-то был воздвигнут. По этому мосту от 
острова к острову двигались новые изделия и новые мысли с Анатолийского 
побережья. Импульс восточного континента дал о себе знать в Коринфе, Афинах и 
Фивах. Одна лишь неизменившаяся Спарта держалась старых путей. Не то чтобы 
художники Греции копировали шушанские образцы, но они их использовали для 
создания собственных шедевров.

Возможно, главной значительной переменой в Анатолии был мир. Междоусобные войны 
малых городов закончились. Люди расплывчато говорили о неизменности законов 
мидян и персов. Эти законы, по-видимому, запрещали применять оружие. Они 
призывали к терпимости в отношении чужих богов, с помощью каких-то невидимых 
весов ставили на один уровень богатого торговца оливковым маслом и селянина, 
арендующего землю торговца, чтобы кормить свой скот. Лишь милетские ученые 
понимали эти законы, но милетяне, как говорили ионийцы, всегда поворачивали 
паруса в зависимости от направления ветра. Теперь, когда ветер дул с внутренней 
части Азии, жители Милета повернулись лицом в ту сторону.

Спорить о новых законах или обсуждать политику невидимой власти было бесполезно.
 Правители эти говорили с греками крайне редко, и только одним способом — когда 
прибывал гонец, который мог быть каппадокийцем, армянином или даже иудеем, и 
объявлял, что привез послание от Великого царя Кира. Посланец просто повторял 
сказанные ему слова, а если это был приказ, то он был записан по-арамейски, на 
малопонятном языке торговцев, и тогда требовалось перевести его на греческий.

Греки были хорошо знакомы с прежними империями: лидийской, египетской, 
ассирийской. Но это новое объединение всех земель и всех народов казалось 
безымянным. Самые прозорливые мыслители-политики не рассчитывали, что оно 
выдержит и пару лет. Лишь очень немногие, и в том числе милетяне, подозревали, 
что возникало первое мировое государство.

Из Сард Кир отправился на восток, в Шушан, и этот путь скоро стали называть 
Царской дорогой. Она привела его на родину через степи Северной Сирии и хлебные 
поля в верховьях Тигра и Евфрата. Всякая территория, по которой он, таким 
образом, проходил со своим воинством, становилась ахеменидской; а чтобы она 
таковой и оставалась, в каждом поселении Кир оставлял по военачальнику. В то же 
время его приемный отец Губару двигался на запад от приморских земель низовьями 
Тигра, но никакого совпадения в этом не было, поскольку такова была их 
договоренность. Эламиты Губару добрались до древнего Лагаша и Урука, города 
богини Иштар, стоявшего у Евфрата. Совместными усилиями тем летом они собрали 
урожай на внешних производящих продовольствие территориях Халдеи, и последствия 
не замедлили проявиться.

Прежде всего, центральные районы Вавилонии почувствовали недостаток в 
продовольствии. И ее царь Набонид в следующем, 545 году до н.э. поспешил из 
Сирии в Вавилон. Могущественная Вавилония ощутила приближение вражеских сил. 
Вдоль стен огромной улицы, называвшейся Дорогой процессий, некие иудеи из 
группы сопротивления начертали своим странным шрифтом следующие слова: «Мене, 
мене, текел, упарсин». Они означали, что дни царства были сочтены, однако 
жители Вавилона не смогли их прочесть.




БЕЗУМИЕ КИРА


Тем летом Пастух проехал по укрепленному району Вавилонии. Он оставил Креза в 
Экбатанском дворце с его лидийскими слугами, под символической охраной 
мидийских копьеносцев, не только оказывавших ему почести, но и наблюдавших за 
ним. Кир сожалел, что языковой барьер мешал Крезу беседовать о различных 
материях с другой царственной подопечной Ахеменида, Манданой. Поскольку рядом с 
Крезом были его собственные повара и глухой сын, он казался довольным, хотя 
жаловался на качество оливкового масла. Что касается неугомонной Манданы, то 
она упрекала Кира, что он, несмотря на все его завоевания, так и не исполнил ее 
единственного желания — отправить ее старые кости в дворцовые покои висячих 
садов Вавилона.

— А Великой богине, твоей попечительнице, это угодно? — спросил Кир.

— Несомненно, — отвечала Мандана.

— Так зачем же беспокоиться, это обязательно случится.

Кир почти не отдохнул в Экбатане. Проведя с Митрадатом совещание по поводу 
состояния дорог, он велел своим слугам и военачальникам готовиться к 
выступлению по знакомой дороге на Парсагарды; с собой он брал конницу Экбатаны 
и собственную «тысячу» асваранцев. Пока готовили его седельные сумки, вошел 
дворцовый писец и с упрямым видом встал у двери на террасу. Лицо его показалось 
Киру знакомым, в руках он держал старинную глиняную табличку с записями. Когда 
Кир посмотрел на писца второй раз, тот начал нараспев произносить звания 
Ахеменида, дополнив их титулами государя Лидии и Эвксинского моря. Кир прервал 
это вступление, спросив, что у него на уме.

— Властелин всех земель, — ответил секретарь, — речь идет о страннике, маге.

Ему было приказан