ейства, подчинения его «единой воле»: как «кипячение и процеживание настоя».
      • Также движущийся в одном направлении процесс, характеризуемый терминами 
«отрыв от земли», «отрыв от корней», «еврейство… не имеет земного града».
      • В столь тяжёлых условиях единство поддерживается религией (Тора, 
Галаха) и национальным самоощущением.
      • Предвидение, что и эти связи будут разрушены. На первый взгляд звучит 
парадоксально: что же тогда значит еврейство, если отказаться от этих двух 
принципов общности — религии и нации?
      Но ведь, например, Радзиховский насчитывает в России примерно 600 тыс. 
евреев по паспорту и около трёх млн. «в еврейской сфере». Растёт число 
смешанных браков среди евреев, сейчас оно уже превышает половину всех браков. 
Так, может быть, это осуществление мечты ассимилицанистов: евреи «растворяются» 
в русских? Но Гершензон понимает это иначе:
      
      «Зерно прорастает — шелуха должна лопнуть».
      
      Он пишет:
      
      «Кто есть еврей? — В ком действует народная сила еврейства… национальная 
воля, действующая в нём, сама у клонит его шаги на должный путь».
      
      Видимо, во всём мире сложился слой, состоящий из ортодоксальных и из 
нерелигиозных евреев, тех, кто (по ленинскому определению) «с примесью 
еврейской крови», членов их семей и людей, так или иначе примыкающих к 
еврейству, как вообще часто люди льнут к любой власти.
      Чем же объединяется весь этот слой? Шахак указывает, как на организующий 
центр — ортодоксальное еврейство с центром в Израиле и еврейские национальные 
организации в диаспоре (то есть по всему миру). Он утверждает, что Израиль 
контролируется раввинатом и его политика определяется в большей степени, какой 
говорит, «еврейской идеологией», чем геополитическими (хотя бы и 
империалистическими) интересами страны. Но, говорит он:
      
      «Кроме политики Израиля, как можно думать, „еврейская идеология“ влияет и 
на значительные группы, если не на большинство евреев диаспоры».
      
      Это влияние, особенно в США, как он говорит, осуществляется через 
еврейские организации «закрытого» (эксклюзивного) типа, которые в принципе не 
допускают нееврейских членов. И зная, как еврейство умеет внушить другим свои 
точки зрения, заразить своим настроением, можно себе представить, как велико 
воздействие радикального, организованного еврейства на других евреев, членов их 
семей и близких им людей. Например, Израиль совершает агрессивные, 
террористические действия против арабов, вызывая их крайнюю ненависть. А потом 
евреи диаспоры запугиваются угрозами, что если теперь не поддержать политику 
Израиля, то арабы там перережут всех евреев, да, пожалуй, начнутся еврейские 
погромы и по всему свету. Я хорошо помню, как лет 12 тому назад у нас в стране 
несколько раз возникала волна страхов близких погромов. И если сам процесс, 
вероятно, был искусственно организован, то истерика страха, скорее всего, была 
искренней.
      Так что речь, по-видимому, идёт о власти (в наше время — власти над почти 
всем миром) некоторого слоя, в котором евреи (как бы это слово ни понимать), 
возможно, и не составляют большинства, но их участие необходимо для единства и 
дееспособности всего слоя. Уж на что Гершензон: русский интеллигент, знаток 
русской литературы, участник и даже организатор «Вех»; судя по многим указаниям 
— не религиозен, уж тем более не связан ни с каким кагалом, но и он это ярко 
ощущает:
      
      «Еврейское начало неистребимо, нерастворимо никакими реактивами. 
Еврейский народ может без остатка раствориться в мире — и я думаю, что таки 
будет, но дух еврейства от этого только окрепнет».
      
      Наконец, как понимать ту тенденцию «отрыва от земли», «отрыва от корней», 
которую постоянно подчёркивает Гершензон? Эти слова кажутся какой-то 
бессодержательной риторикой (а в статье Гершензона — аргументом в борьбе против 
сионизма, чему статья, в значительной части посвящена). Однако, они совпадают с 
тенденцией, двигавшей западный мир в течении последних веков. Это — создание 
так называемой «технологической цивилизации», которая начинает с уничтожения 
крестьянства как основной опоры жизни и строит жизнь, всё более опирающуюся на 
технику, так что её иногда и определяют, как стремление уничтожить природу, 
заменив её искусственной природой — техникой (но ведь человек — часть природы!).
 Теперь это прокламируется как идеология «постиндустриального общества», а 
реализуется так, что в биржевые спекуляции вкладывается в десятки раз больше 
средств, чем в реальную экономику. Эту экономическую политику настойчиво 
проводит «Федеральная Резервная система», ведающая выпуском долларов США. 
Долговременные её председатели — Поль Волькер и Аллан Гриншпан. И самые крупные 
состояния теперь образуются либо на биржевых спекуляциях, либо на производстве 
объектов «виртуальной реальности». Да и наша революция 1917 г. провозглашала 
«интернационализм», то есть порывала с такими «бутафорскими яствами», как 
родина и патриотизм. Тогда же боролись и против «буржуазной семьи». Да и 
«сексуальная революция», бушевавшая на Западе в 1960-е — 70-е годы, ставила ту 
же цель. А употребление наркотиков понималось как путь к уничтожению 
«буржуазной репрессивной индивидуальности». И в книге Жака Аттали, написанной 
10 лет назад, предсказывается, что в XXI в. судьбу человечества будет 
определять новое поколение победителей и побеждённых:
      
      «Покончив с любой национальной „привязкой“, порвав семейные узы, заменив 
всё это миниатюрными микропроцессорами… потребители из привилегированных 
районов мира превратятся в „богатых номадов“. Возникнут и мириады бедных 
кочевников. Эти обнищавшие пираты будут курсировать по