и лица, которые 
ставили своей целью изучение какой-нибудь отрасли китайской культуры. Помимо 
этого процветали и местные сношения отдельных лиц, независимо от каких бы то ни 
было официальных поручений и заданий. Китай наводняли толпы японских студентов 
и буддийских монахов, ищущих первые — светского образования, вторые — духовного 
просвещения. И принося с собою, по возвращении в Японию все заимствованное и 
перенятое, эти студенты и монахи наполняли содержание своей культуры все новыми 
и новыми моментами. Торжество китайской культуры было полным и коснулось всех 
областей государственной жизни. Как результат полного усвоения японцами 
иероглифической письменности и овладения ими китайским литературным языком 
явились не раз уже упомянутые два историко-мифологических свода: Кодзики и 
Нихонсёки. Была создана и система национальной письменности: слоговой алфавит, 
так называемый «кана», что дало возможность развиться и национальной литературе,
 особенно поэзии с ее знаменитой антологией VIII в., так называемой Манъёсю. 
Была создана учебно-воспитательная система, вплоть до высшей школы, — вся 
целиком основанная на китайском просвещении, с установлением ученых степеней по 
специальности. Началась система государственных экзаменов, особая подготовка к 
государственной службе, создавшая особый класс чиновников и сильно укрепившая 
устанавливающийся бюрократический режим. Этот последний получил свое выражение 
в издании особой «табели о рангах» с сорока восемью степенями, которыми 
регулировались и общественное положение, и прохождение государственной службы. 
    Наряду с этим, в эту же эпоху политического абсолютизма и государственной 
бюрократии достиг необычайного процветания буддизм. Это учение, как сказано 
выше, и раньше имело могущественных покровителей, вплоть до самих членов 
царского рода: принц Сётоку, например, явился его рьяным пропагандистом и 
насадителем. И после реформы царский дом продолжал покровительствовать буддизму,
 причем это покровительство имело свою особую политическую подоплеку. 
    Дело в том, что синтоизм в своем тогдашнем состоянии, глубоко отличном даже 
от концепции Кодзики и Нихонсёки, не говоря уже о том, что думали о нем 
филологи и богословы эпохи феодальной империи То-кугава — времен своеобразного 
ренессанса синтоистических идей, — вовсе не способствовал централизации страны 
и укреплению абсолютизма верховной власти. Солнечный культ, представителем 
которого был, конечно, в первую голову род Сумэра-но-микото, хоть и занимал 
существенное место в мифологической концепции того времени, но не был 
абсолютным. Наряду с ним процветали и иные натур-мифологические культы, 
соединенные при наличности родового строя с рядом божеств, относящихся к 
мифологии культуры, из которых на первом месте стояли божества родовые. 
Наличность этих отдельных родовых божеств и родовых культов раздробляло страну 
на ряд самостоятельных культовых сообществ, не подчиненных, или подчиненных 
очень слабо одному центральному объединяющему культу. Лишь впоследствии, 
начиная с рассматриваемого периода Нара, и особенно у позднейших богословов и 
апологетов этот солнечный культ был выдвинут на первое место. Поэтому монархи 
Нара, не будучи в состоянии полностью укрепить свое положение на почве 
национального культа, прибегли к помощи чужой религии — буддизму. Это учение 
отличалось нужными им политическими качествами: оно было религиозной системой, 
т. е. стройным организованным всеобъемлющим целым, что могло вполне совпасть и 
гармонически сочетаться с новой системой же государственного бытия; буддизм по 
существу своему отличается универсальным характером, не завися от места и 
момента, т. е. не будучи связан ни с родовым, ни даже племенным дроблением, 
благодаря чему он великолепно подходил для роли общей идеологии всего народа в 
целом; и, наконец, буддизм в себе самом, как таковом, не нес опасных ферментов 
политической революционности, направляя интересы верующего в иные, более 
духовные стороны. Поэтому монархи Нара и насаждали буддизм, так что этому 
периоду Япония обязана большинством своих буддийских архитектурных памятников: 
многие знаменитые храмы основаны именно в это время. И в это же время в самом 
центре страны, в городе Нара, была воздвигнута колоссальная металлическая 
статуя Будды, явившаяся как бы символом новой государственной религиозной 
идеологии. 
    Таков был этот период — эпоха высшего расцвета нового строя в его первой 
стадии и в то же время, пожалуй, единственный момент японской истории, когда 
она знала истинных властителей на троне — абсолютных монархов, не в теории, но 
фактически, причем не столько в силу своих личных качеств, сколько благодаря 
особенностям всей конъюнктуры, сделавшей Сумэра-но-микото царями с почти 
абсолютной властью. 
    Начальная грань периода объяснена выше: это — установление столицы в городе 
Хэйдзё или Нара; конечную — можно полагать в подобном же моменте: в перенесении 
этой столицы из Нара в город Хэйанкё, т. е. нынешний Киото. Это произошло в 
правление Камму — в 794 г. и знаменует собою начало распада Нарского 
абсолютизма. 
В. Период распада абсолютизма
    Рассматриваемый период, в сущности говоря, не ознаменован какими-либо 
особыми решительными событиями. Выделение его в особую единицу находится в 
зависимости от того несомненного факта, что эти годы были временем постепенного 
ослабевания абсолютизма в смысле централизованной монархии бюрократического 
типа с сильной верховной властью в лице царей. С перенесением столицы из Нара в 
Киото (из Хэйдзё в Хэйанкё), начинается новая эра, тесно связанная в истории 
японской культуры с этим городом и именуемая в более популярных историях — 
Хэйанской эпохой, бывшая периодом мирного существования страны, не омрачаемого 
никакими особенно крупными военными и социальными неурядицами; эпоха, которую 
называют золотым веком культуры Японии, особенно в области литературы и форм 
общественного быта; эпоха, давшая в своем кульминационном пункте своего рода 
«галантный век», — наш европейский XVIII в. То, что расцвело впоследствии, 
зародилось именно теперь, и первую ступень всего последующего мы можем 
определенн