. Кто знает, может быть это его судьба, переступая 
тяжелокованными копытами по палестинской пыли, приближается сейчас к нему? 
Сбежав сейчас в эти чахлые заросли, не обездолит ли он себя в некоем высшем 
смысле?
Вот они уже совсем близко. Впереди ехал рыцарь, показавшийся Исмаилу существом 
просто нечеловеческих размеров, даже издалека. Древко знамени он опирал в 
стремя, белый плащ покрывал круп широкого, как буйвол, коня. На кольчужной 
груди блестел большой серебряный медальон. Следовавшие за первым рыцарем 
крестоносцы также были не мелки размерами и внушительны видом. Увидев путника 
посреди своей дороги, они все разом остановились. Поднятая копытами коней пыль, 
медленно окутывала скульптурную группу, а заходящее за спинами тамплиеров 
солнце подсвечивало ее, так что казалось, будто адское пламя сочло нужным в 
этом месте проступить сквозь землю.
Из-за скалы, стоящей на повороте дороги, появлялись все новые всадники и 
накапливались за спиной того, что нес знамя. И все вместе они занимались тем, 
что рассматривали одинокого, но вызывающе стоящего путника. Исмаил не вполне 
осознавал, до какой степени нагло он себя ведет с точки зрения тамплиеров. 
Поскольку им было отлично видно, что он не вооружен, палка не в счет, то значит 
он не мог быть признан соперником. Ситуация выпадала за границы, определяемые 
рыцарским кодексом, и, стало быть, тамплиеры не сразу могли решить, что же им, 
собственно, делать. Двусмысленность создавшегося положении ввела стальные 
статуи в некоторое замешательство. Но оно не могло продолжаться долго, надо 
было из нее как-то выходить. Исмаил вспомнил, что главным официальным делом 
рыцарей-храмовников является сопровождение паломников-христиан к святым для них 
местам и заметив, что в тылу колонны топчется группа пеших людей, он подумал, 
что имеет дело с одним из таких караванов. Он решил выдать себя за паломника. 
Ему понравилась эта идея своей простотой и дерзостью. Побуждаемый внезапным 
вдохновением, он обратился к рыцарю со знаменем.
— Благородный рыцарь, ты видишь перед собой страждущую христианскую душу. 
Посмотри на меня. Я заблудился, не ел и не преклонял головы несколько дней. Я 
хотел только спросить, не к святой ли реке Иордан направляетесь вы, и если да, 
то не разрешишь ли ты мне присоединиться к вам?
Воин со знаменем ответил не сразу, можно было подумать, что речь путника с 
воспаленным на вид лицом и суковатой палкой его озадачила.
— Так ты ищешь Иордан? — спросил он наконец.
— Да.
— А откуда ты идешь, святой паломник?
— Я? Я иду из Аскалона, — уверенно ответил Исмаил, он точно знал, что такой 
город есть на побережье Греческого моря. Он был уверен, что ответил грамотно, 
но отчего тогда возникло такое оживление среди рыцарей?
— Ты прибыл в Святую землю один?
— Нет, но отстал от других по дороге.
— А как тебя зовут, святой паломник?
Исмаил внутренне сжался, назваться своим настоящим именем было бы немыслимо. 
Какое-либо христианское выбрать за одно мгновение было трудно, да и не так уж 
много он их знал. Само собой выговорилось:
— Анаэль. Меня зовут Анаэль.
Рыцарь отвел назад правую руку, и вдруг швырнул в сторону паломника волосяной 
сельджукский аркан. За время войн в Палестине, крестоносцы много полезных 
военных приемов переняли у своих сарацинских противников. Аркан аккуратно 
стянул плечи Анаэля, что вызвало одобрительный гогот среди рыцарей.
— Добро пожаловать в Святую землю, паломник Анаэль, — весело крикнул тамплиер. 
Конец аркана он передал своему оруженосцу и тот живо переправил пленника в 
хвост процессии. Слегка оглушенный этим приключением, Анаэль молча побрел вслед 
за едущими шагом всадниками. Его окружала небольшая, человек в двадцать, толпа 
пеших людей. Немного придя в себя, «паломник» огляделся, кто они такие и с кем 
ему придется соседствовать на первых шагах своего погружения в христианский мир.

Прямо перед ним, хромая, шагали двое негров, очень изможденных и грязных, в 
одних лишь замызганных набедренных повязках. Сзади, пошатываясь как пьяный, 
брел прилично, по-городскому одетый араб. Он был несколько не в себе, видимо от 
слишком неожиданного поворота в судьбе. По правую руку Анаэль обнаружил 
высокого старика в стоптанных чувяках. Лицо его было изъедено оспой. Анаэль 
попытался с ним заговорить, но ни по-арабски, ни на лингва-франка он не говорил.
 Не понимал также и курдскую речь. Пришлось попытку получше сориентироваться в 
окружающей обстановке отложить на более позднее время.
Один, правда, вывод Анаэль позволил себе сделать сразу. Все эти разношерстные 
люди могли оказаться в одной компании только в одном случае — попав в плен. Ну 
что же, сказал себе бывший ассасин, если судьба толкает тебя в объятия твоего 
злейшего врага, даже в этом случае покорись судьбе. Он уже более менее 
оправился от своей первой неудачи — все же это было не падение с башни в 
пропасть — и испытывал чувство, похожее на любопытство, меся горячую пыль, 
посреди неизвестно куда направляющейся процессии.
Судя по поведению всадников, возглавлявших ее, на привал останавливаться они не 
собирались. Они, наоборот, всячески побуждали пленников идти побыстрее.
Стало быть, где-то поблизости находится их постоянное становище, укрепленная 
усадьба или даже настоящий замок.
Так оно и было. Вскоре всадники свернули с дороги на едва заметную в жухлой, 
выжженной траве, тропинку. Команды их становились все громче и раздраженнее. 
Торопливо, как это бывает в южных странах, садилось солнце, и вскоре настала 
густая, полноправная ночь. Анаэль не понимал, как можно передви