даже в значительной степени ассимилировались с господствующим племенем. 
    По вопросу о происхождении Кумасо существует пока всего только ряд 
предположений, в одинаковой степени вероятных. Исходным пунктом здесь является 
лингвистика, с ее попытками определить так или иначе этимологию самого названия 
этого племени. Эти попытки, в общем, идут в двух направлениях: объяснить слово 
Кумасо из японского языка, либо же из какого-нибудь другого, причем объектом 
таких этимологических толкований служит главным образом один морфологический 
элемент слова, именно комплекс «со», так как комплекс «кума» должен, будто бы, 
целиком объясняться из японского языка, где слово «кума» значит «медведь». Это 
слово является, по мнению сторонников такой этимологии, чем-то в роде 
определения, эпитета к последующему уже, в действительности, собственному имени 
«со», долженствующего рисовать нам дикую природу этого племени, их 
воинственность и свирепость, — качества, которые древние японцы и отметили этим 
эпитетом. Слово же «со» следует искать, по мнению проф. Нумада, в малайских 
наречиях, и он указывает при этом даже на одно племя, обитающее ныне на о. 
Борнео и именующее себя «со». Вот эти со и являются, по мнению Нумада, тем же, 
что и древние японские Кумасо. Другие авторы поддерживают это предположение, 
как, напр., проф Миакэ, который исходя, впрочем, и из антропологических данных, 
установленных Бэльцем, избегает столь решительного указания на Борнео, но 
говорит вообще об островных группах Тихого океана, как о родине Кумасо. Эта, в 
широком смысле этого слова, тихоокеанская или малайская гипотеза имеет много 
сторонников и находится, можно думать, на пути к полной победе. 
    Однако, еще со времен Мотоори *), стремились объяснить слово Кумасо и из 
японского языка, подставляя к комплексу «со» то один, то другой корень. Наряду 
с этим и происхождение их выводилось то из Кореи (гипотеза Абэ), то из Китая, в 
ближайшем смысле — из царства У, т. е. той местности, которая с давних пор была 
в самых тесных сношениях с Японией (гипотеза Имаидзуми). Основанием для этих 
двух гипотез служит, главным образом, общий факт близкого соприкосновения Кюсю 
с континентом Азии, в лице Кореи и Китая, и исторически установленные 
постоянные переселения на острова японского архипелага континентальных 
этнических элементов. Этот факт усматривается и из японских, и из китайских, и 
из корейских исторических сочинений. 
    Как бы то ни было, если еще не ясен вполне вопрос о происхождении Кумасо, 
одно приходится считать прочно установленным: племена эти совершенно отличны от 
последующих японцев. Это отличие доказывается и несходством археологических 
данных, относящихся к обоим этим народностям, и этнографическими особенностями 
Кумасо, о которых можно судить на основании тех же японских исторических 
памятников: при повествовании о Кумасо эти памятники указывают на отличительные 
признаки их, отмечая между прочим искусство Кумасо в кустарном промысле, 
особенно в изделиях из бамбука, а также их особую ловкость и любовь к 
мимическим пляскам. Есть и лингвистические отличия, о которых можно лишь, 
впрочем, догадываться. 
    С другой стороны эта этническая самостоятельность Кумасо усматривается из 
истории взаимоотношений их с японцами. Кумасо долгое время были или вполне 
независимым народом, или же в очень слабой зависимости от господствующего 
племени. Японцам пришлось вести с ними упорную борьбу, пока они, наконец, либо 
ассимилировались, либо ослабели так, что не смогли эту борьбу продолжать. Все 
мероприятия японцев по отношению к Кумасо говорят о том, что они считали 
последних за инородцев; вся политика, обращенная к ним, и все учреждения, 
связанные с ними, носили именно такой характер, так что этническую 
независимость Кумасо от японцев следует считать несомненной. Дальнейшее же еще 
нуждается в дополнительном исследовании. 
5. Хаято
    Вопрос о племени Хаято, с одной стороны, отличается достаточной ясностью, с 
другой же — запутан не меньше, чем и все предыдущие. О Хаято мы имеем целый ряд 
точных исторических сведений, относящихся, однако, к более позднему времени и 
касающихся преимущественно эпохи, когда они уже почти окончательно слились с 
японцами. Сведений о Хаято особенно много тогда, когда из них стала 
составляться некоторая часть царского конвоя; до этого же мы о них знаем очень 
мало. В исторические времена они жили на том же о. Кюсю, главным образом — в 
провинциях Осуми и Сацума, т. е. приблизительно там же, где и предыдущие Кумасо.
 Это и дало повод к отожествлению их с этими последними — гипотезе тем более 
вероятной, что, по странной особенности исторических упоминаний о том и другом 
племени, оба они никогда не встречаются рядом в одно и то же время, но 
наоборот: Хаято появляется лишь после того, как исчезают Кумасо. В виду этого 
само собой возникает предположение, что Хаято — лишь позднейшее наименование 
тех же Кумасо, укрепившееся за ними после их окончательного усмирения в IV в., 
что подтверждается и общим смыслом того и другого названия: если слово «Кумасо» 
содержит в себе признаки дикости, мужества, то и «Хаято» может 
этимологизироваться сходным же образом, как «решительные, смело-проворные люди».
 
    Однако, эта гипотеза имеет и сильных противников, которые не находят в выше 
приведенной аргументации особенной убедительности. Собственно говоря, 
наибольшее значение имеет, конечно, факт, наблюдаемый в истории, т. е. — 
отсутствие одновременных указаний на Кумасо и Хаято, и появление Хаято на том 
же месте, сейчас же после того, как прекращаются упоминания о Кумасо. Все же 
остальное должно почитаться лишь произвольными домыслами исследователей. С 
точки зрения этих противников, Хаято — либо особое совершенно племя, 
несовпадающее ни с Кумасо, ни с японцами, либо же одно из ветвей даже самого 
японского племени. Сторонники этого последнего мнения находят с их точки зрения 
убедительное доказательство своей правоты в данных японской мифологии, которое 
выводит Хаято от