ться было нельзя. Преодолевая окаменение членов, спотыкаясь, 
скрипя зубами от боли, он добрел-таки до старика. Он думал, что тот заставил 
его проделать этот громадный путь всего лишь затем, чтобы продемонстрировать 
открывающийся с этой точки вид. Полная мощи и величия красота каменного вала, 
захваченная некогда сосновыми и кедровыми зарослями. Но Исмаил ошибся, старик 
позвал его не за этим. Взяв грубыми, почти негнущимися пальцами своего 
подопечного за предплечье и довольно сильно сжав его, он сказал:
— Не сюда.
— Что?
— Вот, — старик показывал не на отроги Антиливана, а на небольшую глубокую 
расселину в скале, где скопилась дождевая вода.
— Смотри.
Исмаил наклонился и вскрикнул. На него смотрело жуткое, чужое лицо, похожее на 
мозаичную маску, поросшую дикой клочковатой бородой. Исмаил изо всех сил 
старался найти в ней свои прежние черты, но они почти полностью пропали в этом 
месиве шрамов. Впору было усомниться в факте собственного существования. Да 
существует ли теперь на свете человек по имени Исмаил, сын красильщика из 
Бефсана?
— Тебе надо взять другое имя, — сказал за спиной у него тяжелый голос.
Исмаил закрыл глаза, боясь, что отразившееся в дождевой воде видение, 
запомнится ему и будет властвовать в сновидениях. Хватит с него хохочущей рожи 
Синана.
— Какое же мне взять имя, старик?
— Ты теперь, наверное, Анаэль.
— Анаэль? Что это за имя? Я не слыхал такого никогда.
— На одном древнем языке оно означает — «внемли мне Бог».
С тех пор они больше не разговаривали. Исмаил, почти все время проводил в 
прогулках вокруг хижины своего спасителя. Прогулки эти становились все 
продолжительнее. Была у него мысль пойти в ученики к старику, научиться его 
ремеслу, проникнуть в его тайны и приобрести власть над человеческим здоровьем, 
а стало быть и волей. Кроме того, такая планида давала ему возможность большую 
часть времени проводить вдали от людей, что при его нынешнем облике было 
наилучшим выходом. Старик хоть и молчаливо, но однозначно уклонился от чести 
заиметь последователя. Охапку травы, собранной однажды Исмаилом на изумрудных 
лугах, сверкавших под солнцем от утренней росы, он почти брезгливо вышвырнул за 
порог берлоги. Исмаил не обиделся. Что ж, надобно будет поискать другие пути. И 
он искал и в прямом и переносном смысле. Блуждание по горной, абсолютно 
безлюдной местности более, чем что-либо другое, способствовало прояснению 
мыслей. Грандиозность и великолепие природных картин возводили размышления 
выходца с того света в план величественного откровения.
Тот факт, что владетель замка Алейк оказался всего лишь злобным и трусливым 
обманщиком, вызвал в Исмаиле страшную духовную лихорадку, основы мира треснули, 
своды обрушились. Потеря веры в человека с опущенным веком, умертвила сердце 
верующего. Без всякого преувеличения можно было сказать: он умер. Лишь очень 
малая часть, нечто почти неуловимое, перешло от почти умершего ассасина к едва 
выжившему уроду. Исмаил вынужден был признать, что старик был прав, предлагая 
ему назваться каким-нибудь новым именем. Вряд ли этот неповоротливый гигант 
проник в глубины его омертвевшей души, и соображение его было вызвано чисто 
внешними наблюдениями, но его совет нельзя было не признать разумным.
Что же было в этом трудноуловимом наследстве, полученном Анаэлем от Исмаила? 
Если честно признаться самому себе, ничего в нем не было, кроме мести.
Блуждая по пологим лугам, карабкаясь по зазубренным камням, утоляя жажду из 
неожиданных родников, он все отчетливее и безусловнее ощущал, что должен 
сделать только одно — отомстить. Желание мести не кипело в груди, не скрипело 
зубами, не заставляло сжиматься кулаки. Оно просто пропитало все его 
искореженное существо насквозь, оно стало человеком, носившем некогда имя 
Исмаил. Синан украл у него не коня, не жену, не золото, и даже не жизнь. Синан 
украл у него весь мир. И он заслуживает, чтобы ему было воздано за это 
преступление соответственно. Как именно? Это было пока единственным вопросом, 
на который у Исмаила не было ответа.
Значит, к затылку Старца Горы, в который так приятно будет вонзить свой кинжал, 
ведет длинная, очень извилистая дорога. Он, Исмаил, на дне шумной, мокрой 
пропасти оставил только внешность, но не молодость.
Исмаил как раз взобрался на очередной уступ и выпрямился, оглядывая гористую 
перспективу, изгибы хребтов, переложенные полосами тумана. Он чувствовал в 
руках и ногах прежнюю силу, только мышцы лица непривычно болели. Он не сразу 
понял, отчего это — оказывается оттого, что он улыбается.
На обратном пути Исмаил решил, что завтра он уходит. Покидает гостеприимный, но 
странноватый дом старика-отшельника. И напоследок он попросит у него совета. 
Пусть он, хотя бы, объяснит, каким путем отсюда легче выйти к людям. В его 
советах более существенного плана юноша уже не нуждался, он был даже уверен, 
что этот престарелый чудак ни в чем, кроме своих трав, и не разбирается. 
Изначальное почтение по отношению к нему было основано на полной от него 
зависимости. Врач, облегчающий ваши страдания, всегда кажется существом если не 
великим, то, по крайней мере, особенным.
Напоследок, Исмаил решил все-таки отблагодарить хозяина хижины, угостить свежим 
мясом. Заприметив в тени деревьев, за ручьем, парочку косуль, он снял с плеча 
самодельный лук и наложил самодельную же стрелу. Коротко прицелился. Костяное 
острие попало именно туда, куда он его и направлял, под лопатку животному, но 
пробив шкуру, не смогло войти достаточно глубоко. Косуля не рухнула на траву, а 
нырнула в заросли. Охотник ринулся следом. Через ручей, вверх по склону. Далеко 
уйти о