ре в течение некоторого времени говорится о Корее, 
как о покоренной стране, а в эпоху правления Тенти, когда он был еще наследным 
принцем, мы узнаем, что Корея, где в это время произошло слияние издавна 
существовавших там трех отдельных государств в одно, под эгидой царства Сил-ла, 
— «отложилась» от Японии. Как бы ни относиться к этому повествованию и 
достоверности сообщаемых фактов, для нас весь рассказ о походе Дзингу имеет 
свое совершенно неоспоримое значение, свидетельствуя не столько об единичном 
данном конкретном факте, сколько об общей картине периода. Я думаю, что 
корейский поход Дзингу можно рассматривать в том же аспекте, как и поход Тюай 
на Кумасо, т. е. как обычную военную экспедицию, предпринятую в сфере своего 
этнического влияния, но отнюдь не означавшую попытки вторгнуться в совершенно 
чуждую территорию. Корею, особенно ее юг, можно и необходимо рассматривать в 
древней истории Японии, как территорию, органически связанную с самим японским 
архипелагом. Уже выше указана вероятная этнографическая связь, связь племенная. 
Мы знаем помимо этого и целый ряд других фактов, свидетельствующих о тесной 
связи этих двух территорий. Отмечу лишь главнейшие: 
1. Связь, отмеченная мифологией: повествование Нихонсёки о боге Сусано-о, 
изгнанном в Силла и потом вернувшемся в Идзумо, и корейский миф о некоем 
божестве, нисшедшем с неба и объявившемся под одним деревом, основавшем потом 
само корейское государство и затем удалившемся. Некоторые исследователи хотят 
видеть в этом мифе отражение японского мифа о Сусано-о, отождествляя «государя 
Таки», как именуется в корейском сказании этот основатель государства, с самим 
Сусано-о. Есть затем указания, что брат самого Дзимму — Инахино стал князем 
Силла. 
2. Участие японцев в исторической жизни корейского царства Силла: так мы узнаем 
о том, что в самом начале Силла главным «министром» этого царства был японец, 
именуемый «князь Ко»; сам основатель Силла — князь Какукесэн, как его именуют 
японские источники, происходил из рода Боку, или Пак в корейском произношении, 
каковое слово, по своей этимологии, можно соединить с именем Ко: оба они значат 
«тыква». Отсюда делается предположение, что родоначальник царствующего дома 
Силла сам происходил из японского рода, к которому принадлежал и упомянутый 
«министр». Вообще говоря, то обстоятельство, что племя Ямато имело какое-то 
отношение к царству Силла с самого его возникновения не отрицается и самими 
корейскими источниками. Не лишена некоторых оснований и попытка отожествить 
этого родоначальника князей Силла с упомянутым Инахино японских сказаний. 
Основатель второй ветви князей Силла — Дацукан, также будто бы происходит из 
японцев: его считают сыном владетеля области «Табана, отстоящей на 1000 миль к 
северо-востоку от страны Ямато». Если допустить, что это «Ямато» означает Кюсю, 
то эта область окажется где-нибудь на Хонсю либо в Санъиндо, либо в Хокурокудо. 
Указывают, что эта древняя Табана есть тоже, что и Тадзимана, т. е. последующая 
провинция Танба. 
3. Участие корейцев в исторических судьбах Японии: так мы знаем, что в 
правление князя Адара в Силла некий кореец Гейу прибыл на какой-то небольшой 
японский остров и стал там княжить. И этот факт, по-видимому, не должен 
считаться единичным. 
4. Браки японских властителей с кореянками. Эти факты были, по-видимому, очень 
распространенным явлением: мы знаем о дочери корейского князя Кицукон, ставшей 
супругой какого-то властителя Японии; сама Дзингу была наполовину из корейского 
рода. 
    Подобный список исторических упоминаний можно было бы продолжить до 
бесконечности, но, думается, и этого достаточно, чтобы стала совершенно ясной 
эта исконная органическая связь Японии с Кореей. Поэтому, если в предыдущий 
период японское племя сталкивалось со своими ближайшими соседями в процессе 
своего естественного роста, то в этот период оно также продолжало расширяться, 
хотя и в гораздо большем диапазоне, и уже с проникновением в процесс 
определенно политических элементов, но все же на тех же основаниях: в пределах 
своей исконной культурно-географической и этнографической зоны. И поэтому поход 
Дзингу нет никаких оснований особенно выделять на ряда экспедиций внутри самой 
Японии, против Кумасо и. т. д. и видеть в нем уже определенно внешнее движение 
японского племени. 
    Но не только эти проявления военной активности в широком масштабе выделяют 
этот период из среды других: племя Ямато растет и территориально, и 
экономически, и культурно. Если территориальный рост сказывается теперь уже в 
окончательном подчинении некоторых племен, вроде Кумасо, то экономический и 
культурный вызывается новым явлением, характеризующим именно этот период: это 
ряд иммиграционных волн с материка на острова японского архипелага. Исторически 
это отмечается в целом ряде многозначительных фактов. В правлении Одзин — сына 
и преемника Дзингу, царствовавшего самостоятельно с 270 г. по 310 г., прибыли 
два ученых корейца: Атики (в 284 г. ) и Вани (в 285 г. ), из которых второй 
принес с собою и конфуцианские книги. Им принадлежит, по-видимому, честь 
первого распространения просвещения в Японии, особенно в области грамотности. В 
289 г. из Китая явился некий Ати-но-оми, бывший, по рассказам, потомком 
Хань'ского императора Лин-ди; с ним вместе переселилось очень много других 
китайских эмигрантов. Они осели в той же провинции Ямато и впоследствии 
сделались очень многочисленными. Помимо этого мы наталкиваемся и на ряд других 
свидетельств о таких переселениях, особенно в эпоху Юряку (456 — 479 г. г. ), и 
несомненно эти иммигранты не могли не оказать самого решительного влияния и на 
экономический быт, и на культуру вообще. Иммигранты принесли с собою ряд 
ремесел, в том числе особенно ткацкое, — и с этого времени ремесленный быт в 
Японии начинает усиленно и успешно прогрессировать. Более высокий культурный 
уровень пришельцев с материка содействовал под