идаемого прибытия пророка Самуила, но сам принес жертву перед битвой, 
освятив оружие, потому что иначе армия наемников рассредоточилась бы (1 Цар., 
13: 8 – 11). Тем самым Саул продемонстрировал приоритет интересов государства 
над нормами религии. Вместе с тем его возвел на трон пророк Самуил. После 
победы в битве Саул сооружает алтарь (1 Цар., 14: 35), на котором приносят в 
жертву животных. Слова «то был первый жертвенник, поставленный им Господу» 
указывают, что он впервые отдал должное религии. Мы уже говорили, что Саул не 
связал себя с ковчегом Завета, который перед сражением принесли из Силома.
 Разгромив амаликитян, он отпустил их правителя Агага и отказался принести в 
жертву захваченный скот, как требовал Самуил, что привело к окончательному 
разладу с пророком, которого – и это специально подчеркивается – Саул больше не 
увидел.
 Резко отрицательное отношение Саула к предсказателям, хотя он и поверил 
Аэндорской колдунье, объясняется стремлением избежать опасностей, исходящих из 
сил потустороннего мира (1 Цар., 28: 9). Похоже, правда, что сам он охотно 
прислушивался к мнениям оракулов. Тот факт, что Саул покончил с собой, 
бросившись на собственный меч, чтобы не попасть живым в руки врагов, показывает,
 что даже после смерти он оставался героем, но не борцом за веру.
 На основании противостояния между священниками, пророками и Саулом мы видим, 
что Давид воплощал для них новый образ мыслей, и, возможно, для большей части 
молодого поколения «сделал его (Давида) благоприятным в их глазах» – он придал 
религиозный стимул стремлениям людей следовать идее государственности.
 Музыкальные способности, оптимизм и редкое сочетание суровости и нежности, 
эмоциональная, но хорошо продуманная манера поведения в разных жизненных 
ситуациях – все эти качества придавали его личности те особенные, человеческие, 
качества, которым и завидовал более жестокий и эгоистичный Саул. Они объясняют 
и то особенное обаяние личности, которое ощущали все, кому доводилось общаться 
с Давидом.
 Однако основные правила его поведения определялись религиозными особенностями 
еврейского государства. Обращение к «странным богам» было для него труднее, чем 
все перенесенные страдания. Именно Давид, вернувший с особыми церемониальными 
почестями ковчег Завета, образовал центр религиозной жизни и смог повлиять на 
священничество.
 Все вышесказанное относится скорее к духовной, а не к политической сфере. Его 
идеи государственности, возможно, требовали дальнейшего развития, о чем 
свидетельствуют косвенные данные. Покинув двор Саула, он отправился в южную 
Иудею и собрал вокруг себя немало сподвижников: «услышали братья его и весь дом 
отца его и пришли к нему туда», «и собрались к нему все притесненные, и все 
должники, и все огорченные душою» (1 Цар., 22: 1 – 2). Оттуда отправился Давид 
в Массифу Моавитскую и повел переговоры с царем моавитским, затем вернулся 
обратно в Иудею и решил идти к царю филистимлян.
 Под предводительством Саула Израиль сражался против моавитян и филистимлян, и, 
хотя враги были разгромлены, война могла вспыхнуть в любой момент – тогда Давид 
и Саул превратились бы во врагов. Более того, Давид даже согласился 
преследовать филистимлян, и, когда те были готовы нанести решающий удар, 
направленный против Саула, именно Давиду пришлось выступить против Израиля.
 Однако другой филистимлянский правитель не вполне доверял Давиду и потребовал, 
чтобы тот вернулся обратно в Секелаг. Так оно и произошло, и братоубийства 
удалось избежать, хотя вина Давида оттого не уменьшилась – его поведение не 
могло быть оправдано тем, что уход к филистимлянам оказался единственно 
возможным средством избежать столкновения с Саулом (1 Цар., 27: 1).
 Несмотря на то что Давид продолжал совершать набеги, они, вопреки желанию 
правителя Ашиша, не были направлены против иудеев, а исключительно против 
кочевых племен пустыни. Именно вследствие этого с исторической сцены исчезли 
амаликитяне.
 И снова мы видим, что Давид оказался ненадежным союзником и неправильно 
использовал дар привлекать людей на свою сторону. Все его поступки по отношению 
к правителям соседних с Израилем народов объясняются только тем, что его 
отношение к разным племенам, жившим на одной общей земле, в корне отличалось от 
взглядов Саула.
 Часто признают, что Ионафан, унаследовавший трон Саула, ни в чем не 
поддерживал Давида, поскольку с самого начала стремился лишь присвоить себе 
царский титул. Однако именно Ионафан помог Давиду скрыться, руководствуясь 
прежде всего политическими соображениями, что косвенно доказывается отношением 
священников и пророков, некоторых друзей и недругов.
 Не приходится сомневаться, что, находясь при дворе Саула, Давид противостоял 
монархии или пытался разъединиться с племенем иудеев, для того чтобы образовать 
самостоятельное царство, чтобы придать иное направление монархии. Являясь 
доверенным лицом правителя, его зятем, возможно, он открыто высказывал свои 
взгляды и даже требовал введения некоторых перемен, восстанавливая против себя 
Саула.
 Это подтверждается дружественным отношением к моавитянам и филистимлянам во 
времена ссылки и позднее, когда он стал правителем и завоевал их, миром, 
который он пытался заключить с аммонитянами, и сохранением относительной 
независимости завоеванного Едома. Проявляя жесткость во внутренней политике, он 
стремился жить мирно с соседями, воспринимая их как возможных союзников.
 До конца своих дней Давид был готов даже идти на компромиссы. Вспомним, как 
деликатно он обращался с пожилыми жителями завоеванного Иерусалима, разрешив им 
проживать в городе на правах свободных граждан.
 Похожая политика толерантности и умеренности на протяжении семи лет определяла 
его взаимоотношения с северными племенами, которые вначале сохраняли верность и 
сыну, и преемнику Саула. А ведь Давид мог легко добиться военного превосходства,
 если бы присоедин