де Руа тебя сразу не убил?
— Почему, господин? — окаменевшими губами прошептал Анаэль.
— Он решил, что ты сумасшедший. Ведь только человек явно ненормальный мог с 
одной суковатой палкой в руках перегородить дорогу целой дюжине рыцарей. И я 
было согласился с бароном. Но с некоторых пор появились основания заподозрить 
тебя в том, что ты нормален.
Анаэль исподлобья посмотрел на сидящего за столом, он все еще не знал, чего же 
ему, собственно, ждать от этого разговора, к чему готовиться.
— Судя по тому, как ты сумел втереться в доверие господина де Кренье, тебя 
навряд ли стоит считать безумцем. Что же ты молчишь? Самое время дать мне 
какие-нибудь объяснения. Говори, и не слишком бойся: если бы я решил, что ты 
похож на лазутчика, то давно отдал бы тебя в пыточную. Ты не сумасшедший, не 
лазутчик, кто же ты такой?
— Я христианин.
Щека тамплиера вновь дернулась.
— Я понял, что ты хочешь, чтобы тебя таковым считали.
Анаэль уже немного опомнился. Когда-то, исполняя одно из своих ассасинских 
поручений, он пересекал долину Сернай, что на юго-восточной оконечности 
асфальтового озера.
— …там в ущелье приютилась маленькая община, мало кто знает ее. Меня 
воспитывали…
Тамплиер поднял руку, показывая, , что ему достаточно. Он что-то слышал об этом 
поселении, но, конечно, никогда там не бывал и в Агаддине нет ни одного 
человека, там бывавшего. Стало быть, этот хитрец может плести все, что ему 
угодно, поймать его все равно нельзя.
— Изувеченный человек с небывалым именем, выдающий себя за христианина, 
является со стороны Гимса, из сарацинских земель, заявляет, что паломничает к 
Иордану. Сам, кажется, не чувствует ни дикости своего поведения, ни нелепости 
своих рассказов. При этом за него ходатайствует полноправный член ордена… — 
сидящий за столом словно размышлял вслух. При желании, в этом можно было 
усмотреть особую степень презрения к собеседнику, не исключено было и обратное 
— особое, замысловато выраженное уважение к сильному, не поддающемуся 
разоблачению врагу.
Сын красильщика, бывший ассасин, бывший мертвец Исмаил-Анаэль рухнул на колени, 
склонил голову на грудь и глухо пробормотал:
— Я хочу служить ордену.
Сидевший встал, опираясь обеими руками о стол, и сказал:
— Хорошо, можешь считать, что с этой ночи ты принят на службу.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ВОЗВЫШЕНИЕ

Утром Анаэлю дали коня и кинжал. Это было явным свидетельством того, что он 
выведен из рабского состояния. За ворота Агаддина он выехал вместе с тремя 
рыцарями, несшими на себе несколько необычное по цветам облачение — черные 
плащи с узкой белой каймой и зелеными крестами. Четвертый был по одежде 
тамплиером. Анаэлю объяснили, что он приста