опоставимое пространство: от западной Индии 
на Востоке до Сицилии и Южной Италии на Западе. И весь процесс тогда был ещё 
быстрее: от IV до III в.в. до Р.Х. Ясны и причины такого взрывообразного 
распространения греческого влияния: греки несли особой совершенно своеобразную, 
обаятельную, притягательную культуру. Вместе с ними распространялась «греческая 
образованность». Так что непосредственная причина эллинизма довольно очевидна: 
она лежите необычайном творческом потенциале, которым обладали греки. Ведь за 
несколько веков они создали: и основные концепции естествознания, науки, 
которыми мы живём до сих пор; и греческую литературу — от Гомера до 
классической трагедии; и греческую скульптуру; и архитектуру. В греческом 
обществе возникла и достигла полного расцвета демократия со всеми её 
достоинствами и пороками.
      Не являемся ли мы свидетелями аналогичного «еврейского эллинизма»? 
Некоторые внешние отличия бросаются в глаза. Например, в эпоху эллинизма 
греческое влияние было связано с распространением греческого языка, а сейчас мы 
не наблюдаем никакого проникновения еврейского языка в нееврейскую среду. Но 
всё же, может быть, принципиальная причина аналогична? Быть может, основная 
причина еврейского влияния — в большом творческом потенциале евреев, в 
еврейской талантливости? Такая точка зрения часто высказывается. Например, 
Розанов рассказывает, что поэт Минский сказал ему: «Конечно, евреи способнее 
русских и желают сидеть в передних рядах кресел». Приводятся имена 
евреев-корифеев современной науки: Маркса, Фрейда, Эйнштейна. И «современная 
музыка» началась с Шёнберга и Альбана Берга. Первую консерваторию в мире создал 
Мендельсон-Бартольди. У нас, в России, первые консерватории были организованы: 
в Петербурге — Антоном Рубинштейном и в Москве — Николаем Рубинштейном. В 
литературе новые направления пошли от Гейне и Кафки. И множество подобных 
примеров.
      Этот аргумент следует разобрать. И, прежде всего, начать с наиболее 
знаменитых фигур: Маркса, Фрейда, Эйнштейна. Когда-то был даже такой анекдот 
(вероятно, возникший в еврейской среде) — «о трёх великих евреях».
      Влияние Маркса на человеческие умы было очень сильно, но непродолжительно.
 Началось оно уже после его смерти, а за последние десятилетия резко упало, и, 
видимо, надолго или навсегда. Я ещё помню время, когда учение Маркса в нашей 
стране внедрялось силой власти, но и на Западе почти вся интеллигенция в той 
или иной форме его принимала. Можно было высказывать своё несогласие, но со 
множеством оговорок («я, конечно, не отрицаю глубину этих идей и 
фундаментальность их научного обоснования…»). Только редкие люди, уже 
получившие признание раньше, рисковали высказывать «безоговорочное несогласие» 
(примеры будут приведены позже). Но я неоднократно убеждался, что как в 
социалистическом лагере, так и вне его приверженность марксизму основывалась не 
на знакомстве с работами Маркса, особенно политэкономическими. Влияние Маркса 
имело совсем другой источник. В речи, произнесённой на его похоронах, Энгельс 
сказал: «Маркс, прежде всего, был революционером». То есть основным стимулом 
его жизни было свержение, разрушение существовавшего тогда жизненного уклада. 
Эта точка зрения подробно аргументирована в книге Зомбарта. Он доказывает, что 
как реализация этого импульса, его следствие возникла и концепция диктатуры 
пролетариата, и пролетарская революция, и классовая борьба, и прибавочная 
стоимость, и политэкономические работы. Да это отчётливо видно и из переписки 
Маркса и Энгельса. Из неё видно, что необходимость теоретического обоснования, 
оформленного как научное исследование, вытекала из логики революционной борьбы. 
Так, ещё в октябре 1844 г. Энгельс пишет Марксу:
      
      «Наши люди… очень деятельны, но чувствуется недостаток в надлежащей опоре.
 Пока наши принципы не будут развиты — в двух-трёх книгах — и не будут выведены 
логически и исторически из предшествующего мировоззрения и предшествующей 
истории каких необходимое продолжение, вся работа останется половинчатой…»
      
      26 ноября 1847 г. он призывает Маркса «наказать Луи Блана»:
      
      «…покажи ему на деле, насколько мы выше его (…). Теоретическая сторона до 
сих пор, к сожалению, составляет единственную нашу силу, но для этих поборников 
„социальной науки“, „закона достаточного производства“ и т. д. это имеет 
большое значение».
      
      Наконец, 31 января 1869 г.:
      
      «…для того, чтобы поддержать, вопреки Фогту и компании, свой престижу 
публики, нам нужно выступить с научными произве