той 
колеснице, запряженной белыми мулами, и, обернувшись, увидел, что вершина 
огромной башни исчезла за гладким горизонтом равнины, он почувствовал 
облегчение и уютно задремал.


* * *

Из всего того, что приключилось в Сиппаре на дороге, ведущей на север, лучше 
всего Набонид запомнил плывущий дым, закрывший солнце. Под облаком дыма царил 
ужас, и заполнивший улицы народ стремился протиснуться к храму Шамаша, их 
святилищу. Они не уступили дорогу царской кавалькаде. Узнавая Набонида в 
позолоченной колеснице, держащего жезл и кольцо, символы власти, они начинали 
пронзительно вопить на него. На разные голоса его умоляли о помощи и 
выкрикивали брань. Охвативший их ужас был сильнее страха перед царем, их 
господином.

— Восстанови бога наших отцов! Ты, похитивший Шамаша с его трона! Видишь, 
солнце скрылось, а наше святилище пустует!

Набонид чувствовал себя в плену какого-то зловещего сна, который никак не 
кончался. Даже женщины на балконах пренебрежительно возвышали голоса:

— Ты, поставивший над нами чужеземцев — собирать дань и отводить воду в каналах 
от наших земель, — укравший божественные символы из нашего храма! Прогони огонь,
 опустошающий наши поля!

Животные и повозки, груженные пожитками, запрудили улицы Сиппара, а воздух был 
полон стенаний семей, пытавшихся бежать из города. Никаких властей не было 
видно. Чиновники и собственники, обладавшие наилучшими средствами передвижения, 
сбежали от напуганной массы простолюдинов.

Набонид снова воспрянул духом, увидев, как верховая стража Валтасара и 
копьеносцы в шлемах пробивались к нему. Еще он увидел, как они плетьми и мечами 
расчищали дорогу для колесницы его сына. Когда колесницы сблизились, Набонид 
встревоженно вскрикнул:

— Почему ты не у стены?

Мускулистое тело Валтасара было заключено в инкрустированный золотом металл; в 
руке он держал щит. Он пристально посмотрел на отца, сжимавшего царский жезл и 
кольцо.

— Потому что там персы, — ответил он.

Набонид ничего не понял. Эти военные дела он оставил другим.

— Там было сражение?

— Я бы не стал называть это так. — Мысли Валтасара вернулись назад к границе 
под облаком дыма. — Появился волк, и эти скоты побежали.

Он махнул рукой на орущую толпу, сдерживаемую копьями его всадников. С 
презрением он рассказал отцу, как его воинство спасалось бегством, бросив своих 
начальников, и как персы преследовали беглецов через ворота Мидийской стены. С 
этой стороны стены, в Сиппаре, Валтасар уже не беспокоился об этом сборище. Эти 
обессиленные, охваченные паникой солдаты ему уже были не нужны. Так он сказал.

— За Имгур-Бел и Нимитти-Бел ко мне вернется сила, — объявил он. — Там я одержу 
победу над персидскими язычниками. — Его глаза внимательно исследовали 
искаженное лицо отца. — А ты?

Набонид приказал вознице поворачивать и следовать за колесницей господина 
Валтасара. Он прибыл на фронт как раз вовремя, чтобы присутствовать при 
поражении действующей армии.




«ТОТ, КОГО ЛЮБИТ МАРДУК»


Тем же вечером огонь в полях погас и небо прояснилось. На восходе посланцы Кира 
прискакали в Сиппар и стали вызывать народ из их домов:

— Выходите, собирайте свои стада, отправляйтесь за водой для животных, 
накормите свои семьи. Тревоги остались позади, мир Ахеменидов восторжествовал. 
По распоряжению царя Кира.

Позади посланцев ехали музыканты с флейтами и кимвалами. За ними под ярко 
светившем с неба солнцем в Сиппар вступил Кир. Таким образом, он превратил свой 
въезд в представление, желая привлечь взгляды перепуганных людей, мечтавших 
лишь о быстрой смерти, когда солдаты язычников начнут грабить город. Кир 
подъехал к храму Шамаша. Увидев святилище пустым, он от удивления вскрикнул и 
поинтересовался судьбой бога Сиппара.

К нему приблизился рабали, глава города, со своим старшим сыном и преподнес 
землю и воду в знак подчинения. Он объяснил, что вавилоняне увезли Шамаша из их 
города на телеге, запряженной волом, и по этой причине приключилось большое 
зло: дожди прекратились, и земля превратилась в сухую корку; половину урожая 
ячменя и проса забирали вавилоняне; а теперь сгорел весь оставшийся урожай. Его 
народ, сказал глава города, надеется вызвать чувство жалости у победителей. Они 
превратились в живых мертвецов, ищущих себе могилы.

— Впредь это станет законом — сильный не должен обижать слабого. Я, Кир, 
следящий за исполнением закона, понял, что вас обидели. Кто еще будет 
свидетельствовать?

В то утро Кир облачился во все свои регалии: обшитую нитками жемчуга мидийскую 
тиару и пурпурную, бахро