диктатуру. Событие это, не имевшее еще социального значения, так как все те же 
группы, только в других комбинациях, продолжали пока стоять у власти, знаменует 
все же начало конца: с этого момента власть аристократического сословия идет 
неизменно к своему упадку. 
Е. Период перманентного регентства
    Настоящий период ознаменовался совершенно своеобразным явлением, 
наблюдаемым, надо думать, в истории одной только Японии. Государственная власть 
выпадает из рук самих монархов или представителей знатных домов и переходит в 
руки нового элемента: страною начинают править отрекшиеся от престола и 
«удалившиеся от дел» монархи, или же те же монархи, но вместе с отречением от 
трона отрекшиеся и от мира, т. е. экс-монархи и цари-монахи. И такой способ 
фактического управления страной, при наличии официальных государей на троне, 
отнюдь не является случайностью, эпизодом в истории, обусловленным особой 
конъюнктурой, характерным своеобразием личностей самих государей, — он 
возводится в систему, становится постоянным, официально признаваемым порядком. 
Система эта, именуемая в японской истории эпохой Инсэй *), началась в 
рассматриваемое время и продолжалась все время вплоть до наступления новой 
большой эпохи, в виде окончательной победы военного сословия и установления 
военной империи Ми-намото в 1192 г. Однако, ее политическое значение было 
актуальным в течение не всего этого времени: возвышение первого военного дома 
Тай-ра, имевшее место еще в эпоху аристократической монархии и знаменовавшее 
собою уже окончательный распад могущества первого сословия, положило предел 
власти и этих экс-государей, сделав, таким образом, и ее такою же номинальной, 
как и власть государей, занимавших трон. Поэтому нет никакого основания брать в 
основу определения граней этого периода факт самого существования системы Инсэй.
 Рассматривая внутри каждой эпохи стадии ее внутреннего развития и эволюции 
политической власти, мы должны считаться с фактическим положением дела и 
закончить период на том моменте, когда эта система управления страной, 
оставаясь полностью на месте, утратила уже политическое значение. Следовательно,
 начальной гранью периода можно считать вступление в 1069 г. на престол 
Госандзё, который первый отрекся от трона — с указанными намерениями — в пользу 
Сиракава, и хотя и не достиг вполне своей цели, но все же положил начало 
системе, которая полностью осуществилась его преемником Сиракава, отрекшимся от 
престола в пользу Хорикава и постригшемся в монахи в 1087 г. Собственно говоря, 
точнее было бы обозначить начало периода с этого именно года, если исходить из 
факта первого полного проведения системы Инсэй, но я предпочитаю считать 
началом именно год восшествия на престол Госандзё, и по следующим соображениям: 
если исходить с точки зрения новой правительственной системы, Госандзё — первый 
пришел к ней и если и умер, не достигнув цели, то все же открыл собою саму эру, 
обеспечив своему преемнику ее успешное проведение; если же основываться на 
фактической стороне дела, отправляясь от тех сил, которые явились фактическими 
держателями власти, то, обозначив предыдущий период, как эпоху диктатуры 
Фудзивара, мы неизбежно должны отметить момент ее ослабления и ухода власти в 
другие руки; это же последнее случилось именно со вступлением на престол 
Госандзё. Поэтому 1069 г. и следует считать начальной гранью периода. 
    Конечным моментом периода является, согласно нашему общему принципу деления,
 переход фактической власти в руки дома Тайра, в лице его главы — Киёмори, 
который в 1167 г. занял пост Дайдзёдай-дзин — т. е. первого министра. В виду 
того, что весь дома Тайра уже целиком принадлежит вновь появившемуся военному 
сословию, вступление во власть Киёмори означает уже полный распад 
сословно-аристократичес-кой монархии и дезорганизацию первого сословия. 
Следовательно, период перманентного регентства в лице экс-государей и 
государей-монахов с политическим значением этого явления длился немного менее 
ста лет, с 1069г. по 1167 г. 
    Система Инсэй явилась продуктом новой очень своеобразной политической 
конъюнктуры. Она возникла на почве распада сословной диктатуры и ослабевшего 
могущества правящей фамилии Фудзивара. К этому времени аристократическое 
сословие не только достигло зенита в своем политическом и культурном развитии, 
но уже начало болеть той смертельной болезнью, которая оказалась привитой 
долгим пребыванием у власти и у самого источника культуры, без необходимости за 
это бороться и это особенно развивать. Социальная структура в эпоху Хэйан была 
такова, что соперников у аристократии еще не было. Образовав свою монархию и 
превратив вскоре верховную власть в исполнительницу своих целей, аристократия 
могла свободно предаться мирному развитию в спокойной окружающей обстановке. 
Поэтому мы и наблюдаем сначала необычайный расцвет культуры этого сословия, 
достигшей своего апогея в эпоху Митинага, а затем начинаем обнаруживать и 
признаки гипертрофии этой культурности, превращение ее в явление экзотическое, 
не имеющее уже более не только общенародного значения, но даже, пожалуй, и 
общесословного. Культура, как и власть, стала достоянием рода Фудзивара и 
ближайших к нему групп. То, что мы наблюдаем в эту эпоху, представляет ряд 
разительных контрастов: с одной стороны, блистательная столица, с другой — 
полуварварская провинция; утонченные, изнеженные придворные — и примитивная во 
всех отношениях народная масса; изощренная административная схема, и живущее 
еще во многом по-старому — в традициях родового быта, население; роскошь двора 
и знатных аристократических домов — и сильное обнищание населения; налоги и 
подати — и слабая экономическая производительность; высшие достижения техники в 
области жизненного обихода в домах знати — и грубые орудия в распоряжении 
народа; великолепные колесницы — и малопроходимые дороги; штаты чиновников, 
сановников во всех отраслях государственной жизни — и разбойники сейчас же за 
оградой Хэйанской столицы. Если показная сторона Хэйанской эпохи, т. е. картина 
жизни и быта аристократического сословия, блещет всеми цветами радуги, — ее 
обратная