а Осиохомими, о чем рассказывается в 
«описании провинции Бундзэн» (Бундзэн-фудоки); 
4. свидетельство генеалогической хроники Синсэн Мёдзироку*) о происхождении 
рода божества Инамэси от властителей царства Сирано-куни, т. е. той же Кореи. 
    Такие путешествия различных божеств, принадлежащих как будто бы 
национальной мифологии японцев, в Корею и обратно; пребывание их в Кореи и 
деятельность там; затем восхождение некоторых синтоисти-ческих божеств к 
каким-нибудь героическим фигурам Кореи, — и все это в окраске отнюдь не 
завоевания, карательной экспедиции, вторжения, но достаточно мирной — 
свидетельствует о существовании именно органической, племенной и культурной 
связи древнейшей Японии с Корейским полуостровом. К этим мифологическим 
отражениям присоединяются и этнографические данные, выражающиеся в несомненном 
сходстве нравов и обычаев древней Японии и Кореи; в последнее время и 
лингвистика пытается, в лице проф. Канадзава, доказать единство происхождения 
языков японского и корейского. 
    В виду всего этого можно довольно точно представить себе картину древнейшей 
культурно-географической зоны этой части восточной Азии, так как мифология 
называет даже местности, бывшие несомненно историческими. Зона эта имела три 
центральных пункта: на Корейском полуострове пункт, именуемый Сосимори, на 
Хонсю — провинция Идзу-мо, на Кюсю — скорее всего равнина Цукуси, в частности 
провинция Хюга; вокруг этих трех центров располагается район их действия, 
периферия которого также может быть обрисована с достаточной долей вероятия: 
это — южная половина Корейского полуострова; о. Цусима и Ики, Кюсю, о. Сикоку, 
области Санъиндо и Хокурокудо и побережье внутреннего моря на Хонсю. Совместное 
исследование древнейшей истории этой зоны и сравнительное изучение 
археологических остатков должно пролить яркий свет и на вопрос о происхождении 
и составе японцев, и облегчить работу по выделению и выяснению древнейших 
исторических элементов из общей массы мифологических повествований. 
    Переходя от широкого толкования понятия прародины к его ближайшему значению 
— как месту зарождения и первоначального этнического формирования самого 
японского племени, следует заметить, что японская мифология, или японская 
история в мифологической оболочке, — словом. Кодзики и Нихонсёки, в своих 
отделах, посвященных «веку богов», дают совершенно определенный ответ на вопрос 
о прародине в этом смысле: этой прародиной является «равнина высокого неба» — 
Такамагахара. 
    Вопрос о Такамагахара — один из труднейших для исследователя, потому что в 
нем слились в один путанный узел несомненно различные элементы: тут и элементы 
чисто мифологического происхождения и долженствующие быть таковыми только в 
аспекте сравнительной мифологии, тут и исторические, по-видимому, элементы, 
которые следует понимать сквозь историко-географическую призму. Проблема 
Такамагахара определенно двойственна: она имеет и мифологическое значение, и 
историко-географическое; и отсутствие отчетливого представления об этой 
двойственности мешало и мешает японским исследователям, часто весьма 
компетентным, удовлетворительно разрешить этот вопрос. Для японцев же — 
особенно прежних времен, вопрос о Такамагахара имеет действенно религиозное 
значение, входя в состав синтоистической религиозной системы, на которой, в 
свою очередь, зиждется в значительной части и государственный, и социальный быт 
страны. Поэтому и сама работа по раскрытию этой проблемы соединена с целым 
рядом моментов, идущих от самих исследователей, в зависимости от того, кто эти 
последние — ученый синтоист, национальный филолог, представитель и адепт 
китайской науки или европейски подготовленный профессор. 
    Первый ряд исследователей твердо стоит на точке зрения мифологической, 
давая в объяснение местонахождения Такамагахара одни лишь мифологические 
гипотезы. В этом смысле «равнина высокого неба» толкуется в смысле просто 
мифологического «Неба». Гипотезу эту всем своим авторитетом поддерживает 
знаменитый Мотоори, она же выставляется и автором мифологически-исторического 
памятника конца XIII столетия «Сяку Нихонги», — «истолкование Нихонги» *), того 
же мнения держится и известный философ-эклектик и ученый историк второй 
половины XIV века — Итидзё Канэра. Все они находят в пользу своей теории 
главным образом филологические доказательства, и их точка зрения является 
характерной для большинства японских ученых так называемой национальной школы, 
т. е. преимущественно филологов и исследователей синтоизма. Толкование это, 
помимо всего прочего, и наиболее древнее: еще в эпоху Нара, — в VIII столетии 
по Р. X. Такамагахара понимали именно в смысле мифологического «неба»; — даже в 
тех же Кодзики и Нихонсёки, откуда, главным образом, и идет этот термин, — ему, 
как будто бы, придается такой смысл. Так что на стороне этого понимания и сами 
первоисточники, и исконная традиция, и авторитет ученых, специалистов в 
национальной истории и филологии. И все же, уже с давних пор существуют и 
противоположные мнения, стремящиеся, в противовес утверждению мифологической 
гипотезы, установить свою, уже чисто географическую. Путь к этому лежит через 
то возможное значение «столицы», которое слово Такагамахары также может иметь, 
если не филологически и этимологически, то реально. 
    Географические гипотезы Такамагахара распадаются на два отдела: гипотезы, 
стремящиеся отыскать эту «равнину высокого неба» на территории Японии и другие, 
помещающие ее вне собственно японского архипелага. Из гипотез первой категории 
наибольшим значением пользуется та, которая хочет видеть в Такамагахара — 
просто провинцию Ямато. Такое толкование также идет с давних уже пор и 
считается довольно надежным, причем его пропагандистами явились те же синтоисты,
 главным же образом японские ученые национальной школы, вроде знаменитого 
Ямадзаки Ансай (XVII в. ). В своей наиболее общей форме гипо