идического вмешательства в образующиеся социальные, экономические и 
политические явления, их юридической санкции, преобразовании или ломке, — 
Япония со второй половины VII века выступает на совершенно новый, сравнительно 
с прежним, путь и становится государством во всей полноте значения этого 
термина. 
    Ко всему этому присоединяется и еще одно явление, также лучше всего 
характеризующее это превращение: в Японии начинает существовать городской быт и 
городское устройство. До настоящего времени Япония, в сущности, городов не 
знала. Были поселения, обитаемые пункты, но городов не существовало. Первый 
город, достойный этого имени, был — Пара, первая столица эпохи, установившаяся 
с начала VIII в. Так называемые резиденции царей до этого времени совершенно не 
имели значения городов: это были временные их поселения, с каждым царствованием 
переносимые на новое место. Такое периодическое переселение, вызываемое, 
главным образом, чародейскими соображениями, по связи с основной этической 
идеей синтоизма о «чистоте» и «скверне», а отчасти и благодаря упрочивающимся 
влияниям китайского народного даосизма, — препятствовало появлению 
сколько-нибудь прочно заселенного места, которому легче другого — по своему 
значению, как резиденции царя — можно было бы сделаться городом. Появление 
городов относится лишь к этой эпохе, и это как нельзя лучше характеризует те 
новые социальные, экономические и политические формы, которые установились к 
этому времени. При этом первый японский город имеет не столько значение 
укрепленного пункта, сколько политического и торгового центра, и, в виду все же 
достаточной примитивности самого государства, во все ближайшие века, мы знаем, 
собственно говоря, один город — столицу. С развитием нового строя и его 
гипертрофией в сторону культуры одного сословия, — мы сталкиваемся, в сущности, 
даже с диктатурой одного города — «столицы» над всей прочей страной — 
«провинцией». Так было в ту эпоху, когда столица находилась в городе Хэйан, т. 
е. нынешнем Киото. Но уже вскоре после начала этой эпохи в народном и 
общественном сознании укрепилась эта антитеза — столицы и провинции. 
    По вопросу о гранях этой эпохи можно заметить то, что в общих чертах они, 
конечно, ясны: с одной стороны — момент первого официального превращения 
первобытной патриархальной монархии в организованное сословное государство, в 
политический организм, что приурочивается внешним образом к 645 г., году 
проведения «великой реформы» — Тайка; с другой стороны — первое политическое 
выступление военного сословия, приведшее к крушению этой аристократической 
монархии и к замене ее военной империей. От момента политической организации 
одного сословия — к моменту политической же организации другого. От момента 
установления одной формы государственного устройства — к моменту утверждения 
другой. 
    В виду этого, мне кажется наиболее правильным конечную грань эпохи полагать 
также в моменте безусловно внешнего значения, но имеющем за собой характер 
официального события: это возложение главным вождем военного сословия Минамото 
Ёритомо на себя титула «Сэйи-тайсёгун», соответствующего по принятой мною 
терминологии — званию императора, в римском, т. е. основном смысле этого слова. 
Это провозглашение имело место в 1192 г. и является официальной эрой нового 
государственного политического устройства. Конечно, в смысле реального 
положения вещей хронологические даты должны бы быть несколько изменены: тот же 
Ёритомо уже после своей окончательной победы над второй группировкой военного 
сословия, в лице дома Тайра, т. е. с 1185 г. был уже фактически властителем 
Японии, не принимая еще упомянутого титула; и даже более того, — если исходить 
из существа дела и искать моменты перехода действительной власти в руки 
воинского сословия еще тогда, когда официальное государственное устройство 
оставалось по виду прежним, то конечный пункт эпохи можно усматривать в момент 
захвата главою первой военной группировки — Тайра Ки-ёмори фактической власти 
со званием «верховного канцлера» Дайдзё-дайдзин, т. е. в 1167 г. Однако, в виду 
принятой системы разделения эпох по политическому признаку той или иной формы 
организации государства, — я останавливаюсь на официальном моменте появления 
такового — 1192 годе. 
    Само собой разумеется, что и эта эпоха 645 — 1192 г. г. далеко неоднородна 
по своему внутреннему течению. События ее группируются в отдельные циклы, 
которые образуют периоды, из которых эпоха слагается. В основу деления в этом 
случае можно взять эволюцию самого вновь организованного государства, что и 
приведет в результате к установлению ее отдельных этапов. Внутреннее развитие 
эпохи сословно аристократической монархии можно было бы представить в следующем 
виде: 
* А. Период реформ (645—710). 
* Б. Период абсолютной монархии (710—794). 
* В. Период распада абсолютизма (794—859). 
* Г. Период упрочения сословной власти (859—931). 
* Д. Период сословной диктатуры (931—1069). 
* Е. Период перманентного регентства (1069—1167). 
* Ж. Период распада в части аристократического сословия (1167—1192). 
А. Период реформ
    Данный период, обнимая собой немногим больше полустолетия с 645 г. по 710, 
весь целиком занят работой по переустройству государства. Наиболее характерным 
для него явлением представляется то, что в данном случае мы имеем дело не 
только с органическим процессом внутреннего развития и преобразования, но и с 
конкретным действием внешних сил и обстоятельств. Сословная монархия 
образовалась под огромным влиянием китайской культуры, в лице ее 
государственности периода Танской династии. Как уже было упомянуто, еще в 
предыдущую эпоху началось это вторжение на японскую почву континентальной 
культуры. И через Корею, и непосредственно даже из самого Китая в Японию 
хлынула волна китаизма, начавшая заполнять собою многие стороны жизни японского 
народа. Разумеется, в ближайшую очередь эту культуру восприняли верхи народной 
массы, т. е. будущее первое сословие скорее других смогло применить эту 
культуру у себя