торона рисуется очень мрачными красками. Народ и страна не были 
достаточно вовлечены в общий прогресс культуры, они оставались в стороне, и их 
развитие пошло своими и особыми путями. Все же, представляющее Хэйан, 
сосредоточилось исключительно в пределах одного сословия, и это обстоятельство, 
сделав его культуру несравненной по богатству и блеску, в то же время послужило 
причиной его гибели. Дом Фудзивара, лишенный соперников во вне, скоро нашел их 
внутри: уже с Митинага начинают обнаруживаться признаки внутренней борьбы в 
среде самих Фудзивара. Может быть — и даже наверное, здесь действовали и иные 
сословные группировки, пользующиеся теми или иными представителями Фудзивара 
ради своих целей; но так или иначе, внимание Фудзивара было целиком поглощено 
этой внутренней распрей. Скопившееся во дворце огромное население в лице жен и 
наложниц государей, сознавая свое значение в деле овладения фактической властью,
 создавало одну интригу за другой, так что двор — в его внутренних частях — 
оказался буквально раздираем этим взаимным соперничеством конкубин, жен и т. д. 
С другой стороны, эти же интриги создавали и сами правители, действуя, в случае 
надобности, через своих ставленников во дворце. Поэтому в середине Хэйан, и 
особенно с этого времени картина жизни высшего сословия, группирующегося вокруг 
двора, являла собой образец непрерывных интриг, внутренних переворотов и даже 
преступлений. Затем, как только что было сказано, борьба велась и между 
отдельными ветвями Фудзивара на почве уже личного честолюбия и жажды власти. 
Все это настолько ослабило их, что среди этого моря сложных интриг уже 
открылась почва для выступления и других группировок придворной знати, и именно 
на этом основании и выросла система Инсэй. 
    Были ли эти новые монархи сами по себе людьми с сильной волей и большим 
честолюбием или же за ними действовали интересы какой-нибудь отдельной 
сословной группировки, неясно. Вернее всего и то, и другое. Мы знаем, например, 
что Сиракава, правивший как отрекшийся от престола монарх более сорока лет, был 
очень яркой фигурой подлинного властелина. Но, конечно, царская фамилия была 
настолько обессилена сама по себе действиями и мероприятиями Фудзивара, искусно 
сливших весь царский род со своим, что в ее собственной среде вряд ли могли 
создаться прочные импульсы к попыткам овладеть фактическою властью. Ее 
выдвигали группировки аристократии, ненавидящие Фудзивара, чем-нибудь этими 
последними обойденные, — или же, в лучшем случае, отдельные государи Хэйана на 
эти группировки опирались. 
    Совершенно своеобразен и исключителен тот путь, на который вступили 
Хэйанские государи с целью ниспровергнуть Фудзивара и овладеть властью. Они их 
не уничтожили, — для этого было слишком мало сил; не отняли даже звания 
верховных канцлеров: все это время на посту верховного канцлера неизменно 
пребывает какой-нибудь представитель этой фамилии; — разочаровавшись в троне, 
зная, как опасно это положение, наученные опытом всех предшествующих 
царствований, они постарались создать третий орган власти, независимый от трона 
и от правительственного аппарата, орган — неофициальный, но могущий в силу 
этого стоять вне всей административно-политической машины, и в то же время над 
нею. Этим органом и было положение отрекшегося от престола просто или с 
пострижением при этом в монахи государя, возводившего на престол своего 
малолетнего, обычно, ставленника, свергавшего его, когда нужно, терпевшего 
верховных канцлеров из Фудзивара, но замещавшего этот пост уже угодными ему 
представителями этого рода. Произошел любопытный образец захвата власти царским 
родом, так сказать, у себя самого же, при помощи использования в своих 
интересах установившегося социально-политического порядка, т. е. с оставлением 
всего, что было на месте. Это решительно в духе Японии: не ломать, не 
уничтожать, но заполнять новым содержанием старые формы или создавать иные над 
ними до тех пор, пока эти последние не умрут сами собою. Так поступил и будущий 
военный властитель Японии Минамото Ёритомо, создавший свою власть в Камакура, 
Хэйану же предоставивший безмятежно скучать и прозябать со всеми своими 
министрами, канцлерами и т. п. 
    И эта система приняла настолько официальный характер, что начиная с 
Сиракава, т. е. с 1087 г. эти экс-государи издают официальные указы, решают все 
дела, предоставляя лицам, сидящим на троне, совершать, когда нужно, ритуальные 
предписания, быть центром многочисленных дворцовых церемоний, т. е. заниматься 
с политической точки зрения пустяками; — бывшим же диктатором на посту 
верховного канцлера — выполнять даваемые им предписания, что тем было делать не 
трудно, в силу уже установившихся традиций и заполнения этими Фудзивара всего 
правительственного механизма и привычки страны этому дому повиноваться. 
Ж. Период распада аристократического сословия
    Краткий период крушения сословно-аристократической монархии является одним 
из наиболее драматических моментов японской истории, представляющим собою 
сцепление крупнейших и разнообразных событий. Годы — с момента перехода власти 
к Тайра в лице Киемори в 1167 г. и вплоть до организации нового государства в 
1192 г., резко выделяются среди общего течения всей эпохи, являя собою 
трагический и бурный конец эпохи безмятежного и мирного развития. События 
следуют одно за другим, одно драматичнее другого; каждое из них влечет за собою 
крушение чего-нибудь или ломку; столкновение интересов вызывает массу жертв; 
весь ход государственной и социальной жизни нарушается. Япония в буре и грозе 
переходит на новые рельсы. Заканчивается развитие одного сословия, начинает 
свою карьеру второе. 
    Три главных элемента участвуют во всей этой драме, играя в ней первые роли 
и усложняя обстановку до необычайности: различные группировки высшего сословия, 
воинствующие монастыри и вновь народившиеся военные дома. Из их столкновений, 
сцеплений и борьбы и слагается основная ткань эпохи. 
    Первый элемент — высшее сословие — выступает на исторической арене этого 
периода уже ослабленным и дезорганизованным своей внутренней борьбой и своим 
культурно-политическим вырожден