итаизированной формуле: «сай-сэй-итти», т. е. «политика и культ — одно». 
Положение это, свойственное, в сущности, всякой патриархальной идеологии и 
ничего специфического в этом смысле не представляющее, для Японии остается 
актуальным вплоть до настоящего времени, когда оно признано официальным и 
держится еще в народных массах. Поэтому, всякая политическая власть должна была 
иметь сакральную санкцию, всякое государственное мероприятие должно было быть 
соединенным с культовой формулой. Вопрос сакральных санкций всегда оставался 
актуальным и играл большую роль при всяком сформировании государственного строя.
 И поскольку Сумэра-но-микото были присяжными, исконными носителями 
общегосударственного культа, они оказывались и источниками этих сакральных 
санкций. Все «узурпаторы» нуждалась в этих последних для упрочения своей власти 
и для придания ей ореола своеобразной законности. Поэтому-то Фудзивара и не 
уничтожили царский род: фактически слив его со своим родом путем постоянного 
заполнения царского гарема своими женщинами, они все же поддерживали его 
номинально, сохраняя видимость преемственности. Прекратись этот род совершенно, 
их положение было бы настолько затруднительным, что пришлось бы думать о его 
фальсификации. И, в сущности, существование царского рода в эпоху Фудзивара 
было именно такой фальсификацией, к которой прибегал правящий род ради этих 
сакральных санкций. 
    Если так было нужно Фудзивара, все это было не менее необходимо и для 
последующих «узурпаторов». Естественный ход вещей, развитие социальное и 
культурное разрывало на деле это единство культа и политики, приводило оба вида 
власти — религиозную и политическую ко взаимному отъединению. Процесс 
дифференциации власти, слитой на первых опорах воедино в лице патриарха, шел 
своим путем и последующий государственный строй потребовал осуществления такого 
разделения. В виду этого и появились те, кого японская история знает под 
техническим названием «сегун». Сегун — это носитель политической власти в 
стране, как раньше «верховный канцлер», только в большей степени и с большей 
определенностью. Те же, кого официальная философско-исто-рическая теория 
именует «императорами» — были всего только в основе своей носителями 
религиозной власти. И сочетание той и другой власти, существование их обеих 
наряду друг с другом, знаменует собою тот культурно-исторический компромисс, 
который более или менее обычен в истории вообще: отделение светской власти от 
духовной, неизбежное в ходе развития социального строя, приводит к тем или иным 
формам их последующих взаимоотношений. Тип такого modus vivendi для Японии и 
установился в форме верховного канцлера — сначала, сегуна — потом, — с одной 
стороны, и «императора» в Киото — с другой. 2) Второе основание для оставления 
политическими властителями Японии на месте рода бывших Сумэра-но-микото я 
усматриваю в том своеобразном компромиссе, на котором строилась всегда вновь 
возникающая верховная власть. Как и при Фудзивара, так и при сегунах, мы имеем 
дело, строго говоря, с компромиссом и политического характера, и социального. 
Фудзивара строили свою власть на аристократическом сословии, почему и были 
заинтересованы в том, чтобы обеспечить себе все образующие его элементы. В 
составе же этих последних не последнее место занимали те группы, которые 
примыкали к роду Сумэра-но-мико-то. Хоть и значительно ослабленные умелой 
тактикой Фудзивара, они все же были настолько сильными и многочисленными, 
особенно если считать в их числе и массы личных подданных Сумэра-но-микото, 
континентальных иммигрантов, — что игнорировать их было нельзя. Поэтому 
Фудзивара и поступились внешней стороной своей власти, ради ее внутреннего 
содержания. Будучи в расцвете своего могущества неограниченными вершителями 
судеб страны, они держали на престоле всего только одно из орудий своего 
господства. 
    Элементы такого же компромисса мы находим и в перевороте 1192 г.: Минамото 
Ёритомо, строя свое государство и укрепляя свое личное положение, принужден был 
лавировать между двумя лагерями: с одной стороны — это было военное сословие, 
его сподвижники, давшие ему торжество и требовавшие своего государства, с 
другой — еще не уничтоженное аристократическое сословие, бывшее в состоянии 
анархии и разложения, но все же существующее и притом действовавшее частично в 
коалиции с тем же Минамото. Ведь борьба Минамото велась не с самим 
аристократическим сословием, как таковым, а наоборот: конкретно он боролся с 
другим воинским домом — Тайра. За Тайра стояла одна группа аристократии, — 
партия экс-монархов, за Минамото — другая, — партия разбитых Фудзивара. И если 
Минамото смог организовать свою власть, то не благодаря тому, что он ниспроверг 
аристократическое сословие, а потому что воинский класс представлял собою в 
тогдашнем ходе вещей единственную реальную военную силу, в пределах же этого 
класса у него соперников после победы над Тайра уже не было. В виду этого, ему 
и пришлось учесть два политических и социальных фактора, оставшихся после всех 
междоусобий и смут: усиливающийся с каждым днем воинский класс и неуклонно 
падающее, но все еще существующее аристократическое сословие. И как когда-то 
Фудзивара оставили ради тех элементов, которые примыкали к царскому роду — на 
троне царей, так и теперь Ёритомо предпочел ради остатков аристократии, в 
коалиции, с частью которой он был, не трогать этих царей, и не только царей, но 
даже и верховных канцлеров Фудзивара. Он предоставил им носить эти, ставшие уже 
совершенно номинальными титулы, сделав их орудием своей собственной власти. 
    В виду этих двух причин и получилась видимость монархии. Видимость потому, 
что с развитием нового строя надобность в таком компромиссе уже не ощущалась, и 
значение второй власти, даже номинальное, совершенно падало. В апогее своего 
могущества и аристократия с Фудзи-вара во главе, и военное сословие с сегунами 
во главе уже не нуждались в таком орудии своей власти, и если они все еще 
сохраняли «status quo ante», то уже исключительно ради сакральных санкций, 
необходимых им по чи