енными владениями. Такой курс был уже 
определенным шагом к феодальному устройству страны, и в дальнейшем ему же 
следовали и Токугава, предпочитавшие не раздражать даймё своим вмешательством 
во внутренние дела их княжеств и уделов. 
    С социальной стороны эпоха диктаторов характеризуется очень крупным 
фактором, игравшим с тех пор решительную роль во многих политических событиях 
страны: в их время ясно обозначилось то влияние, которое получил класс самураев,
 т. е. главная масса воинского сословия, стоящая ступенью ниже военной 
аристократии — глав домов и фамилий — даймё. Эта самурайская масса имела уже 
очень большое значение в предыдущий период, в конце второй империи, когда, 
примыкая то к одной, то к другой враждебной группе, она решала часто судьбу 
столкновения. Это значение самураев иногда оказывалось настолько большим, что 
из их среды выходили даже крупные политические вожди всего сословия в целом: 
так, например, сам знаменитый диктатор Тоётоми Хидэёси отнюдь не принадлежал к 
верхушкам военного сословия, а вышел из самых его низов; он был ставленником 
широких сословных масс. Интересно заметить — для характеристики эволюции 
значения этих самурайских масс, что так называемый переворот Мэйдзи 1867 — 1868 
г., т. е. свержение третьей империи, был в значительной степени делом рук этих 
последних. 
    Помимо такого начинавшегося расслоения воинского сословия, в области 
социальной структуры страны в указанный период имело место и еще очень важное 
явление: в эпоху диктатуры начинает обнаруживать свое существование и третье 
сословие — в форме городского населения. С конца Асикага города приобретают уже 
большое значение и даже играют некоторую политическую роль, пытаясь иногда 
организовать свою собственную самозащиту от бурь военной анархии. «Вольных» 
городов Япония, конечно, не знала, но в период междоусобия и смут городское 
население, естественно, стремилось к некоторой сплоченности и организованности, 
необходимым в целях защиты своих же экономических интересов. В рассматриваемую 
эпоху диктатуры это городское население растет и численно, вместе с основанием 
новых городов и развитием старых, оно усиливается и экономически, благодаря 
развивавшейся внутренней торговле и необходимости поднятия мирных 
производительных сил страны, значительно подорвавшей свое благосостояние среди 
конца Асикага; оно укрепляет свое положение и тем, что ведет довольно 
оживленные коммерческие сношения с заграницей — Китаем и Кореей. Период 
созревания этого сословия приходится отнести, главным образом, к последующей 
эпохе Токугава, но его первое оживление имело место уже теперь. 
    И, наконец, еще одно явление нужно отметить при изучении социальной 
структуры Японии в рассматриваемую эпоху: это — ясное оформление крестьянства, 
как нового классового элемента в общей конъюнктуре. Сельское население начинает 
играть заметную роль в экономике страны и впоследствии, в эпоху Токугава, его 
уже определенно учитывают, как основной экономический фактор. Выступление этого 
нового социального элемента является признаком происходящей уже со времен конца 
Асикага классовой дифференциации общества, при господствующих пока еще 
сословных его формах. Вероятно тогда еще, в силу отрыва самурайских масс от 
всякой производительной работы и обращения их исключительно к военному делу, 
начался этот процесс дифференциации того, что прежде было тесно связано между 
собою: мелкого самурайства и крестьянства. В эпоху господства меча, когда армия 
являлась главным политическим фактором, этот отрыв самурайства стал совершенно 
ясным и, в связи с этим, ясно же обозначился и новый классовый элемент, 
приобретавший с течением времени все более и более важное экономическое 
значение. 
    Таким образом, эпоха Нобунага и Хидэёси знаменательна во всех отношениях, 
как рисующая картину зарождения новых политических и экономических сил, 
достигших своего расцвета в последующие столетия японской истории. И если 
прибавить сюда уже упомянутое выше оживление сношений с материком, и усиление, 
в связи с этим, не только торговли, но и просвещения; если вспомнить о новой, 
после долгого промежутка, попытке военного вторжения в Корею, указывающей на 
рост национальной актуальности Японии, — станет ясно все значение этого 
краткого тридцатилетнего срока. 
    Подобно всем предшествующим эпохам, и настоящая может быть подразделена на 
два главных периода. На этот раз критерием разделения являются не столько 
изменения политических форм, сколько смена лиц, стоящих во главе нации в роли 
диктаторов. Поэтому и можно установить два нижеследующих периода: 
* А. Период диктатуры Ода Нобунага (1573 — 1582). 
* Б. Период диктатуры Тоётоми Хидэёси (1583 — 1603). 
А. Период диктатуры Ода Нобунага
    Диктатура Ода Нобунага началась еще в конце второй империи: последний сегун 
из дома Асикага — Ёсиаки был поставлен на свой пост силою и волею этого 
могучего вождя самурайских дружин. Таким образом, фактически и в течение всего 
«правления» Ёсиаки, т. е. с 1568 г. по 1573 г., Нобунага уже самовластно 
распоряжался судьбою большей части страны и самого сёгунского дома. Но период 
его единоличного правления без всяких официальных властителей, стоящих, хотя и 
номинально, над ним, начался со свержения Ёсиаки, т. е. с 1573 г., и 
продолжался до самой его смерти в 1582 г. 
    Эпоха Нобунага явилась первым фактом крупного возвышения отдельной личности 
среди междоусобных войн воинского сословия. Постоянные столкновения создавали 
очень много удобных условий для проявления личного героизма и политического 
искусства. В лице Нобунага выступает уже не столько какая-нибудь новая военная 
фамилия, не дом, — но отдельная личность; не род, но герой, вождь, полководец. 
    Этому вождю пришлось, конечно, выдержать довольно длительную и ожесточенную 
борьбу с соперниками; объединение страны далось не сразу. Дело Нобунага было 
значительно облегчено, однако, тем, что он мог вскоре же внедриться в сферы 
самого сёгунского правительства: он вмешался в распри, происходившие в среде 
самого Бакуфу, на почве борьбы за сёгунский пост и стал опорой одной 
группировки, возглавляемой ка