Фридрих Тибергер
 Царь Соломон. Мудрейший из мудрых


Аннотация: Царь Соломон, мудрейший из мудрых, – символ мудрости всего рода 
человеческого. Эпоха его царствования была проникнута обаянием образа 
величественного правителя. Народ переживал период мирного строительства, были 
доведены до совершенства торговые связи, создан Храм, объединивший в духовное 
целое народ Израиля и Иудеи, составлены основные книги Ветхого Завета. В 
сознании людей укоренялись чувства законности и справедливости.
 Автор книги Фридрих Тибергер – всемирно известный ученый-гебраист, друг и 
собеседник Франца Кафки – не ставит задач необоснованного возвеличивания. Он 
критически оценивает источники с позиций современных исторических знаний, а его 
тонкий и глубокий анализ древних текстов раскрывает пронзительный трагизм 
непреодолимого одиночества мудрейшего из мудрых.


---------------------------------------------



 Фридрих Тибергер
 Царь Соломон. Мудрейший из мудрых



  Памяти моего брата Эрнеста – жертвы бесчеловечного времени 



 Ближний Восток в X в. до н. э. 





 Глава 1
 ЭПОХА


 Наше историческое сознание, представляющее собой сплав конкретных знаний, 
случайного и закономерного, способно создать довольно полную картину мира. 
Упорядочив множество разрозненных событий, оно позволяет выявить их внутреннюю 
связь. Вот почему мы можем выделить несколько эпох, повлиявших на всю историю 
человечества. И если вглядеться пристальнее, то окажется, что в истории 
человечества подобных вершинных периодов не так много. Однако именно эти эпохи 
наполняют нас гордостью за своих предков. Они обуславливают свободу, 
нравственность и величие грядущих поколений, потому что дают им осознание своей 
силы и опору для сопротивления невзгодам жизни. Благодаря этому мы чувствуем 
свою причастность вечности.
 Заметим также, что подобные эпохи принадлежат не одной нации, а становятся 
достоянием всего человечества. И теперь, глядя на них с высоты прошедших веков, 
мы не только пополняем исторические знания, но и обогащаемся накопленным тогда 
опытом.
 Эпоха Соломона воспринимается именно как время, в котором сконцентрировалась 
мудрость всего человечества. В книге она рассматривается с высоты нашего 
исторического опыта, позволяющего не только углубиться в нее, но оценить 
критически, стараясь избежать неоправданного возвеличивания.
 Автор также стремится отдать должное памяти израильских народов, странствиям 
патриархов и поискам цели, которые были свойственны уже ранним народам. 
Стремление к национальному самоопределению появилось еще в Египте, и 
потребовалось несколько столетий, чтобы призывы Моисея и полученные от него 
заповеди были осознаны как руководство к действию, став символами будущей жизни.
 Когда при Иисусе Навине удалось завоевать Землю обетованную, то все дальнейшие 
перемены и рассеяния проходили под знаком того, что вот-вот образуется новая 
империя, очертания которой уже были видны. Период Судей означал и угасание 
порывов, и начало обновления.
 Когда Илий и еще более могущественный Самуил начали разрабатывать духовную 
концепцию, то есть отошли от примата священничества, пытаясь образовать 
государство и объединить людей в общее целое, они были подавлены инстинктивным 
сопротивлением людей, до тех пор пока не образовалось государство Саула. Однако 
он не мог предвидеть, что все созданное им развалится. Давиду тоже пришлось 
применить силу, чтобы сосредоточить в своих руках власть. Но ему удалось только 
приблизиться к цели, но не достичь ее.
 Только его сыну Соломону было суждено принести покой земле, лишь с виду 
казавшейся гладкой. Мир, пришедший с ним, покинул страну вскоре после смерти 
Соломона. Лишь одному поколению удалось прожить практически без военных 
конфликтов – в древней истории такого феномена больше не известно.
 Хотя при Давиде власть была максимально централизована, военная система 
полностью обновлена и во всех жизненно важных пунктах воздвигались крепости, 
административный аппарат так и остался децентрализованным – царь был постоянно 
занят внутренними и внешними военными стычками.
 Впервые в истории страны была создана и доведена до совершенства система 
торговых связей. Отвечая новым потребностям, по всей стране строили дороги, 
организовывали торговый флот, в шахтах и карьерах добывали природные ресурсы. В 
сознании людей глубоко укоренялись чувства законности и справедливости. А 
мощное религиозное чувство нации зримо воплотилось в созданном народом 
величественном Храме.
 В то же самое время появилась историография, которая обобщила достижения 
прошлых веков, составив славу израильскому народу. Именно теперь он начал 
воспринимать собственную историю как последовательное развитие событий начиная 
с периода своего рождения, минуя беспокойное Давидово время и вплоть до эпохи 
Соломона. Устанавливая связи между характером и судьбой, исторические 
достижения, возникшие в ходе продуманного планирования, стали рассматривать как 
чудо.
 Тогда же появляются первые значительные собрания лирики и дидактической поэзии.
 Новый Храм стимулировал прежде всего развитие религиозной лирики. Когда в 
стране впервые установилась стабильность, появилась уверенность в своих силах и 
в преемственности происходящего, проявилось и осознание традиции. Существование 
храмового хора и музыкантов предполагало наличие песен для исполнения во время 
ежедневных и праздничных богослужений.
 В это же время появилась Псалтирь – собрание дидактических стихотворений 
Давида. Это породило особую разновидность поэзии, вдохновленной 
монотеистическими чувствами, своей чистотой и глубиной, естественно 
превзошедшей ту религиозную лирику, которая сохранилась с более древних 
египетских и вавилонских времен.
 В Песни песней ярко отразилась атмосфера двора царя; это собрание любовных 
песен – самое чувственное и в то же время наиболее целомудренное из всех нам 
известных. Речь идет о песнях эпохи Соломона, поскольку из-за религиозной 
политики песни, созданные до времени Давида, не сохранились. Именно поэтому 
следует уделять такое внимание первым иерусалимским псалмам, которые были 
введены в традицию. Древний материал мы находим в псалмах, которые датируются, 
скорее всего, временем изгнания, когда образовывалась религиозная общность и 
где, говоря от своего имени («гласом моим», «ложусь я»), автор пишет о целом 
народе, и они выражают чувства, объединяющие всех членов этого сообщества. 
Впрочем, вряд ли тексты бы сохранились, если не расценивались бы как самое 
драгоценное наследие, которое следовало сберечь для будущих поколений.
 Как повелось еще с античных времен, дидактическая поэзия по-прежнему занимала 
ведущее положение среди произведений, которые переходили от одного поколения к 
другому. В Книге Царств говорится, что Соломон написал «три тысячи притч, и 
песней его было тысяча и пять» (3 Цар., 4: 32). Принадлежность такого множества 
текстов одному автору может вызвать сомнение, однако не следует забывать, что 
он был ярчайшим деятелем своей эпохи и его тексты необычны уже этим. Притчи 
Соломоновы замечательно отразили дух времени и остаются образцом этики вот уже 
тысячи лет.
 Необходимо сказать еще об одном достижении этого периода, оказавшем особое 
влияние на судьбу еврейского народа и всего человечества. Речь идет о 
монотеистическом учении, точнее, о его письменной фиксации. Именно в конце 
царствования Давида и в период правления Соломона были составлены основные 
книги Ветхого Завета. Можно сказать, что Соломон помог создать те условия, при 
которых удалось последовательно осуществить работу, значение которой невозможно 
переоценить, и сегодня человечество обладает этим сокровищем, называя ее Книгой 
книг.
 Как и за тысячелетия до эпохи Соломона, все произошедшее как бы готовилось к 
этому времени, и другие поколения смотрят на эту эпоху с гордостью и некоторой 
завистью, что не довелось увидеть золотой век собственными глазами.
 Чтобы спастись от распада и разрушения, нации необходимо обрести источник 
духовной силы. Не случайно в 4-й главе Третьей книги Царств описывается богатый 
и процветающий мир при Соломоне, противоположный тому, когда Северное и Южное 
царства распались: «И жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником 
своим и под смоковницею своею, от Дана до Вирсавии, во все дни Соломона» (3 Цар.
, 4: 25).
 Несколько сентиментально звучащая фраза «от Дана до Вирсавии, во все дни 
Соломона» (Суд., 20: 1) употреблена, чтобы обозначить крайние пределы Палестины 
(3 Цар., 3: 20), и прежде всего потому, что в первом стихе той же самой главы 
точно обозначены границы более обширной империи: «И господствовал он (Соломон) 
над всеми царями, от реки  Евфрата до земли Филистимской и до пределов Египта» 
(2 Пар., 9: 26), то есть от Ливанских гор до середины современного Египта. 
Возможно, данный стих является частью плача об утерянной собственности.
 Только через пятьдесят лет после Соломонова правления царь Омри попытался 
воссоздать классическую эпоху Иерусалима в отделившемся Северном царстве. Он 
защитил свое государство с помощью разнообразных средств: женился на 
иностранной принцессе, построил в Самарии новую столицу с великолепным дворцом, 
соорудил новую крепость Иерихон и попытался с помощью мирного договора, 
заключенного с Южным царством, хотя бы частично возобновить прежний союз Иудеи 
и Израиля.
 Его сын Ахав, не уступавший отвагой Давиду, даже связал оба царствующих дома с 
помощью женитьбы. Если бы, кроме всего прочего, оба правителя отличались и 
культурными достижениями, тогда их стремление воссоздать нечто вроде эпохи 
Соломоновой смогло бы полностью изменить развитие еврейского государства, и 
даже всего мира, поскольку именно здесь, в Галилее, появились первые сторонники 
христианства.
 Но пример Самарии ясно показал, что Иерусалим занял лидирующее положение среди 
всех других поселений благодаря не только Храму, но и особому духовному климату,
 сложившемуся в этом городе во время правления Соломона.
 О его особой духовной силе упоминают все пророки, сочинения которых дошли до 
нас. Старейший из них, Амос, появился в Северном царстве через два столетия 
после Соломона и объявил о возрождении «павшей скинии Давидовой», то есть о 
необходимости объединения царств под началом Иерусалима. Негодующие слова 
пророков об автоматическом соблюдении обрядов показывают, что в памяти людей 
еще были живы воспоминания об эпохе былого процветания. Напоминание о ней 
воспринималось как утешение.
 Исаия и Иеремия сравнивают Иерусалим, который они видят, не с городом, который 
представляют в своем воображении, а с тем, который остался где-то в прошлом, 
как детство, и обязательно возродится когда-нибудь: «Как утешает кого-либо мать 
его, так утешу Я вас, и вы будете утешены в Иерусалиме» (Ис., 66: 13); «Вот, 
наступают дни, говорит Господь, когда город устроен будет во славу Господа от 
башни Анамеила до ворот угольных… И вся долина трупов и пепла, и все поле до 
потока Кедрона, до угла конских ворот к востоку, будет святынею Господа; не 
разрушится и не распадется вовеки» (Иер., 31: 38 – 40).
 Пророк Иезекииль, находившийся среди вавилонских эмигрантов, дает самое 
глубокое описание тех переживаний и чаяний, которые испытывали люди, 
находившиеся в изгнании. Он смотрит с надеждой на проблему возрождения нации в 
границах империи Соломона и описывает тот Храм, который видел в бытность свою 
священником. По форме и величине является прообразом храма Соломона, 
своеобразным символом и вдохновляющей национальной идеей будущего, таким он 
остается и для покоренной нации. «И Я, Господь, буду их Богом, и раб Мой Давид 
будет князем среди них. Я, Господь, сказал это» (Иез., 34: 24).
 Находящаяся в центре всех пророческих книг фигура Давида отличается некоторой 
двойственностью. Впервые его величие было осознано именно в эпоху Соломона. 
Фактически именно Давид заложил ее основу, хотя и нельзя сводить все заслуги 
только к его личности. Но все же именно Соломону удалось установить 
преемственные связи и сохранить их.
 В книге «Наследие Соломона» (1934) Дж. Гарстанг, подробно описывая предысторию 
эпохи Соломона, возвращается к самым ранним из известных периодов в истории 
страны. В кратком эпилоге он показал, каким выдающимся организатором являлся 
Соломон, сумевший использовать сложное наследие – конфликтующие племена – и 
учесть опасность, исходившую от непрерывно интригующих друг против друга врагов.

 Последующие поколения воспринимают Соломона несколько отстранено, возможно 
благодаря его недосягаемой мудрости. Его эпоха оказалась великой, как и все, 
что он создал. Но если бы вам хотелось найти правителя, который бы оказался 
более земным, вы бы обратились к Давиду, который поднимался, карабкался и 
боролся и, несмотря на годы, преодолевал сложности как друг, муж, любовник, 
отец, правитель, герой и художник. Он оставался живым и несчастным человеком, 
обуреваемым страстями и болью, несгибаемым и в то же время умеющим найти выход 
из неловких положений, отважным и одновременно смиренным.
 Противопоставление сдержанной мудрости Соломона и человечности Давида служило 
опорой во времена национальных бедствий и вдохновляло стремления к стабильной 
мирной жизни, а царственная фигура Давида, ведущего свой народ сквозь невзгоды, 
казалась подобной Мессии, благословленному Господом. И то, что Давид завещал 
своему сыну, воздалось сторицей Соломону. В еврейской литературе упоминается 
«Мессия, сын Иосифа», который предшествовал «Мессии, сыну Давида». Возможно, 
концепция «Мессии бен Иосифа» возникла в Северном царстве, которое населяли 
племена Иосифа, как политическое движение, направленное против ценностей, 
проповедуемых Давидовым Мессией в Южном царстве. Возможно, его разрозненные 
фрагменты сохранились и после падения Северного царства.
 Вот почему Иезекиилю в видении являются два скованных вместе раба, 
символизирующие Южное царство Иудеи и Северное царство Иосифа, которые давно 
исчезли, но должны возродиться, на что указывает двукратное повторение этого 
выразительного пророчества (Иез., 37: 15 – 28).
 Верно, что Иосиф через страдания и преследования обрел настоящее благородство, 
стал трогательно человечным как сын и как брат. Но у него еще не было связи с 
еврейской национальной жизнью. Он всего лишь выполняет свою роль и 
предсказывает страдания «предтечи Мессии», за которым последовал победоносный 
«Давид Мессия».
 Однако в народном сознании фигура Соломона приобрела гиперболизированные черты,
 ибо только посредством сверхъестественного можно было объяснить необычайность 
одной из самых счастливых эпох, сохранившихся в памяти человечества. Монотеизм 
отрицал не только магию, но даже и восхищение чудом. Однако по отношению к 
Соломону это считалось вполне естественным и допустимым даже в нормативном 
еврейском сознании.
 Соломон имел власть над демонами, понимал язык животных и растений, обладал 
несметными сокровищами и волшебными предметами, наделял чудодейственной силой 
своих потомков. Рассказы о его чудесах стали частью мирового фольклора. Если мы 
сравним их с фольклором языческих народов, то заметим, что и здесь упоминается 
Соломон как волшебник и как легендарный строитель Храма. Однако и магия, и 
превращения совершаются по воле Бога и управляются им. В них нет 
противопоставления божественной силы дьявольской, а есть лишь воля Создателя 
всего сущего. Если в современном сознании фигура Соломона лишена магического 
ореола, то для миллионов людей она все равно остается символом 
сверхъестественной силы и образцом для подражания. Продолжатели его дела, 
прежде всего строительства Храма, чтобы создать свободное братское общество, и 
ныне собираются, чтобы поклоняться ему, как святыне.
 Закономерно, что по прошествии многих веков имя Соломона становилось все более 
легендарным, причем вымысел, как и в рассказах о Мессии, доминировал над 
реальными фактами. Не приходится сомневаться в том, что это оказалось возможным,
 потому что речь шла о реально существовавшем человеке.
 Рассматривая эпоху Соломона в общем историческом контексте, мы должны учесть 
еще один момент. Внутренняя энергия человека питается прямо или косвенно из 
духовной сферы и обусловлена эмоциональными особенностями. Восхищение человека 
вещами и его желания зависят от того, что движет им, что возбуждает его. 
Происхождение эмоций, безусловно, зависит от контакта, который обычно спонтанно 
проявляется между личностью и предметами или явлениями окружающего мира.
 Теперь остается только ответить на вопрос, который кажется весьма простым: 
почему могущественный правитель более великой и великолепной Египетской империи 
фараон Сусаким, младший современник Соломона, оказался в тени правителя 
маленького еврейского государства? Ответ, конечно, заключается в том, что, 
несмотря на огромный промежуток лет, существуют определенные связи между 
Соломоном и современным человечеством. Они сохранились, хотя миновали века, с 
их религиозными, литературными и художественными экспериментами и новшествами. 
По своему внутреннему миру Соломон ближе нам, чем правитель Египта.
 Разве мы можем объяснить, почему с таким энтузиазмом и самопожертвованием 
поколение за поколением посвящают себя всесторонним исследованиям доизраильской 
Палестины, иной причиной, кроме ощущения прямой связи между тем давним временем 
и нашей эпохой?
 Согласимся, что не так-то просто перенестись в то время, которое отделено от 
нас тремя тысячами веков. Тогда еще не был основан Рим, не произошли битвы, 
которые позже были увековечены в бессмертных поэмах Гомера. И греческая и 
римская культуры, да и вся европейская история, отделяют нас от эпохи Соломона.
 Однако повседневная жизнь людей в те времена мало отличалась от современной. В 
книге «Повседневная жизнь в Древнем Египте» Эрман пишет: «Пять тысяч лет тому 
назад мир ничем не отличался от сегодняшнего. Все достижения и открытия 
человечества с того времени не привели к существенным изменениям. Одни и те же 
конфликты, те же самые условия расцвета или заката искусства действовали и в 
древности, и в современную эпоху. Изменились отдельные детали, но сохранились 
те же самые проблемы общественной жизни, социального устройства, законности и 
взаимопонимания между нациями и государствами!»
 Тогда, как, впрочем, и сейчас, людям казалось, что они достигли вершины в 
развитии техники и уровне жизни. Духовное совершенство человечества никогда не 
зависело от развития знаний о природе или широты исторического кругозора, хотя 
именно свободные от религиозных догм умы обладали способностью к фантастическим 
идеям. Но именно в монотеистической концепции мира, которая и выделяет эпоху 
Соломона среди других культур, мы находим пути понимания мыслей, конфликтов и 
надежд человека далекого прошлого.
 Чтобы соотнести эпоху Соломона с нашей обычной хронологией, которая основана 
на летоисчислении от Рождества Христова, мы должны соотнести еврейский и 
нееврейский календари. Прежде всего это ассирийские погодные записи, которые 
начали вести только через поколение после Соломона. В них указаны годы 
правления каждого властителя, причем начало каждого правления обозначается 
именем высшего чиновника (лимму). По форме эти клинописные записи близки к 
римским анналам, где фиксировались важнейшие события и исключительные природные 
явления. Так, мы читаем, что в тринадцатый год правителя Саргона Ассирийского 
(что соответствует первому году его правления как правителя Вавилона) лимму 
Пураншагал из Газана вступил в должность в первый день месяца ниссан, а в 
месяце сиван наступило затмение солнца.
 На основании приведенных данных астрономы подсчитали, что практически полное 
солнечное затмение, наблюдавшееся в Вавилонии в месяце сиван, произошло 15 июня 
763 года до н. э. Следовательно, мы можем определить время правления царя 
Салманассара II Ассирийского как период между 859 – 825 годами до н. э.
 В упомянутой нами надписи, связанной с Салманассаром, также говорится, что 14 
лиджара лимму Дайан взял штурмом город Каркар и что иудейский правитель Ахав 
сражался против него. Этот текст помогает датировать события, описанные в 
Третьей книге Царств, где говорится о союзе Ахава и сирийского правителя 
Бен-Адада. Следовательно, сражение при Каркаре произошло примерно в 853 году до 
н. э., что является самой ранней известной датой, относящейся к личности 
еврейского происхождения, упомянутой в Библии, и подтвержденной историческими 
данными.
 Кажется, что такой способ позволяет достаточно точно датировать периоды 
царствования правителей, описанных в Библии, и, в частности, время правления 
Соломона. Но на самом деле все не так просто. В Библии отмечены только полные 
годы правления, в течение которых царствовал один и тот же человек, и не 
отмечены неполные месяцы и дни. Записи использовались лишь для фиксации событий 
и важных государственных документов, а не в династических или статистических 
целях.
 Следовательно, когда новый правитель занимал трон, время его восшествия 
(подобная практика существовала на всем Востоке вплоть до 500 года до н. э.) 
отмечалось как дата правления и старого, и нового владыки, следовательно, можно 
установить время правления по названному числу лет. Скажем, когда говорится, 
что «правитель N правил четыре года», означает, что он умер на четвертый год 
своего правления. С другой стороны, когда говорится, что «он умер на четвертый 
год своего правления», обозначает, что он в действительности правил три года, 
но не четыре.
 Теперь попробуем определить, на каком году правления Ахава произошла, скажем, 
битва 853 года до н. э. В Библии об этом не говорится ничего, но из надписи на 
монументе Салманассара мы узнаем, что в 841 году до н. э. израильский царь Иеуй 
начал платить ему дань. На обелиске в Каллахе, старейшем памятнике, где 
упоминается имя Салманассара, мы видим, как Иеуй склонился перед ассирийским 
владыкой. Между Ахавом и Иеуем правили два сына Ахава – Ахазия и Иерохам; с 
учетом вышеизложенного это было в период между 841-м и 853 годами до н. э.
 Следовательно, нам удалось выяснить, что Иеуй вступил на трон в 841 году до н. 
э. и что Ахав умер в 853 году до н. э. От даты правления Ахава вернемся назад и 
подсчитаем, когда правили более ранние владыки, окажется, что Ахав правил 
двадцать один год, Омри – одиннадцать, Элах – один, Бааса – двадцать три, Надаб 
– один и Иеровоам, сменивший Соломона в Северном царстве, двадцать один год. 
Всего получилось 708 лет. Теперь, начав с 853 года до н. э., мы получим 931 год 
до н. э. как дату смерти Соломона.
 Наши подсчеты подтверждаются другими сведениями, связанными с правителями 
Южного царства. Иосафат, правитель Иудеи, стал властвовать на четвертый год 
правления Ахава, то есть в 871 году до н. э. До Иосафата царем был Аса, 
сидевший на троне сорок лет, перед ним Эбиам – два года, Ровоам, сын Соломона и 
его преемник, – полных семнадцать лет. Так мы добираемся до 930 года до н. э. 
Возможное расхождение на один год из-за перехода от лунного к солнечному 
календарю указывает на первую из упомянутых дат. Поскольку в Северном царстве 
были более частыми смены правлений внутри одного и того же периода, датировка 
может быть менее точной.
 Так как Соломон умер на сороковой год своего правления (1 Цар., 11: 42), его 
царствование закончилось в 970 году до Рождества Христова. Какие же внутренние 
движения и перемены произошли в этот промежуток правления Соломона с 970-го по 
931 год до н. э.! Действительно, этот период был отмечен войнами и катастрофами,
 что позволяет объяснить происходившее людям, всматривающимся в глубь веков.
 За спокойным течением событий, переданным в описаниях, мы не различаем 
духовные переживания наших отдаленных предков. Но одно все же ясно: эпоха 
началась с драматичной кровавой революции, направленной против Соломона, но он 
сумел быстро установить контроль над ситуацией.
 Следующие сорок лет на границах было спокойно, благодаря чему спокойно 
развивались страна и культура. Но смерть одного лишь человека повлекла за собой 
величайшую катастрофу, определившую всю последующую историю еврейского народа. 
Оказалось, что определяли развитие целой эпохи воля и стремления лишь одной 
личности.
 Отсутствие сильной объединяющей власти привело к росту недовольства и 
соперничеству среди множества племен. Происшедшее нельзя объяснить 
существованием обременительных налогов, политической нестабильностью или 
религиозными противоречиями, поскольку позже ситуация как в Северном, так и в 
Южном царствах оказалась намного хуже. Следовательно, причина гораздо глубже: 
народ не смог успевать идти в ногу со своим правителем. Прошли века, прежде чем 
народ снова духовно возродился, и эта вторая жизнь сама породила мечту о Мессии.

 С другой стороны, как жизнеподобно выглядят фигуры его предшественников: 
несчастный, угрюмый Саул, страстный, героический Давид – их беспокойные и 
неуемные характеры определили всю их бурную жизнь.
 И в самые напряженные моменты Соломон умел находить счастливые мгновения, 
позволявшие ему успокоиться, оглядеться, чтобы найти выход из сложного 
положения. Несмотря на недюжинный ум и поистине царскую прозорливость, он был 
чрезвычайно чувствительной и поэтому трагически одинокой личностью, вынужденной 
полагаться только на себя. У него не было ни сына, как Ионафан у Саула, ни 
находившегося рядом вначале преданного военачальника, а затем изменника, каким 
являлся Иоав у Давида. В его жизнеописаниях нет упоминаний о друзьях, 
помощниках или советниках – там названы только официальные лица, которые были 
назначены самим Соломоном. Они не могли возражать, потому что были его 
подчиненными, а следовательно, не могли быть и советчиками.
 Кажется невероятным, что человек, столь прозорливый и искусно устанавливающий 
многочисленные внешние связи, построивший такое количество великолепных 
сооружений для своего народа, не смог позаботиться о самом себе. С редким 
хладнокровием, удивляющим всех позднейших историков, он просчитывал каждый свой 
шаг, отказываясь, например, от притязаний на северной границе, которые могли 
привести к внешним или внутренним конфликтам.
 В каждой строчке повествований о Соломоне говорится, что его занимали гораздо 
более существенные проблемы, и прежде всего достижение духовного единства нации,
 ее территориальной целостности, надежные и свободные отношения с другими 
странами. Пытаясь этого достичь, он был поистине неутомим. Став царем, он шел к 
этим целям с неиссякаемой энергией и несгибаемой волей.
 Действительно, он не мог терять времени даром. Существовала проблема Храма и 
еще более острые вопросы веры и духовенства. Дворец правителя должен был 
демонстрировать силу нации всему цивилизованному миру, а также новую концепцию 
государственности.
 Этим Соломон резко отличался и от Саула, продолжавшего оставаться в памяти 
людей крестьянским царем, который часто спал на голой земле и жил своим 
собственным трудом на полях и пастбищах, а также от Давида, который мог, к 
стыду своей жены, во время торжественной церемонии от избытка чувств вдруг 
пуститься в пляс.
 Стремясь к царским почестям и зрелищности, Соломон не только следовал примеру 
других восточных правителей, но и наслаждался прекрасным искусством и 
мастерством ремесленников. Он собирал при своем дворе самых лучших мастеров, 
самые великолепные изделия.
 Кроме того, в его планы входили возведение системы военных укреплений, 
развитие племенного коневодства, разработка рудников и собственно управление 
страной, населением, которое только начинало чувствовать свое единство. Это 
всего лишь часть проблем, которые Соломон должен был решать с первых дней 
своего правления.
 Успешное решение любой из них могло бы составить цель жизни какого-нибудь 
правителя, поскольку требовало последовательного формирования единой нации, 
создания необходимого уровня военного и экономического развития, к чему обычно 
приходят спустя существенное время.
 Бурная и переменчивая жизнь земледельческих племен помогала приспосабливаться 
к новым идеям – люди были свидетелями быстрых перемен во время правления 
Самуила, Саула, Давида, которые представляли не только разные типы царей, но и 
различные политические системы, столкновение которых могло привести к поистине 
разрушительным результатам, несмотря на чувство гордости, которое они вызывали 
самим фактом своего существования. Так происходило в тех сферах, где Давид уже 
попытался кое-что сделать, например в военной и административной областях.
 Неизбежно сталкиваясь с реальностью, Соломон испытывал прилив интеллектуальной 
активности. Этим качеством, заметным в его речах и высказываниях, он отчасти 
близок нашим современникам.
 Соломон не отличался мрачной нервозностью или излишней торопливостью. Мотивы 
его поступков были продиктованы ясным пониманием, что только стабильность 
сможет обеспечить спокойное существование и процветание еврейскому народу. И 
Соломон стремился в полной мере воспользоваться открывшимися перед ним 
возможностями. Никому из его последователей не удалось достичь того, что стало 
основой для развития и выживания иудаизма.
 Обратим наше внимание на политический горизонт вокруг империи Соломона.




 Глава 2
 ОКРУЖЕНИЕ


 Долгое время считалось, что народы, три тысячи лет тому назад населявшие 
Восточное Средиземноморье от Египта до Малой Азии, вели такой же первобытный 
образ жизни, как племена кочевников-бедуинов, до сих пор живущие в районах, 
граничащих с пустыней. Лишь в последние десятилетия стало понятно, что они 
обладали огромным опытом выживания в экстремальных условиях и их переход к 
оседлой жизни был вызван социальными причинами, а не только стремлением 
улучшить свою жизнь.
 Израильские племена сражались за право на оседлую жизнь вовсе не потому, что 
они устали от кочевого уклада. Они не были дикарями, которые, попав в 
цивилизованную страну и пораженные увиденным, начали постепенно привыкать к 
оседлому образу жизни. В памяти еврейского народа и во всех его легендах, 
посвященных этим событиям, кочевая жизнь всегда рассматривалась как вынужденный 
и временный этап.
 Любой, кому доводилось побывать на раскопках Ура, древнего города в 
Месопотамии, и южной Вавилонии, считающегося родиной Авраама, знает, что еще за 
тысячу лет до Соломона на Ближнем Востоке существовала цивилизация с развитой 
наукой, системой транспорта и обширными торговыми связями, там изготавливали не 
только повседневную хозяйственную утварь, но и предметы роскоши, выполненные 
искусными мастерами.
 Тексты на стеле Хаммурапи подтверждают, что уже в то время существовало 
развитое законодательство и особое отношение к человеку. Так, если мы 
рассмотрим миграцию израильтян в Иорданскую землю как перемещение рассеявшихся 
еврейских племен (до этого двигавшихся в Египет), то обнаружим, что в 
описываемое нами время они встретились с другими представителями своего народа, 
осевшими в Ханаане в более ранний период. Вначале между ними не было единства, 
но со временем они образовали крепкое объединение людей, принадлежащих к одному 
народу.
 Анализ имеющихся сведений о миграции в Землю обетованную и движении отдельных 
племен, после того как земля была завоевана, показывает, что израильтяне 
принесли в страну, находившуюся на высокой ступени развития, свою собственную 
культуру, отличную от других народов. Именно поэтому они не растворились в 
массе коренного населения.
 Еще до их появления в Ханаане слились два мощных культурных потока, 
встретившиеся благодаря географическому положению региона на перекрестке всех 
транспортных дорог Восточного Средиземноморья и политической экспансии Вавилона 
с севера и Египта с юга. Стремясь расширить свои территории, обе этих страны 
неизбежно должны были проходить через Ханаан. Судьба народов, населявших этот 
регион с давних пор, определялась соперничеством ее могущественных соседей.
 Первыми его покорили вавилоняне и оставались здесь по крайней мере восемьсот 
лет, их господство достигло расцвета при Хаммурапи (около 2000 года до н. э.). 
Около 1600 года до н. э. Египет, вынужденный защищаться от вторжений гиксосов, 
изгнал вавилонян, и, пройдя через Палестину и Сирию, египтяне установили в 
Ханаане свою власть, одновременно разместив гарнизоны во всех укрепленных 
пунктах.
 С большим или меньшим постоянством Египет продолжал управлять Ханааном на 
протяжении не менее пяти сотен лет. Когда в 1200 году до н. э. израильтяне 
вошли в Ханаан из Египта, власть последнего ослабла настолько, что с ним 
перестали считаться. Вавилон также утратил свое политическое могущество.
 Однако даже во время господства Египта население Ханаана, похоже, тяготело к 
вавилонской культуре. Обнаруженные в Тель-эль-Амарне сообщения, посылавшиеся 
фараону Аменхотепу IV правителями городов и командующими войсками в Палестине и 
Сирии (а также из Малой Азии и даже Кипра), написаны примерно за 150 лет до 
иммиграции израильтян в Ханаан вавилонской клинописью. Исключения 
немногочисленны (порядка трех из 350 записей).
 Даже относительно поздние надписи из архива хеттских правителей могущественной,
 хотя и существовавшей недолго империи с главным городом Хаттцсой (современный 
Богазкей в Анатолии), распространивших свое владычество на ряд местностей, 
прежде всего на север Сирии, и оказывавших значительное воздействие на 
Палестину, написаны вавилонской клинописью. Об их контактах с израильтянами 
свидетельствует библейский рассказ о том, как Авраам купил землю для погребения 
своей жены Сарры в Хевроне у хеттов (Быт., 23: 4, 15 – 18). Другой персонаж, 
Исав, женился на хеттской девушке, которая, несмотря на свое огромное богатство,
 считалась чужеземкой (Быт., 4: 23, 26, 34 – 35).
 Традиционно язык и письменность являются лучшими культурными ориентирами для 
понимания особенностей страны. Поэтому заметим, что развалины храмов и мест 
поклонения, обнаруженные во время раскопок египетских укрепленных поселений в 
Палестине, таких как Беф-Сан, Газер или Мегиддо, еще не свидетельствуют о 
преобладающем культурном влиянии Египта.
 Несмотря на то что израильтяне еще не обладали такой же высокоразвитой 
культурой, они принесли в Ханаан свой собственный язык, возможно, даже свое 
собственное письмо и, главное, совершенно особую религию.
 Оба государства, превосходившие по величию и богатству все другие государства 
Средиземноморья Ближнего Востока, оказывали огромное влияние ходе создания 
единого Израильского государства. Вместе с тем большинство населения было 
склонно отдать предпочтение Египту. Исход воспринимался как огромный рывок в их 
политической и, следовательно, религиозной истории, хотя это была любовь, 
соединявшаяся со страхом.
 Рассказы о патриархах и происхождении нации, завораживающие подробности их 
маленьких радостей и огорчений, все образы их героического прошлого и скромные 
деяния неизменно связывались с Египтом. Они всегда думали о Египте как о 
благословенной земле, где они прожили счастливые годы. И когда на них 
обрушились невзгоды, надежда на великое спасение вела их дальше в огромный мир, 
туда, где им приходилось уже рассчитывать только на себя.
 С точки зрения психологии вполне вероятно, что воображение людей сохраняет 
простое и упрощает сложное, поэтому даже сильные чувства должны представать в 
легкой, понятной, конкретной форме. Все истории и легенды, связанные с Египтом, 
построены на антитезе черного и белого, искренне и простодушно в них 
преподносятся картины страха и любви, ненависти и радости, гнева и торжества. И 
именно они говорят о том, что жизнь в Египте была необычайно богата 
переживаниями.
 Отчаяние, испытанное после сытой жизни в Египте, привело к накалу страстей, в 
которых соединились отвращение и привязанность. Именно эти противоположные 
чувства проявились и в законодательстве, где явственно ощущается влияние 
Египта: «Не гнушайся египтянином, ибо ты был пришельцем в земле его» (Втор., 
23: 7) и в то же время: «Не соглашайся с ним и не слушай его, и да не пощадит 
его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его» (Втор., 13: 8).
 В текстах, относящихся к периоду Судей, правлению Самуила, Саула и Давида, 
ничего не говорится о каких-либо политических или экономических отношениях с 
Египтом, хотя в то же время связи, существовавшие с Сирией (Финикией), 
обозначены.
 Следовательно, установленные Соломоном новые отношения с Египтом казались его 
современникам удивительным политическим поворотом. Он стал возможен только 
потому, что историческое сознание нации победило его внутреннее сопротивление. 
С этого времени Египет оставался тесно связанным с политической и экономической 
жизнью Израиля. Но в высказываниях Исаака и Иеремии, несмотря на политические 
требования времени, мы отчетливо ощущаем прежнее двойственное отношение к «дому 
рабства».
 Столь эмоциональные описания исторических обстоятельств сохранили живую 
реальность. Но отношение к Египту было лишь одним, и притом достаточно 
субъективным, фактором. Вторым, более объективным, фактором было положение 
государства на Ниле во времена первых израильских правителей.
 Если сравнить тысячелетнее величие Египта с рассматриваемым периодом, то 
очевидно, что его влияние в регионе значительно ослабло. За власть сражались 
две партии: фиванские жрецы бога Амона – с одной стороны и ливийская военная 
клика – с другой. Ливийцы представляли собой решительную нацию, чья военная 
мощь постепенно росла. Вместе с другими средиземноморскими народами, которые 
вторглись в Африку, они были в армии лучшими наемниками. Позже их нанимали 
Давид и, возможно, Соломон.
 Вначале победу одерживали жрецы. Верховный жрец Херихор свергнул династию 
потомков Рамзеса и провозгласил себя правителем Верхнего Египта. Однако 
одновременно Несубанебджед захватил власть в Нижнем Египте, и впервые более чем 
за 2000-летнюю историю Египта его единство было разрушено. Но только при втором 
преемнике Херихора, Пайносеме, женившемся на дочери правителя Нижнего Египта, 
оба царства снова объединились. Его внучка стала женой Соломона.
 Но к 945 году до н. э., то есть к концу правления Соломона, ливийская партия 
вновь так окрепла, что смогла привести к власти энергичного Сусакима в качестве 
первого фараона новой династии, который устремил свой взор на Запад, поддержав 
политических противников Соломона, ратовавших за разделение еврейского 
государства. И вскоре после смерти Соломона войска Сусакима вошли в Иерусалим, 
захватили государственную сокровищницу, видимо, как компенсацию за мирное 
урегулирование (3 Цар., 25: 26).
 Сусаким умер в 924 году до н. э., а преемники продолжили его политику. Тогда 
стало ясно, что образованию объединенного еврейского государства будет 
неизменно препятствовать более сильный Египет.
 Однако наряду с негативными мы должны отметить некоторые существенные 
положительные факторы, связанные с политическим влиянием Египта. Он оказался 
единственным составным государством, известным в ранней античности. За 
тысячелетия до Соломона обе его части пришли к политическому единству. Египет 
представлял собой узкую, почти не орошаемую дождями полоску земли, 
расположенную вдоль берегов Нила вплоть до современного Каира, и широкую 
заболоченную дельту.
 Несмотря на существовавшие различия в языке и религии, эта общность продолжала 
существовать почти в целостном виде, не испытывая влияния династий и 
воздействий со стороны отдельных правителей. Так, практически без потрясений 
она смогла выдержать правление и реформы Эхнатона (около 1350 года до н. э.).
 Устав от старого идолопоклонства, оставив древнюю столицу Фивы, он захотел 
упразднить национальную религию и поклоняться только одному богу Солнца. В его 
честь он и переменил свое имя Аменхотеп IV на Эхнатон, что означало 
«приветствующий бога Солнца Атона». Свой дворец, построенный близ 
Тель-эль-Амарны, он сделал новым центром империи, который был оставлен в 
забвении после его смерти на долгие времена, пока в начале XX века оттуда не 
были извлечены на поверхность артефакты из сухих, все сохраняющих песков Египта.

 Единство Верхнего и Нижнего Египта, которого добились фараоны из династии 
Рамзеса, правившей в течение длительного времени, продолжало сохраняться и 
тогда, когда в связи с расширением контактов со средиземноморскими странами 
правительственная резиденция переместилась из Верхнего Египта в Дельту. 
Первоначально состоящая из двух частей страна получила у евреев название 
Мицраим. Справедливо замечают, что только благодаря искусной системе устройства 
каналов, по которым текли воды Нила, относительно небольшая территория, порядка 
9600 квадратных миль (меньше территории Ирландии), была способна прокормить 
девятимиллионное население – число внушительное по современным понятиям и 
просто гигантское по представлениям древних. Конечно, следует учитывать 
исключительное плодородие илистой почвы и климат, при котором получали три 
урожая в год. Благодаря этому Египет мог вывозить зерно в другие страны. Хотя 
истоки реки не были известны египтянам, земли более чем на пятисотмильной 
протяженности были тщательно возделаны. Правда, там, где воды Нила не могли 
орошать землю, она оставалась голой.
 Располагавшиеся по берегам Нила города были автономны и развивались независимо.
 Централизация управления страной не преследовала целей нивелировать их 
особенности и воспринималась населением как важная и необходимая мера. Без 
Нижнего Египта Верхний не имел бы свободного выхода к морю и, следовательно, 
практически был бы лишен связей с внешним миром.
 С другой стороны, регион Дельты терял свое значение без такой протяженной 
реки: он напоминал бы магазин без товарного склада. Ситуация не изменилась и в 
настоящее время. Это понимал Наполеон, когда говорил, что в любой стране 
залогом благосостояния является эффективная система управления, приводя в 
качестве довода Египет. Похоже, что и для молодого еврейского государства 
Египет также представлялся идеалом государственного устройства.
 Когда после долгих размышлений «собрались все старейшины Израиля» (1 Цар., 8: 
1), чтобы потребовать от Самуила назначить правителя, пророк в своей речи 
обосновал концепцию власти. Часто ее относят к более позднему периоду, 
поскольку в ней содержатся резкие возражения против феодальной системы налогов 
и упоминание об использовании правителем рабов и солдат. Очевидно, что 
изменения в политической жизни обуславливали иной взгляд на роль правителя. Он 
был уже не просто племенным вождем, который исполнял волю большинства старейшин,
 как во всем Ханаане и Сирии того времени, а единолично принимал решения и 
возглавлял армию. Очевидно, что идею правления подобного типа израильские 
племена заимствовали из Египта. Только развитая монархическая система, 
поддерживаемая властью старейшин, давала возможность для установления контроля 
над правителями небольших городов Ханаана, постоянно угрожавшими только что 
завоеванным землям.
 Собравшиеся чувствовали, что склонны принять за образец египетскую модель 
власти, их слова: «Итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих 
народов» (1 Цар., 8: 5) – означают дипломатическое предложение консервативно 
настроенному Самуилу.
 Под царствованием старейшины подразумевали просто хорошо отлаженную систему 
судей, в которой не было ничего необычного. Но Самуил усмотрел здесь скрытый 
смысл. Он также хотел перемен. Предостерегая, он говорит о правах царя как 
военачальника, воина-феодала, главы административного аппарата: «…Сыновей ваших 
он возьмет, и приставит к колесницам своим, и  сделает всадниками своими, и 
будут они бегать пред колесницами его. И поставит  их у себя тысяченачальниками 
и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали 
ему воинское оружие и колесничный прибор его» (1 Цар., 8: 11 – 12).
 Одновременно он предупреждает о тех опасностях, которые угрожают свободе и 
жизни каждой личности, – все это полностью соответствовало модели египетской 
монархии. Но старейшины продолжали настаивать на своем, и они поняли, что 
Самуил услышал их. Повторив свое требование, они добавили еще одно пожелание: 
чтобы правитель возглавил армию.
 Антимонархические нотки в ответе Самуила касаются только Соломоновой системы 
налогообложения, в которой ограничивались обязательные поборы. Поэтому 
постоянно повторяющиеся слова о военных колесницах – необходимом средстве 
ведения войны в Египте – не означают фактического осуществления всего того, о 
чем говорит Самуил.
 Самуил выступал против последовательного и преднамеренного использования 
Соломоном опыта Египта в качестве модели государственного устройства. С помощью 
женитьбы на дочери фараона, которую рассматривали как подлинную правительницу и 
права которой были шире, чём у других наложниц, Соломон осуществлял прямые 
контакты с египетскими наставниками.
 Кроме того, Соломон познакомился с великолепием египетского двора, пышным 
церемониалом придворной жизни. Представление о могуществе государства на Ниле 
воплощалось в личности правителя, который был сыном бога Солнца. Вся страна 
принадлежала ему, а он лишь милостиво «позволял» жить своим подданным, 
государственные чиновники были всего лишь «глазами и ушами» правителя – это 
было не чем иным, как просвещенным абсолютизмом.
 Любой мог обратиться со своей просьбой к правителю. Государственные чиновники 
перемещались по всей стране, собирая жалобы. День за днем правителю приходилось 
выполнять огромный объем работы, требовавший особой осторожности и 
профессионализма. Династиям не удалось бы продержаться так долго, если бы 
правители удовлетворяли только деспотическую жажду власти. За исключением 
жрецов, солдат и государственных чиновников, каждого горожанина могли привлечь 
на общественные работы: перевозить камни для сооружения храмов, дворцов и 
пирамид. Ему приходилось платить налоги, если он был мастером по металлу, и 
выплачивать деньги на содержание административного аппарата и двора.
 В состав двора входил и гарем, жившие в нем женщины должны были услаждать 
правителя музыкой, танцами и играми. В целом египтяне были, как и евреи, 
моногамны, но допускался брак между братом и сестрой.
 Для оптимизации системы налогообложения страну разделили на районы, и каждый 
египтянин был занесен в соответствующий список. За обеспечение дома правителя 
отвечал специальный высший чиновник, носивший титул «друга правителя», данный 
титул встречается и среди чиновников Давида и Соломона. В течение длительного 
времени термин оставался непроясненным.
 Высшим чиновником, державшим в своих руках все нити управления, был визирь, 
которому позже, когда его обязанности изменились, помогали два наместника из 
Верхнего и Нижнего Египта и вице-король Нубии – области, расположенной между 
первым и пятым порогами Нила.
 Казначей – второй высший чиновник – должен был представлять визирю ежедневный 
отчет о доходах и расходах по дому и наличии всего необходимого, а визирь 
каждое утро докладывал об этом правителю, более того, он был в государстве 
вторым по значению лицом, высшим судьей, который проводил заседания суда в 
специальном зале вместе с сенатом, состоявшим в основном из жрецов. Согласно 
специальным предписаниям, для судей устанавливались определенные правила в 
ношении одежды, порядке занятия ими своих мест и форма, в которой должны были 
являться на суд стороны.
 Самостоятельный класс представляла собой армия, она наделялась специальными 
привилегиями, в частности освобождалась от налогов. На военных же возлагалась 
обязанность всегда находиться в полной боевой готовности, чтобы при первой 
необходимости принести себя в жертву интересам государства.
 Ежегодно из числа представителей двух народностей, заселявших район дельты 
Нила, выбирали тысячу человек, из которых формировали личную стражу правителя. 
Очевидно, что именно по этой модели Давид устроил собственную гвардию, 
состоявшую из представителей двух племен.
 Египетская армия, оснащенная военными колесницами, заставляла трепетать весь 
Восток. Сохранившиеся до наших дней документы показывают, что безусловное 
подчинение вышестоящим чиновникам и введенная ими практика диктаторских 
полномочий были отличительными особенностями внутреннего устройства государства.

 Государственные секретари и писцы вели переписку и следили за порядком в 
архивах. Существовали государственные канцелярии, где находились меморандумы и 
достаточное количество копий, которые затем рассылали в канцелярии всех районов.

 Однако письменность и чтение были не просто средствами коммуникации, но 
выполняли и эстетические функции. Люди отправлялись в храмы, чтобы читать 
поучения на стенах и столбах, рассматривали их как картину.
 Компактность страны, отделенной от других государств пустыней или морем, общая 
озабоченность разливами Нила и налаженностью системы орошения, связывающей все 
части страны, жизнь в относительно одинаковых климатических условиях, которые 
настолько отличались от других стран Средиземноморья, что даже сегодня египтяне 
испытывают трудности с акклиматизацией в любом районе, отсутствие амбиций 
завоевателей – все эти факторы способствовали росту национального самосознания, 
который стал отличительной чертой населения этого государства.
 В то же время характерной особенностью было толерантное отношение к людям 
других национальностей: достаточно ознакомиться с изображением их на росписях 
во дворцах и храмах. Несомненно, подобное государство вызывало особый интерес у 
Соломона, строившего свое молодое государство на принципе формирования 
национального самосознания, только на совершенно иных основах.
 Египетская система  власти жрецов, наделенных земельной собственностью, 
оказала минимальное влияние на еврейский народ. Эта иерархическая система 
основывалась на принципиально иной религиозной концепции. Еврейский священник 
беден, потому что он получает все, хотя и не в буквальном смысле, от Бога. 
Только в одном отношении, связанном с организацией объединенного государства, 
Египет, вероятно, мог служить моделью для израильского государства: со времен 
Давида царь являлся первосвященником, как фараон – высшим жрецом. Однако 
вопреки египетской традиции израильский правитель не мог назначать и лишать 
полномочий других священников. Как и египетские жрецы, еврейские 
первосвященники должны были носить льняные одежды, символизировавшие их чистоту 
и подчеркивающие торжественность церемоний.
 В те времена Нубия – страна, расположенная к югу от Египта, – являлась тем же, 
что представляла собой во времена римлян и греков сказочная Индия – страна 
несметных сокровищ. Там египтяне выменивали золото, слоновую кость, драгоценные 
камни, благовония. Они также отправляли торговые корабли в африканские страны 
вдоль побережья Красного моря, такие как Сомали. Известно, что еще за тысячу 
лет до правления Соломона египетские моряки привозили драгоценные камни и 
экзотических животных с побережья таинственного Пунта (Индийского океана). К 
этим же странам были устремлены и мысля ханаанцев.
 В собственной стране египтяне испытывали серьезный недостаток только в 
древесине, которую они импортировали из Ханаана. Лес им был нужен не только для 
строительства и производства мебели, но также для изготовления оружия и боевых 
колесниц. Поэтому развился интенсивный обмен; пути шли по морю, между Египтом и 
финикийскими портами, и прежде всего через Библос, в который привозили из 
Ливана кедровое дерево. Понятно, что финикийцы стремились овладеть этими 
лесными территориями и соответствующими землями, через которые могли бы его 
доставлять.
 Поскольку египтяне потеряли Ханаан во время правления династии Рамсеса, еще за 
столетия до Соломонова царствования, им приходилось покупать кедр в обмен на 
ценные товары. В этом случае драгоценные металлы с юга, египетская керамика и 
прекрасные одежды отправляли в Сирию и Палестину, где они были предметами 
торговли и образцами для местных мастеров вплоть до того времени, когда Соломон 
и Хирам из Тира сами стали посылать торговые суда в эти сказочно богатые земли.
 Влияние египетской культуры было ничтожно малым по сравнению с развитием 
торговых связей. Сюжеты египетской мифологии, удивительные рассказы о смерти и 
возрождении Осириса, великолепной процессии в священной ладье, культ мертвых, 
вера в загробную жизнь – все это казалось слишком материальным для гораздо 
более абстрактного религиозного мышления евреев.
 Даже тот, кто был поверхностно знаком с монотеистическими концепциями, 
оказывался не в состоянии принять Бога в образе ибиса, крокодила или сокола, 
ибо в эти конкретные образы просто не вмещалось представление о таинственном, 
грозном и всемогущем едином Боге.
 Обычно признают, что история о золотом тельце связана с древним культом 
египетского бога Аписа. На самом деле поклонение быку не было рождено в Египте: 
у вавилонцев известен бог Мардук, в Сирии – бог грозы Хадад, у арамейцев в 
западном Иордане – бог урагана и дождя Рамман; все эти божества воплощались в 
образе священного быка.
 Однако было бы слишком просто сводить к религиозным символам те изображения, 
которые мы встречаем в храме Соломона, и рассматривать изображения быка как 
отголосок ранних египетских концепций Бога. Не существует связей между 
мифологическим быком и самым примитивным монотеистическим Богом.
 Даже тот факт, что бык и лев могут выступать в качестве тотемных образов в том 
или ином клане, вовсе не свидетельствует о том, что при любых обстоятельствах 
образы животных использовались для воплощения абстрактных или эстетических 
представлений, например могущества. Они прежде всего относятся к тотемным 
животным.
 Венецианский лев определенно не говорит о том, что венецианцы поклонялись льву 
как местному божеству в некий более ранний период. Было бы неверно 
характеризовать поколения, которые создали законы Хаммурапи и гимн Эхнатону, 
как примитивные по своим религиозным воззрениям.
 В их любопытных символах скорее можно увидеть очень сложную и даже неловкую 
попытку нащупать свой путь познания загадочного мира. Новизна в 
монотеистической системе как раз и заключалась в том, что Бог не выступал в 
каком-либо конкретном образе, изготовленном человеком из дерева или камня.
 Поклонение божеству, воплощенному материально, означало вероотступничество. 
Именно этот грех совершил Иеровоам: он спасся бегством в Египет еще до 
воцарения Соломона, просто для того, чтобы захватить трон после смерти 
последнего, а затем установил золотых тельцов в Дане и Вефиле, чтобы закрепить 
за собой царство, вернее, его часть – израильскую, и не допустить, чтобы 
подданные ходили на поклонение в Иерусалим. Этим он ввел в тяжкий грех и свой 
народ.
 В Библии вероотступничество так и называется: «грех Иеровоама» или «путь 
Иеровоама».
 Из сказанного следует, что в храме Иерусалима быкам никогда не поклонялись ни 
как символам Бога, ни как существам, наделенным магическими силами, более того, 
не существовало культа, аналогичного поклонению египетским богам, которое могло 
тайно существовать в народе. Напротив, во всем, что касалось религии, народ, 
«воспитанный» подлинным Богом, по отношению к Египту был настроен 
антагонистично. Как мы увидим позже, распространение египетского влияния на 
еврейский народ началось со времен Соломона.
 В политеистическом северном Ханаане были совершенно иные условия. В течение 
столетий здесь велась более интенсивная торговля с Египтом, в храме Библоса 
хранился алавастр – сосудец для хранения ароматных составов, который правитель 
Египта отправил городскому богу. Можно также заметить отчетливое влияние 
египетской храмовой архитектуры, которое наряду с вавилонским и отчасти 
хеттским оказало опосредованное влияние на архитектуру храма Соломона.
 Еще одним примером является вырубленный в скале «дом мертвого», расположенный 
в долине Кедрона напротив старого города Давида. По своему устройству, также 
испытавшему египетское влияние, он представляет собой помещение, скорее всего 
предназначавшееся для саркофага. Над входом находились следы древнееврейской 
надписи, которые позже были уничтожены.
 На основании этого факта К. Ватцингер датирует этот монолит не ранее VI века 
до Рождества Христова, в то время как Галлинг предполагает, что он может 
относиться к V или IV векам, полагая, что старые знаки могли использовать для 
надписей на святынях даже в то время, когда в ходу было арамейское письмо.
 Сама гробница не может быть «моложе» саркофага, поскольку он больше не 
использовался. Население близлежащей деревни свидетельствовало, что гробница 
предназначалась для дочери фараона. В этом случае она похожа на ту, что 
находится в городе Газере, о которой мы скажем позже. Здесь сохранилось 
подлинное историческое свидетельство, хотя вызывают скептицизм распространенные 
эпитеты для гробниц, расположенных ниже по склону: «шляпа фараона» – для могилы 
Авессалома, «дом фараона» – для так называемой гробницы Якоба, «гробница 
фараоновой жены» – для Захарии.
 В течение многих столетий египетская наука считалась исключительно развитой. 
Однако более глубокое знакомство с ее достижениями не подтверждает этого. 
Возможно, основой для такого вывода стало незначительное влияние Египта на 
еврейскую культуру, в ней нет следов ни египетского календаря, ни астрономии, 
ни математики (чисел и системы мер). Египтяне не имели представления об 
историографии – они лишь вели погодные записи о победах своих правителей. 
Больше всего они преуспели в медицине, но из-за увлечения колдовством и 
заклинаниями, которые евреи считали «гадостью», все попытки обнаружить 
языческую основу иудаизма закончились неудачей. Подытоживая сказанное, заметим, 
что существенный вклад Египет внес только в концепцию политического и военного 
устройства.
 Находившийся по другую сторону Вавилон оказал совсем иное влияние. И здесь 
снова судьба соединила два народа, но, даже если связь была гораздо более 
отдаленной и не так явно выраженной, вавилоняне оказывали более глубокое 
влияние, чем Египет. Можно в этой связи назвать Урарту – могущественное царство,
 существовавшее между 3900-м и 2600 годами до н. э., расположенное к югу от 
низовьев Евфрата, откуда в соответствии с общепринятым мнением происходит 
патриарх Авраам.
 Полагают, что именно в этой части мира зародилось человечество, на это 
указывает и история о Великом потопе, когда спасся Ной и его семья. История 
образования наций связывалась в сознании еврейского народа со строительством 
Вавилонской башни. Названия рек Перат и Екель (Евфрат и Тигр), городов Ур и 
Харан были знакомы народу из историй, переданных предками, в то время как 
совсем недавняя история египетского периода была практически не знакома. Не 
сохранилось никаких упоминаний о топонимах, за исключением Гохема, 
расположенного далеко от Синайского полуострова, а также городов Пифом и 
Раамсес, построенных во времена рабства.
 Говоря о Реке, обычно имели в виду не Нил, величайшую реку, известную в 
античном мире, а Евфрат. Знали, что в Вавилоне жили близкие родственные люди, 
говорившие на похожем языке. Отправляющийся оттуда в Египет караван проходил 
через Палестину, и, следовательно, оказывался возможным контакт с вавилонскими 
купцами – известно, что вавилоняне были превосходными торговцами.
 В то время когда израильтяне пришли в Ханаан (около 1250 года до Рождества 
Христова), Вавилон, потерпевший поражение от ассирийцев, возродился, но спустя 
недолгое время снова подчинился Ассирии, когда армия правителя Тиглатпаласара I 
(около 1100 года до н. э.), любителя природы и страстного охотника на львов, 
прошла через ливанские леса к Средиземноморью и возникло мощное царство между 
двумя реками, Евфратом и Тигром. Однако эпоха благоденствия промелькнула 
слишком быстро, упадок наступил при последующих монархах, и это произошло не 
ранее чем через три поколения после Соломона, когда разразился ассирийский 
«шторм», окончательно уничтоживший еврейскую империю.
 Во времена Книги Судей и древних царств с той стороны не существовало угроз 
Палестине. Более того, великая Сирийская и Арабская пустыня лежала между ними. 
Готовая ворваться в Палестину, вавилонская армия вначале должна была ее 
преодолеть и столкнуться с другими небольшими государствами.
 Хотя Египет и Палестину разделяла достаточно узкая полоска пустыни, да и путь 
туда был намного короче, влияние египетской культуры было минимальным из-за 
отношения к египтянам как к потенциальным захватчикам. Чем меньшей была 
политическая опасность, тем более открытыми оказывались люди для культурных 
влияний, шедших из Вавилона.
 Почти все древние памятники Месопотамии плохо сохранились и явно недостаточно 
исследованы. Илистая почва и климат не обладали такой же способностью к 
консервации, как песок Верхнего Египта. Опустошающие последствия войны нанесли 
особенно большой вред стране.
 Лучше всего сохранялись обожженные глиняные таблички и цилиндрические печати, 
на которых когда-то были выгравированы клинописные символы. Документы 
показывают, что в отличие от Египта Вавилония отличалась большей внутренней 
целостностью и открытостью в общении с соседними странами.
 Развитие страны было связано с реками, без которых Вавилон превратился бы в 
пустыню. Жизнь людей зависела от уровня воды в реках. Как и египтяне, 
вавилоняне были вынуждены вследствие природных особенностей строить надежную 
систему орошения земель. С помощью специальных сооружений они научились 
поднимать уровень воды так, чтобы ее могли получать на возвышенных местах. 
Сказанное относится прежде всего к гористой северной Ассирии, в то время как 
Вавилон, расположенный на юге, представлял собой район черноземья, где 
прекрасно росли финиковые пальмы. Вавилоняне научились сохранять финики и, 
кроме того, готовили из них знаменитый мед, именно его имели в виду, когда 
называли Палестину страной с «молочными реками и медовыми берегами».
 Наличие на всей территории, расположенной между современной Арменией, 
Сирийской пустыней и Персидским заливом, двух таких же рек, как Нил, оказалось 
не даром божьим, а сущим наказанием. На сравнительно небольшом участке 
плодородной земли, по площади практически равном Египту, втиснулось множество 
народностей, пришедших через две основные речные долины: амориты из восточной 
пустыни, хетты с северо-запада и эламиты с востока. Именно поэтому Вавилон и 
представлял традиционно место, где смешались расы и языки.
 В таких условиях образование единого государства требовало сильной 
централизованной власти. После смерти правителя созданная им империя обычно 
распадалась, когда же она вновь возрождалась, ее границы никогда не совпадали с 
прежними. Именно в данном районе впервые появилось то, что позже назвали 
«мировой империей».
 Первым «мировым завоевателем» был Лугальзаггеси (после 3000 года до н. э.), 
первым завоевателем, захватившим его страну, стал Саргон I, который расширил 
границы державы и проник даже на Кипр. Позже, победив в многочисленных 
междоусобных войнах, правителем страны стал Хаммурапи, правивший более четырех 
десятилетий (до 2081 года до н. э.). Как упоминалось выше, именно тогда 
усилилось влияние на Палестину, и даже спустя 500 лет, когда Египет вновь 
доминировал в этом регионе, там по-прежнему распространялась вавилонская 
культура.
 Вавилонских завоевателей сменили ассирийцы, которые, однако, добрались до 
Палестины спустя значительное время после смерти Соломона (Салманассар II и 
Тиглатпаласар IV). Когда власть ассирийцев закончилась, на короткое время 
вернулись вавилоняне (Навуходоносор), вытесненные персами (Киром). Выгодное 
положение и природные ресурсы привлекали завоевателей.
 Междуречье – часть страны между протекавшими на небольшом расстоянии Евфратом 
и Тигром вплоть до впадения в Персидский залив – составляло основу территории 
Вавилона. Именно там сложилась высокоразвитая шумерская культура, в частности 
родилась клинопись. Северная часть была занята Аккадом. Столицей как южной, так 
и северной частей в течение длительного времени был «Ур халдейский» – в Библии 
это место называется домом Авраама.
 Затем просочившиеся с севера семитские племена захватили верхние земли, и 
столица была перенесена в Вавилон. За ними последовали другие: Вавилон был 
захвачен обладавшими сильной армией ассирийцами, которых привлек хороший климат 
и высокая культура. С переменным успехом земля переходила из рук в руки. Однако 
за столетие до Соломона упоминаний о Вавилоне и Ассирии не сохранилось, 
возможно, потому, что обе страны к тому времени ослабли.
 Но примерно тогда же произошло событие, повлиявшее на развитие этого района и 
Палестины. Арамейские племена, пришедшие через Аравийскую пустыню, основали на 
Вавилонской равнине Халдейскую империю, которая через несколько веков поглотила 
Ассирию.
 В северной части евфратско-тигрского междуречья, в собственно Месопотамии, они 
основали государство Арам Нахараим. Самой интересной его частью была Сова 
(Сува) – небольшое государство в Сирии, к северу от Палестины и Дамаска, и 
Хамат, образовавшийся после свержения хеттского господства на берегах Оронта. 
Эти маленькие государства были настоящей головной болью для молодого 
Израильского государства.
 Израильтяне всегда осознавали, что они сами являются одной из ветвей арамейцев.
 Сравним с упоминанием в Библии: «Отец мой был странствующий Арамеянин; и пошел 
в Египет и поселился там с немногими людьми, и произошел там от него народ 
великий, сильный и многочисленный» (Втор., 26: 5). Еврейский язык более близок 
арамейскому, чем финикийскому, не говоря о восточносемитских языках – 
вавилонском и ассирийском. В ранние времена, возможно, существовали еврейские 
племена, которые были полностью поглощены арамейцами, о которых говорится в 
Библии: «Тогда и Евреи, которые вчера и третьего дня были у Филистимлян и 
которые повсюду ходили с ними в стане, пристали к Израильтянам» (1 Цар., 14: 
21).
 Однако лингвистическое сходство никоим образом не повлияло на их политические 
интересы. Самуил находится в состоянии войны с арамейскими Зобахом: «И утвердил 
Саул свое царствование над Израилем, и воевал со всеми окрестными врагами 
своими, с Моавом и с Аммонитянами, и с Едомом и с царями Совы и с 
Филистимлянами, и везде, против кого ни обращался, имел успех» (1 Цар., 14: 47).

 Давиду, чья жена Мааха, мать Авессалома, была арамейской принцессой из 
сирийского дома царя Гессурского, пришлось вести длительную и требующую усилий 
войну, чтобы выгнать арамейских князей, которые были призваны моавитами. В этом 
случае народ Совы выступал против израильских оппонентов.
 Во время вступления Соломона на трон арамейцы мечтали о мести, возникли новые 
проблемы, которые позже будут обсуждены более детально. Здесь же только заметим,
 что к тому времени Дамаск был потерян для арамейцев. Следовательно, когда 
говорят об «Араме», подразумевают Дамаск. Ослабление этого влияния на северной 
границе царства стало темным пятном в блестящей политике Соломона.
 Арамейцы были весьма замечательным народом, равным им не было в истории. Они 
проявляли равнодушие к религиозным или политическим вопросам, к идеям 
культурного или политического единства. В то же время это были храбрые и 
целеустремленные солдаты. Поскольку они не оставили никаких памятников культуры,
 нам практически ничего не известно об их образе мыслей и о религии. Парадокс 
развития заключается в том, что и вавилоняне, и ассирийцы, и хетты – великие 
народы, чьими достижениями мы до сих пор восхищаемся, были поглощены нацией, у 
которой не было собственной культуры.
 Однако ассимиляции культур не происходило, они приняли язык и письменность 
арамейцев, которые стали таким же средством общения между народами, как латынь 
в Средние века.
 Возможно, арамейцы были хорошими дипломатами и удачливыми купцами, искусными в 
общении и в письме, легко приспосабливающимися и скромными. Став нацией, они 
выполнили свою миссию. Когда в 700 году до н. э. на их территорию вторглись 
первые арабские племена, арамейцы двинулись в Сирию и Месопотамию, где уже 
говорили на их языке. И впоследствии, когда в ассирийско-вавилонских странах 
начали править персы, население сохранило арамейский, который уже 
распространился повсеместно и стал единым государственным и деловым языком 
своей державы.
 Евреи сопротивлялись арамейскому влиянию дольше других народов. Когда в 701 
году до н. э. ассирийский правитель Сеннахирим осадил Иерусалим, то отправил 
для переговоров с осажденными своего главного дипломата, владевшего многими 
языками. Представители царя Езекии отказались говорить с ним на еврейском, 
чтобы стоявшие на стенах крепости простые люди не могли следить за ходом 
переговоров. Ассириец с презрением настаивал: он будет говорить по-еврейски 
просто потому, что хочет, чтобы люди поняли его и отвернулись от правителя: «И 
сказал Елиаким, сын Хелкинии, и Севна и Иоах Рабсаку: говори рабам твоим 
по-арамейски, потому что понимаем мы, а не говори с нами по-иудейски вслух 
народа, который на стене. И сказал им Рабсак: разве  только к господину твоему 
и к тебе послал меня господин мой сказать сии слова? Нет, также и к людям, 
которые сидят на стене, чтобы есть помет свой и пить мочу свою с вами. И встал 
Рабсак и возгласил громким голосом по-иудейски, и говорил, и сказал: слушайте 
слово царя великого, царя Ассирийского!» (4 Цар., 18: 26 – 27).
 Очевидно, что и через сотню лет после смерти Соломона арамейский оставался 
международным дипломатическим языком, который также использовали 
высокопоставленные евреи, хотя простые люди понимали только свой.
 Надпись на туннеле Силоа в Иерусалиме, датируемая временем правителя Езекии, 
написана древнееврейскими буквами. Во времена Соломона, когда в государствах 
Междуречья не было единой власти, даже высшие чиновники в Палестине не 
использовали арамейский. Данное обстоятельство также подчеркивает значение 
эпохи Соломона, когда появились условия для установления единства и цельности в 
еврейской религии и языке, а также была заложена твердая основа, и, несмотря на 
внешние проблемы и внутренние конфликты, через несколько десятилетий появились 
оригинальные тексты, написанные на еврейском языке, – Книги Пророков. Не имея 
этой духовной силы, еврейский язык никогда не смог бы противостоять арамейскому,
 поглотившему языки более могущественных наций. Когда арамейцы обрушились на 
евреев, последние уже настолько окрепли, что смогли выдержать все испытания и 
не раствориться в культуре завоевателей. Даже племя кутиев из Вавилона, 
территорию которых заселили ассирийцы после разорения еврейского государства 
около 700 года до н. э. (то есть примерно во время царствования Езекии), 
принявшие иудейскую религию, сохранилось, и их потомки живы сегодня, тогда как 
самаритяне, принявшие еврейскую культуру, но сохранившие арамейский язык, были 
поглощены евреями. Ясно, что система письма, с помощью которой была переведена 
на их язык Тора, основывалась на древнееврейских знаках. С другой стороны, 
евреи смогли сохранить свой язык, хотя даже во время рассеяний и вавилонского 
изгнания арамейский стал доминировать в их повседневной жизни, и даже 
использовался для написания религиозных и светских сочинений.
 С 500 года до н. э. еврейская письменность перешла на арамейский, и даже после 
создания еврейского алфавита во II веке до н. э. вплоть до настоящего времени 
используются квадратные знаки. Таким образом, евреи, несмотря на использование 
арамейского в своей жизни, смогли во время изгнания претворить воспринятый ими 
арамейский в национальную еврейскую письменность и сохранить арамейский в живом 
бытовании на протяжении столетий. Но теперь, наконец, вернемся в Вавилон!
 Лесные богатства северного Ханаана, так же привлекавшие Вавилон, как и Египет, 
доставлялись по Евфрату, не менее удобному пути, чем морской из Финикии в 
Египет. Торговые связи всегда оказывались дорогами, где осуществлялся 
интенсивный культурный обмен. Всматриваясь в глубь веков, мы видим, что, 
несмотря на различия между Палестиной, Вавилоном и Ассирией, образование 
могущественного Аккадского государства в северном Вавилоне после первой великой 
империи Саргона I было закономерным. Любопытно заметить, что аккадская культура 
способствовала распространению вавилонских достижений (календаря и законов) по 
всему Ближнему Востоку. Именно благодаря этим двум фундаментальным новшествам 
аккадская культура оказала столь существенное влияние на народы Ближнего 
Востока.
 Нелишним будет также заметить, что политическая организация Аккада ни в чем не 
уступала египетской. Правитель тоже обладал неограниченной властью: 
устанавливал законы, возглавлял во время войны армию и был высшим судьей, к 
которому мог обратиться любой гражданин, даже минуя местные власти.
 Как и в Египте, правитель возводился на трон посредством священного 
миропомазания, после которого один из верховных жрецов возлагал на его голову 
золотой венец. Точно так же огромное внимание удалялось великолепию парадных 
одежд и придворному церемониалу.
 За системой сбора налогов, которая была даже более развитой, чем египетская, 
наблюдала комиссия, которую также возглавлял визирь. Сохранившиеся расписки 
показывают, что даже солдаты должны были платить налоги. Уже во времена 
Хаммурапи существовали официальные записи рождений, свадеб и смертей, так что 
можно было точно установить численность населения.
 Здесь существовали четкие различия между социальными слоями: были священники, 
которые имели собственность, аристократы, владевшие плодородными землями, 
свободные арендаторы, земледельцы или ремесленники, считавшиеся наполовину 
свободными. Последнюю группу составляли рабы.
 Количество рабов-мужчин было незначительным, они рассматривались как члены 
семьи, с ними обращались гуманно. Рабыни чаще всего становились наложницами 
хозяина и получали определенные права наряду с первой женой. Каждый гражданин 
был обязан нести военную службу и являться на общественные работы, в основном 
связанные с рытьем каналов и строительством дамб.
 Обобщая сказанное, заметим, что система общественного устройства в Вавилоне 
очень напоминала египетскую. Но у Вавилона было определенное преимущество, 
связанное с его отдаленным положением. Однако он в продолжение десятилетий 
страдал от слабости политической власти, от разрушений и беспорядков, как 
национальных, так и династических. Именно это внутреннее сходство с Египтом 
помогает понять, почему со времен Соломона еврейское государство 
ориентировалось на египетское устройство общества.
 Хотя Вавилон и не был моделью для государственного устройства еврейского 
государства, его влияние неоспоримо. Когда израильтяне пришли в Ханаан, там 
по-прежнему действовала вавилонская законодательная система, распространенная 
на всей территории вплоть до границ с Египтом. Тот факт, что заповеди Моисея 
соотносятся с законами Хаммурапи и даже принимают форму некоторых из них, 
просто доказывает высокий уровень законодательной системы Вавилона, которая, 
правда, никогда не поднялась до гуманизма библейских законов. В законах, 
отражающих политеистическое сознание, не могло быть представления о том, что 
человеческая жизнь священна и все люди равны перед единым Богом.
 Вавилонский царь получал законы от высшего Бога и затем следил за тем, чтобы 
правитель точно следовал наставлениям. Закон рассматривался как проявление воли 
божества, которую нельзя изменить ни на йоту. В Египте правитель считался живым 
воплощением божества и был выше законов. Вот почему только в Вавилоне 
законодательство было отделено от культа. Законы были свободны от религиозных 
предписаний, и их могли без труда воспринять представители другой веры и 
приспособить к своим потребностям.
 Особенность законодательной системы Вавилона заключалась в ее сплошной 
кодификации: ни один договор не считался действительным, если не был закреплен 
письменно и подтвержден соответствующими свидетельскими показаниями. Поэтому 
всеобщая грамотность и умение писать были совершенно необходимы. Дошедшие до 
нас дидактические материалы показывают, что чтение и письмо составляли основу 
обучения. Особенно широко распространилась грамотность после 1200 года до н. э.,
 когда появилось буквенное письмо.
 Впервые в истории человечества вавилоняне разработали простую и удобную 
систему измерения пространства и исчисления времени, принципы которой 
продолжают использоваться и поныне. В некоторых сферах они даже превзошли 
современное знание. Проявив поразительные способности к абстрактному мышлению, 
они не последовали столь очевидной десятеричной системе, исходившей из подсчета 
на пальцах, выбрав в качестве базовой основы число 60, которое легко делилось 
на части. Основываясь на этом числе и наблюдениях за движением небесных светил, 
они разработали систему измерения времени. Они использовали видимые изменения 
луны, которые было гораздо легче фиксировать, чем движение солнца, лежавшее в 
основе египетского календаря.
 Для засушливого Верхнего Египта был более удобен солнечный календарь с его 
большими циклами, тогда как в районах, где наблюдалось чередование четко 
различимых периодов года, был предпочтителен лунный календарь с его четким 
делением года на части, что было важно для земледельца. Именно поэтому лунный 
календарь распространился на всем Ближнем Востоке, где часы дня считались 
начиная с того времени, которое легче всего поддавалось наблюдению, то есть 
начиная с рассвета. В еврейском календаре до сегодняшних дней сохранился тот же 
способ отсчета времени дня.
 Там применялся и древний обычай деления ночи на три стражи (появление звезд – 
рассвет), необходимый при кочевой жизни и для того, чтобы можно было 
организовать и общественную. Так во время первой стражи, например, происходила 
служба в храме Соломона. Позже каждую строчку разделили пополам, таким образом 
вся ночь стала делиться на шесть частей. Наблюдая движение солнца с рассвета до 
заката, добавили еще шесть частей, так день и ночь стали состоять из двенадцати 
равных частей. Соответственно, год состоял из 360 суток, состоящих, 
соответственно, из 24 часов.
 Но поскольку этот отрезок времени оказался слишком длинным для практических 
целей, каждый час, соответственно, стали делить на 60 минут, а минуту – на 60 
секунд. Так как солнечные часы работали только в светлое время суток, в 
Вавилоне были построены первые песочные и водяные часы, работа которых не 
зависела от наличия солнца на небе и не требовала ежедневных астрономических 
наблюдений. Отметим, что подобная система отсчета времени была в древности 
принята во всем мире и дошла даже до Индии и Китая.
 Все эти подсчеты связали с тайными астрологическими теориями. Сохранилась и 
старая вавилонская гектограмма, которая связывала каждый из семи дней недели с 
одной из семи планет. Но самым популярным в Вавилоне оказался цикл из пяти дней 
(их легко было подсчитать с помощью пальцев одной руки), повторяющийся 72 раза 
в году, что составляло 365 дней, грубо говоря, один астрономический год. Правда,
 мы не встречаем никаких упоминаний о завершающем год празднике.
 Однако вавилоняне также отмечали семидневный ритм: каждый седьмой, 
четырнадцатый, двадцать первый и двадцать восьмой день месяца проходили под 
знаком враждебного бога подземного мира и считались неблагоприятными для любой 
работы. В эти дни правителю не разрешалось купаться, приносить жертвоприношения,
 пить вино и отправлять правосудие.
 Семидневная израильская неделя с завершающим ее днем Шаббат – субботой, 
посвященным обязательной молитве и богу, появилась в результате переосмысления 
древней традиции в соответствии с монотеистическими представлениями. 
Следовательно, вавилонский календарь был принят без всяких ограничений, 
семидневный цикл прекрасно дополнил деление на месяцы и годы. Все это было бы 
невозможно, если бы вавилонский календарь не состоял из похожей системы.
 Вавилонское происхождение имеет и система мер веса и длины, использовавшаяся в 
Ханаане, также основанная на числе 60. Поскольку основным средством денежного 
оборота в Палестине было серебро, одно и то же слово означало «деньги» и 
«серебро». Единицей был серебряный шекель, его двадцатая часть (то есть три 
шестидесятых) – гера (упоминаемая в Иезекииле). Самой большой мерой объема во 
времена Соломона считался кор (примерно 60 галлонов), в который входило 720 лог,
 примерно равных одной пинте.
 Подобные нововведения были известны по локтевой мере – базовой единице, 
использовавшейся в Библии для измерений в храме Соломона, поскольку летописец, 
когда несколько раз упоминает эти измерения, ссылается на «старый» локоть: «И 
вот основание,  положенное Соломоном при строении дома Божия: длина  его 
шестьдесят локтей, по прежней мере, а ширина двадцать локтей» (2 Пар., 3: 3). 
Он отождествляет ее с «царским (вавилонским) локтем», который он считает 
старинной и общепринятой мерой. Сохранившийся мерный камень на старой 
вавилонской статуе времени правителя Гудеа показывает, что этот «старый локоть» 
храма Соломона составлял 21 дюйм.
 Когда эти законодательные кодексы, календарные и метрические системы начали 
входить в широкий обиход, вавилонско-ассирийское искусство оказало воздействие 
на Палестину не только косвенным образом, через Финикию, но и через влияние 
Египта. Да и вавилонские верования в идолов и демонов постоянно просачивались в 
страну, хотя и претерпевали изменения в ходе миграций.
 Проведенные в Ханаане раскопки обнаруживают почти равное мощное влияние как 
Вавилона, так и Египта на храмовую архитектуру, но в литературных памятниках 
проявилось прежде всего явное преобладание вавилонской мифологии. Сказанное, 
может быть, объясняется тем фактом, что египетский пантеон богов неохотно 
усваивался обеими странами. Божества с головами животных практически не были 
известны за пределами Египта. Несмотря на пребывание в Египте многих поколений 
евреев, египетские боги практически не оказали влияния на религию. Даже для 
обозначения идола евреи употребляли слово «Энлиль» – название одного из четырех 
старейших вавилонских божеств – бога воздушной стихии. И это было в то время, 
когда четыре вавилонских божества позднего периода доминировали на Ближнем 
Востоке. Долгое время считалось, что им поклонялись израильтяне в 
домонотеистический период более чем за тысячу лет до правления Соломона. Бог 
луны Син, центром культа которого был Ур, дом Авраама, представленный в образе 
юноши, сидящего на крылатом звере, рассматривался как оригинальная 
разновидность израильского «бога-быка». Сыном Сина является бог солнца Шамаш, о 
котором говорится в мифе о Самсоне, хотя о солнце там нет никаких упоминаний.
 Бог погоды Адад прямо отождествлялся с Синаи – богом грома и молнии, хотя 
простого совпадения функций явно недостаточно, чтобы доказать сходство между 
божествами, которое фактически не проявляется ни в единой особенности, ни в 
едином описании.
 Самой трогательной фигурой из четырех божеств была богиня Иштар (Инана), на 
основе культа которой сложился подлинный «культ девственницы». Ей поклонялись 
как дочери солнечного бога Син, и как защитнице любви, и как покровительнице 
плодородия. Она оплакивает своего супруга Думузи, могущественного бога удачи, и 
следует за ним в преисподнюю. Очевидно, что в данном случае миф об умирающем 
боге, который опускается в подземное царство и снова воскресает, накладывается 
на египетский миф об Исиде и Осирисе. Конечно, не следует увлекаться и искать в 
старейшей израильской концепции бога какие-либо черты женского божества, 
распространенного во всем античном мире и явно являвшегося естественным 
выражением политеистического сознания, потребности людей в божественной 
поддержке.
 И все же именно Иштар имела много тайных и явных поклонников среди евреев. Ее 
называли Астартой, Ашерой или, на финикийский лад, Ашторет, и именно ее культ 
официально разрешил Соломон: «И стал Соломон служить Астарте, божеству 
Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской» (3 Цар., 11: 5). В Книге пророка 
Иезекииля упоминается Фаммуза: «И привел меня ко входу во врата дома Господня, 
которые к северу, и вот, там сидят женщины, плачущие по Фаммузе» (Иез., 8: 14).
 Главная особенность политеизма заключалась в том, что к каждому богу 
обращались как к конкретной личности, имевшей легко представимый облик и 
наделявшейся различными качествами. Культ антропоморфного божества мог быть как 
местным, так и всеобщим. У него могло быть множество местных разновидностей. 
Когда появился бог Мардук – покровитель и правитель Вавилона, одновременно с 
возрождением города он вобрал веру в старого солнечного бога, отца 
вышеупомянутого Сина – Энлиля, и слово «господь» (Бел) он приписал себе. В 
таком качестве он «перекочевал» на запад, где получил имя Ваал. Еще позже он 
был известен как Адон (Адонис), то есть господь, или как Мелех (в Септуагинте – 
Молох), то есть царь, но все эти наименования обозначали одно и то же божество, 
принимавшее разные обличья. Даже его функция высшего божества несопоставима с 
самыми примитивными концепциями монотеизма, которые считают каждое телесное 
существо созданием бога.
 Наряду с вавилонскими богами на Ближнем Востоке распространилась вера в 
демонов, этих вездесущих духов зла и разрушения. Жизнь большей части людей 
сопровождалась опасностями, болезнями – напастями, виновниками которых могли 
быть демоны, вселяющиеся в человека и обретающие в нем убежище.
 Объединившиеся демоны образовывали свое государство. Самыми известными 
считались духи Утук, до настоящего времени известные как «проклятая семерка». 
Они могли поразить даже богов и преследовали лунную богиню, пока ее не 
освобождало солнце. Борьбой с демонами занимались особые жрецы.
 С другой стороны, древние маги старались найти способ управления потусторонним 
миром. Предсказатели, воскрешающие мертвых и толкователи снов чувствовали себя 
в этой стране как дома. Несмотря на тщательно проработанную систему законов, за 
религиозным экстазом скрывалось богохульство, возможно, большее, чем где-либо. 
Несмотря на все строгие предписания, вера в сверхъестественное мешала 
укреплению монотеизма.
 Финикия оказалось той страной, где интересы Египта и Вавилона сходились и 
через которую постоянное влияние этих стран распространилось на весь Ханаан. 
Финикийцы, расселившиеся по северным прибрежным районам, были потомками 
древнего ханаанского населения. Израильтяне называли их кенитами. С точки 
зрения евреев, ханаанцы, большинство из которых занимались торговлей, были 
носителями иной материальной культуры, отчего название их народности 
употреблялось и как синоним слова «торговец». До настоящего времени не 
появилось удовлетворительного объяснения их греческого названия – финикийцы.
 После эмиграции вместе с другими семитскими племенами из Аравии, своей 
прародины, о чем мы знаем из Геродота, они на протяжении тысячелетий жили на 
узкой, шириной не более 40 миль, полосе, протянувшейся вдоль моря на 125 миль, 
занимаясь рыболовством, а также торговлей, благодаря многочисленным прекрасно 
оборудованным портам. Один из них, Тир (Зор), «город на скале», считался самым 
значительным и одновременно самым молодым.
 Сидон, «город рыбаков», как и Губла (названный греками Библос), расположенный 
к северу от Бейрута, был известен своим искусством еще до того, как израильтяне 
пришли в Ханаан. Большая часть сообщений, отправленных фараону в 
Тель-эль-Амарну примерно в 1360 году до н. э., которые упоминались выше, 
позволяющих заглянуть внутрь восточного мира того времени, приходили из Финикии.

 Фараоны добивались благосклонности этой маленькой страны, особенно после того, 
как египетское влияние начало ослабевать. В дошедшем до нас описании, 
составленном примерно за 150 лет до царствования Соломона, рассказывается, как 
египетский чиновник Венамон приезжает в Тир, чтобы купить кедровую древесину и 
затем переправить его правителю Библоса Закарбаалу. По дороге его ограбили, 
отобрали деньги. Финикийский правитель высокомерно отказался предоставить 
фараону срубленные ливанские деревья в кредит. В конце концов он уступил и 
разрешил вывести семь кедров, но разрешил отправить остальное, только когда за 
них было уплачено.
 Подобные отношения между правителями существовали на всей территории вплоть до 
Евфрата, похоже, ни один из них не пользовался особым доверием финикийцев, 
слывших либеральными торговцами. Они строили самые большие и лучшие корабли 
того времени, устроили поселения и колонии на Кипре, Сардинии, в Африке и даже 
в Испании. Одно из них, Карфаген, основанный в 814 – 813 годах до н. э., стало 
таким сильным, что смогло подчинить себе обширную территорию. Здесь, равно как 
и в Сардинии, они построили горнодобывающие заводы, продукцию которых 
перевозили по морю на специальных кораблях. Финикия находилась на пересечении 
всех торговых путей Ближнего Востока, так что ее жители могли пользоваться всем,
 что произвели и создали другие народы. Не так-то легко определить, были 
финикийцы простыми посредниками или производителями, создававшими новые 
ценности. В любом случае эта небольшая народность, занимавшая территорию между 
Иорданией и Средиземным морем, как и израильтяне, ее ближайшие родственники, 
стоит у истоков Древнего мира.
 Созданный на палестинской земле алфавит распространялся на запад и на восток 
финикийцами. Библос оказался мировым рынком для бумаги и письменных 
принадлежностей, именно от названия этого города возникло греческое «книга». В 
Библосе находится саркофаг царя Ахирама – самый древний письменный памятник с 
финикийским алфавитом, составленным до 1000 года до н. э. Надпись на нем, в 
которой говорится, что боги накажут всякого, кто откроет крышку, указывает на 
повсеместное распространение письменности.
 Египетские иероглифы не были приспособлены к написанию текстов на 
восточносемитском языке. Но как отмечает исследователь Ауэрбах, ссылаясь на 
маргиналии в письмах из Тель-эль-Амарны, даже восточносемитская клинопись не 
вполне подходила для фиксации тех десяти заповедей, что приписывают Моисею.
 Сегодня самыми древними документами, написанными на еврейском, считаются 
рецепты вина и описание составляющих масла на черепках из Самарии (в 
центральной части Палестины). Они датируются примерно 870 годом до н. э., то 
есть всего за сто лет до правления Соломона. Знаки во многом напоминают буквы 
на саркофаге Ахирама и являются упрощенной формой иероглифических символов. 
Следовательно, создателями алфавитного письма являются и финикийцы и 
израильтяне, поддерживавшие прямые контакты с Египтом.
 Теория еврейского происхождения алфавита основывается на огромной 
правоведческой и исторической литературе, которая появилась во времена Моисея, 
в то время как от финикийцев не сохранилось никаких литературных памятников, за 
исключением небольших коротких надписей.
 Следует также иметь в виду, что только в Израиле обнаруживаются стихи, каждая 
строчка которых начинается с букв, расположенных в алфавитном порядке, – это 
некоторые псалмы, последние притчи Соломона, плач Иеремии.
 Неизвестно, на каком принципе основывался порядок следования букв в алфавите. 
Но такие стихи составлялись не только ради того, чтобы поупражняться в 
запоминании алфавита, но и для большей выразительности текста. Приведем в 
качестве примера псалом 119 («Песнь восхождения»):



   Ко Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня.
   Господи! избавь душу мою от уст лживых, от языка лукавого.
   Что даст тебе и что прибавит тебе язык лукавый?
   Изощренные стрелы сильного, с горящими углями дроковыми.
   Горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских.
   Долго жила душа моя с ненавидящими мир.
   Я мирен: но только заговорю, они – к войне.



 В оригинале каждая из восьми строк начинается с одной и той же буквы. Однако 
датировка текста показывает, что алфавит ощущали как древнее национальное 
достояние, унаследованное от предков наравне с религией. Более вероятно, что 
заселившие страну ханаанеи, когда вошли израильтяне, восприняли от них новое 
искусство, приспособив его к восточносемитскому языку. Сами же израильтяне (и 
это единственно возможное объяснение) восприняли его до своей эмиграции от 
финикийцев, с которыми они почти не контактировали.
 Развитие ремесел, и особенно искусство обработки дерева (из Ливана и 
Анти-Ливана), металлов (оттуда же), стекла (из белых песков реки Белус близ 
Акко), изготовление пурпурной краски и папируса, велось не только ради 
коммерческих целей, но также преследовало и эстетические задачи и основывалось 
на воображении, восхищении увиденным и тяге к знаниям.
 Очевидно, что последнее качество' и заставило финикийцев совершать рискованные 
путешествия по морям, принесшие им уважение многих народов. О подобном 
отношении свидетельствуют ценные подарки, которые фараоны отправляли правителям 
городов Финикии, а также принятие в Египте культа Баалат-Гебал (богини Библоса).
 Ей поклонялся фараон, для нее отбирали специальных девушек для храмовых оргий.
 Финикийцы оказались отважными колонистами, но они не были ни воинами, ни 
завоевателями. Однако когда на них нападали, они выказывали себя образцом 
мужества и выдерживали длительные осады. Похоже, им удалось очистить Западное 
Средиземноморье от пиратов, чего не удалось сделать египтянам.
 Только после тринадцатилетней осады Навуходоносор смог захватить Тир, который 
был построен на скалистом острове. Что же касается Александра Великого, то ему 
удалось захватить этот город благодаря предательству. Известна вошедшая в 
поговорку стойкость карфагенян. Именно при Цезаре и Августе Карфаген снова 
возродился и превратился в процветающий город.
 Характерно, что финикийцы, с их открытостью и тягой к знаниям, не проявили 
интереса к простому и «практичному» еврейскому монотеизму. Именно сохранение 
этих духовных ценностей, отделившее израильтян от других древних народов, 
помогло им выжить в период рассеяния.
 Начиная со времени Судей, отношения между финикийцами и Израилем оставались 
дружественными. Иудейские племена асир и завулом, обитавшие в центральной части,
 первыми отправились с финикийцами за море (Суд., 1:1). Услышав о великолепии 
великого храма Мелькарта в Тире, который финикийцы называли центром земли, 
Давид и Соломон привлекали финикийцев в качестве архитекторов израильских 
храмов, дворцов и крепостей.
 После разделения царства оба народа продолжали сохранять дружественные 
отношения: Иезавель, дочь царя Тира, стала женой царя Ахава из Израиля, оказав 
особое влияние на политику страны. В то время ассирийцы устремились на восток, 
и осознание общей опасности укрепило связи между финикийцами и израильтянами. 
Но еще за столетие до этого им пришлось противостоять очень опасному общему 
врагу.
 Примерно ко времени Исхода из Египта, произошедшего незадолго до 1200 года до 
Рождества Христова, орды из Южной Европы начали перемещаться, подталкивая перед 
собой попадающиеся на пути разные племена. Опустошая все на своем пути, они 
продвинулись вдоль островов и дошли до африканского и азиатского континентов. 
Нанесенный ими ущерб отразился даже на египетской империи. Одни народы, 
например ливийцы, с помощью новых иммигрантов надеялись удовлетворить свои за 
воевательные амбиции, другие, как палестинцы, надеялись сбросить иго египтян.
 Фараон Мернептах III, который правил во время Великого Исхода, должен был 
сражаться на два фронта – на западе и на востоке. Когда ему наконец удалось 
достичь непрочного мира, он повелел высечь на камне гимн победы. В 1896 году Ф. 
Петри обнаружил его около Фив, а сегодня он находится в Каирском национальном 
музее.
 После перечисления завоеванных им ханаанских городов читаем: «Израиль – его 
население немногочисленно, и его семя больше не распространится». Это 
древнейший текст, в котором упоминается Израиль. Видно, что надпись относится 
не к стране, а к народу. Она не содержит никаких географических подробностей, 
отражая лишь торжество победителя, который наконец-то добился своего.
 Вместе с тем надпись подтверждает, что израильтяне уже представляли собой 
внушительную силу, память о победе над которой фараон считает нужным сохранить. 
Кроме того, в другом описании не говорится о великом успехе фараона. Его 
второму преемнику, Рамсесу III, пришлось пройти через Палестину вплоть до Сирии,
 чтобы остановить одну из «морских наций», которая захватила Финикию и угрожала 
опустошить Ханаан, а затем вторгнуться в Египет. Этой нацией были филистимляне, 
давно населявшие данный район выходцы с Крита.
 Отброшенные назад, они заняли плодородную долину Шефелу между Яффой и Газой. 
Вот почему греки называли не только эту полоску земли, расположенную поблизости 
от них, но и всю территорию, расположенную за ней, страной Пелиштим 
(Палестиной). Когда филистимляне продвинулись вперед в горы, они столкнулись с 
израильтянами. Именно в ходе этой войны, которая продолжалась большую часть 
времени Судей и ранних правителей, израильские племена и были вынуждены 
объединиться в нацию.
 Произошло это потому, что филистимляне оказались воинственным народом. На 
гребных судах, изображения которых можно увидеть на триумфальных памятниках 
Рамсеса III, они переплыли море, затем прошли через Малую Азию и двинулись 
вдоль побережья к югу. Об этом пишут пророки Амос: «Не я ли (Бог) вывел Израиля 
из земли Египетской и Филистимлян из Кафтора и Арамлян – из Кира» (Ам., 9: 7) – 
и Иеремия. Имеются и косвенные подтверждения в виде керамики, найденной в 
Беэр-Шебе и Аскалоне. Филистимлянская керамика отличалась более изысканным 
узором, чем старая ханаанская.
 Своими обитыми железом повозками и на запряженных волами колесницах они 
прокладывали дорогу во всех направлениях. В раннем железном веке они были 
превосходными кузнецами. Многие считают, что именно от филистимлян израильтяне 
переняли искусство ковки железа, скорее всего заплатив высокую цену за этот 
секрет, одинаково важный и для земледельцев, и для воинов. В Книге Царств 
говорится, что израильтяне получили оружие и сельскохозяйственные инструменты 
от филистимлян, поскольку «кузнецов не было во всей земле Израильской, ибо 
Филистимляне опасались, чтобы Евреи не сделали меча или копья» (1 Цар., 13: 19).

 Окованные металлом колесницы и железное оружие позволили филистимлянам разбить 
армии всех народов Ближнего Востока. Только египтяне, с их более быстрыми 
лошадьми, легкими, более мобильными колесницами и огромным по численности 
войском, смогли устоять против них. В ранних библейских описаниях битв с 
филистимлянами сообщается о том ужасе, который они внушали своим совершенным 
оружием. Рассказы об их героических поступках с использованием испытанных 
методов ведения войн представляют собой не столько развернутую метафору, 
традиционную для эпоса, сколько попытку «сохранить лицо»: Самегар поверг в 
бегство 600 филистимлян одной лишь палкой для понукания волов: «Самегар, сын 
Анафов, который шестьсот человек Филистимлян побил воловьим рожном; и он также 
спас Израиля» (Суд., 3: 31). Самсон также сразил 1000 человек ослиной ногой.
 На самом деле вся история Самсона представляет собой победу точно рассчитанной 
физической силы над самонадеянным безрассудством. Даже ослепленный, он унес с 
собой больше врагов во время своей добровольной смерти, чем убил за всю свою 
жизнь.
 Выступивший против гиганта Голиафа Давид со своей пастушьей пращой стал 
символом торжества духа над грубой силой. Описание вооружения филистимлян с их 
кольчугами, доспехами, поножами, щитами и копьями настолько ярко, что мы видим 
перед собой одного из героев Гомера. Но в Библии прежде всего подчеркивается 
использование железа.
 Противостояние продолжалось на протяжении жизни двух поколений. На юге 
филистимляне проникли глубоко в горы, на севере, вероятно, не встретив никакого 
сопротивления, – в долины Израиля. Окруженные израильтяне находились на грани 
разгрома. Тогда в лагерь принесли ковчег Завета со скрижалями, чтобы самые 
главные национальные святыни вдохновляли солдат на отчаянное сопротивление.
 Но израильская армия потерпела поражение, ковчег был захвачен, на население 
наложили контрибуции. Похоже, что некоторые еврейские круги приготовились 
покориться филистимлянам, – об этом говорит описание возвращения израильтян и 
их обращения к народу (1 Цар., 14: 21).
 Однако в минуту опасности народ поднялся как один, и все переменилось. 
Действительно, всему Израилю угрожала физическая смерть или рабство. И все же 
пророк Иоиль говорит о том, что «И сынов Иуды и сынов Иерусалима продавали 
сынам Еллинов, чтобы удалить их от пределов их» (Иоил., 3: 6), отмечая 
существование работорговли между филистимлянами и греками.
 Самой запоминающейся личностью из всех духовных вождей, призывавших к 
объединению, стал пророк Самуил. Но только воинственному Саулу благодаря своей 
победе при Михмасе (находившемся в шести милях к северу от Иерусалима) удалось 
отвести непосредственную угрозу и заставить филистимлян вернуться в долину.
 Примерно через десять лет им удалось снова собрать армию, на этот раз они 
продвинулись на север, на равнину. Саул был разбит, трое из его сыновей взяты в 
плен, а сам он покончил с собой. Филистимляне повесили тело первого правителя 
израильтян на стенах Беф-Сана, на полпути между полем битвы, находившемся в 
горах Библа, и рекой Иордан. Оружие Саула было выставлено в храме Астарты как 
подношение богине за помощь.
 Но и без Саула филистимляне продолжали бояться, поэтому все попытки 
объединения были задушены на корню. Давиду пришлось бежать до этих событий 
вместе с группой своих сподвижников и вернуться, чтобы стать вассалом 
филистимлян. Возможно, он предпринял все от него зависящее, чтобы достичь 
взаимопонимания с противником и таким образом сохранить государство. Но 
большинство филистимлян продолжали не доверять Давиду (1 Цар., 29: 4-11).
 Поражение Саула при Библе и смерть Ионафана, который знал о его планах, 
заставили Давида трезво посмотреть на ситуацию. Разумно используя – свои силы, 
он сначала обеспечил безопасность на юге и на востоке у Иордана, добившись, что 
филистимляне не осмелились напасть на него. Только после того как в Хевроне его 
избрали главным вождем, он осмелился нанести решающий удар. Давид захватил 
крепость Иерусалим, которая считалась неприступной и все же оставалась в руках 
первых поселенцев, и там ждал, до тех пор пока филистимляне, намеревавшиеся 
опередить его, не приблизились к городу. Именно на равнине Рефаим, находившейся 
между Иерусалимом и дорогой, ведущей в Вифлеем, филистимляне были окончательно 
разгромлены.
 Один за другим их города пали и начали платить дань Израилю. Прекрасно зная их 
храбрость, военное мастерство и надежность, Давид набирал свою личную охрану, 
возможно, именно из них – об этом свидетельствует упоминание о хелефеях и 
фелефеях, под которыми легко узнать критян и филистимлян.
 Правда, название «хелефеи» может обозначать не только жителей самого Крита, но 
и выходцев оттуда, живших в районе Газы, о которых упоминается в табличках из 
Рас-Шамры. Ко времени власти Соломона филистимляне уже перестали представлять 
влиятельную силу. Еще раз они упоминаются в одной из глав Книги пророка Захарии 
(Зах., 9: 6), который пишет о борьбе против Ассирии. Затем они полностью 
исчезают с исторического горизонта.
 Однако в интересующее нас время они продолжали населять прибрежную полосу, 
препятствуя выходу Израиля к морю, важному для его экономики. Только Соломон 
понял, как извлечь выгоду из сложившейся ситуации.
 От этого воинственного народа не сохранилось никаких литературных памятников. 
Похоже, что они заимствовали свою религию от семитских племен, которых покорили 
первыми, а их главного бога Дагона можно отождествить с тем, что появился 
тысячью годами ранее в Месопотамии. Самыми известными богами считались 
Баал-Зевув из Экрона (библейский Екрон), также семитское название которого 
соотносится с селением Зевув, расположенным неподалеку от Экрона (так говорится 
в письмах из Тель-эль-Амарны). Как и родственные им греки, они организовали 
пять городов-государств, которые образовали союз, управлявшийся единым царем.
 Во времена Соломона еще были живы свидетели длительного противостояния между 
филистимлянами и Израилем, начиная с поражения при Библе. Существовали даже 
такие, как священник Авиафар, который был свидетелем того черного дня, когда 
ковчег Завета вместе со скрижалями был захвачен филистимлянами. Из всех соседей 
Израиля филистимляне были самыми искусными в военном деле и в свое время самыми 
опасными. В то же время им было суждено погибнуть первыми, как будто они уже 
выполнили свою историческую миссию и с помощью своих вылазок объединили Израиль,
 дав свои имена земле, которая стала священной для большей части человечества.
 Пока «люди моря» постепенно занимали весь Ближний Восток, а великие империи 
Египта и Ассирии были поглощены своими собственными проблемами, южнее и 
западнее Палестины возникли маленькие царства, которые в течение длительного 
времени после Соломонова правления осложняли жизнь еврейскому государству, 
опережавшему их по развитости.
 В то время когда израильтяне по-прежнему находились в странствиях, 
относительно близкое племя идумеян уже создало хорошо организованное 
государство (перечень царей в Библии – Быт., 36: 31). Вначале израильтяне 
избегали столкновений с воинственными жителями племени идумеян и просто прошли 
через их территорию (Числ., 20: 14 – 21).
 Но когда со временем израильтяне стали расширять границы своей земли, они были 
вынуждены вступить в конфликт с идумеянами. Поскольку они были отрезаны от 
Средиземного, им пришлось искать выход к Красному морю. Но с южной стороны 
Мертвого моря находился низкий участок, простиравшийся вниз до Красного моря, и 
вся территория справа и слева от него до Аравийской пустыни принадлежала 
идумеянам. И к западу, вплоть до Синая, – земли, которая была полна 
воспоминаний, священных для Израиля, – находился еще один меньший по размеру 
участок, также принадлежавший идумеянам.
 На западе он доходил вплоть до Аравийской пустыни. С этой стороны 
располагалось множество плодородных долин с красноземной почвой, пригодной не 
только для сельского хозяйства, но и богатой лесами, населенными разной 
живностью. Как известно, Исав, предок израильтян, был страстным охотником.
 Израильтяне называли эту горную страну, отделявшую их от Аравийской пустыни, 
Сеир. По легенде, на самой высокой ее части, горе Ор, умер брат Моисея Аарон. 
Мусульмане назвали эту гору Джебель-Гарун – гора Аарона; название сохранилось 
до наших дней.
 Вскоре идумеяне превратились в торговую нацию, поскольку караванные дороги, по 
которым перевозили специи, бальзам и, прежде всего, ладан из Аравии в Малую 
Азию, шли через всю их страну. Вступив в контакт с филистимлянами и финикийцами,
 они начали совместную торговлю рабами (Ам., 1: 6, 9, 11). Они также сохраняли 
контроль над Эламской низменностью, по которой шли пути к Красному морю, где 
израильтяне построили порт Ецион-Гавер. Известны дворцы в Босре, Петре (которую 
многие отождествляют с библейской Селой); даже в руинах, относящихся к римским 
временам, они воспринимаются как одно из величайших чудес ближневосточной 
цивилизации. Пророк Авдий задолго до Соломона пишет о несметных сокровищах, 
хранившихся в Едоме.
 И от идумеян до нас не дошло никаких литературных памятников, хотя очевидно, 
что они существовали. Сохранившиеся ассирийские надписи свидетельствуют, что 
идумеяне верили в бога Коса. Местным князьям давали специальный титул  aluphim .

 Рассказы о мудрости идумеян передавали из поколения в поколения (Иер., 49: 7; 
Авд., 1: 8). Находившийся на границе с идумеянами Уц упоминается как дом Иова, 
мудрые друзья, которые навещали его, Елифас Феманитянин и Софар Наамитянин, 
скорее всего, идумеяне, судя по названиям этих мест. В апокалиптической Книге 
пророка Варуха (Вар., 3: 22) упоминается Феман в Едоме как место, где можно 
было познать мудрость, а также мудрый язычник Валаам (Числ., 22: 5) может также 
быть идумеянского происхождения, даже если его отца Веора можно соотнести с 
Веором, чей сын Бела был правителем Едома (Быт., 36: 32).
 В еврейских источниках постоянно превозносится мудрость идумеян, что может 
свидетельствовать об их отвращении к таким качествам, как жестокость и 
предательство. И сегодня, как в доисторические времена, по-прежнему упоминают 
черты личности, которые в старину приписывались основателям идумеян и 
израильтян, Исаву и Иакову. В истории о царе Сауле упоминается о идумеянском 
жителе Доике, «начальнике пастухов Сауловых» (1 Цар., 21: 7).
 Давиду пришлось в течение некоторого времени жить в святилище, которое тогда 
находилось в Номве. Как раз в то время, когда Давид отдыхал здесь после своего 
бегства от Саула, он тайно получил от священника Ахимелеха меч Голиафа и 
немного священного хлеба, поскольку у него не было никакой еды для путешествия.
 Доик потом донес Саулу, чем усилил подозрения царя, что Давид хочет занять его 
место. Узнав о случившемся в Номве, осудил священника и других служителей. 
Поскольку никто не хотел «поднять рук своих на убиение священников Господних», 
царь велел Доику умертвить служителей. «И пошел Доик Идумеянин, и напал на 
священников, и умертвил в тот день восемьдесят пять мужей, носивших льняной 
ефод» [1]  (1 Цар., 22: 17 – 18). Спастись удалось только Авиафару, сыну 
Ахимелеха. Он убежал к Давиду и позже стал верховным жрецом, и даже во времена 
молодости Соломона оставался одной из влиятельных фигур при дворе.
 Разбив войска филистимлян и народов, живших к востоку от Иордана, Давид 
отправил Иоава или, как утверждается в Паралипоменоне, его брата Авессу, сына 
Саруи (1 Пар., 18: 12) против идумеян, которые явно пытались прорваться на 
север, пока Давид был занят укреплением границ своих владений.
 В безводной Соляной долине, к северу от их собственной территории, идумеяне 
были разбиты. Затем армия Давида двинулась дальше и, возможно, заняла всю 
Территорию вплоть до Красного моря. Случившееся привело к новой стычке с 
идумеянами, тогда многие израильтяне были взяты в плен или погибли и не были 
погребены, что означало бесчестье.
 Через некоторое время Иоав похоронил мертвых и, напав на идумеян, устроил 
кровавое побоище. После этого они не осмелились снова выступать в течение всего 
правления Давида и Иоава. Но среди тех, кто убежал в Египет, оказался юный 
принц Адад, доставивший много хлопот Соломону.
 Независимость идумеяне обрели только спустя сотню лет после смерти Соломона 
(при Иораме), однако ненадолго, потому что стали Добычей для ассирийцев. Но они 
никогда не оставляли попыток продвинуться на север и после разрушения первого 
Храма поселились на юге Иудеи, вокруг Хеврона, где и стали известны как 
идумеяне. Они враждебно относились к евреям, вернувшимся из изгнания, но, после 
того как их покорили Маккавеи, приняли иудаизм – религию евреев.
 Их необузданный и в то же время героический нрав снова дал о себе знать при 
Ироде. Поскольку они оставались и религиозными, и территориальными противниками 
евреев, став символом зла, само название Едом в течение длительного времени 
отождествлялось с домом Цезаря. Это беглое замечание о послесоломоновских 
временах только усиливает общее впечатление о нравах едомитов (идумеян).
 На территории, расположенной к западу от Иордана, соседствующей с Едомом на 
севере, и на той территории, через которую доводилось проходить израильтянам, 
когда они стремились пересечь Иордан, основал свое государство другой 
родственный им народ – моавитяне.
 О трудности и конфликтах, которые сопровождали этот переход, поэтически 
рассказано в истории о Валаке и Валааме (Числ., 22 – 23). Еще более 
реалистически, хотя не совсем отчетливо в Книге Судей описано, как власть 
моавитян распространялась на запад, в то время как там уже расселились 
израильтяне. Судья Аод убил Еглона, царя моавитского, тучного человека, 
обоюдоострым мечом, что помогло освободить свой народ, по крайней мере тех, кто 
жил к западу от Иордана (Суд., 3: 12-30).
 Но к востоку от Иордана продолжались тяжелые сражения между израильскими 
племенами, проживавшими там, и моавитянами. В войне за независимость народов 
Галилеи судья Иеффай разбил аммонитян в глубине их территории около Ароера 
(Ароира) на реке Арнон (Суд., 11: 26, 33), хотя не совсем ясно, на чьей стороне 
тогда сражались моавитяне.
 Еще до правления Саула с ними снова началась война (1 Цар., 14: 47), и только 
Давид (1 Цар., 8: 2) заставил их вернуться к природной границе Арнона и платить 
дань Израилю.
 Моав представлял собой плодородное плато, южная часть которого идеально 
подходила для пастбищ. Крутые скалы спускаются прямо к Мертвому морю, и 
некоторые из высоких гор стали драгоценными воспоминаниями для еврейского 
народа и сохранились в легендах. Из Иерусалима невооруженным глазом можно 
увидеть гору Нево, с вершиной Фасги (Втор., 34: 1), где Господь показал Моисею 
«всю землю Галаад до самого Дана» и другие земли, в которые ему уже не суждено 
было попасть. Именно «в земле Моавитской, по слову Господню» и умер Моисей 
(Втор., 34: 1, 5).
 Во времена, предшествовавшие царствованию Давида, территория, простиравшаяся 
на север далеко за Арнон, вплоть до богатых зерновых полей аммонитян, 
использовалась для снабжения Востока во времена засухи. Именно здесь 
развивается действие Книги Руфь: из-за «засухи на земле» Елимелех отправился из 
Вифлеема в Моав, где его сын женился на моавитских женщинах, одной из которых и 
оказалась Руфь.
 После смерти Елимелеха и его сыновей Руфь вернулась со своей свекровью в ее 
страну и позже вышла замуж за землевладельца Вооза. У них родился сын Овид, его 
сыном был Иессей, отец царя Давида. Так кровь моавитян влилась в кровь 
завоевателя Моава.
 На черной базальтовой скале, раскопанной в 1868 году в Дивоне, есть имя Хамоса,
 главного бога моавитян, этот важнейший моавитский город упоминается в Числах 
(Числ., 21: 30). Камень представляет собой монумент, установленный в честь 
победы правителя Месы (4 Цар., 3: 4), о чем сообщается в Книге Царств, и 
упоминание относится ко времени, наступившему после смерти Ахава (853 год до н. 
э.).
 Моав снова восстал против евреев, и, после того как царь принес в жертву 
божеству своего старшего сына, евреи потерпели поражение. В надписи Меса 
хвастается тем, что принес в жертву богине Иштар 7000 еврейских мужчин и женщин 
из Нево.
 Надпись сделана на древнееврейском, который, возможно, стал известен 
моавитянам, когда они входили в состав израильского государства при Давиде и 
Соломоне. Перед нами единственное сохранившееся свидетельство существования 
моавитского языка, родственного еврейскому. Спустя сотни лет после правления 
Соломона ужасный обычай человеческих жертвоприношений снова возобновился, что и 
было зафиксировано на памятнике. В то же время непосредственно язык и сама 
надпись свидетельствуют о необычайно высоком уровне культуры. А текст надписи, 
разделенный на слова, свидетельствует о высоком уровне развития языка.
 Похоже, что то же было характерно и для аммонитян – нации, которая граничила с 
моавитянами на севере. Они замыкали своеобразное «кольцо народов», которые 
располагались вокруг израильской территории с востока.
 В Библии имеется рассказ о Моаве и Аммоне, сыновьях Лота, которые родились от 
кровосмесительной связи с дочерьми после спасения из обреченного города Содома 
(сюжет о Содоме и Гоморре). История отражает не только отношения между людьми, 
но и частично взаимоотношения, характерные для Израиля.
 Это первые упоминания об моавитянах как нации – сообщение о вышеупомянутом 
правителе Еглоне, под чьим началом они сражались против Израиля. Правда, перед 
нами, скорее всего, позднее упоминание; основанием служит тот факт, что именно 
через северную территорию моавитян, которая соседствует с аммонитянами, 
израильтяне шли в страну, расположенную к западу от Иордана. Скорее всего, 
аммонитяне поселились там почти одновременно с израильтянами. Это доказывает и 
тот факт, что племена Рувима, Гада и Манассии, населявшие пограничные районы, 
смешались с аммонитянами, поскольку не сохранилось упоминания о каких-либо 
политических границах между ними и израильтянами.
 Если бы аммонитяне установили собственное государство раньше, то сохранились 
бы упоминания о пограничных стычках с израильтянами или о разделении территорий.
 Все это отчетливо видно в истории судьи Иеффая – единственном, кто решал 
племенные споры на своей собственной территории к востоку от Иордана.
 Значит, события, описанные в Книге Судей, относятся к моавитянам, которые, как 
мы убедились, оказались более сильными и с которыми Иеффаю приходилось 
считаться, а не к аммонитянам, которые во времена Давида и Соломона оказались 
определенно слабее, чем моавитяне, и были оттеснены обратно к Арону. Одно ясно: 
испытывавшие сильное давление израильтяне из Галилеи (что означало не только 
город, носивший то же название, но всю израильскую территорию, расположенную к 
востоку от Иордана) снова призвали Иеффая, изгнанного из-за необузданного и 
воинственного нрава в лесистые горы. Израильтяне потребовали, чтобы он 
доблестно защищал их как от аммонитян, так и от моавитян. Город виноторговцев 
Авель, откуда он изгнал их, «поразил поражением» (Суд., И: 33), все еще 
существовал в 200 году до Рождества Христова неподалеку от столицы Равва в 
верховьях реки Иавок.
 После этой победы восточноиорданские племена, вероятно, прожили в 
относительном мире в течение нескольких сотен лет. Но когда далеко на западе, 
на Ханаанском побережье, филистимляне успешно выступили против Израиля, 
правитель Наас Аммонитянин решил, что настал благоприятный момент, чтобы 
вторгнуться на прилегающую к его землям израильскую территорию.
 В Библии говорится, что он осадил Иавис Галаадский и согласился прекратить 
военные действия, если все мужчины выколют себе правый глаз, что обесчестит 
весь народ Израиля (1 Цар., 11). Народ Галаада призвал на помощь Саула. Услышав 
об этом, он разрубил пару волов на части и разослал кровоточащие куски всем 
племенам израильским. Его послы объявили, что если кто-то откажется от сражения 
за своих собратьев, то с его скотом поступят подобным образом.
 Вскоре собралась огромная армия, город Иавис был освобожден, а аммонитяне 
разбиты. Так, отразив угрозу со стороны аммонитян, государство выдержало первое 
испытание. Понимание необходимости объединения племен восторжествовало, великая 
армия поднялась, и Саула признали царем. И после его смерти народ Иависа 
оставался преданным своему спасителю. Когда после ужасной битвы при Гелвуе тела 
Саула и его сыновей были выставлены филистимлянами на позор в Беф-Сане, они 
сняли их с городских стен, чтобы похоронить в своем городе.
 Позже они сохранили верность единственному оставшемуся в живых Иевосфею, сыну 
Саула, который отомстил филистимлянам на их собственной территории. Благодаря 
поддержке он оставался вплоть до своей насильственной смерти признанным 
наследником отцовского трона и соперником Давида в стране, расположенной к 
западу от Иордана, в восточной части Северного царства.
 Когда Давид стал царем, дипломатические отношения с аммонитянами, кажется, 
начали улучшаться. Поражение, которое он нанес моавитянам, возможно, заставило 
его оказать милость Аннону, сыну Наасову, «за благодеяние, которое оказал мне 
отец его» (2 Цар., 10: 2). (Тот помогал Давиду во время войны – сам Давид 
говорит о гостеприимстве, оказанном ему Наасом.) Поэтому после его смерти Давид 
и отправил посланников к его сыну, чтобы высказать свое соболезнование.
 Но представители военной партии аммонитян сказали Аннону, что эти люди 
присланы, чтобы шпионить за ним, теперь самое время напасть на Давида, который 
побил филистимлян и теперь станет искать союзников среди арамейцев. Услышав об 
этом оскорблении, Аннон повелел обрить каждому посланнику половину бороды и 
обрезать одежду до чресел. Одновременно были приведены в готовность войска и 
призваны наемники из Сирии.
 Теперь Давиду не оставалось ничего другого, как пойти против аммонитян и 
небольших арамейских государств, выступивших как их союзники. После серьезных 
испытаний арамейцы потерпели окончательное поражение. Вторая армия под 
командованием Иоава в то же самое время осадила Равву. Давид вошел в покоренный 
город и привез в Иерусалим драгоценную царскую корону и богатую добычу.
 Для Давида осада этого города имела особое значение. Когда хеттянин Урия, один 
из военачальников в армии Давида, принял участие в осаде города вместе с Иоавом,
 Давид оставался в Иерусалиме, охваченный страстью к Вирсавии, жене Урии.
 Возникла трагическая ситуация, хотя оба мужчины сохраняли по договоренности 
все в тайне. Когда Давид узнал, что Вирсавия забеременела от него, чтобы скрыть 
это, приказал Урии отправиться в отпуск домой. Обеспокоенный судьбой 
государства, Урия отказался покинуть казармы ради комфорта и покоя в своем доме.
 Чтобы страсть к жене не овладела им, вечером Урия напился.
 Давид понимал, что, войдя к жене, Урия нанесет оскорбление ему, царю, а этого 
верный слуга себе позволить не имеет права. Поэтому Урии не оставалось ничего 
другого, как принести в жертву свое чувство, чтобы не мешать любящим. Давид же 
понимал, что в этих обстоятельствах Вирсавии нужно было обязательно найти мужа.
 Вот почему Давид совершенно хладнокровно решил теперь отправить Урию обратно 
на театр военных действий с письмом к Иоаву, где приказывал организовать 
«героическую смерть хетта в бою». Давид никогда не испытывал чувства вины по 
отношению ни к Урии, ни к Вирсавии (которая искренне оплакивала своего мужа), 
как, впрочем, и за смерть первого ребенка Вирсавии. Не переживал он и по поводу 
рождения последнего ребенка от своего с ней союза – Соломона.
 После поражения Аннона Давиду не оставалось ничего другого, как нанести 
поражение Едому, чтобы укрепить свое царство. И аммонитяне были жестоко 
подавлены. На протяжении всего периода царств они больше не осмеливались 
нападать на Израиль, не заручившись соответствующей поддержкой. Заключая союзы 
с моавитянами или идумеянами, аммонитяне причиняли большие неприятности 
последним правителям Иудеи.
 В 586 году до н. э. правитель аммонитян Ваал приказал убить наместника Иудеи 
Гедалии. На ход развития еврейской истории они не оказали существенного влияния.
 Когда император Траян создал в 106 году н. э. провинцию Аравия, аммонитян 
окончательно поглотили другие народы, в основном арабы. От них сохранилось 
только название города Амман – современной столицы Иорданского королевства.
 В торговой политике Соломона эти территории играли важную роль, поскольку 
являлись перевалочным пунктом на торговом пути из Иерусалима в Дамаск и далее в 
Пальмиру и Фапсак. Возможно, поэтому Соломон разрешил им поклоняться главному 
аммонитянскому божеству Милхому, и даже устроил для него капище около 
Иерусалима, рядом с моавитянским божеством. Интересен тот факт, что после 
Соломона на престол взошел его сын от брака с аммонитянкой.
 Мы рассказали о государствах и народах, населявших тот район, где происходило 
формирование еврейской нации и где родилась цивилизация, которой было суждено 
испытать различные влияния, пережить катаклизмы и сохранить на протяжениимногих 
столетий культурные и духовные ценности, которые были накоплены за всю историю 
их существования. Эта маленькая страна, с ее незначительным по численности 
населением, ничем не выделялась среди других стран и народов. Но в тех 
особенных отношениях, которые связывали страну и ее народ, и заключалась та 
особая сила, благодаря которой удалось выполнить свою непростую духовную миссию.





 Глава 3
 ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ: ПРОБЛЕМЫ


 Трудно найти страну, где такой малочисленный народ, как израильский, во время 
первых правителей еще не ставший целостностью, смог бы сформироваться в единую 
нацию и развить свою культуру на территории, столь мало подходящей для этих 
целей, как Палестина.
 Палестина представляла собой большое разнообразие в отношении почв, климата, 
системы ирригации и культуры землепользования. Однако подобные препятствия 
можно было легко преодолеть, если бы существовал естественный и общий 
транспортный путь, соединявший различные регионы страны.
 Но хотя река Иордан и пересекала всю страну с севера на юг, перепады между ее 
отдельными частями оказывались значительными. Кроме того, она была не такой 
судоходной, как Нил или Евфрат. Иордан стремительно бежал прямо в зловещее 
Мертвое море – самое низкое место на поверхности Земли, куда несли свои воды 
реки, но откуда ничего не вытекало.


 Палестина в X веке до н. э. 

 Река напоминала вещь в себе, хранила свои собственные тайны. Ее берега 
оказывались пологими только на очень коротком промежутке между ее источником в 
Хермоне до образованного ею первого небольшого озерца Мером. Потом, правда, оно 
превратилось в болото, куда и впадал сам Иордан.
 Пробившись далее сквозь базальтовые скалы, он в виде водопада прорывался к 
спокойному, чистому Галилейскому морю (Генисаретскому озеру, Тивериадскому 
морю), богатому рыбой. По соседству было множество горячих источников – живых 
свидетелей древних вулканических землетрясений. Отсюда река на большем 
протяжении своего пути практически пробивалась между крутыми известняковыми 
берегами – отличительной черте почв почти всей Палестины.
 Река бежала вдоль крутых берегов, петляла среди небольших болотистых островов, 
а на участках наиболее стремительного своего движения по обоим берегам ее 
защищали джунгли. Наконец с мощью 130 кубических метров в секунду она 
обрушивала свои беспокойные воды в Мертвое море. Заметим, что исток Иордана 
находился на высоте почти 500 метров над уровнем Средиземного моря, и прежде 
чем достичь Мертвого моря, реке приходилось опуститься более чем на 1000 метров.

 В ее русле, тянувшемся едва ли на сотню миль, насчитывалось множество излучин 
и почти ни одного прямого отрезка. Большинство притоков справа и слева 
наполнялись водой лишь во время короткого сезона дождей. Только с запада текли 
два постоянных притока: Ярмук, в котором было больше воды, чем в самом Иордане, 
впадавший чуть ниже Галилейского моря, и Иавок, где на одном из бродов, 
согласно мифологии, Иаков боролся с ангелом. Тогда впервые и упоминается 
Израиль.
 С той же самой стороны в Мертвое море впадает другая полноводная река, чья 
мощь позволила ей пробить дорогу через горы, – это Арнон. Но все воды, которые 
вливались в это самое пустынное озеро, испарялись из-за тропической жары, и его 
берега оставались безводными, за исключением самых высокогорных участков.
 Вдоль берегов озера тянется полоса белых соляных отложений в виде мощных 
конусовидных кристаллов. Как и в воде, здесь нет ни растений, ни животных. На 
юге поднимаются высокие соляные горы, а озеро превращается в настоящее соляное 
болото, со дна которого бьет горячий серный источник.
 Для еврейского народа эти феномены природы стали олицетворением могущества 
Бога, его неусыпного внимания: некогда наказал порок, без колебаний покарав 
Содом и Гоморру. Внушаемый морем благоговейный страх, возможно, усиливался 
особой чистотой и прозрачностью его воды. Высокое содержание хлорида магния (11 
процентов) способствовало быстрому осаждению любых попадавших туда загрязнений. 
Вот почему многие считают Мертвое море самым необычным из всех водоемов Земли.
 Основные реки страны, как уже говорилось, впадают в Мертвое море. Приток воды 
в Средиземное море по сравнению с этим – ничтожен. Из Мертвого моря вытекает 
лишь одна более или менее заметная река – Киссон, которая течет с плато к 
побережью, туда, где расположена современная Хайфа.
 Примечателен факт, над которым стоит задуматься: почему ни один из больших 
городов не расположен на реке? С незапамятных времен полноводный Иордан 
независимо от количества бродов служил естественной границей между восточной 
частью, богатой водными ресурсами, пахотными землями, простиравшимися до самой 
Аравийской пустыни, и засушливым западом, который был на треть меньше, 
протянувшись примерно на 9000 квадратных миль от Синайской пустыни до Ливана. 
Именно эта территория, примыкающая к «великому» Средиземному морю, стала местом 
действия основных политических и исторических событий, происходивших в этой 
стране.
 В западной части чаще встречаются горные цепи, но они гораздо ниже тех, что 
находятся к востоку от Иордана. Восточный берег Мертвого моря ограничен круто 
поднимающимися пустынными горами Иуды, чьи отдаленные восточные выступы 
превращаются в высокогорное плато и становятся совершенно пригодными к 
земледелию, как только поворачивают к Средиземному морю и получают достаточно 
дождевой влаги. Эта часть и образует собственно Иудею.
 Именно здесь находятся Вирсавия – самый крупный город на юге Палестины, Хеврон 
с его прекрасными виноградниками, откуда родом знаменитые гигантские гроздья. 
Этот город известен могилами патриархов, расположенными в пещере Махпела. Кроме 
того, Хеврон был первой столицей Давида, где он был провозглашен царем над всей 
Иудеей и правил здесь семь лет. Отметим и Вифлеем, дом Давида, и Иерусалим, 
завоеванный позже, – Давид сделал его царской резиденцией; там правил Соломон, 
там вершилась история еврейского народа.
 Путешествуя на север, в сторону гор, можно добраться до Вефиля, где Авраам 
впервые воздвиг жертвенник, посвященный единому Богу. Именно там его внук Иаков 
узрел лестницу, ведущую в небо. На этом священном месте судьи (и среди них 
Самуил) собирали народ. Когда после смерти Соломона царство распалось, именно 
здесь Иеровоам установил заместительный алтарь юга, который должен был занять 
место Иерусалима.
 С этого места начинается граница между горами Иудиными и Ефраима, которые 
составляют центральную часть Палестины, они ниже, чем Иудейские горы, но 
получают большое количество влаги, и поэтому земля здесь плодородная. Только 
одна гора в этом ряду достигает высоты гор Иудеи – это Ваал-Гацор, связанная с 
историей Авессалома. Возможно, с тех пор, как он поселился в могущественном 
Ефремовом уделе, вынашивал идею получить власть. Здесь его старший сводный брат 
Амнон совершил насилие над его сестрой Фамарь. Через два года Авессалом 
пригласил к себе друзей и родственников, в том числе и Амнона, наследника трона,
 а во время пира заколол под предлогом защиты чести своей сестры, но фактически 
из-за династических притязаний. Произошедшее стало началом его падения, и тем 
самым он расчистил путь для вступления на престол Соломону.
 Иудеи и племя Ефремово были разными племенами. На чью силу должны были 
полагаться евреи? Даже во времена Саула Ефремово племя оставалось главным. 
Именно здесь находится Силом, где в скинии хранились скрижали, которые Господь 
дал Моисею. Чтобы увидеть ковчег Завета, сюда съезжаются сотни паломников со 
всего мира.
 Здесь же священник Илий воспитывал Самуила. Когда израильтяне отправлялись на 
битву с филистимлянами, то взяли с собой ковчег. В плену он пробыл 7 месяцев. И 
только когда на филистимлян напали невзгоды, ковчег был перенесен в небольшое 
селение Кириафиарим, позже Давид торжественно перенес святыню в новый 
религиозный центр в Иерусалиме.
 По дороге, идущей на север вдоль гор, из Си-лома можно добраться до двух 
близко расположенных горных цепей – Гевал и Гаризим, где, согласно Библии, 
Иисус произносил свои благословения и проклятия, где Моисей столь драматично 
явил свои законы народу, расположившемуся двумя лагерями перед горами.
 Как раз за горами находится Сихем – древняя столица страны племени Ефрема. Они 
хвастались, что принесли в это место останки своего предка Иосифа и похоронили 
их в центре страны. За пятьдесят лет до этого события Самуил предпринял первую 
попытку основать израильское государство: сын Гидеона Авимелех, чьей матерью 
была ханаанская женщина из Сихема, провозгласил себя правителем северных племен 
и оставался им несколько лет.
 К этому же месту сразу после смерти Соломона направился Иеровоам, чтобы 
получить поддержку северных племен, и здесь роковым образом разделилось царство,
 тут оставалась столица Северного царства, пока правитель Омри не перестроил 
небольшой город Самарию, расположенный на этой же горной дороге еще севернее, 
превратив его в свою резиденцию.
 За Самарией горы постепенно становятся ниже, и наконец начинается равнина, 
которая постепенно соединялась с другой, более широкой долиной, тянувшейся 
вдоль всего побережья с юга. Цепь холмов Эфраима делит ее на две части, вплоть 
до Средиземного моря, а там превращается в гряду Кармель – самый величественный 
горный массив в Палестине. С незапамятных времен он считался символом красоты, 
казался более загадочным и таинственным, чем священные горы Ливана.
 Спустя сотни лет после Соломонова царствования лесистые горы Кармеля стали 
убежищем пророка Илии, с которым народ связывал самые заветные желания мира и 
покоя. В середине горного перевала находится узкая, похожая на пролом щель, 
соединяющая центральную и северную части Палестины и, следовательно, 
пространство между Нилом и Евфратом. Тот, кто контролировал этот проход, тот и 
владел страной. Рядом располагаются древние крепости, такие как Таанах, где 
нашли предметы, датируемые серединой 3-го тысячелетия до н. э., но только в 
культурном слое, относящемся к 1-му тысячелетию до н. э., обнаружены 
свидетельства присутствия в этих местах евреев.
 Еще более важным пунктом был город Мегиддо. Еще до Исхода евреев Тутмос III 
одержал здесь победу в 1479 году до н. э., распространив свою власть на весь 
Ближний Восток. Примерно через 300 лет у Мегиддо состоялась решающая битва с 
хананеями, во время которой впервые объединились израильские племена под 
вдохновляющим руководством пророчицы Деборы, давшей импульс для формирования их 
национального самосознания.
 С этого времени Мегиддо оставался израильским (за исключением короткого 
периода власти филистимлян), пока однажды египетскому фараону Нехо II не 
удалось одержать здесь победу над Иосией в 610 году до н. э., за несколько лет 
до гибели древнего еврейского государства. Поэтому как его расцвет, так и 
падение связывали с Мегиддо. За горным перевалом, проход через который запирал 
этот город, простиралось плодородное плато Израиль, названное по расположенной 
в небольшом селении зимней резиденции израильских правителей. С военной точки 
зрения оно было необычайно хорошо приспособлено для собирания войск. В 
восточной части, недалеко от долины Иордана, перед горами Ефремовыми, 
поднимается гора Гилбоа. Именно здесь весной судья Гидеон разбил мидянские 
племена, пришедшие с востока примерно за тридцать лет до победы Деборы и 
защитившие территорию к западу от Иордана от нападения с востока.
 Но Гилбоа также связана с болезненными воспоминаниями о поражении и смерти 
правителя Саула во время битвы с филистимлянами. К востоку от Гилбоа находится 
город Беф-Сан, где был обезглавлен Саул. В этом месте, расположенном на 
пересечении важнейших путей еще в доисторические времена, как о том 
свидетельствуют раскопки, постоянно располагался египетский гарнизон. Крепость 
оставалась в руках хананеев, даже после того как здесь поселилось племя 
Манассии.
 Самая северная и самая высокая часть Палестины, Галилея, граничит с самой 
дальней частью долины Израиль. Первоначально отдельные остроконечные вершины и 
горные хребты достигают здесь значительной высоты, такие как гора Фавор, 
упоминаемая в битве Деборы, и противоположны на востоке горам, окружающим 
Назарет – город, ставший впоследствии священным: именно здесь родился Христос.
 За этими горами располагается долина, находящаяся на той же самой широте, что 
и северный берег Галилейского моря. За ними поднимается высокое плато Верхней 
Галилеи со своими реками и живописными долинами. Отсюда открывается 
великолепный вид на покрытые снегом вершины Ливана и Ермона. Они являются 
самыми высокими точками Галилеи.
 Во времена Давида и Соломона занятая Израилем территория простиралась до 
Ливана и горы Ермон. Племя Дана оставило свои первые поселения, расположенные в 
Иудейских горах, и переместилось к истокам Иордана (Суд., 18), где основало 
город Дан со специальным святилищем для всех галилейских племен. Этот город 
лежал на кратчайшем торговом пути из финикийских портов Тира и Сидона, ведущем 
через перевал Ермон в Дамаск. Во времена Давида город находился под контролем 
Израиля, хотя, возможно, только в виде племенной зависимости, поскольку затем 
был отторгнут как территориальная собственность Израиля.
 В долине, лежащей вдоль Средиземноморского побережья, обитали в собственных 
жилищах филистимляне и хананеи. Их территория примыкала к Израилю, и после 
образования царства Давида они были постепенно поглощены.
 Но в развитии единого израильского государства прибрежные долины, которые в 
силу своего положения были местом образования государств, не сыграли никакой 
роли, равно как и само побережье, расположенное к югу от Финикии, где не было 
крупных портов.
 Во время ранних царств еще не существовала Хайфа, поскольку море подходило 
прямо к Кармелю. Находящийся к югу от него порт Дор (современный Тантура) 
развивался под властью финикийцев, но перестал существовать во времена Соломона.
 Финикицами был основан также порт Яффа, лежащий примерно посредине 
палестинского побережья. Обычно скалы, на которых выстроили город, связывают с 
греческим мифом об Андромеде, которая была прикована к ним и освобождена 
Персеем. Именно в Яффе пророк Иона искал корабль, который смог бы перевезти его 
на восток в Таршиш (или в Испанию?). Во времена Соломона этот порт 
использовался для тех, кто направлялся в Иерусалим, хотя поселения, 
расположенные вдоль южной полосы побережья, были известны еще до филистимлян и 
упоминаются в документах из Тель-эль-Амарны как города-государства, не имеющие 
значения как торговые порты.
 Одним из них был Ашдод, куда в храм Дагона филистимляне принесли ковчег Завета,
 другим – Ашкелон, видевший подвиги Самсона и позже ставший местом рождения 
Ирода, Газа, самый южный из них, там ослепленный Самсон отомстил филистимлянам, 
и позже город был захвачен Давидом, поскольку имел ключевое значение в южной 
части долины. После смерти Соломона Ровоам построил укрепленную дорогу из 
Иерусалима через Хеврон в Газу. Александр Великий превратил ее в важный центр 
эллинистической культуры; за то, чтобы овладеть городом, бились маккавеи. Затем 
его занял Наполеон, а в 1917 году после нескольких месяцев осады англичане 
прорвали здесь турецкий фронт.
 Гора Яффо делит прибрежную долину, расположенную между Кармелем и Газой, на 
две: более широкую Шефелу, расположенную на юге, и более узкую долину Шарон – 
на севере. Орошаемая водами с гор Эфраима, последняя оказалась более 
плодородной, чем южная долина. Но в низинах там нет оттока вод и появляются 
болота, с которыми никак не могли справиться, пока с помощью современной 
техники не удалось осушить их. Цветами Шарона восхищаются герои Песни песней 
(2: 1).
 Напомним и об оазисах, расположенных около источников, где все цветет только 
весной. Прекрасным подтверждением сказанному может служить Иерихон, 
расположенный в устье Иордана. И сегодня его источники называются Елисеевскими 
– по имени ученика пророка Илии.
 Раскопки А. Селина (1906 – 1907) и Дж. Гарстанга (1930) показали, что 
древнейший город, существовавший на месте современного поселения, относится к 
3-му тысячелетию до н. э. Примерно в 1800 году до н. э. город защитили мощными 
стенами, такими прочными, что их могли разрушить только природные катаклизмы, 
около 1400 года до н. э. город пострадал от сильного пожара.
 От многочисленных войн не пострадали его знаменитые сады. Здесь все созревало 
гораздо раньше, чем где-либо в Израиле. И первый урожай ячменя отправляли в 
иерусалимский Храм в качестве пасхального подношения. Со времен Соломона отсюда 
поставляли ароматические растения. Известно, что Антоний подарил этот город 
пальмовых деревьев царице Клеопатре, Ирод сделал его своей зимней резиденцией и 
приехал умирать именно сюда.
 Так на относительно небольшой территории Палестины мы находим самые 
разнообразные типы почвы и климатические зоны, последовательно сменяющие друг 
друга. В книге Швебеля «Природа Палестины» говорится о сорока различных 
пейзажах, каждый из которых отличается сугубо индивидуальными особенностями, 
своеобразной красотой и своими недостатками.
 Географические различия подчеркивались климатическими особенностями. К востоку 
от Иордана преобладает континентальный климат, определяемый близостью пустыни, 
с резкими перепадами суточных и сезонных температур. В долине Иордана за восемь 
летних месяцев среднее значение температур достигает 320 °С. В горах, 
расположенных к востоку от Иордана, зимой ходят в теплой одежде, а на 
прибрежной равнине не нуждаются даже в отоплении.
 Придя с востока в Палестину, израильские племена нашли прекрасные условия для 
жизни; в документах из Тель-эль-Амарны говорится, что города-государства там 
появились со времен первых поселенцев.
 Тогда практически не было сообщения между различными частями страны, и ни одна 
из них не была готова стать центром для объединения. Добавим только, что 
могущественные соседние страны использовали для сообщений территорию Палестины, 
отчего население принудительно заставляли жить в мире и не позволяли устраивать 
собственное государство.
 В этой стране израильтяне и пришли к выводу, что только объединение может 
стать основой их независимости. Но потребовалось, по крайней мере, два века, с 
1200-го по 1000 год до н. э., чтобы государство стало реальностью. 
Следовательно, проведенное Соломоном объединение страны соответствовало 
исторической необходимости.
 Первое: израильтяне завоевали вначале юг и центральную часть; позже, причем 
постепенно, с помощью мирных, а не военных действий присоединили северную. На 
протяжении 200 лет известен только один еврейский завоеватель – Иосиф. Все 
другие вожди вели оборонительные войны. Победив, они вновь занимали 
оборонительную позицию.
 Даже в описании Иосифа подчеркивается, что он не уничтожал народы, с которыми 
сражался, а продолжал жить рядом с ними, в одной стране (Суд., 1). Тем не менее 
в Библии, например в Книге Судей, описание войн и насилия занимает гораздо 
больше места, чем изображение мирной жизни, – очевидно, по традиции фиксируются 
более драматичные события в судьбе народа.
 Кроме внутриплеменных конфликтов, скажем таких, как месть Вениамину (Суд., 20 
– 21), война Иеффая с аммонитянами (Суд., 11) или не менее жестокое уничтожение 
жителей Сихема (Суд., 9), в то время военные действия не исключали сохранения 
личных отношений: ни дружбы, ни межнациональных браков.
 Напомним о женитьбе Самсона на филистимлянке и пребывании Давида у филистимлян.
 Поскольку израильские племена тогда не обладали ни железными колесницами, ни 
машинами, с помощью которых можно было рушить стены, они не могли продвинуться 
в плодородные долины (а ведь именно такая цель и преследовалась) и обречены 
были жить в горах. Так продолжалось довольно долго, пока они в достаточной мере 
не окрепли.
 Пока Давиду не удалось обнаружить канал, который вел в город, и после захвата 
Иерусалима жители мирно жили в своих домах. Быстрый и организованный бой за 
страну вполне мог закончиться полным поражением. И только разнообразие условий 
в разных районах облегчило общий процесс заселения.
 Следует иметь в виду, что тогда в Палестине было больше освоенной земли, чем 
сегодня, поэтому сионистские поселенцы преимущественно возрождали старые земли, 
а не осваивали новые. Не только Верхняя Галилея и восточный берег Иордана, но и 
все остальные горы были покрыты лесами, причем деревьями разных пород. 
Израильтяне расчищали незаселенные лесные территории и устраивали террасы, 
чтобы воспрепятствовать быстрому стеканию воды, уносившей плодородную почву. И 
сейчас мы повсюду видим следы этой титанической работы.
 Те районы, которые сегодня превратились в пустыню, прежде орошались. В 
некоторых современных названиях долин, расположенных по границе Иудейской 
пустыни (таких как «Шелковичная долина», «Долина персиковых деревьев», «Медовый 
виноградник»), сохранилась память о том пейзаже, который после упадка страны 
полностью изменился вследствие вырубки деревьев, осушения почвы, пренебрежения 
и просто безразличия к достижениям предков.
 После того как большую часть страны захватили мусульмане, виноградники были 
почти полностью уничтожены, производство вина запрещено, соответственно 
снизился и уровень жизни. В 1910 году Дальман писал: «Находясь в Солеме, я не 
мог поверить, что когда-то здесь жил Елисей на чердаке с кроватью, столом, 
стульями и подсвечниками. Сегодня во всем Солеме нет ничего подобного».
 Похоже, что в то время обеспеченные люди уже не спали и не ели на полу. В их 
домах находились не только матрасы и подушки, но и другая необходимая утварь, 
например столы. Для освещения над ними подвешивали лампы. Позже, во времена 
Иисуса, по греческому обычаю, во время еды полулежали, облокотившись на высокие 
подушки. Вероятно, после вторжения арабов евреи перестали следовать греческим 
традициям и отчасти вернулись к старым палестинским обычаям, связанным с 
особенностями кочевого быта.
 Без сомнения, в различных частях страны происходили войны, но они были 
локальными, поскольку в целом страна оставалась малонаселенной. Именно 
постоянная военная угроза со стороны соседних народов стала основной причиной 
сплочения еврейских племен и образования единого государства.
 Благодаря медленному развитию между племенами долго сохранялись различия. Это 
соответствовало разнообразию условий жизни в стране. Влияние племени 
определялось известностью его вождя, так что благословение Иакова и Моисея 
оказало свое влияние. Даже при делении страны при Соломоне сохранялись зоны 
расселения отдельных колен Израилевых. Но после его правления упоминания 
конкретных племен становятся более редкими, за исключением случаев, когда, 
например, племя Вениамина осталось верным Иеровоаму, а племя левитов сохранило 
духовное единство как каста жрецов, но речь не шла о его территориальной 
принадлежности.
 У нас нет доказательств того, что объединение было продиктовано исключительно 
необходимостью борьбы с соседями, а преданность центральной власти не 
оказывалась выше сохранения верности племенным обычаям. Медленное движение к 
осознанию важности единого государства доказывает, что стремление к высшей 
общественной форме жизни не являлось лишь волеизъявлением конкретного правителя.
 Постоянная опасность, грозившая, например, со стороны филистимлян, только 
подталкивала племена к тому, чтобы утвердиться как единая нация.
 В то же время были бы совершенно неверно истолковывать разделение царства 
после смерти Соломона как возврат к племенной жизни. Только полностью осознав 
происшедшее, мы можем приблизиться к пониманию сути израильского государства. 
После смерти Соломона царство распалось не на отдельные племенные владения, а 
на новые царства. И по мере отделения Севера именно там стала доминировать идея 
образования государства, а не на юге, где фактически правила династия потомков 
Иуды.
 Северные племена достаточно долго соблюдали договор с Ровоамом и не изменяли 
систему сбора налогов, чтобы наращивать вооружение. Также не сохранилось 
никаких следов соперничества между племенами Иосифа (Ефрема и Манассии) и 
усиливающимся племенем Иуды. Вопреки мнению некоторых ученых (например, Е. 
Мейера), не было и религиозных столкновений, хотя северные племена, 
занимавшиеся скотоводством, сохраняли традиции кочевого быта, а в южных, 
земледельческих районах вели оседлый образ жизни, характерный для землепашцев и 
отличавшийся более высоким уровнем.
 Действительно, именно благодаря пышности двора, находившегося в Иерусалиме, 
северные племена и находились в оппозиции к роскошествующему образу жизни 
Соломона, постоянно выступая против него, после того как заселили свои земли. 
Возможно, что два святилища в Вифи и Дане в виде шатров – в соответствии с 
традициями кочевников – были построены, чтобы их умилостивить.
 Наконец, тот факт, что племя Вениамина, родом из которого были два царя 
Израиля (Саул и его сын Иессуи), объединилось с царством Иуды, доказывает, на 
какой зыбкой почве стоит теория, приписывающая разделение царств принципиальным 
различиям между севером и югом.
 Справедливо предположить, что галилейские племена Асира, Завулона, Неффалима, 
а также восточноиорданские Рувима и Гада имели собственные амбиции, но на 
протяжении этих столетий никаких проявлений этого не зафиксировано. Еще более 
удивительно, что название «Израиль», которое приняли северные племена в 
качестве общего для государства, не означало, что именно племя Ефрема оказалось 
самым богатым и самым организованным. Благодаря общему наименованию – иудеи, – 
объединившему все племена в единое царство, не в малой степени удалось 
преодолеть разобщение, и произошло это в то время, когда еще был жив Давид.
 После смерти Саула Давид становится правителем Хеврона, царем племени иудеев,
 – так впервые упоминается о существовании царя в Иудее. Однако северные 
племена выбрали самого младшего сына Саула в качестве преемника отца, назначив 
ему быть царем Израиля.
 Когда через семь с половиной лет после насильственной смерти Иессуи посланцы 
уцелевших племен предложили корону Давиду, в сознании людей все еще сохранялось 
различие между двумя царствами в том смысле, что именно на этой основе должно 
существовать новое государство. Подобный подход отразился и в Книге Царств, где 
говорится, что Давид воцарился, когда ему было тридцать лет, и царствовал сорок 
лет, из них семь с половиной лет в Хевроне и тридцать три в Иерусалиме над всем 
Израилем и Иудеей (2 Цар., 5).
 В течение столетий порядок подчинения практически не менялся (даже в победной 
песни пророчицы Деборы (Деворы) высказывается сожаление по поводу его 
существования), он выражался в том, что племенная преданность означала 
преданность государству. Теперь прежний порядок оказался слишком 
обременительным для этой небольшой страны.
 Неосознанно заложив основу «двойной» преданности, Давид попытался сохранить 
равновесие между ними. Соломон искал новые пути, чтобы из двух объединений 
создать одно. Трагедией его жизни стал тот факт, что политическая власть 
никогда более не поддерживалась религиозными стремлениями. Преемники Соломона 
оказались слишком слабы, чтобы стать его политическими последователями. Пророки,
 искренне верившие в необходимость объединенного царства, не находили поддержки 
среди современников.
 Существовавшее во времена Давида различие между царствами Иудеи и Израиля 
указывает на еще более глубокие идеологические контрасты и проливает свет на 
некоторые значительные события в период ранних царств. В библейском сообщении о 
событиях далекого прошлого, составленном во времена Давида, говорится, что Саул 
хотел истребить жителей Гаваона «по ревности своей о потомках Израиля и Иуды» 
(2 Цар., 21: 2). Это доказывает, что во времена Давида и его преемников четко 
осознавалось различие между двумя племенами, хотя во времена Саула оно только 
намечалось.
 Не приходится сомневаться в том, что колено Иуды отказалось участвовать в 
первой войне Саула, когда он призвал всех участвовать в кампании против 
аммонитян, в отличие от последующей войны с филистимлянами. В любом случае 
упоминание о походе Саула на амаликитян поселения Телам, близ границ Египта, 
указывает на то, что военные силы Саул собирал именно на иудейской территории и 
что остальные племена пришли сюда, чтобы помочь иудеям.
 Давида привезли ко двору Саула и присвоили ему высший военный чин, это 
свидетельствует о факте, что в то время для всех племен существовало только 
одно сильное царство. Тесное общение Давида с Саулом привело к тому, что при 
дворе вскоре признали политические и военные способности первого, и усиление 
влияния Давида начало беспокоить Саула.
 Различие между ними со всей очевидностью проявлялось и в политике, которую они 
проводили. Это может быть единственным объяснением постоянного противодействия 
Давида военным. Он не представлял никакой опасности для правителя как 
конкретная личность, но был опасен как лидер политической группы. О том же 
свидетельствует и факт, что Саул прекратил преследовать Давида, как только 
узнал, что тот покинул страну: «И донесли Саулу, что Давид убежал в Геф, и не 
стал он более искать его» (1 Цар., 27: 4).
 В своей последней битве против филистимлян и героической смерти Саул проявил 
подлинное величие души, свойственное тому, кто много пережил, но отнюдь не 
безжалостным и одержимым манией преследования. В истории об Аэндорской 
прорицательнице (1 Цар., 28) мы видим одинокого человека, стремящегося обрести 
внутреннее равновесие, чтобы выполнить ту задачу, которая перед ним поставлена. 
«Весь день и всю ночь» он «постился», чтобы на него снизошло благословение 
Божие. Не случайно он говорит вызванному для него волшебницей духу пророка 
Самуила: «Я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать».
 То, что единственный выживший в битве, Авиафар, бежит к Давиду со священными 
сосудами (1 Цар., 22: 20), доказывает, что священники были на стороне Давида, а 
не Саула. Также верно, что не только Самуил, но также священники и пророки 
признали в Давиде законного правителя Израиля и продолжателя традиций Моисея.
 Очевидно, что, когда пророк Гад появился в качестве посланника перед убежавшим 
в Моав Давидом, умоляя его немедленно вернуться в Иудею, чтобы открыто 
выступить вместе со своими сторонниками, Давид уже ожидал подобного течения 
событий (1 Цар., 22: 5).
 Саул был солдатом, стремившимся установить «порядок в доме», добиться мира с 
противниками, что совсем не совпадало со стремлениями его сына Ионафана – 
самого преданного друга Давида, а также дочери Мелхолы, которая любила Давида и 
вышла за него замуж. Вот какова была сила духа и веры, которую несла в то время 
религия.
 Два отрывка из сообщений о первой войне Саула против филистимлян ясно 
показывают существовавшее до Давида представление о монархии. Саул не стал 
ждать ожидаемого прибытия пророка Самуила, но сам принес жертву перед битвой, 
освятив оружие, потому что иначе армия наемников рассредоточилась бы (1 Цар., 
13: 8 – 11). Тем самым Саул продемонстрировал приоритет интересов государства 
над нормами религии. Вместе с тем его возвел на трон пророк Самуил. После 
победы в битве Саул сооружает алтарь (1 Цар., 14: 35), на котором приносят в 
жертву животных. Слова «то был первый жертвенник, поставленный им Господу» 
указывают, что он впервые отдал должное религии. Мы уже говорили, что Саул не 
связал себя с ковчегом Завета, который перед сражением принесли из Силома.
 Разгромив амаликитян, он отпустил их правителя Агага и отказался принести в 
жертву захваченный скот, как требовал Самуил, что привело к окончательному 
разладу с пророком, которого – и это специально подчеркивается – Саул больше не 
увидел.
 Резко отрицательное отношение Саула к предсказателям, хотя он и поверил 
Аэндорской колдунье, объясняется стремлением избежать опасностей, исходящих из 
сил потустороннего мира (1 Цар., 28: 9). Похоже, правда, что сам он охотно 
прислушивался к мнениям оракулов. Тот факт, что Саул покончил с собой, 
бросившись на собственный меч, чтобы не попасть живым в руки врагов, показывает,
 что даже после смерти он оставался героем, но не борцом за веру.
 На основании противостояния между священниками, пророками и Саулом мы видим, 
что Давид воплощал для них новый образ мыслей, и, возможно, для большей части 
молодого поколения «сделал его (Давида) благоприятным в их глазах» – он придал 
религиозный стимул стремлениям людей следовать идее государственности.
 Музыкальные способности, оптимизм и редкое сочетание суровости и нежности, 
эмоциональная, но хорошо продуманная манера поведения в разных жизненных 
ситуациях – все эти качества придавали его личности те особенные, человеческие, 
качества, которым и завидовал более жестокий и эгоистичный Саул. Они объясняют 
и то особенное обаяние личности, которое ощущали все, кому доводилось общаться 
с Давидом.
 Однако основные правила его поведения определялись религиозными особенностями 
еврейского государства. Обращение к «странным богам» было для него труднее, чем 
все перенесенные страдания. Именно Давид, вернувший с особыми церемониальными 
почестями ковчег Завета, образовал центр религиозной жизни и смог повлиять на 
священничество.
 Все вышесказанное относится скорее к духовной, а не к политической сфере. Его 
идеи государственности, возможно, требовали дальнейшего развития, о чем 
свидетельствуют косвенные данные. Покинув двор Саула, он отправился в южную 
Иудею и собрал вокруг себя немало сподвижников: «услышали братья его и весь дом 
отца его и пришли к нему туда», «и собрались к нему все притесненные, и все 
должники, и все огорченные душою» (1 Цар., 22: 1 – 2). Оттуда отправился Давид 
в Массифу Моавитскую и повел переговоры с царем моавитским, затем вернулся 
обратно в Иудею и решил идти к царю филистимлян.
 Под предводительством Саула Израиль сражался против моавитян и филистимлян, и, 
хотя враги были разгромлены, война могла вспыхнуть в любой момент – тогда Давид 
и Саул превратились бы во врагов. Более того, Давид даже согласился 
преследовать филистимлян, и, когда те были готовы нанести решающий удар, 
направленный против Саула, именно Давиду пришлось выступить против Израиля.
 Однако другой филистимлянский правитель не вполне доверял Давиду и потребовал, 
чтобы тот вернулся обратно в Секелаг. Так оно и произошло, и братоубийства 
удалось избежать, хотя вина Давида оттого не уменьшилась – его поведение не 
могло быть оправдано тем, что уход к филистимлянам оказался единственно 
возможным средством избежать столкновения с Саулом (1 Цар., 27: 1).
 Несмотря на то что Давид продолжал совершать набеги, они, вопреки желанию 
правителя Ашиша, не были направлены против иудеев, а исключительно против 
кочевых племен пустыни. Именно вследствие этого с исторической сцены исчезли 
амаликитяне.
 И снова мы видим, что Давид оказался ненадежным союзником и неправильно 
использовал дар привлекать людей на свою сторону. Все его поступки по отношению 
к правителям соседних с Израилем народов объясняются только тем, что его 
отношение к разным племенам, жившим на одной общей земле, в корне отличалось от 
взглядов Саула.
 Часто признают, что Ионафан, унаследовавший трон Саула, ни в чем не 
поддерживал Давида, поскольку с самого начала стремился лишь присвоить себе 
царский титул. Однако именно Ионафан помог Давиду скрыться, руководствуясь 
прежде всего политическими соображениями, что косвенно доказывается отношением 
священников и пророков, некоторых друзей и недругов.
 Не приходится сомневаться, что, находясь при дворе Саула, Давид противостоял 
монархии или пытался разъединиться с племенем иудеев, для того чтобы образовать 
самостоятельное царство, чтобы придать иное направление монархии. Являясь 
доверенным лицом правителя, его зятем, возможно, он открыто высказывал свои 
взгляды и даже требовал введения некоторых перемен, восстанавливая против себя 
Саула.
 Это подтверждается дружественным отношением к моавитянам и филистимлянам во 
времена ссылки и позднее, когда он стал правителем и завоевал их, миром, 
который он пытался заключить с аммонитянами, и сохранением относительной 
независимости завоеванного Едома. Проявляя жесткость во внутренней политике, он 
стремился жить мирно с соседями, воспринимая их как возможных союзников.
 До конца своих дней Давид был готов даже идти на компромиссы. Вспомним, как 
деликатно он обращался с пожилыми жителями завоеванного Иерусалима, разрешив им 
проживать в городе на правах свободных граждан.
 Похожая политика толерантности и умеренности на протяжении семи лет определяла 
его взаимоотношения с северными племенами, которые вначале сохраняли верность и 
сыну, и преемнику Саула. А ведь Давид мог легко добиться военного превосходства,
 если бы присоединился к филистимлянам.
 Весьма вероятно, что он сохранял спокойствие, в то время как филистимляне 
сражались против северных племен, поскольку иначе он вступил бы в конфликт с 
потерпевшими поражение филистимлянами, которых он не смог поддержать. Или, 
наоборот, противопоставил бы себя северным племенам: если бы они потерпели 
поражение, то никогда бы не простили ему равнодушия к их судьбе. Здесь снова 
идет речь скорее о постепенном завоевании севера, чем о собственной концепции 
государственности. Сама по себе она дала мощный импульс идее лояльности вообще, 
доказала необходимость сохранения мира с соседями, и прежде всего с 
филистимлянами. Все сказанное отчетливо отражено в необычной фразе, которая 
использовалась, чтобы описать рост духовного влияния Давида в Северном царстве: 
«Давид все более и более усиливался, а дом Саулов более и более ослабевал» (2 
Цар., 3: 1).
 Из-за проводимой Давидом политики хананеи были мирно поглощены Израилем, 
процесс слияния двух народов полностью завершился ко времени правления Соломона.
 Саул оказался бескомпромиссным воином, руководствовавшимся благородными 
национальными идеями, но всегда настаивал на своем, не останавливаясь перед 
применением грубой силы. Давид был гораздо прозорливее, мог предвидеть будущее, 
он не только был готов выслушать чужое мнение, но привлекал людей и широтой 
своих взглядов.
 Во времена Саула союз Давида с филистимлянами не означал предательства, а был 
продиктован заботой о будущем. Никогда большие войны не затевались только из-за 
жажды наживы, но исключительно для того, чтобы защититься от нападавшей 
израильской нации. Единственная начатая Давидом захватническая война была 
направлена против Иерусалима, который в то время был в центре израильской 
территории. Но к населению Давид относился с особой терпимостью, даже после 
того, Как разместил здесь свою резиденцию.
 Политические концепции Давида вытекали из его религиозно-национальных взглядов.
 Во-первых, именно единая вера стала тем стержнем, который позволил народу 
выстоять и не восстановить против себя другие нации. Напротив, мирное 
сосуществование иудейского государства и чужеземцев-соседей способствовало 
укреплению страны и способствовало развитию монотеистической веры.
 Во-вторых, тот факт, что после столетий самостоятельного развития оказалось 
возможным объединить людей в единую религиозно-национальную общность, 
предполагает предварительное создание союза племен с общей историей, общими 
воспоминаниями и общими интересами. Те, кто сомневается в существовании 
подобного более раннего сообщества и видит в рассечении Израиля просто 
нецивилизованное размежевание людей, вынуждены будут задуматься, почему 
отдельные образования не были поглощены соседними племенами и государствами.
 Но если у каждого из племен было собственное духовное наследие, позволившее 
сохранять себя как отдельный организм, то что же стало базой для объединения с 
другими племенами? Прежде всего на основе общего языка они смогли с течением 
времени стать единой общностью.
 Мы не можем согласиться с выводами Э. Мейера, считавшего, что лишь несколько 
племен были связаны своим совместным пребыванием в египетском плену и 
последующим исходом, в то время как другие, в основном обитавшие на западе 
Иордана, давным-давно поселились в Ханаане. Ведь только при наличии общей 
религии возможно было создание общего государства.
 Именно поэтому прав М. Норт, считавший, что существование двенадцати колен 
сделало возможным образование в Ханаане межплеменного союза, объединенного 
культом единого Бога, распространяемым в основном племенами Ефрема, Манассии и 
Вениамина, к которым позже присоединились и другие.
 Такие союзы из нескольких племен называли амфиктионами. Существование 
подобного религиозного союза практически позволяет объяснить происхождение 
объединенного государства, которое должно было основываться, как заметил Норт, 
на общей для всех племен религии.
 Правда, следует учесть, что нам почти ничего не известно ни о последующей 
судьбе древних амфиктионов, ни о существовании подобного союза среди известных 
нам израильских племен. Неизвестно также, выступало ли какое-либо племя 
своеобразным главой, распространяя свои убеждения среди других племен. И все же 
если причины этого будут установлены, остается нерешенной главная проблема, над 
которой бьются уже много тысячелетий: что давало  основной импульс созданию 
амфиктионов.
 Историческая наука знает огромное количество примеров, когда в течение 
столетий племена жили рядом, не пытаясь найти пути к единению. С другой стороны,
 те, которые все-таки позже объединились, возможно, в течение длительного 
времени подсознательно чувствовали нечто общее. Именно это, вероятно, и помогло 
выстоять против хананейских народов, находившихся далеко не на низшей ступени 
развития. Сегодня существуют списки таких амфиктионов, однако более или менее 
известным и мало-мальски изученным является Анлейско-дельфийский. Однако он 
возник в VI веке до н. э., но историки знают и о более ранних межплеменных 
объединениях и совершенно твердо считают, что основа таких союзов носит 
отчетливый религиозно-культовый характер.
 Загадку может прояснить исследование происхождения и развития наций в целом. 
Для того чтобы группа племен смогла объединиться в нацию, необходимо наличие 
двух факторов – центростремительного и центробежного, причем с преобладанием 
первого. Центробежный фактор связан с объективной реальностью – отличиями одной 
группы людей от другой, среди них, кроме прочих, географические, языковые и 
политические различия. Второй фактор – общие воспоминания, похожие 
представления о мире и традиции, которые определяют единство устремлений и волю 
всех членов данной группы племен.
 Первый фактор, дифференцирующий, является постоянным: он обеспечивает 
целостность и прочную основу для взаимосвязей во времени и пространстве между 
членами группы и группами. Другой фактор, образующий, способствует созданию 
подлинной культуры группы, он варьируется в зависимости от конкретных задач, от 
влияния философов, художников, пророков.
 Ход исторического развития позволяет нам прийти к выводу, что наш термин 
«нация» не связан с природой группы, подчиняющейся только физическим или 
физиологическим законам. Такие яркие в историческом плане нации, как английская,
 французская или итальянская, сформировались из различных, предшествующих по 
времени племен, групп.
 'Сегодня мы стали свидетелями того, как американская нация приобретает все 
более и более отчетливую форму.
 Процесс поглощения одной нации другой происходит, когда один из двух факторов 
(формирующий или дифференцирующий) исчезает, а другой оказывается недостаточно 
сильным, чтобы принять на себя временно его функции. Готы исчезли потому, что 
отсутствовал один обязательный отличительный признак – они потеряли свою страну,
 другие признаки не смогли компенсировать его. Римляне исчезли оттого, что 
вместе с потерей доминионов исчез основной фактор, определяющий историческую 
цель их существования.
 Этот краткий обзор показывает, что единство «по крови» само по себе не может 
быть единственным основанием для образования нации.
 Нация и государственность, по существу, определяют те духовные ценности, 
мораль, на основании которых устанавливаются правила поведения личности в 
социуме, которыми она не может пренебрегать. Но также и условия, при которых 
человек вносит свой вклад в общество с помощью собственных решений, в 
соответствии со своим внутренним складом, так что в конце концов он начинает 
регулировать их.
 То есть никакая нация не может считать себя исключительной, чувствовать себя 
выше других в области разума, чувств и волеизъявлений. Любая из них может 
вступить в тот этап, когда дифференцирующий и формообразующий факторы при 
выше-означенных условиях приведут к тому же результату, что и в любой другой 
сформировавшейся нации, пусть даже с различными достижениями в отдельных 
областях. Но ни одна не может считать совершенной и оформленной: она и 
образуется и развивается одновременно.
 Отличительная особенность еврейской истории, отчетливо проявлявшаяся ко 
времени образования государства, в равной степени к моменту его падения, 
заключается в том, что здесь совпали дифференцирующий и формообразующий 
признаки. Как и в других случаях, все эти факторы, способствующие политическому 
росту, должны были существовать до того, как национальная воля и мышление 
приобрели отчетливые черты.
 Применительно к еврейской нации формообразующим фактором стало наличие 
монотеистической религии, предшествующее самому главному дифференцирующему – 
территориальному. Справедливо обращали внимание на то, что существовали 
еврейские племена, не принадлежавшие израильской нации, следовательно, язык, 
как таковой, по крайней мере в то время, не был решающим объединяющим элементом.

 В ранний период образования еврейского государства его мощь и ориентация на 
монотеизм, должно быть, оказались настолько значительными, что помогли устоять 
народу, который еще не стал целостностью в такой степени, чтобы 
противодействовать поглощению уже определившимися нациями.
 Племена осознавали необходимость исторического объединения и понимали, что оно 
должно произойти на религиозной основе. Именно вера не позволила расколоть это 
сложившееся единство; и греки, и римляне спустя столетия удивлялись силе их 
духа и просто не могли понять этой одержимости. Возможно, первоначально евреев 
объединяли лишь воспоминания об общем историческом прошлом, которые носили явно 
религиозный оттенок и оказывали особое воздействие (о предке Моисее, например).
 С этой точки зрения историческая роль Саула и Давида, как показано выше, 
вырисовывается вполне отчетливо. Саул появился в тот момент, когда на первый 
план выступила необходимость национальной безопасности, как о том 
свидетельствует опыт, накопленный другими нациями.
 Иначе говоря, территории проживания определились настолько, что это помогло 
племенам встать на путь формирования государственности. Для выполнения этой 
задачи как нельзя лучше подходил Саул, обладавший талантами воина и 
определенным авторитетом. Благодаря проявленным им качествам территориальный 
фактор начал приобретать определенную значимость наряду с существующим 
религиозным. Особую роль сыграла деятельность Давида. Местоположение страны 
заставило его принять важное и даже смелое по тем временам решение – основать 
государство, где будет достаточно места и для других наций. В этом случае 
восстанавливалось решающее значение религиозного фактора, совпадающего с 
интересами отдельных племен, районов и доминионов.
 Целью устремлений Давида стал Иерусалим. Существует устоявшееся мнение, что он 
выбрал его в качестве своей резиденции, поскольку, находясь на границе, город 
не принадлежал ни иудеям, ни Израилю, следовательно, оказался свободным от 
любых политических притязаний внутри израильской нации, иначе говоря, стал 
символом величия нового царя.
 Вместе с тем Иерусалим находился внутри владений вениамитян и рассматривался в 
то время как часть Северного царства. Однако в качестве главного города всегда 
выбирался такой, который отчетливо ассоциировался с традициями прошлого.
 Выскажем еще одно соображение: первое, что сделал Давид после своего воцарения 
в Иерусалиме, стало возвращение ковчега Завета, что, несомненно, превратило 
столицу в главный религиозный центр страны. Когда Авессалому удалось завладеть 
Иерусалимом в борьбе против собственного отца, то вся территория к востоку от 
Иордана оказалась потерянной для самого Давида.
 Отмеченная нами бесспорная значимость Иерусалима имела две причины. Первая 
связана с его географическим и, следовательно, стратегическим положением. 
Окруженный с трех сторон долинами, Иерусалим был практически неприступен. Позже 
Иерусалим смог выдержать многомесячную осаду превосходящих по численности войск 
Навуходоносора или римлян. И произошло все это в большей степени благодаря его 
выгодному местоположению, чем мощным крепостным стенам.
 Иевусеи встретили Давида со словами: «Даже хромой и слепой могут защитить этот 
город и не допустят, чтобы он был захвачен». Но за много столетий до этого 
времени, как показали раскопки, здесь был прорыт подземный ход, для того чтобы 
из единственного близлежащего источника, который вытекал из-под скалы возле 
долины Кедрона, доставлять воду в центр города, а затем и в цитадель. 
Ворвавшись именно через этот ход, Иоав, племянник Давида, сумел штурмом взять 
город. Позже был прорыт канал в противоположном направлении, который сохранился 
до наших дней, вода из которого попадает в небольшой пруд.
 Кроме того, и тогда Иерусалим находился на пересечении всех главных дорог, 
соединявших основные части страны. Путь от Средиземного моря шел далеко к 
восточному берегу Иордана, пересекаясь здесь единственной прямой горной дорогой,
 шедшей из Финикии в Египет. Ни один другой административный город не был 
расположен так удачно. Он идеально подходил для размещения резиденции царя. 
Соперничество между севером и югом, без сомнения, сыграло особую роль в решении 
Давида. Концепция еврейской государственности привела к признанию этого города 
всеми племенами.
 Именно благодаря религиозному значению город оставался во все времена центром 
уже в силу традиции. Если бы оставалось хоть малейшее соперничество между 
севером и югом, оно тотчас бы вспыхнуло с огромной силой. Можно подавить 
политические разногласия, но не религиозные распри.
 Следует объяснить, какими усилиями Давиду удалось подчинить Иерусалим: путем 
подавления Авессалома и Савея. Те, кто считает главной причиной соперничество 
между северными и южными племенами, стремившимися захватить город, не могут 
объяснить, почему местом восстания против отца Авессалом выбрал Иудею, где он, 
как прежде и Давид, был провозглашен царем Хеврона.
 После победы Давида над Авессаломом не только иудеи приветствовали его, но и 
народы Израиля. Он тяжело переживал смерть сына, и даже оповестил старейшин 
через своих священников (2 Цар., 19), которые сохранили ему преданность, что он 
преднамеренно оставил за собой Иерусалим с ковчегом и что готов вести 
переговоры и даже назначить Амессая, военачальника Авессалома, на место Иоава. 
Правда, только в том случае, если его соплеменники поддержат мирные намерения.
 Иудеи согласились и получили право первыми приветствовать царя на Иордане (в 
том месте, где, согласно легенде, Иисус начал свой победный путь по земле), и 
Давид позволил им сопровождать его обратно в Иерусалим. Все это, однако, 
огорчило народ Израиля, который был более привержен царю.
 Вскоре последовало восстание, начавшееся в горах, под руководством Савея 
Вениамитянина, родственника Саула, и вскоре ему удалось собрать множество 
сторонников на севере. Теперь отношение племен к Давиду оказалось прямо 
противоположным. Но было бы упрощением этим поворотом событий объяснить успех 
Савея и исключительно пренебрежением северными племенами со стороны царя.
 В его обращении к израильтянам находим такие строчки: «Нет нам части в Давиде, 
и нет нам доли в сыне Иессеевом; все по шатрам своим. Израильтяне!» (2 Цар., 
20: 1).
 Израиль противостоит не столько иудеям, сколько непосредственно Давиду. 
Определенно Савей хотел подчинить своему влиянию племя иудеев, и это ему почти 
удалось. Как только Давид почувствовал угрозу со стороны союзников Савея, он 
направил против восставших армию иудеев во главе с Амессаем.
 Но промедление Амессая позволило Савею получить перевес во времени, он 
обосновался в крепости, расположенной далеко на севере.
 Теперь уже Давиду пришлось обратиться за помощью к Иоаву и его брату Авессе. 
Было собрано войско: и личная охрана Давидова, «и хелефеи и фелефеи, и все 
храбрые» (2 Цар., 20: 7) стали преследовать Савея. В Гаваоне, расположенном в 
нескольких милях от Иерусалима, с ними встретился Амессай.
 Иоав хорошо понимал, что происходит: Амессай не предпринимал ничего против 
Савея, и, возможно, тайно вступил в переговоры с ним. Возмущенный Иоав 
закалывает предателя и направляется к крепости Авель-Беф-Мааха, и горожане под 
угрозой штурма сами убивают Савея и сбрасывают Иоаву отсеченную голову 
Вениамитянина.
 Восстание Авессалома означало выступление против Давида племен иудеев и затем 
присоединившихся к ним других племен Израиля. Когда после выступления Савея 
началось восстание среди северных племен, иудеи захотели присоединиться к ним. 
В обоих случаях только друзья и собственные войска спасли Давида.
 Принимая во внимание племенные чувства, нельзя не понять, что перед нами 
типичное соперничество севера и юга. Даже если мы признаем, что амбиции 
Авессалома стали основной движущей силой ранних восстаний, необходимо было 
выступить перед племенами с некоторыми обещаниями, которые показались им 
заманчивыми.
 Политические идеалы Давида связывались с объединением израильских племен на 
принципе религиозной общности, признания прав других наций внутри государства, 
в то время как Авессалом и Савей представляли партию, чей политический идеал 
основывался на сугубо военном национализме.
 Давид осознавал, что достижение его идеалов зависит от прочности системы; 
вскоре после подавления восстания Савея он начал последовательно укреплять 
государственную власть в Иерусалиме. Для этого он создал высший командный орган 
армии, назначил управляющего финансами, который, возможно, наблюдал также за 
общественными работами, и государственного секретаря, реорганизовал священство, 
а также провел перепись населения.
 Но продолжительность переписи была столь длительной, что достигнутый результат 
казался незавершенным и противоречивым.
 Еще со времен Моисея было известно, что численность населения зависела от 
эпидемий чумы и казней, тогда получается, что результат переписи может быть 
относительно достоверным только для сравнительно короткого периода – времени 
правления одного конкретного царя. Кроме того, в народе существовала боязнь 
переписи, у многих древних народов, возможно, она оставила даже свои следы в 
преданиях.
 Некоторые сведения в Книге Царств более точны (2 Цар., 24: 5 – 9). В других 
случаях более точным оказывается Паралипоменон (1 Пар., 21: 4 – 5). В обоих 
описаниях не подвергается сомнению значение переписи для военных целей. Именно 
поэтому проведение переписи поручалось верховному главнокомандующему армией. 
Возражения вызывает лишь способ ее проведения. Иоав и его чиновники 
сопротивлялись ей до тех пор, пока Давид не обратился к ним с пылкой речью.
 Но в каноническом тексте Библии количество тех, кто был годен для несения 
военной службы, равнялось общему числу людей. Цифры, которые приведены в 
Паралипоменоне, кажутся и нам более достоверными, одновременно будем 
придерживаться и округленной цифры из Книги Царств, где упоминаются 800 000 
израильтян, пригодных к службе, и 500 000 иудеев как резервная сила. Таким 
образом, можно говорить о миллионном населении страны (2 Цар., 24: 9).
 Необычайно высокая цифра – почти 500 000 человек, пригодных к службе, – 
объясняется тем фактом, что в перепись прежде всего включали военнообязанных. 
Но почему тогда туда не включили племя Вениамина? В Паралипоменоне говорится, 
что «слово правителя было оскорбительно для Иоава». Был он на самом деле против 
подобной переписи, или этот отрывок относится к более позднему времени? 
Предположим, что Иоав не включал в подсчет племена Саула и Савея, сомневаясь в 
их надежности.
 Однако здесь мы обнаруживаем конфликт, который существовал между Давидом и его 
офицером по вопросу о переписи. Возможно, что после восстания Авессалома и 
Савея офицеры хотели оставить в армии только тех солдат, в чьей верности они 
были совершенно уверены. Следовательно, Иоав возражал против того, чтобы велась 
массовая вербовка неизраильтян. Хелефеи и фелефеи, входившие в личную гвардию 
правителя, как и подразделения левитов, наделялись особыми полномочиями и имели 
своих командиров. Но правитель требовал политического единства всех народов, 
проживавших в Палестине, и, следовательно, настаивал на необходимости занятости 
всех на военной службе.
 Первоначально раздробленная на отдельные племена нация объединилась на 
территории, достаточной для проживания и других народов. Монотеистическая 
религия предоставляла племенам возможность сохраняться даже в форме отдельных 
групп, для того чтобы при политическом объединении получилось то образование, 
которое позволяло соотнести общенациональные интересы с устремлениями всех 
групп.
 Задача объединения, вскоре провозглашенная пророком, не была осознана в полной 
мере. Давид очертил лишь их контуры и создал духовные, политические и военные 
предпосылки, которые помогли его преемнику завершить эту миссию.




 Глава 4
 ОСМЫСЛЕНИЕ ПРОШЛОГО


 С какой бы стороны мы ни обратились к истории евреев, мы не сможем обнаружить 
те основные силы, которые определили течение внутренних и внешних событий, 
поэтому повторим: именно монотеизм способствовал образованию нации и ее 
сохранению в период, когда страна была преимущественно племенной.
 Принято считать, что становление монотеистической религии связано 
исключительно с деятельностью пророков после падения древнего государства, а 
предшествовала этому стадия язычества. Рассматривая развитие от язычества к 
иудаизму, большинство исследователей не учитывают постоянного развития и самой 
системы иудаизма. Между тем только сплочением людей на основе веры в единого 
Бога можно объяснить сохранение самобытной культуры израильских племен и того, 
что они не только не были поглощены более развитой ханаанской цивилизацией, но 
смогли приспособить ее к своим потребностям, образовав единое моноэтническое 
государство, основанное на национальной идее с общей религиозной системой.
 Рассмотрев в предшествующих главах внешние и внутренние условия, 
предшествовавшие времени Соломона, обратимся к характеристике монотеизма. 
Только поняв его своеобразие, мы сможем разобраться в уникальной судьбе народа.
 Имеющиеся в нашем распоряжении источники показывают, что современный иудаизм 
коренным образом отличается и от веры античных времен, и от религиозных 
представлений евреев в эпоху Средневековья. Развитие веры прошло долгий путь 
разочарований, проб и ошибок, прежде чем появились такие современные понятия, 
как, например, чистота и целомудрие. Непосредственно сам способ 
монотеистического мышления практически не менялся, и М. Бубер назвал этот 
процесс «постепенным разворачиванием свернутого листа».
 Самое удивительное в ранней истории Израиля – необходимость доказательства 
того, что его вера фундаментально и радикально отличалась от современных ей 
языческих верований соседних народов, хотя между ними не существовало ни 
соперничества, ни стремления к взаимному подавлению.
 Язычество и монотеизм различались не количеством почитаемых богов и не формами 
культа, а тем, что отражали две качественно различные стадии мышления. 
Язычество (как в историческом, так и в психологическом аспекте) представляло 
собой более древний и простой тип мышления, а монотеизм – тип более поздний и 
совершенный. Именно поэтому прошел довольно большой период, прежде чем в 
иудаизме исчезли следы язычества.
 Долгое время черты того и другого достаточно мирно уживались. Хотя и Давид, и 
Соломон ощущали как насущную потребность создать некий центр монотеистической 
веры, они проявляли полное уважение к языческим святыням и божествам. Язычество 
вытекает из восприятия внешней стороны мира, оставляя сущностную его сторону во 
власти божества.
 Даже когда мысль поднимается до концепции единого Бога, как у фараона Эхнатона,
 природный объект – в конкретном случае солнце – всегда остается видимым 
образом или особым воплощением божества.
 Монотеистическое сознание и материальные предметы, и все, что существует, 
относит к созданиям единого Бога, который не входит ни в один мировой предмет, 
но поддерживает и определяет каждый из них. Монотеизм отделяет личное от 
безличного, телесное от бесплотного, временное от вечного, видимое от 
невидимого, человека от Господа. В языческие времена связи с миром и общение с 
ним осуществлялись чувственными способами. Монотеизм требует от нас необычайно 
многого: не увлекаться видимым в ущерб бесконечному и невидимому, искать пути в 
жизни сегодняшней, не забывая о вечном, и все это для того, чтобы мы не 
отрывались от Бога и искали пути от Бога к самим себе. Должно было пройти много 
времени, прежде чем монотеизм утвердился в сознании как главное средство 
миропонимания. Полное изменение этической системы, которое пока не достигнуто, 
как отмечает Платон, но человек стремится к высшему развитию, но путями, 
указуемыми Богом. В процессе этого пути люди обретают равенство, что является 
одним из следствий монотеизма.
 Естественно, что в некотором смысле монотеизму всегда грозит опасность со 
стороны язычества. Она в большей степени кроется в символах, которые отражают 
лишь поверхностный слой видимого нами, не затрагивая сущности вещей.
 В монотеизме самым поразительным, но и самым трудным для понимания является 
образ воплощения Бога. Древние образы животных, в которых были представлены 
божества, можно считать языческими в той же мере, что и средневековые 
изображения, например, короля с саблей и перечнем грехов – судьей всего мира.
 Монотеизм вызывает эмоции и внутренние потрясения на самых глубинных уровнях 
нашего сознания.
 После общих рассуждений мы можем сделать некоторые выводы с соответствующими 
отсылками к библейским текстам как к единственному источнику сведений о 
формировании монотеизма, его истории. Отметим, что критическое отношение к 
историческим описаниям является основной задачей автора настоящей работы.
 Прежде всего необходимо отметить, что в монотеистической концепции сущности 
божественного используются те же термины и метафоры, которые были в ходу у 
язычников. Так слово  Elohim от корня  El – «бог», использовавшееся как 
обозначение языческого бога, представляет собой дериват (множественное число) 
от формы единственного  Eloha . Форма множественного числа слова «Идол»  
(Adonai), также использовавшаяся для обозначения конкретного бога, 
употреблялась и для обозначения единого Бога.
 Наиболее наглядным примером монотеистического толкования древней формы 
является аббревиатура  JHWH , которую вслед за средневековыми авторами мы 
обычно произносим как «Яхве», поскольку еврейская традиция в соответствии с 
истинным античным произношением, известным только жрецам, была утрачена. 
Принимая «Яхве» в качестве личного имени, аналогичного Осирису или Юпитеру, мы 
легко впадаем в язычество и теперь можем говорить о высшем боге Яхве, который 
постепенно стал единым Богом и был лишен национальной принадлежности только 
пророками.
 Согласно данной интерпретации во времена Давида и Соломона основной религией 
евреев было язычество, тогда как монотеистическое вероучение еще не приобрело 
настоящей популярности, достигшей своей вершины только во времена пророков.
 До сих пор непонятно, как в палестинских поселениях с древним родоплеменным 
укладом могли появиться и завоевать популярность пророки. Скорее всего, прав Ю. 
Вальхаузен, считавший, что Яхве является наименованием одного из племенных 
богов, культ которого получил широкое распространение. Это значит, что в 
древнем Израиле не было монотеизма. Но как тогда объяснить «внезапное» 
появление этого вероучения после вавилонского изгнания?
 Конечно, процесс замещения язычества монотеизмом не мог произойти одномоментно.
 Речь может идти только о том, что в определенный период времени, отраженный в 
книгах пророков Амоса, Исаии и Иеремии, сложились обстоятельства, заставившие 
народ признать эту концепцию. Вот к какой нелепости может привести буквальное 
толкование библейского текста.
 Следующим шагом должно быть установление имени, которое первоначально носил 
идол Яхве: как бог огня – он появляется в Неопалимой Купине, как бог подземного 
мира и вулканов – он мечет молнии на горе Синай. Его имя Шадай (от  шад 
– «поле», «пастбище») указывает на то, что он мог быть и покровителем пастбищ.
 Сложность монотеизма заключается в том, что он требовал поклонение божеству, 
не имеющему никакого конкретного зримого образа, который и замещался 
изображениями, относящимися к более ранним временам. Так, полагают, в период 
вавилонского изгнания Яхве изображали в виде тельца (молодого быка). В качестве 
доказательства приводят факт изображения золотого тельца на большой купели в 
храме Соломона, а также указывают на священных быков Иеровоама. Вполне 
естественно, что Исаия и Иеремия упоминают о поклонении быкам в храме 
Иерусалима. Имеются и некоторые метафорические отсылки, например слова  
abirIaakov – «могущественный Иаков» – могут означать и «быкоподобный Иаков». 
Поскольку сведений о развитии монотеизма недостаточно, нам приходится 
обращаться к языковым примерам.
 Слово «Яхве», действительно, стало критерием для проведения границ между 
частями Ветхого Завета. Ученые считают, что пророческая и допророческая часть 
восходят к двум разновременным группам текстов, в каждой из которых 
употреблялось свое именование Бога. Со временем они были сведены редакторами в 
единое повествование. Их принято обозначать как Яхвиста и Элохиста.
 Теория подтверждается анализом текстов Пятикнижия Моисеева и содержащимися в 
отдельных главах противоречиями. Однако более тщательный анализ показал, что 
Ветхий Завет был составлен на основе гораздо большего числа источников.
 Но какой же текст древнее – Яхвиста или Элохиста? Ранние исследователи были 
убеждены, что форма множественного числа Элохим является более архаичной, чем 
идол Яхве, ставший верховным богом. Однако такой вывод не согласуется с 
текстами, из которых видно, что Элохиста отражает более высокоразвитое 
абстрактное мышление, чем Яхвиста. Более отчетливо там выражена и идея 
всеобщего наднационального Бога. Следовательно, Яхвиста соотносится с более 
«национальным» Южным государством Иудеи, а Элохиста – с поздним Северным 
государством, которое отличалось большей широтой взглядов.
 Соответственно различаются и политические акценты: одни прославляли власть 
Давида, проявившуюся в сооружении центрального святилища, другие славили Иосифа 
и свободу поклонения в местах совершения племенных обрядов. (В предыдущей главе 
показано существование противоположных стремлений у Давида и северных племен.) 
Все эти выводы основывались на именовании Бога: Элохим или Яхве.
 По иронии судьбы Элохим стал восприниматься как более абстрактный образ, в 
отличие от более конкретного и зримого Яхве. В Библии говорится, что Моисей 
спросил имя у Господа, который воззвал к нему из горящего куста, поскольку, 
сказал он, люди потребуют ответ на этот вопрос. Образ говорящего куста 
полностью соответствует восприятию язычников-израильтян. Они считали, что слова 
являются наиболее точным средством выражения смысла. Могущественного Бога 
необходимо было называть по имени, только тогда его можно было идентифицировать 
с чем-то известным.
 Данный Моисею ответ рассматривается многими, что вполне объяснимо, как нечто 
новое для человеческого сознания. Но прозвучало не личное имя. Бог говорит 
трижды: «Я есмь Сущий».
 Первые слова «Я есмь…» («Я буду…») развивается, как уже предположил Ибн Эзра, 
в третью личность по направлению от человека к Богу: «Он будет». Так выражено 
значение возможного, и так возникла аббревиатура из четырех букв 
(тетраграмматон), которая не является именем собственным, но указывает на смысл 
глагола, который обозначает все будущее.
 Использованные именования для обозначения Единого Сущего в монотеистическом 
вероучении – а таких существует несколько – могут различаться в их подходах к 
тому, что не поименовано. Имя Элохим понятно политеисту, в то время как Яхве 
указывает на Божественное бытие монотеисту и, таким образом, четко противостоит 
язычеству.
 Традиционно считается, что тетраграмматон и его словесная интерпретация 
открылись Моисею при появлении Неопалимой Купины, сохранились отчетливые 
воспоминания о том, что именно ему Израиль обязан всеобщим распространением 
монотеизма. Исторически плодотворно и психологически болезненно пытаться 
провести различие между частями Библии на основе двух обозначений Господа.
 Точно так же, как и заблуждения греков в представлении о веществах, 
алхимические эксперименты помогли сделать открытия, имевшие значение для самой 
химии, и разделение частей, заведшее в тупик толкователей Библии, оказало 
огромное влияние на формирование методики анализа ее текста.
 Книга книг, которая является единственным источником нашего знания о периоде 
первых царств, собрана из различных источников, и она часто менялась, пока не 
обрела свою современную форму.
 Но именно эти противоречия и разночтения, которые следуют одни за другими, так 
что их нельзя пропустить, однозначно доказывают, что традиционный стиль 
изложения считался священным, и при переписке текстов никаких отклонений от 
него не допускалось. Следовательно, совершенно неверно полагать, что при 
компиляции из двух или большего числа списков библейских книг редактор стал бы 
сохранять их индивидуальные особенности. Во всяком случае, несомненно, что этот 
предполагаемый редактор составлял текст, имея в виду цель максимально 
воздействовать на читателей. Те, для кого предназначались книги Иова или 
Екклесиаста, в течение столетий не исследовали их критически. Несмотря на 
неточности и неправильные толкования, заложенная в тексте монотеистическая идея 
воспринималась всеми.
 Какая же политическая идея может быть извлечена из всей этой работы? Ни 
священники, ни цари, ни даже пророки, ни тем более простой народ не смогли 
избежать осуждения присущих им недостатков. Установление библейского текста 
могло быть только результатом коллективной памяти. К ней следовало относиться 
так же бережно, как и к каждой букве, высеченной на камне.
 Процесс можно сравнить с сочинением народной песни, которая также отличается 
повторами, противоречиями и нестыковками, хотя ее подлинности и поэтичности 
никто не станет оспаривать. Бывают народные песни, составители которых известны,
 аналогично учениям библейских пророков. В большей части таких песен живет 
память народа. Трудно проследить происхождение фольклорного произведения именно 
потому, что оно не является созданием конкретного человека, а формируется в 
ходе длительного коллективного творческого процесса теми, кто ощущает себя 
частью некой общности.
 Со временем стало понятно, что в Библии отразились и стадии развития 
религиозной системы иудаизма. Сказанное выше подтверждает, что здесь идет речь 
не о переходе от язычества к монотеизму, а говорится лишь о развитии самого 
монотеизма. Но и он развивался далеко не последовательно. История становления 
иудаизма представляет собой сложный процесс по освобождению монотеистического 
сознания от элементов язычества.
 Чтобы выразить свое отношение к единому Богу, в библейские времена 
использовался язык, в огромной степени насыщенный языческими образами, в том 
числе и самим Давидом: «пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие 
Его; только бы в руки человеческие не впасть мне» (2 Цар., 24: 14). Значение 
фразы очевидно, несмотря на скрытую метафору: лучше обратиться к непостижимому, 
нетелесному, грозному Богу, чем претерпеть предлагаемые Гадом невзгоды для кары 
страны: голода, чумы, преследований.
 Но когда упоминается трон Господень на небесах или пребывание Господа в Храме 
Соломона, различие между монотеистической и языческой формами выражения 
становится менее заметным и, следовательно, более опасным, поскольку последняя 
гораздо лучше приспособлена для уровня развития людей того времени.
 В подобных случаях опасны искажения, следует понять, что тогда, как и сейчас, 
верующий монотеист с помощью слов обозначал то, что не имело имени и выраженной 
формы. В то же время он стремился отразить и свои представления о мире.
 Когда Соломон после завершения строительства храма в своей речи, очень 
своеобразной, парадоксально вопросил: «Возможно ли, чтобы в этом небольшом 
помещении находился всемогущий Бог?» – тогда стала ясна особенность 
монотеистического взгляда на мир.
 Храм, культ, жертвенные ритуалы также пользовались языком символов. На 
протяжении всего периода античности люди обращались к божествам как к себе 
подобным. Но к невидимому Богу надо было обращаться на особом языке, которым 
еще надо было овладеть. Именно этот язык имели в виду пророки, когда требовали 
жертв, объявляя их частью культа. В зависимости от того, что доминировало, 
язычество или монотеизм в этом превалирует.
 Язык монотеистических верований предполагал использование языческих понятий, и 
прежде всего для совершения жертвоприношений, для высказывания своих просьб и 
защиты от сил зла. Но человек, верующий в единого Бога, всегда опасается 
скрытого смысла слов, стремясь к точности их значения. Использовавшаяся в Храме 
Соломона ритуальная лексика имела параллели в язычестве исключительно потому, 
что Соломон осознавал их необходимость. Стремясь избежать опасности религиозных 
столкновений, он проявлял мудрую терпимость к языческому культу и даже 
воздвигал капища около Иерусалима.




 Глава 5
 ДРАМАТИЧНОЕ НАЧАЛО


 Как только Соломон, которому едва исполнилось двадцать, был провозглашен царем,
 последовала такая вереница событий, что обычно скупые записи в хрониках резко 
умножились. Они предоставляют в наше распоряжение множество подробностей, 
иногда, правда, противоречащих друг другу.
 Когда царю Давиду перевалило за семьдесят, его здоровье резко ухудшилось. 
Однако еще сохранявшийся авторитет и имевшаяся в его распоряжении военная мощь 
привели к тому, что даже в его достаточно большом и разнородном государстве он 
смог отдавать распоряжения, которым не осмеливался противостоять ни один, даже 
самый влиятельный, человек при дворе. Вот почему сразу же после прихода к 
власти наследника вспыхнуло давно зревшее сопротивление, участники которого 
преследовали цель захватить трон.
 После трагической смерти Авессалома Адония оказался старшим из оставшихся в 
живых сыновей царя и рассматривался как его прямой наследник.
 Даже внешне Адония напоминал Авессалома, незабываемого, ибо «вкрадывался 
Авессалом в сердце Израильтян» (2 Цар., 15: 6). Хотя он и унизил Давида, тот не 
мог смириться со смертью Авессалома.
 Как и Авессалом, Адония окружил себя личной гвардией, состоявшей из 50 мужчин, 
вооруженных самым новым оружием – колесницами, а также специально обученными 
военными лошадьми. Вероятно, наличие подобного эскорта было привилегией 
наследного принца. Но разработанного закона о престолонаследии и соответственно 
о привилегиях, как об этом свидетельствуют исторические события, в то время не 
существовало.
 Когда сын царя проносился по городу и по стране со своим эскортом, это 
производило внушительное впечатление. Возможно, поэтому такие подробности были 
отмечены как в описании Адонии, так и в истории Авессалома. Напомним: во 
времена Судей, и даже при Сауле, важнейшим критерием могущества властителя было 
количество ослов и скота, которыми он обладал. Следовательно, не только во 
время войны, но и в мирное время правитель должен бы выступать во всем блеске 
своей силы и величия.
 Известно, что Давид с готовностью признал право на личную охрану и у Адонии, и 
у Авессалома, практически узаконив такой порядок. Вместе с тем в Третьей книге 
Царств (одной из ранних частей Ветхого Завета) звучит недовольство священников: 
ведь это практически означало согласие царя с тем, что его преемником станет 
Адония.
 Не удалось Давиду избежать осуждения и за несчастную судьбу своего второго 
сына, поскольку и чрезмерная снисходительность часто приводит к несчастьям. 
Трагичность судьбы царя Давида объяснялась и тем, что каждым раз, когда он 
намеревался совершить благой поступок, он сопровождался насилием, и добро 
превращалось во зло.
 Похоже, Адония не был таким инициативным и настойчивым, как Авессалом, который 
много лет вынашивал план действий и, пережив ряд поражений, все же восстановил 
доверие своих сторонников. Адонию обычно изображают как человека эмоционального,
 который легко загорается, сразу переходит к активным действиям, но впадает в 
отчаяние при возникновении малейших препятствий.
 Тот факт, что два самых влиятельных человека, близких к кругу Давида, 
оставались, невзирая ни на какие превратности судьбы, и помогли получить 
политическую и религиозную власть, открыто поддерживая Адонию, претендовавшего 
на престол, доказывает, что они ожидали от него помощи в реализации своих 
политических целей. Более дальновидным из них оказался Иоав, первым 
разочаровавшийся в политике Давида, о чем было сказано в предыдущей главе. 
Давид обладал достаточным влиянием, чтобы навязать ему свою волю, но Иоав 
оказался слишком заслуживающим доверия, чтобы царь смог спровоцировать конфликт 
с ним. Однажды Давид заявил, что «эти люди, сыновья Саруи, сильнее меня» (2 Цар.
, 3: 39).
 Особое значение имел тот факт, что Иоав и его братья Авесса и Асаил были 
сыновьями Саруии, сестры Давида, даже превосходившей своего брата силой воли и 
передавшей это качество своих детям. Все трое присоединились к своему дяде во 
время его бегства от Саула. Их всегда упоминают первыми, когда речь идет о 
боевых действиях.
 Когда после смерти Саула войска Давида воевали против племен, расположенных к 
северу и западу от Иордана, Авенир убил Асаила, самого способного 
воина-руководителя армии противника, который бесстрашно гнался за Авениром 
(«Азаил же был легок на ноги, как серна на поле») (2 Цар., 2: 18), он 
неотступно преследовал Авенира и заплатил за это жизнью.
 Его братья, Иоав и Авесса, подошли со своими войсками слишком поздно. Тем 
временем Авенир собрал свое ополчение и предложил перемирие, которое Иоав и 
принял. В ту же самую ночь Иоав вернулся обратно и принес тело своего брата в 
Вифлеем («И взяли Асаила, и похоронили его в гробе отца его») (2 Цар., 2: 32).
 Похоже, что именно в то время Авенир вознамерился вернуть Давиду северные 
племена, которые сохраняли верность дому Саула. О его намерениях 
свидетельствует попытка вести переговоры, Авенир напоминает о смерти Асаила, 
объясняя, что бессмысленно родственным племенам уничтожать друг друга. К тому 
же Авенир хотел перейти на сторону Давида. Однако продолжал поддерживать 
отношения с одной из наложниц Давида, злополучной Рицпой, чьих сыновей царь 
отдал в руки гаваонитян для совершения позорной казни и над чьими телами сидела 
безутешная мать, пока Давид не разрешил их похоронить. Поскольку в то время 
существовал обычай, что жены из гарема правителя переходили к его преемнику, 
поступок Авенира мог быть воспринят как попытка захватить трон. Когда, например,
 Авессалом завоевал Иерусалим, он торжественно вошел в гарем своего отца. 
Авенир вступил в переговоры с Давидом и был принят в Хевроне с большими 
почестями. Это переполнило чашу терпения Иоава. Он больше не мог доверять 
человеку, который ради своих корыстных интересов вел себя бесчестно, и счел его 
своим врагом. Если он действительно был предателем, то государству Давида 
угрожала опасность. Выразив недоумение Давиду за недальновидность, Иоав, 
который уже отправился в путь вместе с отрядом из двадцати человек, встретил 
Авенира у ворот Хеврона и убил (2 Цар., 3: 30).
 Случившееся уже нельзя было считать только местью за смерть Асаила, Иоав был 
убежден, что действует в интересах государства. Царь же действовал не слишком 
решительно, поэтому Иоаву пришлось взять инициативу на себя, он хладнокровно 
убил Авенира, не испытывая при этом никакого раскаяния за совершенный поступок.
 Для понимания личности Иоава важно заметить, что стремление устранить 
противника подогревалось и стремлением к лидерству в военных делах. За 
случившимся в Хевроне последовал сходный эпизод в конце иерусалимского периода 
правления Давида, вскоре после восстания Авессалома.
 Как упоминалось выше, царь Давид поставил Амессая, другого своего племянника и 
командующего отрядом у Авессалома, во главе армии. Оказавшись в затруднении, 
когда Савей восстал против него, царя, он был вынужден обратиться к Иоаву и его 
брату. Согласившись помочь, те быстро собрали войско. И снова Иоав берет на 
себя роль судьи: он заколол
 Амессая, посчитав его изменником. Давид был потрясен этим поступком, как и 
убийством Авенира.
 Во время торжественных похорон Давид публично принял на себя ответственность 
за убийство. Даже спустя тысячу лет в похоронной речи слышится неподдельный 
гнев в адрес убийц: «Пусть же воздаст Господь делающему злое по злобе его!» (2 
Цар., 3: 39). До конца дней своих Давид не забыл об этом и на смертном ложе.
 Не обладая достаточной силой, чтобы наказать Иоава, он предпочел тяжесть 
проблемы переложить на своего наследника. Это и была его «месть после смерти». 
Некоторые рассматривают эту «последнюю волю» как свидетельство мстительности 
Давида. Однако следует помнить, что в том же завещании Давид попросил своего 
сына вознаградить некоторых людей. Кроме того, заставляет задуматься весьма 
странная фраза: «…ты знаешь, что сделал мне Иоав, сын Саруин, как поступил он с 
двумя вождями войска израильского, с Авениром, сыном Нировым, и Амессаем, сыном 
Иеферовым, как он умертвил их, и пролил кровь бранную во время мира, обагрив 
кровию бранною пояс на чреслах своих и обувь на ногах своих» (3 Цар., 2: 5).
 Устранение этих выдающихся, но ненадежных солдат не только не ослабило позицию 
Давида, но и способствовало сплоченности его сторонников. Давид знал об этом 
лучше, чем кто-либо другой, однако он ощущал, что пролитая «кровь бранная» все 
еще оставалась не только «на чреслах» и «на обуви» Иоава, но и на его царской 
короне.
 Конечно, Иоав был непосредственно виновен в смерти Авессалома, так опечалившей 
Давида, но не этот поступок повлиял на завещание царя. Как отец, он хотел 
защитить своего сына, но, как царь, не мог его простить. Заботясь о 
стабильности, Давид требовал восстановления справедливости, его последние мысли 
были направлены на то, чтобы все созданное им отошло преемнику в подобающем 
порядке.
 Нам не удастся понять древних, если мы не поймем, по каким законам строилась 
их мирная жизнь. Для них она была почти священной, поскольку тогда военные 
действия велись таким образом, что кажутся нам просто чудовищными. Теоретически 
современный человек способен уравновешивать законы войны и мира. Но тогда 
священные законы мира диктовались фанатической жестокостью на войне. И несмотря 
на огромные услуги, оказанные Давиду и его дому, поведение Иоава ничем нельзя 
было оправдать. Он вел удачные войны на всех границах царства, иногда даже 
командуя в одиночку. Когда Давид оставался в Иерусалиме, Иоав вел войну против 
аммонитян и арамейцев вместе со своим братом.
 Иоав подавлял внутреннее восстание Авессалома и Савея, проявил себя истинным 
дипломатом, когда Авессалом умолил его (уже спустя много лет после восстания) 
выполнить трудную задачу примирения его с отцом. Тогда Иоав привел женщину из 
Текоа, чтобы она рассказала Давиду историю, которая и должна была напомнить ему 
об отцовских обязанностях. Иоав не стремился и к личной выгоде; отличаясь 
отзывчивостью, он мог не раздумывая принести себя в жертву, если того требовали 
обстоятельства. Даже внутренне не соглашаясь, он мог подчиниться общественным 
интересам. Авессалом, к которому он питал особые чувства, пал от его, Иоава, 
руки. Любя Давида, он был вынужден потребовать от него соблюдения долга царя и 
пригрозил общественным порицанием, если тот не прекратит стенания в связи со 
смертью сына.
 Именно в этом заключалось различие между двумя людьми. Во всех жизненных 
ситуациях Давид осознавал свою мягкость. Вспомним трогательные слова, которые 
он произнес, когда во время его бегства от Авессалома, решившего стать царем в 
Хевроне, Семей, сын Геры, поносил Давида и бросал в него камни, лишь Авесса, не 
выдержав глумления над царем, готов был кинуться на разбушевавшегося человека. 
Но Давид остановил его со словами: «…если мой сын, который вышел из чресл моих, 
ищет души моей, тем больше сын Вениамитянина; оставьте его, пусть злословит; 
ибо Господь повелел ему…» (2 Цар., 16: 11).
 Давид прекрасно знал, как дать отпор своим противникам. Однако он ставил перед 
собой задачу создать государство, где бы смогли сосуществовать многие народы.
 Иоав потребовал, чтобы военная сила сосредоточилась в руках надежных людей, 
безоговорочно подчиняющихся воле правителя. Именно Иоав оказался тем человеком, 
который мог бы возглавить армию Давида, но, несмотря на все просьбы, ему так и 
не доверили формирование гиборим – личной охраны царя – и командование ею.
 Позже Иоав надеялся, что Адония, став царем, изменит ситуацию: управление 
мощной военной организацией, раскинувшейся по всей стране, позволило бы, 
во-первых, ликвидировать подразделения, почти полностью набранные из 
иностранцев, а также изгнать их и из регулярной армии. Именно эти две группы не 
подчинились Адонии.
 Из текстов сложно установить, почему первосвященник Авиафар, еще один 
влиятельный придворный, принял сторону Адонии. Ведь он был гораздо ближе к 
Давиду, чем Иоав, как единственный потомок священника Илия из Силома – учителя 
и наставника Соломона. Он служил в храме, расположенном на горе Ефремовой, 
который был известен еще до того, как Иерусалим стал религиозным центром. 
Именно здесь хранился ковчег Завета со скрижалями Моисеевыми, возможно, и 
другие святыни более ранних времен.
 Святая святых представляла собой помещение, к нему примыкал навес, где во 
время праздников собирались большие массы паломников. Во время войны против 
филистимлян храм был разрушен. Вынесенный на поле сражения ковчег Завета был 
захвачен врагами, сыновья Илия убиты. Услышав об этом, почти столетний Илия 
умер.
 Похоже, что его внук Ахитув принес в город Номву ефод Илия (облачение 
священника), а также урим и туммим – коробочки с текстами молитв, которые 
верховный священник носил на груди во время молитвы.
 Его сын Ахимелех помогал Давиду во время его бегства и за это был казнен по 
приказу Саула вместе со всеми 85 священниками Номвы. Только одному из них, сыну 
Ахимелеха Авиафару, удалось бежать к Давиду вместе со священными одеяниями и 
сосудами. Он стал религиозным советником Давида, снова установил ковчег Завета 
и стал верховным жрецом в Иерусалиме.
 Как тесно связывали их воспоминания! Ахимелех, отец Авиафара, произнес 
страстную речь, защищая Давида перед Саулом (1 Цар., 22: 15), а его сын 
вдохновил последователей Давида во времена бедствий посоветоваться с оракулом.
 Возможно, Авиафар оказался одним из последних, кто знал, как следует 
использовать урим и туммим. После него, то есть со времен Соломона, сведения о 
них уже отсутствуют. Показательно, что Соломон не придавал значения этому 
самому древнему и прямому способу определения воли Бога, широко 
использовавшемуся многими народами древности. Авиафар обеспечил Давида другой 
несравнимо большей духовной силой: он был последним из самой известной династии 
священников, единственным, кто был связан с многовековой традицией.
 Со своей стороны Давид оказал Илию особый знак внимания, после всех 
злоключений предоставив ему дом и право продолжить династию. Когда Иерусалим 
стал политическим центром царства и впервые со времен Илия ковчег Завета обрел 
свое место, возможно, Авиафар полагал, что достиг своей цели.
 Кроме Авиафара и других священников, назначенных Давидом, в Библии упоминается 
некий Садок, который, вероятно, был верховным жрецом с самого начала, поскольку 
назван первым. Вплоть до падения царства его потомки оставались священниками. 
Часто спорят по поводу их левитского происхождения, полагая, что и сам Садок 
уже забыл о нем. Но если следовать за самыми ранними описаниями Книги Судей (17 
и 18), то прочитаем об одном из ничем не примечательных племен, которое более 
чем настойчиво пыталось сделать священником левита. Тогда становится понятным, 
почему Соломон выбрал верховного жреца именно из этого племени.
 В первом списке священников Давида (2 Цар., 8: 17) Садока называют сыном 
Ахитува, во второй части стиха указано, что вместо этого имени должно читаться 
имя Ахимелеха. Ведь Ахитув был отцом Ахимелеха, что превращает Садока в его 
дядю. Но в Первой книге Паралипоменон (6: 8 – 14) очень подробно перечислены 
предки и потомки Садока, список доведен до начала ссылки (586 до н. э.), то 
есть до конца Паралипоменон. И здесь Садок также представлен как сын из племени 
левитов. Там же говорится, что Садок был в преклонном возрасте, потому что его 
преемники названы садокитами.
 Здесь также говорится (1 Пар., 16: 39 – 40), что после реорганизации храмовой 
службы Соломон покинул Садока и священников, оставшихся в святилище, 
расположенном в горах Гаваона, с тем чтобы они ежедневно, утром и вечером, 
совершали установленные службы. Именно здесь находился шатер, который Моисей 
приготовил для ковчега Господа, а также древний алтарь, «жертвенник 
всесожжений», для приношения жертвы (1 Пар., 21: 29; 2 Пар., 1: 3).
 Когда Соломон взошел на трон, в ходе первой религиозной церемонии он 
проследовал из Иерусалима в Гаваон, чтобы представиться народу и принести 
великую жертву. Это событие отмечено не только в Паралипоменоне, но также, 
только более кратко, в Книге Царств (3 Цар., 3: 4). И только после этого 
состоялся похожий благодарственный праздник в Иерусалиме.
 Назначение Садока главным священником, хотя таковым уже являлся Авиафар, 
возможно, стало уступкой тем священникам, которые находились вне Иерусалима, и 
косвенным признанием тех святилищ, что располагались вне столицы. Когда Садок и 
Авиафар последовали за Давидом во время его бегства от Авессалома, он должен 
был перейти через Гаваон и помог Давиду перенести из города ковчег Завета. 
Садок возглавлял процессию, а Авиафар замыкал ее, но Давид тайно прислал к ним 
своих сыновей и передал повеление обоим священникам вернуться в Иерусалим 
вместе с ковчегом.
 Насколько Иоав ожидал от Давида более жесткой централизации в 
военно-политической сфере, настолько же Авиафар требовал признания верховенства 
Иерусалима в качестве культурного центра. Но в этом отношении Давид, 
построивший близ Иерусалима святилища даже для чужеземных богов, предпочитал 
подчиняться законам своего времени. Поэтому одной из первых реакций в 
религиозной сфере, имевших государственное значение, стало признание Соломоном 
Садока и его святилища в Гаваоне. Последующее развитие событий доказало правоту 
Авиафара, но вначале ему пришлось наблюдать, как его религиозные притязания 
оставались неосуществленными, и только надеяться, что их удастся осуществить с 
помощью Адонии.
 Всякая политическая партия выдвигает свои требования, и принципиально иные, 
чем оппоненты. Последователи Адонии не только хотели создать сильное 
правительство, способное противостоять угрозе со стороны Давида, но и 
противопоставили себя партии, стремившейся продолжать его политику последних 
лет в отношении наследования.
 Именно он и называл своего ученика Соломоном – «мирным»: «Вот, у тебя родится 
сын: он будет человек мирный: Я дам ему покой от всех врагов его кругом: посему 
имя ему будет Соломон. И мир и покой дам Израилю во дни его» (1 Пар., 22: 9). 
Имя напоминает о Иедидии, павшем брате Авессалома, иудейское имя которого – 
«возлюбленный Богом» – означало, что, вероятно, он знал о своем посвящении 
Господу (2 Цар., 12: 25). Скорее всего преследуя политические цели, Давид женил 
Соломона на аммонитянке – принцессе Наама. Их сыну Ровоаму, ставшему позже 
царем, исполнился всего год, когда умер Давид. Устройство женитьбы ясно 
указывает, что Давид размышлял о политическом будущем Соломона задолго до того, 
как стали известны намерения Адонии. Именно об этом он часто напоминал и, 
возможно, даже привел к образованию группировки Адонии. Более того, известно, 
что мать Соломона Вирсавия оказывала огромное влияние как на царя, так и на его 
сына.
 Как Нафан, так позже и Адония ради достижения своих целей просили ее, чтобы 
она была ходатаем у Давида, на которого она имела влияние в течение длительного 
времени. А чтобы сделать ее своей преданной женой, Давид послал на верную 
смерть ее первого мужа Урию. В наказание за этот грех его постигло большое 
горе: пришлось пережить смерть их первого с Вирсавией ребенка. В решающий 
момент она напомнила Давиду, что, несмотря на закон первенства, он обещал 
престол ее сыну Соломону.
 Ради справедливости заметим, что личное заверение не сопровождалось публичным 
объявлением Соломона наследником, – в противном случае партия Адонии никогда бы 
не обнаружила своих намерений. И снова Давид показал себя гибким политиком. Он 
полагал, что события станут развиваться таким образом, что ему не придется 
действовать открыто. Давид предпочитал решительные меры только в случае крайней 
необходимости.
 Поэтому только один человек, пророк Нафан, знал об обещании, данном Давидом 
Вирсавии. В своем ученике Соломоне он, возможно, нашел того, кто будет точно 
следовать его идеям. Нафан убедил Вирсавию добиться от Давида подтверждения 
прав Соломона на трон. Если бы он не знал об этой тайне, то зачем ему нужно 
было хранить ее, как не для того, чтобы иметь влияние на будущего царя?
 Нам практически ничего не известно о Нафане, за исключением упоминаний о 
службе у Соломона. В Первой книге Паралипоменон (29: 29) говорится, что 
существовали «Записи Нафана пророка» – нечто вроде автобиографии. Отрывки из 
нее представлены во Второй книге Царств, где говорится, что Нафан был назначен 
наставником Соломона (2 Цар., 7: I). Его имя упоминается и в связи с 
предполагаемым строительством Храма Давидом, и с историей Вирсавии. На 
основании всего этого можно отметить два значимых исторических факта.
 Прежде всего следует запомнить, что Нафан мешал Давиду строить главный Храм в 
Иерусалиме. Многие видят в требованиях Нафана сделать жилищем Бога скинию, а не 
капитальное здание, следуя давним традициям кочевников. Установили также, что 
Нафан выразил свое несогласие со строительством Храма, указав, что никогда 
после Исхода из Египта ковчег Завета не находился в постоянном здании. Известно,
 что святилище в Силоме, как уже упоминалось, представляло собой небольшое 
легкое строение, соединенное с шатром, но в данном случае это не имеет значения.

 Кроме того, в своей речи к Давиду Нафан тотчас уверенно добавляет, что царская 
династия, несмотря ни на что, никогда не прервется. В связи с подобными 
заверениями Давид произносит специальную благодарственную молитву, а затем 
намеревается построить Храм, считая, что доминирующее положение Иерусалима 
упрочит его династию. О том, что движет Давидом, мы можем судить по речи Нафана,
 обращенной к правителю, в заключительных стихах которой говорится, что 
построит Дом Бога сын Давида. И в связи с этим возникает соображение: Давид 
недостоин строить храм, потому что пролил слишком много крови в войнах. Только 
его сын Соломон, мирный человек, может завершить задуманное. Получается, что 
Нафан был против превосходства иерусалимского святилища над другими, уже 
существовавшими. Причем первоначально Нафан одобрял план Давида построить Храм 
и только позже стал придерживаться иных соображений, которые отстаивал весьма 
решительно. Скорее всего, Нафан боялся, что преждевременное возвышение 
священников Иерусалима может вызвать смятение в племенах и привести к 
религиозной распре, проще говоря, к укреплению языческих святилищ, 
расположенных по соседству. В этом взгляды Нафана совпадали с мнением Садока из 
Гаваона.
 Можно отметить и другую особенность характера Нафана. После смерти Урии Нафан 
появился перед царем и сказал, что тот нанес оскорбление Богу. Нет никакого 
сомнения в том, что резкая обличительная интонация вполне могла иметь место в 
действительности. Более того, мы знаем, что пророки всегда сохраняли 
независимость от любой власти, безоговорочно следуя голосу свыше, который 
открывал им истину. Царь выглядит смиренным и раскаивающимся, когда выслушивает 
обвинение Нафана.
 Институт пророков оказался возможным только в монотеистическом государстве. 
Царь назначал священников и генералов, но не являлся ни сыном Господа, ни его 
наместником. Все люди, и царь в том числе, были равны перед Богом, поэтому 
склонялся перед теми, кто нес слово Божье.
 Если Нафан обращался с требованиями к правителю как к любому обыкновенному 
горожанину и боролся за более гуманные отношения между людьми, становится ясным,
 что появление пророков связывалось не только с внутренним напряжением в 
обществе, но и с той моралью, которая диктовалась требованиями вероучения.
 Все это обуславливалось особым знанием и соответствующей традицией. Мы можем 
предположить, что окружение пророка обсуждало его слова и хранило как часть 
духовного наследия нации, подобно тому как богословы более поздних времен 
считали себя хранителями основ веры, а члены средневековых академий – знаний.
 Вероятно, важную роль в воздействии на людей играли музыка и поэзия, 
приводившие иногда пророков в состояние религиозного экстаза, сходного с тем 
вдохновением, которое знакомо представителям мира искусства. В Первой книге 
Царств говорится о подобном «сонме пророков, сходящих с высоты, а перед ними 
псалтирь и тимпан, и свирель и гусли, и они пророчествуют» (1 Цар., 10: 5).
 Именно пророку-наставнику было поручено образование Соломона. Ученик получил 
возможность развить и те художественные способности, которые он унаследовал от 
отца. Возможно, Соломон был 5лизок со всеми членами дома Нафана: два сына 
последнего позже заняли видные посты при дворе. Один из них, Завуф, даже назван 
в Библии «другом царя» (3 Цар., 4: 5).
 Среди тех, кто подчинялся приказам непосредственно царя, не примыкая ни к 
одной из партий, были племена фелефеев и хелефеев. Именно из них набиралась 
гиборим – личная охрана царя во главе с мудрым Ванеей, которого весьма 
опасались враги.
 Ванея был родом из Кавцеила, пограничного селения в южной пустыне. Его отцом 
был некий Иодая, а дедом (исключительный случай среди слуг Давида) Иш-хаджил, 
что означало что-то вроде «доблестный». Скорее всего, Ванея происходил из семьи 
потомственных солдат (2 Цар., 23: 20, 22, 23).
 В книге, посвященной наиболее известным деяниям воинов Давида, состоящей 
примерно из тридцати частей, говорится также о подвигах Ванеи во время войны с 
моавитянами. В частности, рассказывается, как он лично убил двух моавитянских 
принцев, а также расправился со львом, укрывшимся от снега в колодце.
 В другой истории повествуется, как (вероятно, во время войны с филистимлянами) 
он победил знаменитого египтянина, вооруженного железной пикой, в то время как 
у него была только деревянная лопата. Рассказывается, как Ванея вырвал пику у 
врага и ею же заколол его. Подобные истории о военных подвигах солдат из 
гиборим были достаточно распространены.
 Дослужившись до командующего гиборим, он возглавил личную охрану Давида, 
состоявшую из 600 человек. Недрогнувшей рукой он выполнял любое распоряжение 
своего повелителя, не проявляя жалости к казнимым. Затем его назначили 
верховным главнокомандующим всей армией.
 Когда пришло время, партия Адонии решила бороться в открытую. Было решено 
созвать всеобщую ассамблею, чтобы принять на ней решение о восшествии Адонии на 
престол и затем заручиться согласием Давида, проследовав в его дворец.
 Для ассамблеи выбрали место за пределами Иерусалима, и не только потому, что 
улицы города оказались слишком узкими, но чтобы никто не мог помешать. 
Аналогично поступил и Давид, вынужденный, возможно из-за недостатка места, 
избрать для строительства Храма новое место на горе Морна.
 Там, где долина Еннома, расположенная к северу от Иерусалима, сходится с 
долиной Кедрона, граничащей с городом на западе, находится живописное 
пространство, окаймленное скалами. В центре с древних времен располагался 
колодец Рогель, откуда в сезоны дождя вода вырывалась с такой силой, что во 
времена второго Храма его называли «полноводным источником», возможно 
отожествляя с Земземом. Как говорится в Коране, из него Иов выпил целебной воды.

 В этом месте, на границе проживания племен Иуды и Вениамина, состоялся 
праздник в честь Адонии. В библейском рассказе трижды упоминаются овцы и жирные 
быки, приносимые в жертву на Змеином камне, чтобы оставшееся мясо могли съесть 
присутствующие на празднике как трапезу причащения.
 Среди гостей были многие из племени иудеев, чиновники царя, и прежде всего 
Иоав и Авиафар. То, что ни Соломон, ни Нафан, ни Садок, ни Ванея не были 
приглашены, можно объяснить лишь нежеланием придавать особое значение сугубо 
частному празднику.
 Не следует также забывать о том, что Иоав и Авиафар, как самые преданные слуги 
Давида, не могли при жизни царя признать кого-нибудь царем без ведома своего 
правителя. Фактически же именно они и организовали празднество, с тем чтобы 
отправить делегацию к царю и таким образом обозначить пожелания людей, 
собравшихся в Рогеле, чтобы Адония унаследовал престол.
 Если они хотели действовать независимо, то есть без согласия Давида, опираясь 
на значительную часть армии, то не смогли бы избежать кровавой стычки с 
оппозицией. Очевидно, что они заранее продумали свой план. Отметим также, что, 
когда предложение было оглашено перед народом, присутствующие возглашали: «Да 
живет царь Адония!» (1 Цар., 1: 25).
 Это вовсе не означало, что собрание утвердило «альтернативную» фигуру Адонии, 
и события приняли совсем иной оборот.
 Возможно, что Нафан знал о всеобщих приготовлениях к празднику (поскольку 
имена приглашенных были известны) и о его цели. Группа сторонников Адонии 
направилась в царский дворец, и тотчас последовал контрудар: была остановлена. 
Нафан также понимал, что, если Адония станет царем самочинно или с согласия 
Давида, Соломон и все, кто поддерживал его, расплатятся своими жизнями (3 Цар., 
1: 12). Об этом косвенно свидетельствует поведение Адонии после поражения.
 Теперь события стремительно следовали одно за другим. Нафан, подчеркивая 
смертельную опасность, которая угрожала ее сыну и ей самой, убедил Вирсавию 
тотчас отправиться к царю, оповестить его о празднике у источника Рогель и 
заставить публично объявить Соломона наследником трона.
 Сам же Нафан решил ожидать в соседней комнате, чтобы войти до того, как царь 
выскажется, чтобы поддержать Вирсавию, если тот начнет колебаться, и сделать 
секрет двух людей достоянием общественности. Так оно и случилось.
 В тот момент с царем не было никого, кроме самой младшей из его наложниц, 
Ависаги, считалось, что ее молодость и красота смогут согреть старого царя. В 
Библии подробно описывается, как Вирсавия вошла в покои царя, не выказывая 
ненависти к своей юной сопернице. Взглянув на некогда могущественного правителя,
 в чьей жизни она сыграла такую важную роль, Вирсавия нашла, что он еще бодр, 
только «очень стар».
 Низко поклонившись, Вирсавия ждала, пока царь заговорит с ней. Затем, сохраняя 
полное спокойствие, она высказала все, что велел Нафан, не упустив ни одной 
детали, но слегка изменив сценарий и проявив необходимую в этот момент 
твердость.
 Вместо обычной в таких случаях риторики она сказала Давиду: «Господин мой 
царь! Ты клялся рабе твоей Господом Богом твоим: «сын твой Соломон будет 
царствовать после меня, и он сядет на престоле моем». А теперь, вот, Адония  
воцарился, и ты, господин мой царь, не знаешь  о том»  (3 Цар., 1: 17, 18).
 Тотчас собрался совет из приближенных Давида, куда вошли Садок, Нафан и Ванея. 
Царь объявил свое решение назначить Соломона преемником, и даже разработал все 
детали церемонии: Соломон Сел на мула, на котором обычно ездил только царь, и в 
сопровождении охраны и гиборим направился к Гиону. Там Садок и Нафан совершили 
помазание его царем над Израилем и Иудеей елеем, который хранился в скинии, 
«затрубили трубою, и весь народ восклицал: да живет царь Соломон!».
 Затем процессия вернулась в царский дворец, где Соломон занял место на троне 
Давида в зале для церемоний. Теперь он обладал всеми правами царя.
 Давиду было известно отношение Нафана и Садока к его преемнику. Все теперь 
зависело от Ванеи, за которым стояла внушительная военная сила. Он заявил, что 
воля царя была для него волей Бога. Следовательно, судьба вновь повернулась 
лицом к Соломону.
 Поспешно проведенная церемония разрешила ряд запутанных проблем поразительно 
четко, а часть из них была снята самим Давидом. Это показывает, что библейский 
рассказ строго документален. Главная сложность состояла в праве наследования. 
Оба – и Саул и Давид – были выбраны старейшинами.
 Подобный патриархальный институт официально продолжал существовать во время 
правления Соломона и состоял из представителей всех племен. Он обеспечивал 
порядок в сборе налогов, в военном ополчении, организации религиозных 
праздников и общий порядок в стране. Но реальная власть находилась в руках 
чиновников, назначавшихся царем. Им, вероятно, и подчинялись старейшины. 
Следовательно, похоже, что Давид сам решил, какой из сыновей займет трон.
 Более того, если бы Соломон мог быть провозглашен царем исключительно по 
повелению Давида, он бы, конечно, мог пользоваться всеми царскими привилегиями 
и исполнять соответствующие обязанности, но его рассматривали бы, возможно, 
только как наместника, пока жив Давид. Поэтому было необходимо, чтобы 
старейшины подтвердили право Соломона на трон.
 Поездка на царском муле к источнику Гион через Северные ворота города, 
помазание священниками Соломона елеем из ковчега Завета, которое, вероятно, 
сопровождалось принесением жертвы, рев труб, возвращение процессии во дворец, 
восхождение Соломона на трон – вся торжественность процедуры говорит не только 
о желании Давида производить впечатление на людей, но и о способности старого 
царя принимать решения и верно оценивать происходящее.
 Столь же пышную церемонию Давид устроил, когда принес из Силома ковчег Завета, 
но на этот раз, кроме всего прочего, он энергично перехватил инициативу у 
оппозиции. Несмотря на легальность происходящего, в глубине души он сомневался, 
что Адония и его партия смирятся с круто изменившейся ситуацией. Источник Гион 
находился около искусственного прохода в скале, через который примерно за 
тридцать лет до описанных событий Иоав проник в Иерусалим. Он расположен за 
стенами Иерусалима как раз на скалистом склоне горы, которая выглядит как 
гигантское нагромождение камней, хотя там были разбросаны дома и находились 
клочки земли, на которых люди умудрялись выращивать овощи. Там и по сей день в 
любом месте легко обнаружить куски стекла, осколки керамики и фрагменты 
деревянных орудий, которые специалисты датируют временем нескольких сотен или 
десятков веков назад.
 На этой полуразрушенной горе располагалось поселение иевусеев, и именно здесь 
находилась крепость Сион, названная так ими. Когда Давид пошел на Иерусалим 
против иевусеев, он сумел взять эту крепость, поселился там, отстроил ее вокруг 
и внутри из камня и кедрового дерева. Дом для стражи, над всем – святая святых 
и над переносным ковчегом Завета навес, вытканный, как и прочие ковры, из 
козьей шерсти.
 Если посмотреть сегодня с этой горы высотой 215 футов вниз, на долину Кедрона, 
где на отдаленном берегу высятся горы, самая высокая из них – гора Олимп, то 
увидим, что с левой стороны и над нами возвышаются стены Иерусалима, образующие 
угол, за которым размещается храмовая площадь с мечетью Омара, и ближе к углу 
меньшая по площади мечеть Аль-Акса.
 Взглянув направо, мы увидим далеко впереди, в долине реки, напоминающую парк 
плантацию старых шелковичных деревьев. Летними месяцами, когда воды Кедрона 
пересыхают, ее поливают водой из источника Гион, который в течение столетий 
превратился в небольшой пруд Иезекии, расположенный по соседству с плантацией.
 Именно на этом месте находились в древности царские сады, где царь укрывался 
от знойного западного ветра, если не отправлялся искать вечерней прохлады на 
крыше своего дома. Сады лежали за городскими стенами, на что указывают 
фрагменты предметов из раскопок, датируемые временем иевусеев. Дома из белого 
песчаника, привезенного из ближайших гор, или из самодельных глиняных кирпичей, 
вероятно, были воздвигнуты во времена Давида, когда дерево привозилось издалека 
и стоило дорого.
 Поселение, расположенное близ источника Гион, с другой стороны было укрыто 
скалами и, как считал Давид, гораздо меньше подходило для проведения празднеств,
 чем колодец Рогель, находившийся почти на 400 метров дальше, в излучине 
Кедрона. План Давида по церемонии был выполнен в соответствии с планом 
возведения Соломона на престол. В Библии помазание описывается как один из 
самых торжественных актов, имевших место в истории: «И взял Садок священник рог 
с елеем из скинии и помазал Соломона» (3 Цар., 1: 38 – 40).
 Очевидно, что процессия должна была подойти к скинии и зайти под навес, где 
хранился ковчег Завета. На исключительность происходящего специально указывает 
пророк Самуил. Обряд помазания проводился, таким образом, в самом священном 
месте, которое издревле почиталось народом израильским.
 Предположим также, что в соответствии с традицией древних богослужений алтарь 
поставили около Гиона, и перед помазанием священник совершил жертвоприношение. 
Затем скинию и ковчег Завета перенесли обратно, но алтарь оставался у Гиона.
 Под звуки труб и такую радостную, громкую музыку, что «земля расседалась от 
криков» людей, Соломона провозгласили царем. Затем процессия возвратилась во 
дворец, возможно пройдя через Южные ворота, расположенные около царских садов. 
Во дворце состоялось законодательное оформление процедуры, и Соломон 
торжественно взошел на трон.
 Собравшиеся в Рогеле услышали отдаленные крики и музыку, доносившуюся от 
алтаря, и, видимо, серьезно взволновались. Когда процессия во главе с Соломоном,
 Садоком, Нафаном и гвардия, которой командовал уже новый царь, находились в 
городе, а остальные еще проходили через ворота с музыкой и шумом, именно Иоав 
первым услышал звуки труб. В то время он сидел в шатре вместе с Адонией и 
Авиафаром.
 Как раз в это время появился Ионафан, сын Авиафара, и рассказал собравшимся о 
происшедшем воцарении Соломона и о клятве верности, произнесенной Ванеей и его 
войсками. Для Давида приготовили специальное ложе в тронном зале, откуда царь 
долго произносил слова благодарности и говорил, что он дожил до того времени, 
что ему суждено увидеть на троне желаемого наследника.
 Теперь, когда стала известна воля Давида, Адония понял, что все потеряно. Иоав 
и Авиафар никогда не пошли бы против Давида. Гости растерялись, каждый думал о 
своей судьбе. В Библии об этом событии говорится просто и выразительно:  «Тогда 
испугались и встали все приглашенные, которые были у Адонии, и пошли каждый 
своею дорогою» (3 Цар., 1: 49).
 Закономерно, что молодой царь мог рассматривать всех присутствующих вместе с 
Адонией в шатре как своих противников. Больше других это ощущал сам Адония, 
которого провозгласили царем прежде Соломона. Увидев, что его покинули 
соратники, Адония в страхе пошел к жертвеннику, как делали все, кто подвергался 
преследованию, чтобы найти убежище в алтаре, ухватился за выступающие углы 
алтаря и оставался там, покуда сам Соломон не послал за ним, успокоив, что «не 
умертвит раба своего мечом». По закону того времени силой мог быть оторван 
только обвиняемый в убийстве.
 Если бы Соломон проявил нерешительность или слабость, все силы оппозиции 
объединились бы против него, но если бы Соломон не проявил великодушия и начал 
бы свое царствование с акта мести, то это также могло иметь нежелательные 
политические последствия.
 В библейском тексте сохранилась первая речь, произнесенная царем Соломоном, 
его оригинальный ритм с неповторимой поэтической интонацией, которая, возможно, 
надолго сохранилась в сознании присутствующих: «Если он будет человеком честным,
 то ни один волос его не упадет на землю; если же найдется в нем лукавство, то 
умрет» (1 Цар., 1: 52).
 Заметим, что специальный повтор, начинающийся словом «если», точно 
соответствует необычной частице, встречающейся в еврейском тексте. Вторая 
половина высказывания относится только к будущему. Все, что до настоящего 
времени делал Адония, хоть и было направлено против Соломона, но прощено. 
Однако тон речи Соломона не оставлял сомнений в том, что если в будущем Адония 
проявит «лукавство», то понесет суровое наказание. Вместе с тем из этой речи и 
Иоав, и Авиафар должны были понять его отношение к ним и почувствовать 
готовность к диалогу.
 Придя и поклонившись Соломону, Адония тем самым признал брата царем. Возникла 
качественно иная ситуация. В результате событий этого драматичного дня, когда в 
одночасье Израиль мог быть ввергнут в состояние гражданской войны, братья как 
основные действующие лица сумели победить взаимное неприятие и прекратили свое 
молчаливое противостояние. Соломон произнес краткую речь, где содержалась как 
надежда, так и предупреждение, а также гарантия безопасности Адонии: «Иди в дом 
свой».
 В Парамепоменонах говорится, что основной задачей Соломона была постройка 
Храма, и ни словом не упомянуты политические события, предшествовавшие 
вступлению Соломона на престол и последовавшие за этим. Правда, сохранилось 
одно упоминание – рассказ о том, как Давид собрал всех «князей Израилевых и 
священников и левитов», чтобы представить им Соломона как царя (1 Пар., 23: 2). 
Затем в нем подробно рассказывается о системе организации, приводятся имена 
священников, военачальников и гражданских чиновников.
 Только в 28-й главе возобновляется рассказ о строительстве Храма. Но здесь, 
как будто выше не было никаких упоминаний о собрании, сообщается, что Давид 
призвал в Иерусалим всех предводителей племен, затем тысяченачальников и 
начальников сотен, главных чиновников двора, сыновей с их приближенными. И 
наконец, назван гиборим и его высшие офицеры. Все они собрались, чтобы 
присутствовать на вторичном миропомазании Соломона. На следующий день устроили 
великий народный праздник, на котором были принесены жертвы.
 По насыщенности деталями второе описание собрания сильно отличается от тех, 
что даются в нескольких предыдущих главах. Кроме того, поразительно, что в 
наполненном подробностями втором отчете среди присутствующих не упомянуты ни 
священники, ни левиты. Сказанное позволяет предположить, что перед нами 
историческое описание, которое не соответствует полностью предыдущему, более 
общему по характеру, но намекает на событие, которое мы должны представить в 
своем воображении.
 Вероятно, Давид сообщил представителям, явившимся из всех пределов царства, о 
поразительных событиях, произошедших во время помазания Соломона. Им нужно было 
подтвердить, что все прошло в соответствии с законом, хотя и организовалось в 
большой спешке. Можно также утверждать, что после общения Соломона со своим 
братом Адонией, а также оппозиционно настроенными Авиафаром и Иоавом все они 
также посетили новое собрание. Затем в Иерусалиме состоялся великий народный 
праздник; вероятно, подобные мероприятия прошли и в близлежащих поселениях.
 После этих событий Давид прожил недолго. Перед смертью он обсудил с Соломоном 
то, что особенно занимало его в последние годы жизни. Мы уже упоминали 
«завещание» Давида, и прежде всего его требование отомстить Иоаву за то, что 
тот нарушил мирный договор: «Поступи по мудрости твоей, чтобы не отпустить 
седины его мирно в преисподнюю» (3 Цар., 2: 6).
 Соломону пришлось принять на себя и еще одну тягостную задачу, связанную с 
Семеем, сыном Геры, бросившим камень в Давида, когда тот бежал от Авессалома, и 
«злословил» его «тяжким злословием», – не оставить его безнаказанным по 
завещанию Давида, который полагал, что слишком мягко обошелся с Семеем, он 
вспоминал, что другие понесли более суровое наказание, среди них были и семь 
совершенно невинных последователей Саула, которых он передал в руки Ванеи для 
свершения казни, совершив, таким образом, несправедливость по отношению к 
остальным.
 С другой стороны, Давид не забыл, что не отблагодарил должным образом пожилого 
Верзеллия, галаадитянина, обеспечившего всем необходимым его и его людей, когда 
он бежал от Авессалома. Позже, после победы Давида, Верзеллий отказался от 
приглашения поселиться в Иерусалиме в качестве гостя царя, поскольку был 
слишком стар. Теперь Давид просил Соломона собрать потомков Верзеллия, «чтоб 
они были питающимися» за царским столом.
 Не сохранилось никаких свидетельств, и мы не можем утверждать, что Соломон 
позаботился о выполнении всех пожеланий отца. Вынужденный сохранять равновесие 
соперничающих группировок, он не в состоянии свято следовать завещанию старого 
царя.
 Давид умер и был похоронен внутри крепости в только что построенной 
усыпальнице, которую сам себе выбрал. В то время и в ближайшие столетия могилы 
в Иерусалиме представляли своеобразные комнаты, вытесанные в толще отвесной 
скалы. В 1914 году их обнаружил А. Вейль на южной окраине старого города Давида.
 В результате раскопок, проведенных на средства Э. Ротшильда, он установил, что 
они представляли собой погребения одного человека, выполненные в финикийском 
стиле.
 А. Вейль принял их за царские гробницы, использовавшиеся вплоть до времени 
Иезекии, то есть примерно до 700 года до Рождества Христова. Прежде 
использовались подземные катакомбы округлой формы. Другие общие места 
захоронений, вероятно, находились за городом.
 Теперь Соломон стал единоличным правителем. Закладывая основы своего правления,
 он не смог избежать кровопролития. Отношение к Адонии показывает, что он всеми 
силами пытался избежать крайних мер. И в продолжение почти сорока лет 
царствования не допустил ни одного восстания или крупного конфликта с соседями, 
требовавших немедленного подавления военной силой или казнями. Тщательный 
анализ показывает, что Соломон внутренне не смирился с необходимостью покарать 
смертью Иоава и Семея. Вынося оба приговора, он подчинился обстоятельствам, но 
руководствовался совершенно различными причинами. Поскольку все это произошло 
еще в период траура – ведь не прошло и месяца после смерти Давида, – приговор 
казался его личным делом, хотя и имел определенную политическую подоплеку.
 Адония попросил, чтобы в качестве компенсации за неудачи на политическом 
поприще Соломон отдал ему в жены красивую наложницу Давида Ависагу. Чтобы 
развеять все подозрения и показать, что им владеет страсть к прекрасной 
сунамитянке, Адония часто приходил во дворец, и даже попросил выступить в 
качестве ходатая Вирсавию, их общую мать с Соломоном.
 В Книге Царств рассказывается, как Вирсавия появилась перед сыном, который 
встал навстречу ей и поклонился, сел на свой «престол» и поставил еще один для 
матери. Сев по правую руку от Соломона, Вирсавия обратилась к нему, прося не 
отказать в исполнении «небольшой просьбы». В той же тональности царь ответил: 
«Проси, мать моя; я не откажу тебе».
 Но как только Соломон узнает, зачем она пришла, тотчас его тон меняется. Он 
гневается на Вирсавию: почему она не просит большего для Адонии? Может быть, 
она хочет попросить и трон – ведь Адония старше Соломона. Затем Соломон выносит 
своему брату смертный приговор, который осуществляет Ванея (3 Цар., 2: 19 – 25).

 Подобный поступок Соломона можно объяснить тем, что просьба Адонии отдать ему 
Ависагу была своеобразной отмашкой для новых выступлений оппозиции, которая 
начала вновь консолидироваться после смерти Давида. Правильно интерпретировав 
происходящее, Соломон ясно и недвусмысленно выразил свою позицию.
 Традиционно наложницы умершего царя переходили к его преемнику, поэтому все 
права на Ависагу имел Соломон. Из истории об Авессаломе и из конфликта между 
Авениром и Иевосфеем нам известно, что притязание на наложницу приравнивалось к 
правам на гарем и, следовательно, на трон. Конечно, Вирсавия знала об этом, и 
если Адония сумел уговорить ее, то это косвенно является достаточно четким 
указанием на его притязания на трон.
 Когда Адония обратился с просьбой к Вирсавии, у нее тоже возникли подозрения. 
Адонии пришлось начать с уговоров, сказав, что его намерения носят 
исключительно мирный характер. Только после этого он стал ссылаться на то, что 
царство целиком должно было перейти к нему, но удача отвернулась от него. 
Адония намекает, что мог бы и сам обратиться к Соломону с подобной просьбой, но 
тот неправильно бы его понял. Из этих слов ясно, что хотя обращение и не 
выглядело как политический ход, все понимали, что оно могло привести именно к 
политическим последствиям. Из библейского текста понятно, что в случае отказа 
со стороны Соломона Адония был готов прибегнуть к иным аргументам.
 Однако Соломон правильно почувствовал смысл просьбы. Об этом свидетельствует 
его гневный ответ Вирсавии: «А зачем ты просишь Ависагу Сунамитянку для Адонии? 
Проси ему  также и царство, ибо он мой старший брат, – и добавляет: – И ему 
священник Авиафар и Иоав, сын Саруин, друг». Здесь предложение обрывается, и в 
Библии содержится пропуск. Незавершенный текст дополнили переводчики 
Септуагинты, поскольку там он заканчивается иначе: «ибо с ним священник Авиафар 
и Иоав, сын Саруин».
 Возможно, в отсутствующем тексте содержались обвинения, поскольку поразительно,
 что и Авиафар, и Иоав, как считал царь, лидер партии Адонии, даже теперь, 
после того как Давид высказался и Соломон занял его трон. Иными словами, 
очевидно, что Адония фактически был подставным лицом, за которым стояли более 
влиятельные люди.
 Соломон не предпринял пока никаких действий против Иоава и Авиафара, чтобы не 
привлекать внимания к событиям у источника Рогель. Из отрывочных упоминаний 
видно, что сторонники Адонии оживились после смерти Давида, и именно под их 
влиянием Адония заявил, что он старший брат и, естественно, претендует на трон 
по старшинству.
 Возможно, сторонники Соломона рассчитывали на то, что он откажется выполнить 
требование своего брата, поскольку не мог допустить ни малейшего намека о 
возможном притязании на власть.
 Заговорщики вовсе не ожидали, что царь видит их насквозь и что он поступит 
весьма решительно, стремясь защитить свое положение и отстоять свое право на 
трон. Вряд ли у Соломона был выбор. Любой поставивший себя во главе 
политической партии должен был знать, что он прежде всего рискует собственной 
жизнью. В те времена не было альтернатив, любой такого рода проступок карался 
смертью.
 Но даже в этом случае Соломон вершил правосудие с особой осторожностью. Когда 
перед ним предстал Авиафар, то царь вначале вспомнил, что тот носил «ковчег 
Владыки Господа перед Давидом… и терпел все, что терпел отец» (3 Цар., 2: 26).
 Соломон изгнал Авиафара в Анафоф, расположенный к северу от Иерусалима, в его 
небольшую усадьбу, и удалил от священства. Авиафар не покидал города, поскольку 
помнил, что Соломон только отсрочил исполнение приговора. С изгнанием Авиафара 
заканчивается род священников Илия.
 Потомки Авиафара продолжали гордиться своим происхождением, именно из этого 
рода произошел пророк Иеремия. После изгнания Авиафара должность верховного 
священника перешла к Садоку.
 Основным доказательством того, что все случившееся не являлось личным делом 
Адонии, служит поведение Иоава. Услышав о судьбе Адонии, он бежал в скинию, к 
рогам жертвенника, ощущая свою вину. Задумаемся, стал ли бы он действовать 
подобным образом, если бы не подозревал, что политический заговор, в котором он 
участвовал, раскроют и его ждет смерть?
 В Септуагинте находим примечательное дополнение к сохранившемуся еврейскому 
тексту. Когда Соломону донесли, где находится Иоав, он послал вестников, чтобы 
они узнали, почему тот бежал к алтарю. Тогда Иоав рассказал, что боится царя и, 
следовательно, ищет прибежище у Бога.
 В еврейском подлиннике говорится, что Соломон послал Ванею, чтобы убить Иоава. 
Но Иоав отказался покинуть священное место со словами: «Нет, я хочу умереть 
здесь». Прекрасно осведомленный, что только убийцу можно было оттащить от 
алтаря, Ванея возвращается к царю. И только теперь Соломон утверждает смертный 
приговор, обосновав возможность заколоть Иоава у алтаря, ссылаясь на Давида, 
что Иоав «поразил мечом, без ведома отца моего Давида, Авенира, сына Нирова, 
военачальника Израильского, и Амессая, сына Неферова, военачальника Иудейского» 
(3 Цар., 2: 32). Иоава, объявленного не политическим заговорщиком, а убийцей, 
Ванея снимает с алтаря и умерщвляет.
 Это был конец одной из самых выдающихся личностей эпохи Давида. Иоава 
похоронили в его родном городе Вифлееме, расположенном на краю пустыни. Вместо 
него командующим армией Соломон поставил Ванею, который держал в своих руках 
управление государством, о чем всегда беспокоился Иоав. Следовательно, 
последняя воля Давида была выполнена.
 Отношение Соломона к воле Давида отчетливее видно в том, как он попытался 
избавиться от Семея. Очевидно, что последний не принимал участия в заговоре 
Адонии. Следовательно, Соломон хотел держать его в поле зрения. Он посылает за 
Семеем (вероятно, тот был богатым человеком) и приказывает ему построить дом в 
Иерусалиме и постоянно находиться в городе, не покидая его под страхом смерти.
 В течение трех лет Семей придерживался условий договора. Но, как описано в 
Библии, два его раба убежали к Анхусу, царю Гефскому. Когда Семей вернулся из 
Гефа с найденными рабами, Соломон обвинил его в нарушении договоренности, а 
затем напомнил о зле, причиненном Давиду, и царь повелел казнить Семея.
 Нельзя не согласиться с тем, что ощущавший опасность Семей убежал бы из 
Иерусалима без разрешения царя, если бы у него не было особых оснований для 
данного отъезда и он бы не собирался хранить их в секрете. Видимо, упоминание 
гефского царя является более поздним дополнением, потому что кажется 
невероятным, что Анхус, к которому Давид убежал от Саула, был в то время еще 
жив.
 Как мы уже упоминали в предыдущей главе, Геф, находившийся у подножия 
Иудейских гор, был крупнейшим пунктом на южной равнине. В Паралипоменонах 
говорится, что он был позже завоеван Давидом, который, вероятно, сохранил 
власть над покоренным гефским царем, оставив за собой формальное владение 
территорией, именно поэтому невероятно, чтобы тот был жив во времена Соломона.
 Особое значение имеет тот факт, что именно благодаря царю Гефа Семей смог 
вернуть убежавших рабов (явно филистимлян по происхождению). Более того, для 
поездки туда Семею не надо было пересекать Кедрон, ибо дорога в Геф шла в 
противоположном направлении. В любом случае мы имеем дело со следующими 
фактами: рабы убежали к иностранному царю, который был вассалом Израиля 
(подобная необычная и детальная информация о побеге рабов может быть и более 
поздней вставкой).
 Осознавая последствия своего побега, Семей все же отправляется за рабами к 
царю Гефа и приводит их обратно. Теперь ему приходится заручиться эскортом по 
крайней мере из двух человек, опасаясь остаться наедине со своими двумя рабами. 
Определенно, он не нуждался в свидетелях, напротив, путешествовал один, в 
обстановке полной секретности.
 Сказанное позволяет сделать вывод, что между Семеем и рабами существовал 
уговор, равно как и с царем Гефа, который после восшествия на престол Соломона 
хотел, очевидно, восстановить собственную независимость. Давид и Иоав уже 
умерли, поэтому ситуацию можно было бы использовать в своих целях.
 Действительно, все оппозиционные силы были готовы объединиться, и Соломон 
подозревал это. Но он свершил суд над Семеем, только чтобы наказать за зло, 
причиненное Давиду. Возможно, Соломон хотел просто устрашить своих противников, 
ожидая, что после казни предателя в столице оппозиция присмиреет. И на самом 
деле в течение нескольких десятилетий никаких открытых конфликтов в стране не 
происходило.
 На этом закончился короткий и вместе с тем драматичный период вступления 
Соломона на трон. Теперь перед ним стояла задача защиты границ от внешних 
нападений.
 В библейском тексте эти исторические события изображены с особым мастерством и 
яркостью. Перед нами, как живые, появляются реальные персонажи, чьи судьбы 
определялись их характерами, проявляются их достоинства и недостатки. Они 
участники различных ситуаций и даже говорят по-разному.
 В то же самое время представлена и главная, и оборотная сторона событий, одно 
следует за другим, причина порождает следствие. Подобное заметно отличается от 
последующих сообщений как искусством повествования, так и знанием дворцового 
быта. В частности, здесь значительно меньше ощущается влияние священников.
 В библейском тексте упоминается только пророк Нафан. Заметим, что в нашем 
распоряжении имеется фрагмент из книги Нафана, возможно, заключительная его 
часть, поскольку больше о нем ничего не известно.
 О правлении Соломона лаконично сказано: «Царствование его было очень твердо» 
(3 Цар., 2: 12).




 Глава 6
 ЗАЩИТА ЦАРСТВА


 Удивительно, что сообщения о политических событиях, происшедших во времена 
правления Соломона, практически не сопоставлялись с многочисленными письменными 
источниками, связанными с правлениями двух первых царей и многих более поздних.
 С другой стороны, виды, размеры, декор Храма и царских дворцов описаны с 
огромным количеством подробностей, не характерных для исторических книг Библии 
(за исключением описания скинии), где другие здания удостоились только беглых 
упоминаний.
 Подобное распределение материала в кратких обзорах позднего наблюдателя 
особенно ценно, поскольку все, что происходило во времен правления Соломона, 
обусловливалось исключительно его стремлением к объединению.
 После трех лет подготовки (отметим точность датировки) последовало примерно 
двадцать лет активной строительной деятельности. Для реализации этого плана 
было мобилизовано все население, аккумулированы все экономическое ресурсы. 
Свидетельства, содержащиеся в текстах, дополнения и отсылки позволяют показать, 
насколько последовательно и координированно воплощался этот грандиозный план. 
Сегодня сохранилось немногое из того, что было создано Соломоном или его 
преемниками. В последние годы правления Давид начал расширять свой город. Для 
этого он вызывал в Иерусалим финикийских мастеров. Но взаимоотношения с 
оппозицией мешали его плану строительства Храма. Только Соломон, с его волей и 
энергией, смог реализовать этот грандиозный замысел. Однако из сказанного вовсе 
не следует, что существовал некий конкретный план, рассчитанный на несколько 
десятилетий. Тогда каковы же были политические устремления Соломона, идея, 
вдохновлявшая его в то время, когда он начал размышлять о том, что станет 
преемником своего отца?
 В распоряжении Соломона была гораздо более мощная военная машина, чем у его 
отца, но он не собирался расширять израильскую империю, хотя легко мог бы 
продвинуться в этом направлении, армии сопредельных государств значительно 
уступали по численности и силе.
 Не говоря о том, что небольшой части израильских войск было вполне достаточно, 
чтобы отразить угрозу любого из соседей. Соломон не стал бы тратить время и 
энергию на военные конфликты, отвлекаясь от своего главного замысла. У него не 
было амбиций, свойственных многим восточным правителям, – любой ценой 
стремиться к мировому господству.
 Учитывая имевшиеся в его распоряжении мощные людские и военные резервы, 
следует отметить его недюжинное самообладание. Если человек способен подавить 
политическую оппозицию и воздвигнуть на месте старых укреплений более 
совершенные, то нельзя говорить об отсутствии стратегического политического 
мышления или практицизма и личной инициативы. Соломон не относился ни к 
чрезмерно осторожным политикам, следующим по наезженной колее, ни к безудержным 
мечтателям. Он был весьма прагматичным правителем, в то же время не чуждым 
романтических устремлений.
 Существует и другой положительный факт, вытекающий из содержания библейских 
текстов: первое из задуманных Соломоном мероприятий – строительство Храма – 
было главной частью его политической программы. Без объединения нации нельзя 
было добиться всеобщего подчинения основополагающей идее – созданию единого 
государства, сплочению всех племен в одно целое, с тем чтобы от прошлого 
перекинуть мост в будущее, пробудить дух ответственности и самопожертвования и, 
таким образом, укрепить это единство на основе новой законодательной системы.
 В подобной последовательности действий можно отметить влияние наставника 
Соломона Нафана и мотивировку борьбы последнего за наследование трона Соломоном.
 Та сила, что двигала царем, не была связана ни с его политическими амбициями, 
ни с жаждой власти, ни с минутными настроениями. Он действовал по намеченному 
плану, ведомый представлениями о духовно-нравственном сплочении вокруг церкви.
 Конечно, Соломон был убежден, что для осуществления подобного замысла 
необходимы энергичные и быстрые действия. Перевооружение армии и строительство 
мощных оборонительных сооружений обеспечили необходимую подготовку: чтобы 
осуществить свой план, Соломон нуждался в установлении мира на границах 
государства.
 Сегодня поставленная Соломоном задача вряд ли может кого-то удивить. Но в то 
время, когда правитель огромной империи рассматривался как представитель Бога 
на земле или даже как богоподобное существо, когда закон представлялся простым 
осуществлением личной воли и был игрушкой в руках властителя, позиция Соломона 
казалась совершенно новаторской, даже в сравнении с политикой Саула или Давида.
 Удивляло, что все определялось не столько личными способностями Соломона 
твердой рукой командовать армией, сколько подчинением всей нации его личной 
воле, следованию его курсу на установление мира и стабильности. 
Монотеистическая религиозная основа, определявшая его политические планы, также 
отличалась от теорий классической философии, греков и римлян, которые видели в 
установлении закона и порядка не только суть всех начинаний, но и путь для 
освобождения личности от страданий.
 Очевидно, что прежде всего юный правитель стремился защитить границы и лишь 
затем перейти к осуществлению планов, связанных с внутренней политикой. 
Несмотря на то что в Книге Царств лишь фрагментарно рассказывается о военных 
событиях периода правления Соломона, об одном из них, происшедшем сразу после 
смерти Давида, говорится достаточно подробно.
 На Востоке существовал обычай оповещать соседние государства о перемене 
правителя, после чего дружественно настроенные отправляли особое посольство к 
новому монарху. Известно о неприятном казусе, произошедшем во времена Давидова 
царствования, с правителем аммонитян.
 Соломон осмелился сделать то, что могло означать только новый поворот во 
внешней политике страны, – заключить союз с Египтом. Несмотря на некоторый 
экономический спад, страна на берегах Нила по-прежнему оставалась воплощением 
порядка, примером строительного искусства и прекрасной военной организации.
 Для Соломона оказалось не так-то просто преодолеть враждебное отношение к 
Египту со стороны придворных и еврейской нации в целом. Еще большее 
дипломатическое искусство потребовалось ему, чтобы склонить к союзу египетского 
фараона. В Библии это событие описано как первый успех в международной политике 
Соломона (3 Цар., 3: 1).
 Царю пришлось проявить особое умение, поскольку из-за внутренних проблем 
Египет не предпринимал активных действий и не искал никаких внешних контактов. 
Вместе с тем такой союз давал ему и определенную выгоду, поскольку предполагал 
заключение экономических соглашений, облегчавших провоз товаров из Финикии в 
Египет. Возможно, и евреи стремились покупать египетских лошадей и вооружение. 
Фараон не мог игнорировать установления отношений с одной из быстро растущих и 
перспективных стран за пределами Месопотамии. Поборов свое высокомерие, он 
принял предложение о союзе. И еще одно обстоятельство сыграло роль в 
налаживании связей с израильтянами. Поскольку ливийцы пытались захватить власть,
 создавая напряженность внутри Египетского царства, любая поддержка извне или 
даже ее возможность усиливала позиции фараона. Прочность соглашений была 
закреплена женитьбой Соломона на дочери фараона, ставшей главной женой.
 Подобные отступления от еврейской традиции оказались возможными только потому, 
что Соломон был сильной и самодостаточной личностью. Можно упомянуть в связи с 
этим о новшествах, введенных в Египте: местным женщинам запрещалось выходить 
замуж за иностранцев.
 Следовательно, можно признать, что женитьба в первую очередь рассматривалась в 
обоих государствах как политическое мероприятие. Соломон привез свою жену в 
город Давида, «доколе не построил дома своего» (3 Цар., 3: 1).
 Вначале посольство Соломона в Египет никак не могло решить свою задачу, 
поскольку при дворе фараона жил в изгнании принц Адер из Идумеи. Еще ребенком 
он ускользнул от Иоава во время кровавой расправы с идуметянами, учиненной 
Иоавом после нарушения ими соглашения и нападения на живших среди них евреев.
 Сначала Адера привезли к мадиамитянам, которые были союзниками его отца, затем 
он отправился в Фаран, расположенный на западном побережье залива Акаба, где 
вокруг него собралась группа сторонников. Теперь образовавшийся небольшой двор 
появился перед фараоном, с радостью предложившим им убежище, поскольку их 
противодействие могло быть использовано в будущем против Давида. Фараон 
пожаловал беглецам землю, дома и установил содержание, но не осмелился оказать 
военную помощь, очевидно выжидая время.
 Теперь юный доблестный принц знал, как следует искать расположение при дворе, 
и фараон отдал ему в жены сестру своей главной жены. В Библии упоминается 
египетская царевна Тахпенеса, а также Генуват – сын, родившийся от этого брака. 
С младенчества он воспитывался вместе с другими принцами при дворе фараона – 
такова была традиция, обычно подобным образом поступали с евреями благородных 
кровей.
 Еще более удивителен тот факт, что ни сестра царицы, ни сам фараон, ни позже 
жена Соломона не упомянуты по именам, – такова была традиция: обозначать 
степень родства (фараон, дочь фараона), если речь шла о конкретной личности, 
представителе семьи. Когда в поздние годы правления Соломона упоминается новый 
фараон Египта, он назван по имени. Им оказался ливийский правитель Сусаким I 
(945 – 924), который занял Иерусалим на четвертый год правления Ровоама, в 927 
– 926 годах до н. э.
 Интересно, что он назван не фараоном, а «египетским царем». Очевидно, подобное 
историческое упоминание должно было отличить его от хорошо известного фараона – 
настоящего фараона времени Соломона. Только один этот факт указывает на то, что 
Сусаким не являлся тестем Соломона, поскольку Иеровоам осадил противника и 
сражался с его сыном. Более того, подобное утверждение разрушит целостную 
хронологию египетской и еврейской династий.
 Итак, если мы продолжим разговор о том, что Соломон женился на дочери фараона 
в начале своего царствования, то есть вскоре после 970 года до Рождества 
Христова, то становится ясно, что он оказался Сиамоном, последним и 
единственным фараоном Двадцать первой династии, чье правление, как признают все 
египтологи, продолжалось с 978-го по 959 год до Рождества Христова. Возможно, 
он и оказался тем фараоном, который выдал свою невестку за Адера и через 
несколько лет его дочь за Соломона. Его поступок нельзя оценить иначе как 
двойную политическую сделку.
 Для Адера, убежавшего к предшественнику Сиамона Аменемопету (1026 – 976), 
состоявшаяся война с идумеями (примерно в 990 году до н. э.) приветствовалась в 
Египте как альтернативная политике Давида, так опасно набиравшего силу. Когда 
Адер подрос, то, вероятно, благодаря его военным способностям, позже 
проявленным в сражении с ливийцами, его стали считать полезным для борьбы с 
главным внутренним врагом.
 Когда посольство Соломона так неожиданно появилось перед египетским двором, 
возможно, Адер начал интриговать против нового еврейского правителя. Теперь, 
когда не было в живых Давида и, особенно, Иоава, он полагал, что пришло время 
для его возвращения. Он рассчитывал, что с помощью фараона сможет вернуть Едом. 
Но похоже, сам Соломон сделал первый шаг, и намеченные политические и 
экономические связи перевесили существовавшие сложности и склонили чашу весов в 
пользу союза с Израилем.
 Не стоит удивляться, что описания изобилуют экспрессивными выражениями, в 
которых говорится, как настойчиво египетский фараон пытался уговорить 
идумейского принца остаться в Египте (3 Цар., 11: 22). Адер продолжал 
настаивать на своем. В этом месте масоретский текст прерывается, в другом месте 
говорится о некотором «зле» (3 Цар., И: 25), которое Адер причинил царству 
Соломона.
 Скорее всего, в греческой Септуагинте помещен текст, содержащий недостающие 
сведения – рассказ о том, как Адер вернулся в свою страну и «сделался царем 
Сирии». Там он, вероятно, и жил, возглавляя банду, захватившую часть идумейской 
территории, откуда осмеливался совершать грабительские набеги, как, впрочем, 
поступал и Давид по отношению к филистимлянам. Располагаясь между сильными и 
дружественными государствами, он представлял серьезную опасность для Соломона. 
Торговый маршрут, пролегавший от Мертвого моря через юг Аравии к заливу Эйлат, 
откуда отплывали корабли Соломона, был безопасен благодаря постоянной защите 
войсками Соломона.
 Следовательно, первый политический успех царя был связан с его союзом с 
Египтом. Если бы не было уверенности в безопасности со стороны юга, то не шла 
бы речь ни о каких торговых проектах и соответственно об отношениях с Финикией. 
В равной степени при возможной угрозе нападения не пришлось бы говорить о 
полном восстановлении всей страны.
 Итак, если бы Соломон вовремя не предотвратил попытки выступления идумейского 
принца, если бы ему не удалось заручиться должной поддержкой со стороны фараона,
 непродуманные действия привели бы к плачевным результатам для еврейского 
государства.
 В ходе этого союза Соломон получил и другое политическое преимущество. 
Известно, что два мощных укрепления страны – крепость Мегиддо, расположенная на 
плато Израиль и закрывавшая проход между северной и центральной Палестиной, а 
также Газер, расположенный на юго-западе от Иерусалима у подножия гор Ефрема, 
защищавший путь к порту в Яффе, – состояли из ханаанского населения.
 После победы Давида над филистимлянами Мегиддо, скорее всего, стал частью 
израильского государства, полностью прекратив сопротивление, тогда как Газер 
оставался, если можно так сказать, независимым и был последним оплотом хананеев.
 Раскопки подтверждают, какими мощными были там фортификационные сооружения. 
Только после того, как Давид напал на этот город (2 Цар., 5: 25; 1 Пар., 14: 20,
 4), и только подчиняясь сложившимся обстоятельствам, он перешел во владения 
Израиля.
 В Третьей книге Царств (9: 16) говорится, что фараон, царь Египетский, «пришел 
и взял Газер, и сжег его огнем, и Хананеев, живших в городе, побил, и отдал его 
в приданое дочери своей, жене Соломоновой». Затем следует перечисление городов, 
которые построил и укрепил Соломон, последним из них перечислен Газер, ясно, 
что Соломон смог действительно укрепить этот город. Приведенный факт сам по 
себе может служить подтверждением, что и Мегиддо в течение некоторого времени 
был в составе израильского государства. В то же время необходимо объяснить, 
почему и Газер мог быть описан как часть царства Соломона.
 Находясь в самом центре территории Израиля, Газер не подчинялся Иерусалиму. 
Разве военное преимущество фараона не позволяет предположить, что Соломон 
представал в качестве вассала, вынужденного разрешить иностранной армии, пусть 
и дружественно настроенной, пройти через его собственную страну?
 Кроме того, невероятно, чтобы город, расположенный в центре территории зятя, 
был взят и преподнесен ему же как часть приданого. Более того, египетская 
кампания стала символом военной агрессии, которая не была свойственна 
предшественникам Сусакима. Стремление любым способом решить эти три проблемы 
(пройти через иностранное государство, завоевать и полностью разорить город, 
отдаваемый в качестве приданого, – не важно, кем это было сделано, Сусакимом 
или одним из его предшественников) – явно не согласуется с остальными событиями.

 Если завоевание Газера произошло до женитьбы Соломона, то вторжение фараона в 
Палестину означало нарушение суверенитета и привело к потере независимости. 
Осознавая характер военной угрозы, Соломон, скорее всего, допустил ошибку. 
Иначе бы впоследствии фараон не отдал свою дочь замуж за этого правителя. Если 
бы фараон и не осмелился притязать на Газер, то по крайней мере он бы завладел 
всей прибрежной дорогой, ведшей туда.
 Еще менее вероятно, чтобы хананеи в Газере присоединились к египетской 
кампании против израильского государства, которое они благополучно 
проигнорировали. И тогда египтяне не уничтожили бы полностью этот враждебный 
укрепленный пункт, находившийся в центре Палестины.
 Но если все это произошло после женитьбы Соломона на дочери фараона, то мы не 
можем объяснить египетское вторжение на территорию Палестины, не говоря уже о 
запоздалом свадебном подарке в виде разоренного и покинутого жителями города. 
Слабый правитель не мог отважиться на подобную сокрушительную операцию, в то 
время как амбициозный владыка не мог отказаться от своей добычи.
 Если наши рассуждения о военном превосходстве позволяют нам отождествить 
завоевателя Газера – тестя Соломона с Сусакимом, мы не только можем датировать 
женитьбу на дочери фараона последним периодом правления Соломона (это вступает 
в противоречие с общей хронологией и библейским текстом), но также сможем 
объяснить, почему одержимый имперскими амбициями Сусаким не только осмелился 
сделать подарок государству в виде значимого в стратегическом отношении города, 
но и позволить построить военную крепость своим врагам, на которых он позже 
нападет.
 Ответ на все эти вопросы можно обнаружить не в намерениях правителя, а в 
планах Соломона. Если он хотел овладеть высотами и организовать свое 
государство в экономическом и военном отношении, то ему пришлось бы включить в 
состав своих территорий этот последний оплот хананеев.
 Именно Соломон намеревался завоевать Газер, сдачу города он не ставил условием 
своей женитьбы. Фараону Египта не было необходимости принимать условия в связи 
с предстоящим браком, который при всех обстоятельствах вряд ли мог встретить 
противодействие при его дворе.
 Формулировка его «Газер – приданое» была принята позднее, для того чтобы 
обозначить важный международный прецедент, носивший личный и даже семейный 
характер. Он должен был успокоить скептиков в Египте и убедить сомневающихся 
жителей Иерусалима.
 В этой формулировке есть отзвук договора, по которому Газер был отдан в 
качестве приданого жены Соломону. Следовательно, в любой момент Египет мог 
заявить о своих законных правах на этот город. И очевидно, что разрушение его 
путем поджога и убийства хананейского населения произошло на самом деле. 
Подобные заявления о своей победе обычно оформлялись в superlativus 
majestaticus (превосходной степени). Однако в ходе раскопок стало ясно: для 
того чтобы овладеть городом, следовало разрушить стены, что оказалось непростым 
делом. То есть разрушение планировалось заранее.
 Но почему Соломон заставил фараона унизить Газер, вместо того чтобы завоевать 
его самому? Иностранная, хорошо вооруженная армия могла действовать на 
израильской территории безнаказанно только в том случае, если подобную кампанию 
осуществил или санкционировал тот, кто ее придумал. Только одно обстоятельство 
объясняет, почему Соломон обратился с этой просьбой к фараону: он не обладал 
армией достаточно вооруженной, чтобы завоевать эту хорошо укрепленную твердыню.
 Железное оружие начали применять при царе Давиде, но только во времена 
Соломона пришлось столкнуться с необходимостью переоснащения армии. В это время 
совершились коренные преобразования в деле перевооружения, по значению 
сравнимые с теми, что происходили на рубеже Средних веков и Нового времени, 
когда рыцарское вооружение заменили пороховые ружья.
 Похоже, что Газер был так хорошо укреплен, что с ним можно было справиться 
только при наличии железных колесниц и новых осадных орудий. Именно в Газере 
филистимляне, первыми начавшие применять в Палестине железное оружие, 
организовали государство за несколько десятилетий до описанных событий. Войска 
Соломона оказались недостаточно вооруженными и способными одолеть эту крепость. 
Только египетская армия, обладавшая самым эффективным оружием своего времени, 
сумела прийти на помощь Соломону.
 После того как Газер был завоеван, Соломон стал должником фараона, поэтому 
пролегавшая через страну дорога оказалась открытой для перевоза товаров из 
Финикии в Египет. Возможно, под этим предлогом, имевшим и конкретные 
мотивировки, фараон предпринял поход против Газера, добившись выгоды для Египта.

 После устранения этого последнего анклава государство Соломона превратилось в 
единую территорию. Но как показывает история, некоторые правители сохранили 
свои функции, правда став марионетками, подвластными царю. В любом случае 
хананейский элемент, настолько далеко обнаруживший себя к востоку от Иордана, 
теперь соединился с израильским сообществом.
 Когда состав населения переменился и город превратился в надежную крепость, 
Соломон, возможно, разрешил жене-египтянке принять активное участие в 
реконструкции, с тем чтобы связи ее с интересами народа, страны и особенно 
города – ее приданого – стали теснее.
 Среди местного населения вплоть до сегодняшнего дня сохранились обычаи, 
подтверждающие, что библейские рассказы основаны не на вымысле, а на отзвуках 
исторических событий.
 Неподалеку от горы, где находятся раскопки города Газера, обнаружили старый 
акведук, который известен жителям района как «акведук дочери язычника». Когда 
пожилого человека из близлежащей деревни попросили объяснить происхождение 
названия, он сказал, что оно напоминает о дочери язычника – фараона, которую 
«наш господин Соломон взял себе в жены». Подумав, добавил, что ее приданое было 
привезено с побережья в город, но он не знает, где находится это место.
 В такой форме сохранились воспоминания об этих событиях, но название города 
исчезло из памяти людей, поскольку Джазир является арабской (может быть, также 
и старой еврейской) формой слова «Газер». Может быть, стоит признать и другой 
факт, что акведук, жизненно важный для укрепленного города, был построен или 
восстановлен и назван именем дочери фараона.
 На севере не было необходимости менять политический курс; если добрые 
отношения были установлены с финикийцами, то здесь также можно было достичь 
мира. Но Соломон ставил более высокие цели: он хотел установить тесные 
культурные и экономические взаимоотношения. Поскольку финикийский царь Хирам I, 
чья резиденция располагалась в Тире, устроил ее, подражая Соломоновой, которая 
ему нравилась продуманной планировкой, художественным воплощением, 
обнаруживающими острое чутье тенденции.
 Благодаря особому международному положению, используя спокойствие на границах 
с Египтом и Месопотамией, Хирам надеялся выиграть время, чтобы реализовать свои 
планы. Немаловажное значение имели и хорошие отношения с соседним Израилем. 
Торговый флот сделал его несравнимо богаче израильского царя, правившего 
земледельцами, как считал Хирам.
 С другой стороны, Финикия представляла собой узкую, скалистую полосу, на 
которой не было места для выращивания фруктовых и оливковых деревьев. 
Естественно, что всяческие экономические отношения с соседями приветствовались. 
Когда Хирам, который, вероятно, всего на два или три года был старше Соломона, 
унаследовал трон примерно в 975 году до Рождества Христова, царь Давид 
разгромил всех внешних врагов.
 Вступив в должность, Хирам послал вестников к Давиду, как было принято в то 
время. Возможно, это было связано с покупкой строительных материалов, равно как 
и с отправкой финикийских архитекторов и мастеров для возведения дворца для 
Давида (2 Цар., 5: 11; 1 Пар., 14: 1).
 Возможно, юный Соломон внимательно наблюдал за постройкой новой резиденции 
своего отца и восхищался мастерством финикийцев. То, что он одновременно 
услышал о Хираме, заставило Соломона серьезно подумать о своих политических 
возможностях.
 Хирам полностью перестроил Тир. Главный, больший остров, на котором размещался 
город, был соединен с основной дорогой с помощью небольшого священного острова, 
на котором размещался храм бога Мелькарта – покровителя города. Большой остров 
был укреплен насыпью. На отвоеванной у моря территории поднялся самый красивый 
квартал Тира, портовые сооружения были расширены и заново укреплены, 
усыпальницы богов полностью перестроены. Причем мастера не испытывали 
недостатка ни в дереве, ни в материалах для отделки (использовалась позолота).
 Древние историки с восторгом писали о покрытом золотыми пластинами обелиске в 
центре храма Мелькарта. Для себя Хирам воздвиг величественный дворец. Менандр 
пишет о том, как кипрский город Китион восстал против Хирама и был обложен 
данью, из чего становится ясно, что Хирам размещал большие гарнизоны в своих 
колониях. Союз Хирама с Соломоном, о котором писали и Менандр, и Дион, означал 
распространение сферы влияния на моря, расположенные к югу.
 Скорее всего, Соломон посетил Тир еще до смерти Давида. Об этом, в частности, 
пишут историки древней Финикии, таким образом объясняющие женитьбу Соломона на 
женщине из Сидона. В первые годы своего правления, когда Соломон был озабочен 
тем, как предотвратить все попытки сопротивления и не допустить изменений в 
отношениях с Египтом из-за посещения других стран, маловероятно, что он смог бы 
посетить Тир.
 Понимание необходимости сотрудничества с другими странами и его новые 
представления о Храме и царской резиденции, величественных, впечатляющих, 
которые должны были сделать Израиль государством высокого, мирового уровня, 
возможно, основывались на его личном опыте.
 Вероятно, все эксперименты Соломон проводил до своего воцарения. Отметим, что 
отношения с Египтом были установлены Соломоном уже во время его правления, и, 
следовательно, посещение двора Хирама не могло состояться во время правления 
Давида. Вспомним также, что Тир непосредственно граничил с израильским 
государством и территория расселения племен асир, дан и неффалим частично 
захватывала финикийскую землю.
 Может быть, путешествие состоялось в последние годы правления Давида, то есть 
в период великой переписи, осуществленной Иоавом. Можно тогда утверждать, что 
стареющий правитель намеренно отправил своего предполагаемого наследника с 
визитом, чтобы тот смог познакомиться со страной и с народом. Такая 
интерпретация позволяет объяснить вызывавшее споры упоминание о проведении 
переписи в Сидоне и Тире. Стремясь полностью переписать всех израильтян, живших 
в Финикии, переписчики «пришли к укреплению Тира и во все города Хивеян и 
Хананеян, и вышли на юг Иудеи в Вирсавию» (2 Цар., 24: 6, 7). Возможно, что 
библейское описание основывается на официальном отчете.
 Услышав о смерти Давида, правитель Тира послал в Иерусалим делегацию, чтобы 
выразить свое соболезнование и заявить о дружбе. Соломон принял все заверения, 
между двумя царями началась переписка, о которой упоминает Иосиф Флавий, 
заявляя, что и спустя тысячи лет все еще можно увидеть сохранившиеся копии 
писем в государственных архивах Тира. Он цитирует письма по греческим 
источникам. Сравнивая их с краткими упоминаниями в Книге Царств, становится 
ясно, что он слегка поправил текст, придав ему более художественную форму, 
ничего не добавив от себя. Аналогичный фрагмент из Книги Паралипоменон, 
напротив, необычайно подробен, здесь изложение планов Соломона художественно 
организовано, чтобы произвести соответствующее впечатление на верующих, а мысли 
выражены таким образом, что оказались актуальны и для будущих времен, поэтому 
они мало связаны с содержанием писем Хирама.
 Следовательно, Книга Царств является более ранним источником, там говорится, 
как Соломон произвел впечатление, заказав намного больше строительных 
материалов, чем Давид, а также попросил о присылке мастеров-строителей и 
ремесленников для возведения Храма. В конце послания он спрашивает, что требует 
Хирам взамен.
 Последний тотчас откликается на предложение Соломона, сообщив, что лично 
привезет строительные материалы по морю в тот порт, который назовет Соломон 
(видимо, это была Яффа), откуда товары должны перевезти в Иерусалим за счет 
Соломона. Тот также отвечает за содержание рабочих. Кроме того, Соломон должен 
был ежегодно платить Хираму 20 000 кор пшеницы и 20 кор масла (примерно 73 000 
гектолитров пшеницы и более 15 галлонов масла). Союз с Соломоном оказался 
материально выгодным для Хирама, но все это вполне соответствовало далеко 
идущим планам израильского царя.
 Однако строительство в Иерусалиме требовало и огромного количества драгоценных 
металлов, прежде всего золота, часть которого пришлось одолжить у богатого 
финикийского соседа. Всего было получено 120 талантов золота (примерно 50 
килограммов) (3 Цар., 9; 14). В свою очередь, Хирам потребовал гарантий и 
получил полосу Галилеи, граничащей с Тиром, состоящую из двадцати деревень 
вместе с их имуществом (3 Цар., 9: 11). В сообщении об этих событиях есть 
странный эпизод. Хирам проехал по полученным землям, после чего заявил: «Что 
это за города, которые ты, брат мой, дал мне?» (3 Цар., 9: 13). Подобная форма 
обращения между правителями может указывать на их личную встречу. Видимо, 
Соломон воспользовался визитом Хирама в свою страну, чтобы лично приветствовать 
дружественно настроенного по отношению к нему правителя.
 Возможно, что в этой связи оба обсудили планы для совместного строительства 
кораблей на Красном море и характер торговых экспедиций в Офир, о которых 
говорится в той же самой главе, в 28-м стихе. Но когда Хирам увидел эти деревни,
 как говорится в Библии, он называл их «землею Кавул» (непригодной), «как 
называются они до сего дня». Что же означало это ироническое слово, сказанное 
Хирамом?
 Если, как утверждают многие, Хирам отказался принять данную территорию, то, 
без сомнения, он потребовал компенсации, слово «Кавул» выражает неуважение со 
стороны того, который, улыбаясь, замечает, что его не так-то легко одурачить. 
Но в этом случае предполагается, что Соломон предложит другой кусок земли или 
даст его в качестве залога. Более того, союз между двумя царями, возможно, 
находился на грани разрыва, так что любое сотрудничество в дальнейшем 
оказывалось просто невозможным.
 Правда, прямых свидетельств сказанному не сохранилось. Однако во Второй книге 
Паралипоменон (8: 2) содержится определенная информация; несмотря на ее 
краткость, понятно, что она не могла быть привнесена в более позднее время: 
«Соломон обстроил и города, которые дал Соломону Хирам, и поселил в них сынов 
Израилевых». Такая форма изложения материала характерна для всего 
Паралипоменона.
 Отмеченный нами отрывок явно относится к местности, занимаемой двадцатью 
деревнями, расположенными на границе с Финикией. Правда, кажется слишком 
опрометчивым вывод, что, отдав долг, Хирам сразу же возвратил города Соломону; 
но что тогда означало «поселил в них сынов Израилевых»?
 Вопрос разрешается просто: в отрывке говорится о возвращении городов Соломону 
поле того, как за золото было уплачено. В то время Соломону приходилось 
восстанавливать дворцы, застраивать территории вновь и снова заселять их 
израильтянами, поскольку, вероятно, в переходный период там жили финикийцы, 
которые теперь вернулись в свои собственные дома. Сказанное подтверждает, что 
полоска земли была отдана Хираму не навсегда, но была предложена в качестве 
залога.
 Кроме того, в течение данного периода территория рассматривалась как 
финикийская земля, жители возделывали ее в течение нескольких лет в 
соответствии с собственными обычаями. Именно в получении урожаев прежде всего и 
были заинтересованы финикийцы.
 Следовательно, язвительное замечание Хирама следует рассматривать не как отказ 
от предложенного огромного залога, который назывался «Кавул» и уже упоминался в 
Книге Иисуса Навина (19: 27). Флавий тоже знал это место, название сохранилось 
до настоящего времени в виде названия деревни, расположенной к юго-западу от 
Акры.
 Видимо, Хирам полагал, что вся остальная земля похожа на «Кавул», возможно, 
конечно, что в собственных интересах он преувеличивал потребность в городах. 
Тогда каково уничижительное значение слова «Кавул»? Торчинер приводит схожее по 
звучанию арабское слово и в своем переводе Библии использует определение 
«дурная земля». В. Флеминг в «Истории Тира» (1915) видит в слове искаженное 
еврейское  Ke - bal , что приблизительно означает «почти ничего». Отметим, что 
поиск истинного значения слова важен в том случае, если соотносится с названием 
хотя бы одного из городов. Для нас важно лишь то, что в этом эпизоде 
высветились такие характерные особенности отношений между Соломоном и Хирамом, 
как племенная зависимость, передача или захват территории.
 Не так-то уж важно, что слова Хирама отчасти заключали в себе издевку, отчасти 
загадку, главное, что они сохранились в памяти последующих поколений. 
Взаимоотношения Соломона с царицей Савской, восторг, который она испытывала и 
который побудил ее совершить путешествие в Иерусалим, также связаны со 
склонностью загадывать загадки. Хотя и здесь присутствуют (как один из мотивов 
предпринятого ею визита) экономические причины.
 В ту пору было принято придумывать и разгадывать загадки, это было нечто вроде 
игры. Благодаря своей форме они не требовали присутствия партнера, как то 
происходило при игре в кости или других играх на досках. Более того, открывался 
простор для расширения кругозора и познания языков.
 Похоже, что загадки и анекдоты с намеком странствовали из одного города в 
другой, перемещались из страны в страну. Характерно, что и в тирских хрониках 
рассказывается о пристрастии к загадкам, существовавшим при дворах Хирама и 
Соломона. И даже сам Флавий завершает свое описание путешествия Хирама в Кабул 
рассказом о каламбуре Хирама об играх в загадки и о лучших из них, которыми 
обменивались цари. В игре в загадки сумел проявить себя и сын Хирама. Тот 
восторг, который испытывали от их разгадывания, вовсе не сравним с тем, что 
получали от пословиц, которые в конечном счете сводили конкретный смысл к 
обобщению. Вот почему в то время загадку рассматривали как приобщение к 
мудрости древних, часть образования.
 Разгадывание загадок означало формирование некоего общего знания для будущих 
поколений. На этом умении загадок основывалась, в частности, слава Соломона. 
Когда в последующие времена мудрость стала обозначать более глубокое постижение 
смысла, ее стали рассматривать как проникновение в тайны жизни и как качество 
мысли, которое стоит выше эмоциональных проявлений и связано с высшими 
вопросами бытия. В свое время Соломон был известен как мастер разгадывания 
загадок, знаток пословиц, он и остался как образец человека, объединившего в 
себе обширные знания.
 Возвращение земли Кавул Соломону проясняет и другой факт: он столкнулся с 
необходимостью выполнить свои обязательства, «союз», возглавляемый Хирамом, 
сохранял свое значение вплоть до окончания строительства Храма и дворцов, на 
что ушло порядка двадцати лет.
 Заметим, что и на современном Востоке понятие традиционного союза племен более 
весомо, чем объединение на основе международных договоров. Правда, оба 
основываются на военном преимуществе, в то время как договор становится 
эффективным только в случае, если он подкрепляется экономической и военной 
мощью сторон. Союз или лига основываются на религиозно-нравственных установках. 
Так, союз между Соломоном и Хирамом представлял собой нечто большее, чем 
экономическое соглашение, – он был скреплен дружбой, которой оба дорожили, и, 
без сомнения, принципиально был направлен на обоюдную военную поддержку в 
случае необходимости.
 В соответствии с древней традицией в тирских хрониках отмечен и такой факт, 
как закрепление дружеских отношений женитьбой Соломона на дочери Хирама. В 
Третьей книге Царств (II: I) говорится, что Соломон женился и на женщине из 
Сидона, которая называется среди других чужестранок – жен царя. В этом стихе 
вначале говорится о дочери фараона, а потом о моавитянках, аммонитянках, 
идумеянках, сидонянках, хеттеянках.
 Упоминание сидонских женщин и использование множественного числа вместо 
единственного снижает ценность самих сведений. Их подтверждает текст 45-го 
псалма, который по жанру представляет собой свадебную песню, посвященную 
женитьбе царя на «дочери Тира». Там говорится, что ее сыновья станут 
впоследствии наследниками трона и воздадут должное за потерянных предков (важно,
 что использовано уже не множественное число, а форма женского рода).
 В некоторых местах интонация псалма напоминает Песнь песней. Там прославляется 
богоизбранный царь, справедливейший из судей, гроза врагов, выходящий в своих 
драгоценностях из Офира. Очевидно, что в псалме описаны дворец Соломона, в 
котором действительно был трон из слоновой кости, или Ахава, спустя тысячу лет 
после означенных событий построившего в Самарии дворец, украшенный слоновой 
костью. О его роскоши свидетельствуют фрагменты, детали, найденные во время 
раскопок (о самом дворце говорится в Третьей книге Царств (29: 39). 
Показательно и упоминание о золотоносной земле Офир, куда и Соломон и Хирам 
направляли свои корабли. Очевидно, перед нами прославление союза, принесшего 
процветание двум царским домам.
 Страна Офир упоминается в исторических книгах только там, где перечислены или 
названы морские походы Соломона (3 Цар., 22: 49), одно упоминание содержится в 
Книге пророка Исаии и два в Книге Иова, но в любом случае она обозначает 
неиссякаемый источник золота.
 В этой связи особое значение имеет хронология. Ауэрбах показал, что Ахав 
женился на тирской принцессе Иезавель по крайней мере за десять лет до своего 
восшествия на престол, то есть при жизни своего отца Амврия, поскольку 
родившаяся от этого брака дочь Аталия предполагала, что ее сын Ахазия наследует 
иудейский трон в 842 году, когда ему исполнится двадцать два года. 
Следовательно, Ахав вполне мог быть тем царем, о котором упоминается в 14-м 
псалме, а сам псалом посвящен прославлению женитьбы Соломона на тирской 
принцессе.
 Возможно, что дочь Хирама занимала в гареме Соломона особое положение, 
поскольку заключенный с ней брак носил политический характер, и отец невесты 
был его другом. Строительство дворцов продолжалось много лет, и за это время 
корабли совершили не один рейс в страну Офир. Кроме того, по крайней мере один 
рейс уже был сделан ко времени женитьбы.
 Уточним и другие датировки. Постройка дворца завершилась через двадцать лет 
после того, как был заложен первый камень Храма. Первая экспедиция в Офир могла 
состояться не ранее конца этого периода, поскольку иначе Соломону не пришлось 
бы одалживать такое количество золота у Хирама. Таким образом, брак с дочерью 
Хирама состоялся примерно в 945 году, вскоре после смерти первой главной жены, 
дочери фараона.
 Скорее всего, тирская принцесса стала именоваться новой главной женой и жила в 
том же дворце, который до нее занимала дочь фараона. Во всяком случае, 
соответствующий намек мы находим в псалме, где указывается на исключительное 
значение этого брака, а также на то, что сыновья принцессы станут наследниками 
трона. Однако этой мечте не суждено было осуществиться. В трактате «Против 
Апиона» Иосиф Флавий пишет, что Хирам умер в 941 году, в возрасте пятидесяти 
трех лет, процарствовав тридцать четыре года. Эти даты хорошо соотносятся с 
нашей хронологией, где перечисляются события, происходящие в правление Соломона.

 Итак, союз с Хирамом обеспечил мир на северной границе, и его не смогли 
нарушить происки правителей небольших арамейских государств, расположенных на 
севере и востоке Ливана. Они вызывали определенное беспокойство, но не угрожали 
миру в стране, а также не нарушали планов Соломона. После смерти царя стали 
рассматриваться как враждебные города Дамаска, что нельзя было игнорировать.
 Начиная со времен Давида, как уже упоминалось выше, Дамаск был обязан 
выплачивать дань Иерусалиму. В этом небольшом городе, расположенном в оазисе, 
размещался израильский гарнизон, в обязанности которого входило охранять пути 
из Египта через палестино-финикийское побережье в земли, расположенные к западу 
от Иордана, и дальше в Месопотамию.
 До этого город принадлежал арамейскому царю Хададесеру (из верховий Оронта). 
Когда последний растерял свои лучшие войска и Соваве, один из его генералов 
выступил против Давида и затем был разбит, его попытки распространить сферу 
своего влияния с помощью силы на запад были подавлены.
 Более того, некоторые арамейские правители, например Гешур и Хамат, связывали 
свои планы с Давидом. Хададесер так и не смог оправиться от поражения. Но один 
из его генералов, Разон, чей отец носил еврейское по звучанию имя Елиада, не 
смог примириться с тем, что оказался вынужденным подчиняться израильскому 
государству. Он собрал вокруг себя недовольных новой политической ситуацией, 
снова восстал против царя, но в конце концов ему пришлось бежать в Суву.
 На востоке дорога в Финикию оказалась для него закрытой, на юге были 
израильтяне, а на севере – хетты. Тогда ему пришлось повернуть на запад, в 
сирийско-аравийскую пустыню, где он бродил в течение многих лет вместе со своим 
войском, промышляя разбоем. После смерти Давида и Иоава он собрал войско и 
напал на Дамаск. Благодаря военному опыту и способностям он захватил город, 
выбил израильский гарнизон и учредил новое арамейское царство Дамаск.
 Не сохранилось непосредственных описаний того, как Соломон пытался вернуть 
утраченную провинцию. Вначале он недооценил потерю отдаленного оазиса и не счел 
необходимым отправлять войска в далекий поход через пустыню. Но когда другие 
арамейские государства, возможно вдохновленные примером Разона, ощутили свою 
безнаказанность и начали постепенно восставать против Иерусалима, Соломон 
тотчас перешел к активным действиям, занял Емаф-Сува (2 Пар., 8: 3) и построил 
Тадмор (Пальмиру), расположенный далеко на севере, таким образом прекрасно 
компенсировав существенную в стратегическом и коммерческом плане потерю Дамаска,
 поскольку путь из Дамаска в Месопотамию пролегал именно через Пальмиру.
 Пальмира («город пальм»,  евр. Тадмор) упоминается во Второй книге 
Паралипоменон (8: 4), а также в Третьей книге Царств (9: 18). Скептики, 
сомневающиеся в том, что Соломон смог продвинуться так далеко на север, считали,
 что первоначально в Книге Царств упоминалось название Тамара (современный 
Корнуб) – крепость, находившая к югу от Мертвого моря. Позже ошибка была 
закреплена в Паралипоменоне, изменилось не только звучание слова (в устной 
традиции), но и ее прочтение.
 Но данное название встречается и в Книге пророка Иезекииля (47: 19; 48: 28), 
более того, описания и в Книге Царств, и в Паралипоменоне никак не могли 
соответствовать городу, расположенному в степи, – Тамара. Следует ли 
усматривать в этом более точном описании стихийное дополнение хроникера, 
который более поздний редактор перенес в Книгу Царств?
 Учреждение военных постов в таких важнейших точках, им отвоеванных, относилось 
к вершинам военного мастерства. Описания немногочисленны, но похоже, что все 
свершилось быстро и без всякого сопротивления, в то время когда Резон еще не 
был достаточно сильным, чтобы продвинуться на восток.
 Только в Третьей книге Царств (5-я глава), где количественные показатели 
вызывают явное подозрение, мы узнаем, что царство Соломона простирается до 
Типсаха, расположенного на Евфрате, и что он получал дань от правителей 
небольших городов этих северных провинций. Что же касается исторической 
достоверности, то историки доказали, что Пальмира пала во время правления 
Соломона. Таким образом, теперь территория Израиля оказалась гораздо больше, 
чем при Давиде, несмотря на потерю Дамаска, – незаживающую рану государства.
 И Разон и Адад именуются «порождениями сатаны» и ненавистниками Соломона; 
вначале Разона называют «сатаной», а затем «предателем» Израиля. Подобные же 
чувства опаски и недоверия египтяне, как полагают, испытывали к израильтянам 
незадолго до Исхода (Исх., 1: 12). Что же касается египтян, амаликитян или 
филистимлян и других народов, то враждебность к ним всегда вызывалась 
определенной причиной, тогда как Разон стал первым, кто постоянно именуется 
«сатаной» нации. Перед нами отголосок более поздней трактовки: он отличался 
злобным и несговорчивым характером по своей сути. Похоже, что в период 
экономического и духовного развития еврейской нации, при Соломоне, впервые 
ненависть начинает осознаваться евреями как дьявольское свойство.
 Что же касается самого Соломона, то царь Разон стал для него еще одним 
отдаленным беспокойным соседом, и израильский правитель стремился ни в коем 
случае не упускать его из виду. Соломон оказался слишком беспечным из-за своего 
успеха у женщин, и Разон постоянно восставал против него и не давал забыться, 
но, как всегда, в конце концов добро одержало победу над злом.
 Итак, на всех границах царства Соломона уже в первые годы его правления 
установился мир. То, что этот мир мог быть установлен в период еще 
продолжавшихся стычек, было обусловлено военной мощью царя. В предыдущей главе 
мы уже упоминали, что он упрочил действующую армию, созданную еще Давидом, 
назначив верховным командующим Ванею.
 Правда, нет прямых указаний о мощи армии Соломона, поэтому мы можем только 
предполагать, что она продолжала оставаться такой же, как и при Давиде, 
численностью 30 000 пехотинцев (2 Цар., 6: 1), и что она оказалась такой же 
большой, как и «рабочие отряды» Соломона. О них речь пойдет ниже.
 Только часть «отборных людей» находилась под ружьем, поскольку постройки 
общественных зданий и работа на полях требовали привлечения значительного числа 
трудоспособных граждан. Согласимся с М. Вебером, что только сыновья 
состоятельных землевладельцев, добровольно вступившие в постоянную армию, 
платили за собственное снаряжение, поскольку дома их легко заменяли наемные 
работники. Правда, другие авторы считают, что сыновей землевладельцев было не 
так уж много. Большая часть армии оставалась в резерве.
 Традиционное деление армии на части из 50,100 и 1000 человек, каждая из 
которых подчинялась своему командиру, возможно, заимствовалось из иностранного 
опыта, где в основе лежало десятичное деление. Подобные части упомянуты в 
Первой книге Царств (18: 13), позже они существовали во время царствования 
Давида и в течение длительного времени после Соломона (4 Цар., 1: 9). Новшество,
 введенное Соломоном, состояло в том, что он снабдил армию колесницами и 
лошадьми (хотя в тексте впрямую об этом не говорится, поскольку встречаются 
пробелы).
 Это позволяет говорить об особых приемах ведения войны, когда использовались 
последние военные разработки, приведшие к постепенному совершенствованию в 
военном деле. Прежде всего удалось упорядочить операции по атаке и обороне. 
Описание кампании в Мегиддо показывает, что нельзя было добиться всего сразу, 
новшества вводились постепенно. Археологические находки подтверждают, что на 
вооружении армии Соломона находилось огромное количество колесниц, лошадей и 
«ездовых», причем все они перечислены в источниках.
 В планы царя входило также обеспечение защиты своего государства от внешнего 
врага – вот для чего с самого начала он стремился ввести огромное количество 
нового вооружения. Таков был один из мотивов его союза с Египтом. Он не 
чувствовал себя ровней по отношению к своим соседям – его флот не мог 
соперничать по численности с их кораблями.
 Заметим, что колесницы были известны не только в Египте, но и в Месопотамии. 
Вероятно, египтяне оказались более искусными мастерами и устраивали лучшие 
конюшни. Но сами они узнали о новом оружии от народов, происходивших из Малой 
Азии, у которых и покупали колесницы. Решающее значение имело сочетание 
двухколесной, покрытой железными пластинами колесницы, открытой сзади, что 
позволяло легко вскакивать на нее, запряженную двумя или тремя быстрыми 
лошадьми, обеспечивающими маневренность и высокую скорость перемещения на поле 
боя. Хеттам приписывают и создание подвижных групп из двух или трех колесниц.
 Обычно каждая колесница имела экипаж, состоящий из трех человек: возничего, 
воина и  shalish  (оруженосца), то есть третьего (слово используется в 
еврейском языке и сегодня для обозначения подручного). В обязанности последнего 
входило прикрывать остальных участников сражения большим щитом. Вплоть до IX 
века в Месопотамии использовались подобные экипажи, правда, только из двух 
человек – возничего и воина, то есть во времена Соломона ассирийская армия еще 
не лидировала в техническом отношении. Следовательно, Соломон следовал 
традициям египтян.
 Необходимо также помнить, что, хотя использование лошадей для верховой езды 
прослеживается начиная со времен Навуходоносора I, на самом деле это стало 
обычной практикой только спустя многие столетия. Так, например, Исаия не умел 
пользоваться ни седлом, ни шпорами. Поэтому все сказанное о торговле лошадьми 
во время царствования Соломона относится только к военным лошадям и колесницам.
 Если колесницы использовались в неограниченном количестве, то необходимо было 
разводить и соответствующие породы лошадей. Этот процесс требовал эффективной 
системы международной торговли, которой тогда вообще не существовало. В те 
времена экспортировались только те товары, которые имелись в избытке, а 
товарами, потребность в которых ощущалась и в стране-производителе, не 
торговали.
 Когда Давид захватил несколько сотен колесниц и лошадей у арамейского царя 
Хададесера, то уничтожил все, за исключением той сотни, что привез с собой в 
качестве добычи. Лошадям он подрезал подколенные сухожилия, потому что ему не 
были нужны эти ценные животные.
 Что же касается его сына Соломона, то и колесницы, и лошадей он импортировал 
из Египта; видимо, с ними прибыли и инструкторы, обучавшие уходу за животными и 
починке колесниц. Особенно он нуждался в людях, умевших обращаться с лошадьми.
 С помощью проведенных раскопок удалось доказать, что древние прекрасно 
справлялись с возведением гигантских конюшен, а Соломона устраивали только 
самые последние в техническом отношении новинки, в чем-то не превзойденные и в 
наше время. К сожалению, хотя сведения о покупке колесниц и коней почти 
совпадают в Третьей книге Царств (10: 28 – 29) и Второй книге Паралипоменон (1: 
16 – 17), они искажены и очень лаконичны, поэтому могут быть ясны только детали.

 Вместе с тем о трех фактах, имеющих значение для истории цивилизации, можно 
говорить абсолютно точно: во-первых, лошадей Соломону поставляли из Египта; 
во-вторых, цена египетской военной колесницы составляла 600 шекелей серебра 
(150 долларов), а лошади – 150 шекелей (40 долларов); в-третьих, колесницы и 
лошадей доставляли также хеттские и арамейские купцы, которым предоставлялся 
режим наибольшего благоприятствования.
 Об их активности свидетельствует слово  umikwe , следующее за словами 
«привезены из Египта». X. Винклер показал, что оно указывает на вторую страну, 
из которой доставляли лошадей, и что его следует прочитать как  u - mi - kue , 
«и из Кие». В ассирийском написании  Кие  означало Киликию – страну, 
расположенную между горами Тавра и морем в Малой Азии. В третьей книге Геродота 
«Талия» отмечено, что Киликия славилась своими лошадьми.
 Соответственно, X. Винклер изменил слово  Mizraim  (Египет) на  Musri , что 
обозначает Каппадокию (север Киликии). Получается, что интересы Соломона не 
связывались исключительно с Египтом: лошади и колесницы импортировались из 
Каппадокии и Киликии. Однако эту теорию принимают далеко не все ученые, 
большинство не позволяет ввести себя в заблуждение филологическими изысканиями, 
позволяющими «опровергнуть» исторические факты.
 Вместе с тем следует учитывать, что многие верили, что лошади доставлялись 
Соломону как из Киликии, так и из Египта. Олбрайт делает следующий шаг, 
предположив, что колесницы доставлялись из Египта, а лошади – из Киликии и что 
одновременно Соломон договорился о доставке египетских колесниц в Малую Азию и 
киликийских лошадей в Египет, таким образом оказавшись необходимым для обоих 
государств.
 Все эти положения подвергаются серьезной критике. Прежде всего первоначальное 
произношение непроясненного слова  umikwe позволяет предположить, что оно не из 
египетской лексики. И даже если принять во внимание, что точное значение слова 
утеряно за несколько столетий, все же ясно, что в первоначальном варианте новое 
предложение начиналось со слова «Египет». Кроме того, Соломон был прежде всего 
озабочен покупкой лошадей и колесниц для самого себя.
 Следовательно, возможно, он купил лошадей или, по крайней мере, большую часть 
из них в стране, где были самые лучшие колесницы, предположим, в Египте – 
прежде всего ему требовались именно они, – а лошади же только как движущее 
средство. Позже он, скорее всего, импортировал менее ценных лошадей из других 
мест. Наконец, роль Соломона в качестве посредника между Египтом и Малой Азией 
трудно соотносится с географией торговых связей того времени.
 Поскольку египтяне ввозили дерево, которое им было нужно для изготовления 
колесниц, по удобному морскому пути из Финикии они могли также импортировать 
более дешевых лошадей из Малой Азии на кораблях, не подвергая их утомительному 
перегону. И еще одно соображение: если лучших лошадей разводили в Киликии, 
тогда почему хеттские и арамейские цари должны были привозить этих животных из 
отдаленного Египта, через Палестину – ведь Киликия располагалась совсем 
неподалеку от их границ? Несомненно, что из этой страны могли привозить более 
дешевые колесницы, что, впрочем, было гораздо удобнее. Цена египетских колесниц 
в три с половиной раза превосходила цену лошади, из-за того что страна не 
располагала собственными лесными ресурсами. Вот почему неясное слово  umikwe 
означало – и в обоих стихах содержится намек на достоверность этого факта, – 
что Соломон получал лошадей и колесницы из Египта, а его купцы снабжали царей 
Малой Азии и тем и другим.
 Что же касается численности нового вооружения, то в четырех последующих 
абзацах говорится об этом и приводится общее количество – 12 000 всадников (3 
Цар., 10: 26; 2 Пар., 1: 14; 9, 25). «Всадник» не означал человека, который 
действительно управлял лошадью, но, вероятнее всего, любого солдата, поскольку 
эти части скорее относились к кавалерии.
 В армии Соломона большая часть войск, вероятно, находилась на постоянной 
службе, потому что всадникам нельзя было надолго отлучаться от своих лошадей, 
кроме того, требовалось постоянно совершенствовать технику управления 
колесницами, нужно было постоянно упражняться и приобретать хорошие 
практические навыки, значительно более серьезные, чем в пехоте. Следовательно, 
количество людей, находившихся в боевой готовности, ограничивалось теми, кто 
был связан с колесницами, а количество пехотинцев было не так велико.
 Легко понять, какую радость испытывали израильтяне и как они прониклись 
уважением к своему государству, когда эти перемены позволили вернуться домой к 
своим мирным делам многим гражданам. Несмотря на увеличившееся финансовое бремя,
 народ ощущал, что это была вынужденная мера, компенсация за безопасность их 
страны, собственности и торговых путей.
 Из 12 000 всадников 4000 были возничими, им вменялась в обязанность забота о 
лошадях (легко подсчитать: если колесница управлялась троими, то лошадей было 
2000, соответственно 4000 возничих). Определенное число животных содержалось в 
резерве и предназначалось для торговых операций. В Паралипоменоне 
подтверждается цифра – 4000 животных, которая никак не может соотноситься с 
действительным числом лошадей в армии Соломона. Совпадение в обоих источниках 
количества колесниц показывает, что требовалось порядка 1200 лошадей в качестве 
резерва и для торговли, а также несколько меньший резерв возничих.
 По археологическим находкам и изображениям видно, что в военные колесницы 
Соломона запрягали по три лошади, поэтому обозначенная выше цифра – 4000 
лошадей – должна приблизительно соответствовать 1400 колесницам. Совершенно 
необычным для того времени было приглашение Соломоном египетских инструкторов 
для обучения управлению тройкой лошадей. Однако вполне возможно, что 
израильтянам была прекрасно известна техника управления колесницей с двумя 
лошадьми. Что же касается колесницы, запряженной тройкой, то она практиковалась 
для перемещения по горным районам страны, как это было принято и в Верхнем 
Египте.
 С горы Мегиддо, на которой располагалась старая крепость, можно было 
спуститься по мощенной базальтом дороге времен Соломона. Здесь также находятся 
два разных поселения со следами конюшен. По легко распознаваемым остаткам стойл 
можно установить, что здесь размещалось порядка 450 – 480 лошадей и 150 – 160 
колесниц.
 Архитекторы, воссоздававшие модель конюшен на основе плана первого этажа, были 
поражены единством эстетической и практической функций. Центром являлся 
прямоугольный двор, мощенный известняком и покрытый плотно утрамбованным 
суглинком. В середине двора находился резервуар с водой, сохранившийся до 
настоящего времени. Он был сделан из хорошо обтесанных камней, емкость примерно 
1000 литров. Она поступала по каналу из родника, расположенного за пределами 
крепости. Вероятно, обычно лошадей водили на водопой за пределы города, а 
бассейн использовали во время осады. Резервуар окружала специальная вымощенная 
мелкими камнями площадка.
 С одной стороны двора размещались конюшни. Это было строение, разделенное 
стенами на пять отдельных помещений, каждое из которых имело отдельный вход со 
двора. От входа поперек конюшни, между двумя рядами стойл, шла дорожка шириной 
около 3 метров. Справа и слева от прохода, мощенного песчаником, за каменными 
столбами стояли животные, между столбами у каждой лошади было каменное корыто. 
Таким образом, лохани и столбы образовали нечто вроде стенки, располагавшейся 
справа и слева от центрального прохода, к которому мордой стояли лошади.
 Следовательно, для одного животного предназначалось стойло примерно 3 на 6 
метров, вымощенное мелкими камешками. Корм задавали, двигаясь по центральному 
проходу, что обеспечивало простоту доступа к каждому животному.
 Сложнее всего было решить проблемы вентиляции и освещения, поскольку через 
вход вряд ли попадало достаточно света в каждое стойло. Похоже, что для доступа 
воздуха и света использовались отверстия в крыше, лежащей на низких столбах. В 
другой части двора располагались колесницы.
 Когда колесницы, запряженные лошадьми, вырывались из городских ворот, 
производимый ими шум, возможно, поражал тогда людей точно так же, как сегодня 
нас поражает гром разгоняющихся бомбардировщиков. К сожалению, в Мегиддо не 
обнаружено ни фрагментов колесниц, ни деталей упряжи.
 Что же тогда позволяет нам так уверенно судить о назначении данного строения? 
Прежде всего найденные при раскопках горшки, рукоятки необычной формы, 
неизвестной ранее 1000 года до н. э. Кроме того, в поселении обнаружен фрагмент 
иероглифической надписи, где отчетливо читается имя «Шешонк» («Сусаким»). Поход 
в Палестину был предпринят им в последние годы правления, примерно около 925 
года до н. э.
 Хотя фрагмент был обнаружен в самом глубоком слое, нет никакого сомнения, что 
он относится к тому же культурному слою, что и конюшни. Дальше в руинах самого 
большого здания, расположенного по соседству от конюшен, – возможно, это была 
штаб-квартира коменданта крепости, – три ряда обтесанных камней, которые 
образуют что-то вроде надземного фундамента. Там, где верхний слой хорошо 
сохранился, видны следы зачернения, явно свидетельствующие о следах возгорания. 
Более того, во дворе этого строения обнаружен крупный обугленный кусок дерева, 
химическая экспертиза показала, что это кедр.
 Остатки кирпичей из суглинка в верхней части кладки, воздвигнутой вокруг 
утрамбованной поверхности, позволяют сделать вывод, что здесь, вероятнее всего, 
использовался тоже кедр. Вспомним описание Храма Соломона в Иерусалиме: 
«Большой двор огорожен был кругом тремя рядами тесаных камней и одним рядом 
кедровых бревен; также и внутренний двор храма Господа и притвор храма» (3 Цар.,
 7: 12).
 Вспомним также, что, независимо от открытий в Мегиддо, форма камней, 
обнаруженных в Телль-Таанахе, Газере и в других местах, также указывает на 
время Соломона. И наконец, эти находки соответствуют тем литературным 
источникам, которые позволяют наши догадки считать достоверным фактом. Если 
находки в Мегиддо относятся к предполагаемому времени, то описания, в которых 
прослеживается историческая связь между строениями и их назначением, указывает 
только на одного руководителя постройками – на Соломона.
 По крайней мере восемь подобных строений были воздвигнуты в различных городах. 
Их перечень, составленный на основе официальных источников, содержится в 
Третьей книге Царств (9: 17 – 19) и Второй книге Паралипоменон (8: 4 – 6) и 
подтверждает назначение постройки в Мегиддо. Из всех названных выше мест 
археологические находки подтверждают существование конюшен только в Газере. 
Если допустить, что каждая из этих восьми крепостей обладала примерно теми же 
военными ресурсами, что и Мегиддо, то получим общее число лошадей – примерно 
4000.
 Однако последовательное переустройство армии оказалось всего лишь частью той 
работы, которую необходимо было проделать, чтобы обеспечить безопасность 
государства. В начале железного века был сделан необычайный рывок вперед, 
находки нового оборонительного оружия позволяют говорить о том, что возникала 
настоятельная потребность создания еще более эффективных методов защиты.
 В прошлом хананеи могли позволить себе строить городские стены из глиняных или 
саманных кирпичей, опирающихся на мощные каменные блоки (приведем в качестве 
примера стену в Иерусалиме). Очевидно, что Соломону пришлось теперь предпринять 
реконструкцию своих крепостей, чтобы они смогли выдержать осаду новыми видами 
оружия.
 Подобный переход от использования некачественного кирпича или, в лучшем случае,
 от грубой бутовой кладки к строительству хорошо обожженным кирпичом 
прослеживается на основании раскопок в Газере, а также тех работ, что проведены 
в Мегиддо и Таанахе, но лучше всего в раскопках, проведенных в Гиве. В слое, 
датируемом временем правления Саула, кладка из тесаного камня была еще 
неизвестна, в то время как в следующем слое она уже появилась.
 Поскольку тесаные камни были частично доставлены из крепости Рама, построенной 
примерно в 900 году, археологические раскопки позволяют датировать введение в 
обиход подобной техники начиная с времен Соломона. Именно финикийским 
строителям Соломон доверил первые подряды на перестройку крепостей.
 Похоже, что позже самим израильтянам пришлось учиться мастерству каменщиков, 
поскольку ряд древних крепостей-городов, в которых теперь Соломон отстраивал 
новые стены, превосходили по своему числу все другие конструкции подобного рода,
 о которых когда-либо слышали в Палестине.
 Сын Соломона Ровоам перестроил не менее пятнадцати таких крепостей, правда, 
некоторые из них представляли небольшие укрепления, аналогичные европейским 
замкам.
 Ясное представление о способах и приемах строительства из огромных подогнанных 
друг к другу квадратных камней дают мощеные нижние ряды мостовой у Стены Плача 
в Иерусалиме.
 Хотя эта стена была построена еще в храме Ирода, другие находки позволяют с 
уверенностью сказать, что во времена Соломона старые камни снова шли в дело. 
Подобный тип кладки использовался также для других больших по объему строений, 
таких, как вышеупомянутый дворец коменданта в Мегиддо, который Соломон воздвиг 
или перестроил для своего зятя.
 Новые приемы кладки обусловили и новую технику строительства ворот. На всем 
Ближнем Востоке теперь крепости воздвигали таким образом, что, даже когда 
неприятель брал штурмом наружные ворота, он попадал в узкий проход между 
стенами и почти тотчас же оказывался у новых ворот и, зажатый в узком 
пространстве, подвергался нападению с обеих стен, снабженных башенками. Следы 
таких строений обнаружены в Мегиддо, Газере и других местах.
 Естественно, что лошади и колесницы требовали прокладки лучших дорог. Для 
ослов и мулов вряд ли это требовалось. Но несущиеся на огромной скорости лошади 
и обитые железом колесницы, которые нелегко было остановить, требовали 
тщательно выровненных проезжих путей, особенно в горной местности. Древних 
описаний подобного строительства не сохранилось. И если Соломону действительно 
удалось добиться определенных успехов в строительстве дорог, то позже они были 
уничтожены из-за отсутствия должного ухода. Иосиф Флавий в «Древностях» пишет, 
что Соломон уделял особое внимание устройству дорог: основной путь, ведший в 
Иерусалим, был вымощен базальтом. И здесь необходимо сделать одно уточнение. 
Поскольку большинство римских дорог – а некоторые участки сохранились до 
настоящего времени – были проложены только при императоре Рима Септимии Севере 
в III веке н. э., возможно, Иосиф опирался на какие-то старые источники. Как 
упоминалось выше, базальтовые мостовые были обнаружены в окрестностях Мегиддо. 
В то же самое время покрытие в Иерусалиме фактически существовало на небольшом 
пространстве за воротами.
 Следует признать, что в крепостях находились люди, в обязанности которых 
входило периодическое наблюдение за состоянием дорог, починка повреждений и 
расчистка от возникавших препятствий. Как пишет Исаия, особые меры принимались, 
когда ожидали именитых гостей: «И сказал: поднимайте, поднимайте, равняйте путь,
 убирайте преграду с пути народа Моего» (Ис., 57: 14).
 Хорошо укрепленные крепости и новые быстро перемещавшиеся войска оказались 
необычайно полезными для защиты страны. Особое значение они имели для торговли, 
поскольку обеспечивали дополнительную безопасность для караванов с товарами. 
Кроме того, в сообщениях Соломону упоминаются несколько небольших по 
численности гарнизонов, размещенных непосредственно на дорогах, а главные силы 
национальной безопасности были сконцентрированы в вышеперечисленных городах, 
где стояли колесницы.
 Главным среди них считался Тадмор (Пальмира) – поселение, находившееся в 
оазисе, через которое всегда проходили караваны, – оно было расположено в 
середине территории, принадлежавшей племени арамейцев, и представляло собой 
аванпост, расположенный далеко на севере. Следующий по значению гарнизон стоял 
на юге, скорее всего, этим пунктом был стратегически важный город Ваал, 
находившийся на территории племени дана. В задачу гарнизона входила защита от 
возможного проникновения кочевых племен с запада.
 Следующим сильным гарнизоном, располагавшимся на юге, был Газер, который 
защищал страну у верхнего течения Иордана и озера Мером, за ним следовал 
ключевой город Мегиддо, находившийся между северной и центральной частями 
Палестины. Еще дальше, вдоль главной дороги, шедшей из Яффы в Иерусалим, 
оказались верхний и (практически в часе езды) нижний Вефорон в горах, но 
благодаря системе башен, расположенных вдоль дороги, охраняли весь путь вплоть 
до моря. Перестроенный Газер лежал, скорее всего, где-то на юге, уже на плоской 
местности, в долине. И наконец, в окружении гор стояла столица страны – 
Иерусалим.
 Удивительно, что не встречается никаких упоминаний о крепости ни в центральной 
Иудее, ни на территории, идущей вплоть до важнейшего залива Акаба. Но если бы 
мы заменили Тамару, расположенную на юге, Тадмором, расположенным в пустыне, 
обнаружились бы стратегические неувязки. В этом случае, с одной стороны, вся 
арамейская граница оказалась бы незащищенной, с другой – сохранилась 
единственная крепость в том районе, где Ровоам построил пятнадцать.
 Соломон считал, что местности, примыкающие к границам с Египтом, нуждаются в 
дополнительной защите, особенно после восшествия на трон Сусакима (945 год до н.
 э.). На внутренней части территории, расположенной к западу от Иордана, не 
известно ни одного укрепления с базой для колесниц. Можно утверждать, что 
фактически существовал ряд военных постов на юге и на западе, которые 
снабжались войсками и сырьем из более крупных городов, прежде всего из 
Иерусалима. Именно благодаря этим постам Соломону удавалось поддерживать мир, 
поскольку новая администрация района, о которой будет сказано ниже, постоянно 
опиралась на поддержку армии.
 Иерусалим оказался не только политическим и религиозным центром страны, но и 
одной из мощно укрепленных крепостей. Реконструируя город, Давид использовал 
старую иерусалимскую стену, остатки которой сохранились до настоящего времени. 
Естественная защита обеспечивалась склонами долин Кедрона и Тиропеона, на 
которых впоследствии были построены необходимые фортификационные сооружения.
 Только один отрезок, располагавшийся на севере от города, между Офелем и 
Храмовой площадью, не был огорожен стеной, для нее требовалось существенное 
укрепление грунта камнями; там была построена система углубленных эскарпов с 
вертикальными глинобитными стенками.
 Когда Соломон перестроил более высокую часть, расположенную на дальней стороне 
углубления, ту, которая использовалась еще при его отце, и воздвиг здесь Храм и 
дворец, он частично засыпал этот ров, таким образом создав пологий спуск из 
нижнего города в новый квартал. Засыпанный ров стал называться Милло (в 
переводе с ассирийского – «вклад» (Суд. 9: 6 и 20). В Библии говорится, что 
«поселился Давид в крепости, и назвал ее городом Давидовым, и обстроил кругом 
от Милло и внутри» (2 Цар., 5: 9). В Септуагинте слово «Милло» заменено на 
«высокое место». В Третьей книге Царств (9: 15) проводится четкое различие 
между Милло как городом и окружающими его крепостными стенами: «Вот 
распоряжение о подати, которую наложил царь Соломон, чтобы построить храм 
Господень и дом свой, и Милло, и стену Иерусалимскую, Гацор, и Мегиддо, и 
Газер». В Паралипоменоне (2 Пар., 32: 5) Езекия говорит, что во времена 
Соломона не было открытых выступлений против него.
 Благодаря последнему замечанию становится ясно, что Соломон завершил 
строительство и попытался понять, насколько можно достроить стену Давида дальше.
 Нам также известно, что Соломон построил Милло (3 Цар., 9: 24), после того как 
закончили возводить Храм и дворцовые постройки, и царский двор переместился из 
города Давидова в новую резиденцию, то есть примерно в 946 году до Рождества 
Христова.
 Из другого описания, хронологически продолжающего более раннее, ясно, что 
строительство Милло явилось серьезным основанием для единственного восстания 
внутри страны против Соломона. Мы узнаем, что, построив Милло, Соломон 
«починивал повреждения в городе Давида, отца своего» (3 Цар., 11: 27). Стих 
интерпретировали по-разному, но приведенная выше датировка указывает, что, 
построив Храм и дворцы, расположенные на скалистом плато за Старым городом, 
Соломон воздвиг вокруг этого квартала стену, после завершения строительства 
дворцов построил Милло и затем соединил стены Старого города с теми, что 
окружали новый квартал.
 Сказанное и объясняет слова: «повреждения в городе Давида». После перестройки 
и углубления Милло, без сомнения, укрепления оказались необычайно прочными и 
высокими, вероятно, одной из особенностей их стали башни, обнаруживаемые 
сегодня при раскопках в разных местах вдоль таких стен.
 Трудно установить размер площади, на которой располагался Иерусалим во времена 
Соломона. Иосиф Флавий пишет, что население города в период ранних царей 
составляло 33 000 человек, основываясь, вероятно, на несравнимо большей 
численности в его времена. Большинство современных исследователей склонны 
считать эту цифру меньшей, примерно равной 25 000 человек, что сопоставимо с 
населением Коринфа и Афин в начале их существования.
 Однако раскопки, проведенные на западном холме, напротив долины Кедрон, 
показывают, что там не было жилой застройки; приходится считать, что площадь 
заселенной территории не превышала 10 – 12 га, следовательно, сомнительно, 
чтобы там проживало более 6000 человек. Однако по меркам 3000-летней давности 
Иерусалим вовсе не считался небольшим городом, хотя, конечно, его нельзя 
сравнивать с гигантскими городами на Ниле или на Евфрате.
 Расположенный в холмистой местности, Иерусалим имел ограниченное 
водоснабжение; не считая цистерн и прудов-резервуаров, он полностью зависел от 
источника Гион, что также косвенно влияло на численность жителей. Закономерно, 
что в Библии именно с Соломоном связано устройство прудов, расположенных 
неподалеку от Вифлеема. И в наши дни часть территории Иерусалима получает воду 
из «прудов Соломона». Даже Флавий сообщает, что неподалеку от источника Этам, 
из которого поступала вода в пруды, для царя были устроены сады и дворец, где 
он появлялся ранним утром, приезжая из Иерусалима «в белых одеяниях и управляя 
собственной колесницей» («Древности», VIII, 7, 3). Вторая «очередь», ставшая 
дополнением к сооружениям Соломона, была построена во времена Ирода. Она стала 
дополнением естественных путей водоснабжения Иерусалима.
 Чтобы удостовериться, что Соломон обеспечил водой столицу именно отсюда, 
необходимо предположить, что он обладал теми техническими знаниями, которые 
родились многие столетия спустя, когда после Исхода население города было во 
много раз больше. Тогда стена Соломона окружала Храмовую гору и старый город 
Давида, но не ту часть, которая сегодня известна как Старый город Иерусалима.
 Вероятно, неподалеку от Милло находились конюшни, поскольку именно на этой 
стороне располагались «Конские ворота». Подземный свод, поддерживаемый 
каменными столбами, известный до настоящего времени как «конюшни Соломона», был 
назван так во времена крестоносцев. Но даже тогда название было выбрано отчасти 
из-за отдаленной ассоциации, связанной с их назначением – конюшенный двор. 
Фундамент конюшен Соломона (в которых, как полагают, блуждал Мухаммед) сложен 
из камней, форма которых позволяет предположить, что они были предназначены для 
дворца Соломона, стоявшего на этом месте или рядом с ним.
 В то время, когда строился Милло, Соломон лично контролировал ход 
строительства и руководил рабочими. Из короткого стиха Третьей книги Царств 
(11: 28) нам становится известно, что однажды его внимание привлек молодой воин,
 вероятно присланный в качестве надсмотрщика над солдатами. Его звали Иеровоам. 
Он служил в гвардии и, должно быть, являлся одним из тех землевладельцев, 
которые сами обеспечивали себя вооружением.
 Иеровоам пришел из своей усадьбы из Цареды. Отец его Нават уже умер, а мать 
Церуа, наверное, оставалась со старшими сыновьями, иначе бы Иеровоама 
освободили от военной службы. Вероятно, Соломону понравились проявленные 
молодым человеком навыки, его быстрая реакция и особенно умение руководить 
людьми. Именно в таком человеке нуждался Соломон, чтобы организовать оброчных 
для общественных работ.
 Вскоре Иеровоам пошел вверх по служебной лестнице, царь поставил юношу 
надсмотрщиком над племенами Ефрема и Манассии, жившими к востоку от Иордана, 
теми, кто был, как говорится, «из дома Иосифова». Иеровоаму пришлось оставить 
Иерусалим, и домой он вернулся влиятельным чиновником.
 Его дар сочувствовать другим людям и умение оставаться хладнокровным в сложных 
ситуациях сослужили ему огромную службу, помогая завоевывать сердца одних и 
подавлять других людей. Так, Иеровоаму удалось одержать верх над старыми 
священниками из Силома, которые, несомненно, были разочарованы религиозным 
либерализмом Соломона. Однако позже, когда его служба закончилась, он стал 
поддерживать идолопоклонство, таким образом он, сам прежде надзиратель, позже 
противостоял начинаниям Ровоама, сына Соломона. Затем, став царем, он установил 
золотых тельцов в Дане и Вефиле, объявив их родовыми богами. Иеровоам оказался 
способным разъединить единую нацию. И спустя два года после его смерти вся его 
семья была уничтожена.
 В то время, когда Соломон был еще жив, не только Иеровоам мог стать во главе 
заговора. Из-за ужесточений в сборе налогов и принудительных работ несогласных 
было предостаточно, и, конечно, среди них были желающие разжечь огонь 
недовольства Соломоном. При Давиде было гораздо спокойнее. Хотя и ему не раз 
приходилось сталкиваться с бунтами и преодолевать конфликты в собственном доме 
и государстве, вряд ли он справился бы с ними в одиночку.
 В этом отношении Соломон превзошел своего отца. Как только Иеровоам (и об этом 
в Библии сообщается дважды) «осмелился поднять свою руку против царя», как 
восстание, несмотря на то что его поддерживали широкие круги, было подавлено, и 
Иеровоаму пришлось бежать из страны, чтобы спасти свою жизнь.
 Еще до бегства из Иерусалима Иеровоам заручился поддержкой священников из 
древнего храма Илия в Силоме, где еще не забыли свержения Авиафара, последнего 
из сторонников Илии. Священники, недовольные усилением Иерусалима и 
заигрыванием Соломона с язычниками, сразу же пошли на сговор с Иеровоамом. 
Главный священник Ахия, ученик пророка Нафана, заключил с Иеровоамом секретный 
договор, благословив его на борьбу с Соломоном, тем самым легитимизировав 
претензии первого на трон.
 Похоже, что Иеровоам нашел последователей и среди оппозиционных политических 
кругов племени Ефрема. Возможно, он многого наобещал старейшинам, 
использовавшийся им политический лозунг, скорее всего, содержал обращение к 
народу и представлял собой заверение в уменьшении налогового бремени. 
Разумеется, только в том случае, если он победит.
 Вот почему эти требования были выдвинуты перед Ровоамом до его избрания. Но 
еще до того, как Ровоам получил поддержку, а это произошло после долгих 
колебаний, он изложил свои притязания, не заботясь о том, чтобы они были 
приняты.
 Основываясь на манере обращения Иеровоама со своими подчиненными, Соломон, 
похоже, догадался о его намерениях. И как только получил очевидные 
доказательства замышлявшегося мятежа, то, вероятно, вызывал Иеровоама в 
Иерусалим, чтобы арестовать его и приговорить к смерти. Поскольку царь 
распорядился арестовать его на месте, то скрыться было сложно, но Иеровоам 
оказался дальновидным и, почувствовав опасность, тотчас бежал в Египет.
 Между тем в Египте старая династия была свергнута Сусакимом – главой ливийских 
торговцев. Оказалось, что Иеровоам был прав, видя в Египте могущественного 
союзника в своей борьбе против Иерусалима. Ему с готовностью предоставили 
убежище, как и несколько десятилетий тому назад Адеру, причем теперь у власти 
находился гораздо более воинственный фараон.
 Не существует более объективного доказательства военной силы Соломона, чем 
отказ агрессивного правителя Египта начать войну, несмотря на интриги Иеровоама.
 Вероятно, Иеровоам не только убеждал его в поддержке своих единомышленников, 
но и рассказал о военных секретах, связанных с Соломоновыми укреплениями, 
прежде всего Иерусалима. Только через несколько лет после смерти Соломона 
Сусаким все же завоевал Палестину. Сегодня на основании раскопок известно, что 
царство Иеровоама не было разделено в ходе этого вторжения.
 Неудавшийся мятеж Иеровоама никак не поколебал мира в царстве Соломона, 
пронесшись, как летняя гроза. Но он заставил других помнить о том, что во главе 
страны стоит человек сильный и достаточно дипломатичный, о чем хорошо знали и 
дома, и за пределами царства. Это помогало ему держать в повиновении подданных 
и обеспечивать безопасность страны. Но Соломон понимал, что единственным 
средством для этого было внутреннее единение нации, которое сохранит царство и 
тогда, когда падут крепости.




 Глава 7
 СОЗДАТЕЛЬ НАЦИИ


 Обезопасив свое государство от нападений извне и, таким образом, осуществив 
первую часть своего великого плана, Соломон перешел к борьбе с внутренними 
врагами. До этого времени нация представляла всего лишь группу племен с 
военачальником во главе. Необходимо было формировать у людей сознание 
политического и национального единства. Перед лицом общей угрозы государство 
следовало превратить в мирно развивающуюся общность.
 Определенные шаги в этом направлении уже сделал Давид. Справедливо и то, что 
он рассматривал проблему в основном с военной точки зрения, точно так же 
подходя и к упомянутой выше переписи. Условия в стране были таковы, что для 
привлечения населения к общественным работам следовало установить его состав и 
численность, а затем создать административный аппарат, который бы назначался 
царем.
 Высшим авторитетом в делах администрирования и отправления правосудия должен 
был стать не совет городских или племенных старейшин, а исключительно 
организация чиновников, подчинявшаяся напрямую царю. Тот факт, что Соломон 
принял у Давида бразды управления чиновниками, показывает, что фактически была 
создана новая прослойка общества.
 В религиозных вопросах царь сохранял право самостоятельного решения проблем за 
священниками. Но по мере того как росло их политическое влияние, от них стали 
требовать безусловного подчинения воле царя. С другой стороны, пользуясь 
государственной поддержкой, все сословие священников выигрывало и в 
материальном, и в организационном отношении.
 Поразительно, что верховный священник не указан ни в двух списках чиновников 
Давида (2 Цар., 8: 16; 20: 23), ни в списке Соломона (3 Цар., 4: 2), хотя 
другие священники упомянуты. Каковы были их функции? В Библии упомянуты два 
факта: во-первых, верховные священники по положению были выше, чем другие, хотя 
по вопросам литургии подчинялись первосвященнику. Кроме того, они находились в 
близких отношениях с царем. При Давиде ими управляли два его сына, а затем 
некий Иаир из племени Манассии, который в Книге Чисел именуется «священником 
при Давиде». В свете того, что цари неоднократно заявляли о праве левитов на 
руководство священниками, появление на этом посту представителя другого племени 
не может не удивлять.
 Соломон передал управление священством Завуфу, сыну Нафана, который носил 
официальный титул «друга царя» (введенный по примеру Египта).
 Все официальные чиновники происходили из любых племен, кроме племени Левит.
 Выше уже упоминалось, как в течение многих лет представители Данова колена 
пытались занять высшие религиозные посты. Эти государственные священники 
являлись не только «личными священниками царя», но и занимали высокое положение 
в придворной иерархии. Их обязанности должны были быть шире тех, которыми 
наделялось все это сословие, а кроме того, они должны были обеспечивать 
согласие между царем и государственным советом. Следовательно, круг 
обязанностей этих чиновников не исчерпывался традиционными полномочиями левитов.
 Царь наделил их особыми привилегиями.
 Обобщим сказанное: Давид и Соломон назначали священников, руководствуясь 
собственными интересами. Перед нами прообраз некоей административной касты, 
которая позже была упразднена, поскольку в Септуагинте выброшено слово 
«священник» в тех местах, где говорится о Завуфе. Следовательно, обозначение 
«друг царя» не воспринималось уже как официальный титул. Более того, сын Садока 
Авиафар, который упоминается в начале перечня как рядовой священник, теперь 
фактически становится первосвященником, причем принимает на себя эти 
обязанности в связи со смертью своего отца. В течение длительного времени 
комментаторы считали, что упоминание Садока и Авиафара в качестве священников 
является поздней вставкой, основываясь на сведениях из Второй книги Царств (20: 
25), в то время как на самом деле Авиафар был давным-давно смещен со своего 
поста Соломоном. Оба эти факта теперь дают общую картину, имеющую и 
политический смысл. Более того, очевидно, что полный список датируется 
последним периодом правления Соломона, кроме того, он включает упоминание 
дочерей Соломона, которые были замужем за губернаторами.
 В этой связи имеет значение, что Храм Соломона не рассматривался как 
придворный, предназначенный только для царя, как это было в египетских и 
ассирийских традициях. Именно поэтому царь нуждался не только в первосвященнике,
 но и в специально назначенных священниках, имевших ранг официальных чиновников.
 Поскольку формирование администрации являлось прерогативой царя, назначались 
особые чиновники, их список сохранился (1 Пар., 27: 25-31).
 Как и при любой монархии, государственная собственность находилась, конечно, в 
ведении царя, но простое увеличение числа официальных чиновников показывает, 
что Храм и его организационная структура не были в собственности царя и не 
находились в сфере его непосредственного влияния. Храм создавался для всего 
государства.
 Кроме назначаемых священников и главнокомандующего армией, которым в последнем 
перечне, относящемся к правлению Соломона, остается Ванея, сохранявший свою 
должность, обнаруживаем пять главных сановников по сравнению с тремя, 
назначенными при Давиде. Похоже, что Ванея возглавлял учреждение и по положению 
был равен великому визирю, поскольку очевидно, что вся организация 
выстраивалась по египетской модели.
 Из самого титула мазкира (досл. «напоминающий», «регистратор») нельзя извлечь 
ничего конкретного, но другим чиновником, который, как мы предполагаем, 
соответствовал своими функциями великому визирю, был сойфер – государственный 
секретарь, канцлер. Его обязанности выполняли два человека, которые, совершенно 
очевидно, не приравнивались по чину к первому министру.
 Разделение обязанностей сойфера, очевидно, было связано с невероятно 
расширившейся сферой внешней политики при Соломоне. Если министр по культурным 
отношениям и министр иностранных дел и продолжали совпадать по своим 
обязанностям, то теперь их обязанности были разделены. Адонирам, отвечающим за 
сбор податей, при Давиде продолжал выполнять свои обязанности и при Соломоне. 
Говорят, что Адонирам по положению стоял выше левитов.
 Теперь нам известно, что как в Египте, так и в Месопотамии налоги можно было 
платить в виде оплаты общественных работ. Начиная со времен Соломона подобная 
практика сохранялась и в еврейском государстве. Мы уже отмечали, что Иеровоам 
был назначен Соломоном «смотрителем над оброчными из дома Иосифова» – правом 
наблюдать за сбором налогов в провинции (3 Цар., 11: 28). Очевидно, что левиты 
по характеру оплат были разделены на тех, кто платил и кто трудился на 
общественных работах. Но общее руководство продолжало оставаться в руках 
«министра финансов». Здесь мы подходим к разговору о сложной организации 
общественной администрации при Соломоне.
 Нововведением стала должность «главы всего дома», то есть управляющего царским 
дворцом, собственностью царя и его чиновниками, при Соломоне это был Ахисар. 
Еще во времена Давида существовали чиновники, которые управляли собственностью 
царя. Но тот факт, что высший чиновник из его штата оказался включенным 
Соломоном в список государственных советников и в таком качестве продолжал 
появляться в последующие столетия (Ис, 22: 15; 4 Цар., 18: 18), доказывает, что 
здания, выстроенные для семьи, царь рассматривал как государственную 
собственность.
 Легче понять реорганизацию государства и административного аппарата, если 
показать положение чиновника, который был поставлен над низабим (главами 
областей) и таким образом возглавлял учреждение, приблизительно 
соответствовавшее современному министерству внутренних дел. При Соломоне этот 
пост занимал Азария, другой сын пророка Нафана.
 Разделение государства на административные районы оказалось настолько удачным, 
что оно сохранилось даже после отделения Северного государства. Один только 
этот факт доказывает (как считалось в течение длительного времени), что перед 
нами не формальное и принудительное разрушение естественных издавна сложившихся 
связей между племенами в привычной среде обитания, но новое разделение, сразу 
признанное эффективным. Вовсе не внутренние конфликты привели к подобному типу 
административного устройства, но логическое решение, поскольку с помощью 
децентрализации администрирования при контроле из центра было гораздо легче 
управлять государством.
 Перечень новых административных провинций, сохранившийся в Третьей книге 
Царств (4: 7 – 19), к сожалению, поврежден. И тем не менее, очевидно следующее: 
страна была разделена на двенадцать районов, каждый возглавлялся своим 
«приставником» – начальником, в обязанности которого входило «доставлять 
продовольствие на один месяц в году царю и дому его». Вероятно, обязанности не 
ограничивались только этим, иначе разделение на провинции не сохранилось бы в 
послесоломоновские времена.
 Главной заботой был сбор налогов, поскольку все чиновники и те лица, которых 
обеспечивал царь, относились к «царскому дому». Например, сыновья прежних 
сторонников в своем «заявлении» требовали от Соломона выплат таких же пенсий, 
что и при Давиде. Фактически потребности царского стола могли легко 
удовлетворяться с помощью доходов, поступавших из личных царских поместий, 
снабжавших его маслом и вином. В описании, приведенном в Книге Царств (3: 5), 
говорится только о зерне и животных. Но уже в следующей главе Книги Царств (по 
своему панегирическому, цветистому стилю она, скорее всего, относится к более 
позднему времени) говорится об обязанностях наместников, которые должны были 
также обеспечивать провизией солдат и фуражом лошадей в своих провинциях.
 Следовательно, можно утверждать, что двенадцать чиновников полностью 
контролировали гражданскую администрацию своих провинцией, включая и суд, и 
совет старейшин. Даже их титул «назиб» – представитель центральной власти, 
губернатор – остался со времен филистимлянских пророков (1 Цар., 10: 5; 13: 4). 
Главные чиновники в центральном правительстве Иерусалима носили титул «cap» 
(князь).
 Если мы сможем ответить на вызывающий разногласия вопрос, почему среди 
двенадцати губернаторов не было ни одного, который управлял городами племени 
Иуды, то сможем понять, в чем на самом деле заключались их обязанности. Часто 
можно услышать, что в глубине души Соломон ощущал себя больше царем иудеев, чем 
Давид. И следовательно, как и настоящий племенной вождь, он отдавал 
предпочтение собственному племени и облегчал его налоговое бремя. Но как царю, 
который пытался построить единое государство путем обеспечения надежными 
дорогами, установления торговли со всеми странами и объединяющей религиозной 
идеи и за пределами бывшей племенной территории, было бы странно одновременно 
вбивать клинья между племенами.
 Если все обстояло именно так, разве бы провинция Вениамина при разделении 
царства не заявляла о своих правах на Иудею? А. Альт, первым детально изучив 
провинции Соломона, заявил, что из-за существующих между ними разногласий иудеи 
и израильтяне должны были управляться раздельно, – вот почему до нас и дошла 
административная схема, предназначенная для Израиля.
 Как он полагает, отсутствие племени иудеев в этом списке является «последним 
доказательством, подтверждающим этот дуализм», предшествовавший разделению 
государства. Но ведь в самом первом списке подчеркивается, что в состав 
государства входили и Иудея и Израиль. После перечня «сарим» приведен подробный 
список провинций (3 Цар., 4: 7) и содержится выразительное упоминание обо «всем 
Израиле». В стихах, например, 20, 25 повторяется фраза «Иуда и Израиль» (3 Цар.,
 4).
 Какую же позицию тогда занимала Иудея? Уже создатели Вавилонского Талмуда 
Самуил и Рав спорили по вопросу, кто же обеспечивал продовольствием царский дом 
в тринадцатый месяц високосного года. Один попытался предположить, что это было 
племя иудеев и что в Септуагинте обозначен тринадцатый район путем 
присоединения первого слова стиха 20, «Иуда», к оборванному окончанию стиха 19 
– «он был приставлен к этой земле». Ясно, что и Иудея должна была быть включена 
в этот список. Однако тринадцатый район никак не соотносится с постоянно 
упоминаемыми двенадцатью. Г. Гретц, первым из современных историков принявший 
гипотезу, заключенную в Септуагинте, цитирует также Иосифа Флавия, который 
пропустил упоминание о губернаторе в Восточном Иордане, но включил Иудею и 
таким образом получил общее число в двенадцать районов. Вооружившись 
археологическими данными нашего времени, В.Ф. Олбрайт снова исследовал имена в 
списке и также пришел к выводу, что включение местности, расположенной к западу 
от Иордана, было ошибкой.
 Поскольку имя губернатора или одного из его сыновей, Бен-Гевера, дважды 
связывается с провинцией Галаад (стихи 13 и 19), он считает, что во втором 
случае мы имеем дело с повтором и, в соответствии с предположением, 
встречающимся в Септуагинте, принимает Иудею за двенадцатый округ. Но если так 
и обстояло дело, тогда почему упоминаются имена губернаторов всех провинций, 
кроме Иудеи, губернатор которой не упоминается?
 Скорее, нам приходится принимать тот факт, что Иудея вообще не управлялась 
губернатором. Здесь вершил дела сам царь, а в остальные провинции назначал 
своих уполномоченных. Ясно, что налоги и подати из Иудеи дополнялись 
поступлениями, получаемыми из других областей.
 От подобной децентрализации обязанности царя никоим образом не уменьшались, но 
контроль облегчался. Исследование египетской модели, проводимой в жизнь 
Соломоном, – достаточное основание для того, чтобы не воспринимать восточных 
правителей античной эпохи как тиранов и бездельников (как их описывают в 
сказках «Тысячи и одной ночи»).
 Правитель, исповедовавший монотеистическую веру, превосходил своих подданных 
не только личными качествами, но и осознанием ее подлинного смысла.
 Каким принципом руководствовался Соломон в своем разделении царства? Поняв это,
 мы проникнем в систему взглядов правителя. Имеющиеся в нашем распоряжении 
материалы ограничены. А ведь речь идет не только о его собственных взглядах, но 
и о влиянии исторических факторов, отдельных людей, – все это играло 
определенную роль в разработке модели государства.
 А. Альт попытался вывести основную идею, исследуя тот порядок, в котором 
области перечислены в списке. Во всех случаях первым упоминается имя назиба, а 
затем называются самые значимые города или земли, иногда называется племя, 
находящееся в соответствующей области. Возглавляют список семь областей, 
расположенных на самых богатых территориях. Основываясь на Книге Судей, А. Альт 
показал, что в древности вся территория находилась под влиянием племени Ефрема, 
удерживавшего и защищавшего ее. Основываясь на Книге Судей (1: 34 – 35), он 
доказывает, что не племя Дана отражало удары филистимлян, но «рука сынов 
Иосифовых» – племя Ефремово защитило «сынов Дановых» и «одолело Аморреев». 
Именно там, во второй области, относящейся к Ефремовой, и располагались 
последние. Третий округ он размещает к северу от второго. Четвертый, включавший 
прибрежный район, соответствовал порту Дора. А. Альт пришел к выводу, что этот 
район был завоеван Манассией, тоже из дома Иосифа. То же самое относится к 
третьему округу, расположенному к северу от Ефрема, включающему и крепость 
Мегиддо. Кроме того, имеется три района, расположенные на севере от племени 
Ефрема, и еще два к югу от него.
 Вместе с тем точное установление границы каждой провинции показывает, что 
новое деление государства не означало полного разрыва с племенным сознанием. 
Создавая административную систему, Соломон понимал, что пренебрежение этим 
фактором вызовет недовольство и станет угрозой для объединенного государства. 
Название только четырех племен: Неффалима, Асира, Иссахара, Вениамина – 
объясняется тем, что они имели особое значение для создания исторической 
картины времени.
 Прежде всего отметим округа, расположенные вокруг гор Ефремовых, то есть в 
центральной части Палестины, как явствует из топонимики и истории, населенные 
значительным числом хананеев. Расположившиеся на западе от реки Иордан 
израильтяне воспринимались ими как колонисты, живущие среди неизраильского 
населения.
 Поскольку в списке упоминаются только племена Вениамина и Иуды, населявшие 
северные районы, можно утверждать, что к тому времени половина племен 
ассимилировалась с другими путем смешанных браков или была поглощена в ходе 
иностранных вторжений. Становится ясно, что внутреннее деление по племенному 
принципу оказывалось невозможным для центральной части Палестины.
 Возможно, что тогда племена Дана и Завулона уже не обитали внутри четко 
обозначенных границ, равно как не занимало точного местоположения и племя Гада. 
В горах Ефремовых в основном жило Ефремово племя и манассеиты, косвенное 
подтверждение чему находим в Третьей книге Царств (11: 28), где говорится о 
назначении Иеровоама «смотрителем над оброчными из дома Иосифова». Процесс 
формирования национального самосознания, сменявший племенное сознание, 
постепенно прогрессировал и был в дальнейшем усилен действиями нового 
административного аппарата.
 Рассмотрение новой структуры государства позволяет сделать еще один вывод: оно 
занимало компактную, строго определенную территорию. Помимо Израиля, 
относительную самостоятельность приобрели филистимлянские государства, 
расположенные на побережье к югу от Дора, равно как и моавиты – к западу от 
реки Иордан, вплоть до небольших арамейских государств, находившихся к северу 
от Палестины. Все эти страны, как отмечалось в предыдущей главе, относились к 
некоторым отдаленным от Иерусалима племенам. Следовательно, в центре всей этой 
территории оказалось только одно сильное государство с однородным, хотя и 
разнообразным населением.
 Амбициозные попытки противодействовать децентрализации требовали надежного 
штата чиновников, которым Соломон мог бы доверять. Вспомним, что из 
перечисленных губернаторов двое являлись его зятьями: Бен-Авинадав в Доре, муж 
Тафафи, и Ахимаас в земле Неффалимовой, женившийся на Васемафе. Обоих назначили 
в провинции, которые были расположены далеко от Иерусалима, – царь стремился 
укрепить свою власть на окраинах. Дворец в Мегиддо также считался одной из 
резиденций его зятя. Безопасность требовала и нового устройства судебной 
системы. Та, что существовала при Соломоне, неизвестна нам в деталях, однако 
очевидно, что и здесь реформы встречали определенное противодействие; постоянно 
требовалась помощь высшего центрального суда, находившегося в Иерусалиме. 
Первые шаги в нужном направлении были сделаны задолго до времени Соломона. Выше 
упоминался случай с женщиной-фекоитянкой, представшей перед царем Давидом, – 
получалось, что к царю обращались как к высшей инстанции, несмотря на то что 
сообщество уже вынесло свой приговор (2 Цар., 14: 4). Напомним случай с 
Авессаломом (2 Цар., 15: 4), останавливавшим людей, приходивших в Иерусалим, 
чтобы искать справедливости у царя Давида. Он расспрашивал их и рассказывал, 
как он будет «судить по правде», если станет царем. То есть во времена Давида 
царь исполнял функции апелляционного суда, вершившего правосудие в стране, или, 
по крайней мере, был наделен властью отменять вынесенные приговоры.
 Обладание исключительной властью, с помощью которой можно было отменить 
решение судьи, показывает, какими полномочиями старейшины наделили Самуила: он 
был судьей и командующим армией. «И мы будем, как прочие народы: будет судить 
нас царь наш, и ходить перед нами, и вести войны наши» (1 Цар., 8: 20). 
Известно, что Самуил устроил суды в Вефиле, Галгале и Массифе, которые он 
проверял ежегодно, сам же как судья постоянно заседал в Раме (1 Цар., 7: 6). Во 
всех этих местах гражданский суд управлялся назначенным административным 
аппаратом.
 Но Самуил обладал также властью священника, следовательно, его вердикт, даже 
по гражданским вопросам, оказывался приговором Господа. Действительно, в тех 
случаях, когда священник был вынужден вынести приговор, после того как бросал 
жребий с мощью урим и туммим (сравним с ситуацией, описанной в Септуагинте), 
любое нарушение вердикта могло повлечь за собой суровое наказание.
 Конечно, были оракулы, которые просто рассказывали о прошлом и о будущем, но 
любой, на кого снизошло подобное откровение, основывал свои суждения на 
глубочайшем проникновении в сущность множества явлений. Именно Самуил объединил 
под своей властью светскую и духовную юрисдикции, люди больше верили в 
исключительную власть царя. Во время правления Соломона была завершена 
секуляризация гражданского права, после изгнания Авиафара урим и туммим больше 
не использовали.
 Четкое подтверждение сказанному встречаем в следующем отрывке: Соломон первым 
устроил «притвор для судилища» (3 Цар., 7: 7) рядом со своим дворцом.
 Подобные новации были осуществлены явно по примеру Египта – там судебные 
слушания совершались в специально отведенных для этого залах, в то время как в 
Палестине они проходили в определенные часы около городских ворот или в 
святилище, которое до Соломона специально устраивали, чтобы проводить там 
слушания.
 Нет оснований предполагать, что до Соломона любая партия, искавшая 
справедливости у царя, подавала нечто вроде петиции или прошения, следовательно,
 учреждение Двора правосудия стало более чем простым проявлением царской 
прихоти. По сути, оно означало, что новая организация системы правосудия 
привела к созданию и принципиально другой атмосферы: в закрытую комнату никто 
не мог ворваться. Кроме того, сама обстановка настоящего расследования 
производила впечатление как на судью, так и на людей.
 Особое значение имело устройство Двора правосудия: он был отделан кедровым 
деревом снизу доверху, для того времени это была дорогостоящая отделка. Поэтому 
он казался палестинцам символом страстного стремления к созданию правового 
государства, что, в свою очередь, усиливало и ощущение безопасности, законности.

 Вероятно, что воспринятая от египтян организация судопроизводства включала и 
процедуру письменной фиксации при ведении тяжб. Правда, до нас не дошло ни одно 
свидетельство нашего предположения. Но примерно и через 150 лет после смерти 
Соломона Исаия говорит о письменных решениях суда как о давно сложившейся 
практике (Ис., 10: 1).
 Разбор дел в Иерусалиме проходил в присутствии царя, как и в Египте и в 
Вавилоне; каждый горожанин независимо от его социального положения мог 
обратиться с прошением к царю. Самая известная ссора двух женщин по поводу 
новорожденного и психологически точно мотивированное решение царя о том, что 
только та из них является настоящей матерью, кто предпочтет отдать своего 
ребенка сопернице, чем допустит его гибель (3 Цар., 3: 16 – 28), и исторически, 
и психологически достоверна.
 Впервые представлены процедура ведения допроса, анализ свидетельских показаний 
обеих сторон и решение. Это свидетельствует о типичности судопроизводства того 
времени, когда царь уже мог основываться не только на фактах, но и на другого 
рода обстоятельствах.
 Данный мотив встречается в фольклоре двадцати двух древних народов, включая 
Индию, Тибет и Китай. Древнейшей является индийская версия, представленная в 
книге «Путь к мудрости. Акбар и Бирбал». Две жены принадлежат одному мужчине, и 
каждая надеется, что обладание ребенком позволит стать главной. Кроме того, в 
индийской версии испытание заключается не в том, чтобы разрубить ребенка саблей,
 а в том, чтобы каждая из них тянула его за руку к себе. Библейский текст 
«Соломонова суда» превосходит их в краткости и точности. В данном виде он был 
хорошо известен в ранней античности, о чем свидетельствует роспись на стене в 
Помпее с карикатурным, изображением сцены из Библии.
 Кроме всего прочего, постройка особого Двора правосудия на Храмовой горе 
позволяет предположить, что светская и религиозная юрисдикции совершенно 
различались и что последняя рассматривалась как истинно общественное правосудие.
 Вероятно, религиозный суд проходил в самом Храме, что, однако, вовсе не 
означало, что священники (левиты) не могли выступать в качестве судей светских 
дел. В одном из стихов Библии (1 Пар., 23: 4) говорится о назначении Давидом 
6000 левитов в качестве судей и пиазов, поэтому ясно, что многие судьи 
фактически находились в священническом сане.
 В монотеистическом государстве, как и на всем Древнем Востоке, считали закон 
проявлением воли Всевышнего. Различий между религиозными и гражданскими 
законами не было, в церковных судах встречались' дела, посвященные не только 
спорам о храмовой собственности или нарушению религиозных норм, но и споры, 
связанные с материальной и духовной собственностью обычных людей.
 Уже в те времена Израиль стремился к достижению абсолютной справедливости, то 
есть к тому, чтобы правосудие не было орудием принуждения или возвышения одного 
из племен, а стало средством для установления согласия между людьми, поэтому 
закон и считался проявлением высшей воли. В этом случае не может быть 
разграничения между божественным и человеческим законом, а лишь главенство 
закона над всем и всеми.
 Естественно, что Соломон четко осознавал свои задачи: государство и народ 
могут стать целостностью, только если правовые нормы признаны и подкреплены 
властью царя. Они оказывались особенно необходимыми в государстве, населенном 
приверженцами как монотеистической, так и политеистической веры. Символом 
законности для всех и стал Двор правосудия, расположенный на Храмовой горе, 
ставшей политическим и религиозным центром всего государства.
 Поселение, ставшее продолжением Иерусалима, образовалось на земле, 
приобретенной еще при Давиде. Оно располагалось на северном плато, 
первоначально отделенном от правительственных кварталов рвом, который Соломон 
велел позже засыпать. Само плато принадлежало Орне Евусеянину, где у этого 
племени было гумно; здесь же хранилось зерно с полей, простиравшихся за 
пределами современной территории Иерусалима. Место идеально подходило в 
качестве тока не только из-за высоты, но и потому, что представляло собой 
чистую гладкую скалу, на которой было удобно веять зерно.
 Когда численность горожан стала слишком велика, пришлось планировать новые 
поселения. Прежде всего, как уже отмечалось, возникла потребность в 
общественном здании, поскольку большие собрания проводились перед шатром, в 
котором хранился ковчег Завета. И для совершения религиозных обрядов 
потребовалось новое, большое пространство для святилища и прилегающего к нему 
двора. Вот почему Давид решил, что ему необходим ток, принадлежавший Орне, 
который и был приобретен за 50 сиклей серебра (2 Цар., 24: 24).
 Очевидно, что святилище собирались разместить на самом высоком месте 
Иерусалима, откуда открывался вид на безграничное пространство. Именно так 
обычно размещали культовые сооружения в горных странах. Сама скала стала 
естественным основанием для жертвенного алтаря.
 Важно отметить, что Давид приобретал это место не для себя, а как 
представитель государства, поэтому оно стало не собственностью царя, а 
государственной собственностью. Место было выбрано прежде всего для ковчега 
Завета, который считался высшей ценностью нации, поэтому на месте бывшего гумна 
Давид «принес и мирные жертвы» всесожжения (2 Цар., 24: 25). А затем, созвав 
«весь Израиль», «вознес Соломон «тысячу всесожжений» на медном жертвеннике, 
«который сделал Веселеил, сын Урия, (…) перед скиниею Господней» (2 Пар., 1: 5; 
4: 1).
 Хотя Давид выбрал место для святилища, именно Соломон довел до конца начатое 
дело; как и Давид, он понимал необходимость именно общенациональной святыни, а 
не придворной дворцовой часовни. Разумеется, выбранное место использовалось 
исключительно для поклонения единому Богу.
 У некоторых древних народов действительно места поклонения одному божеству 
использовали для другого, но сакральность такого места хранилась в памяти 
поколений. В религиозной истории Израиля подобные случаи не известны.
 Естественно, что вышеупомянутыми жертвоприношениями подчеркивалось отстранение 
от всякой связи с язычеством. Ничто не свидетельствует о том, что выкупленное у 
Орны место использовалось для жертвоприношений, хотя вполне возможно, что 
иевусеи могли приносить там жертвы своему богу за собранный урожай.
 В то же время в ранние времена хананеи использовали естественные пещеры для 
жертвоприношений или в качестве складов для зерна. Очевидно, Давид не связывал 
плато с языческими алтарями. Он предложил осуществлять жертвоприношение на этом 
месте, на току, вопреки всем обычаям и, таким образом, посвятил его единому 
Богу.
 Таково единственное из возможных объяснений того, что постройка Храма и 
изготовление утвари для него описаны настолько подробно, но почти ничего не 
говорится о форме того алтаря, который Соломон воздвиг на этом месте.
 Алтарь всегда занимал второе по значению место в Храме по сравнению с местом 
нахождения ковчега Завета, который символизировал соглашение (Завет) с Господом.
 Однако алтарь был центром в языческом культе, и если его перестраивали, то 
описывали новый алтарь очень подробно.
 Следует принять во внимание еще одно соображение. Вскоре покупка этого участка 
земли начала обрастать легендами. Рассказывают, что на току Орны появился ангел 
Господень, наславший чуму, чтобы наказать народ Давида за грех переписи. Чтобы 
избавить невиновных от кары, Давид, который нес ответственность, по совету 
пророка Гада купил гумно, и после жертвоприношения «моровая язва» прекратилась 
(2 Цар., 24: 15 – 25).
 Даже в истории не содержится ни единого намека на то, что до покупки место 
использовалось для жертвоприношений. Похоже, что связь покупки нового храмового 
места с пророком Гадом основана на историческом факте. Известно, что пророк 
Нафан пытался помешать строительству Храма и даже обосновал свою точку зрения.
 Гад же оказался одним из тех, кто присоединился к Давиду в те тяжелые времена. 
В период противостояния с Саулом, похоже, он постоянно возвращался к мысли о 
необходимости сооружения главного святилища, чтобы совершение обрядов 
происходило под защитой царя. Похоже, что во время чумы он сумел оказать 
давление на царя и добился обещания построить храм, – возможно, именно Гад и 
его единомышленники в момент просветления выбрали это скалистое плато. Позднее 
именно на этой скале оказались святыни трех религий, отчего и возникло 
множество легенд, связанных с этим местом.
 Вначале религиозное воображение сосредоточилось на самом месте. В 
Паралипоменонах засвидетельствовано, что у Орны Иевусеянина было гумно на горе 
Мориа (2 Пар., 3: 1), напоминавшее место, где Аврааму пришлось принести в 
жертву своего сына Исаака (Быт., 22: 2). Очевидно, для обоснования 
правомерности выбора священного места автор Паралипоменон использовал древний 
сюжет о прощении греха и явлении Бога.
 После разрушения Храма возникла потребность в появлении нового священного 
места, единого для всех. Здесь, на северном склоне скалы, находился камень (его 
и сегодня показывают всем желающим), где спал Иаков, когда он увидел лестницу, 
поднимавшуюся от Вифлеема к небесам.
 Разве не здесь стоял алтарь сыновей Адама, Каина и Авеля, на котором они 
приносили свои жертвы? Позже сюда пришел Ной, чтобы принести благодарственную 
жертву после потопа, когда голубь принес ему символ мира с Горы олив, 
расположенной на другой стороне. Позже стало известно о камне, лежавшем в 
святая святых перед ковчегом Завета, где стоит кадило, с которым первосвященник 
служит раз в году в День искупления (Мишна-иома, 5: 2).
 Этот камень называется «эвен-шетиа» или «краеугольный камень», в известном 
смысле название оказалось связанным с каналами, известными как шитин, их воды 
уходят внутрь глубин, еще не исследованных. На этом основании делались 
предположения о характере Вселенной (Тосефта-иома, 3: 6), следовательно, 
происхождение камня возвращает нас к первому дню творения (Суккот, 49а).
 Считали, что из-под скалы вытекает райский источник, чьи воды поднимаются до 
небес, оттуда они падают вниз в виде дождя и оплодотворяют землю. Здесь же 
находятся врата в подземный океан, текущий глубоко под землей, именно из горсти 
земли, взятой под Скалой, был создан человек.
 В исламе Скала считается самым священным местом после Каабы в Мекке. Именно 
здесь пророк Мухаммед спустился с небес на своем коне Бураке, отпечаток его 
ноги можно увидеть на Скале. Сегодня на этом месте возвышается величественный 
свод мечети Омара. Вдоль стен пещеры, под сводом, можно увидеть доски с 
вырезанными на них словами молитв, принадлежащих Аврааму, Давиду и Соломону, а 
в дальних глубинах пещеры в определенное время появляются их души.
 В исламе утвердилась еврейская легенда о первом камне мироздания и о камне 
Иакова, а сама Скала воспринималась как мыслящее существо. Когда Мухаммед 
произнес: «Приветствую тебя, о Скала Господа!» – то Скала ответила: «Пусть 
пребудет мир с тобой, о Посланник Господа!» И сегодня указывают на то место, 
где, как полагают, были сказаны эти слова.
 В христианство вошли многие из упомянутых легенд, в основном во времена 
Крестовых походов. Отпечаток Мухаммеда стал рассматриваться как место, где 
Иисус изгнал менял из Храма, говорили, что неподалеку от храма Иакова Мария 
вошла в Храм с младенцем Иисусом. В иудаизме Скала связывалась с 
космогоническим мифом, в исламе – с историей вероучения, а в христианстве стала 
местом одного из эпизодов Евангелия. Мы стремились показать, что в основе 
общего отношения трех религий к сакральности этого места лежит единая система 
ценностей. До того как Давид приобрел скалу у Орны, она была просто полезным 
природным объектом. После постройки на ней храма Соломона она стала священным 
местом для большей части человечества.
 Точно определить местоположение храма Соломона мы можем только по измерениям 
Скалы, поскольку никаких следов от здания не сохранилось. Однако со времен 
Давида она не изменилась, не считая нескольких ступенек, вырезов и впадин в 
виде котловины. Она лежит как раз поперек горной вершины, расположенной рядом с 
городом Давида, слегка возвышаясь в восточной части. Самая высокая точка 
приподнимается на 1,5 метра над землей, наиболее протяженная часть (с севера на 
юг) достигает почти 20 метров, максимальная ширина (с запада на восток) 
составляет 16 метров.
 После разрушения последнего Храма те поколения, которым не довелось увидеть 
Храмовую гору, посчитали, что на Скале, окруженной святая святых, и находится 
ковчег Завета. Дошедшие до нас точные измерения, проведенные в Храме Соломона, 
показывают, что он представлял собой строение кубической формы, каждая сторона 
которого составляла 18 метров, следовательно, он никак не мог уместиться на 
Скале, а должен был покрывать ее. Очевидно и то, что в таком случае не 
оставалось ни достаточного пространства для размещения других частей Храма, ни 
для устройства двора.
 Фактически Скала являлась естественным основанием для алтаря, где сжигались 
жертвенные животные, предварительно закалываемые на месте, расположенном в 
северной ее части. Скорее всего, жертвенный алтарь не занимал все пространство 
Скалы, очевидно, что здесь же находился внешний двор Храма.
 Представим, что мы оказались на этом месте, в центре той огороженной 
территории, которая принесла славу веку Соломона, непостижимым образом влекла к 
себе человечество, была средоточием их чаяний и веры и в конечном счете 
означала поворот в тысячелетней истории человечества. Очевиден факт, что тому 
были основания исключительно духовного порядка, но подробное описание 
планирования Храма и его возведения показывают, что Соломон уделял огромное 
внимание внешнему облику сооружения и внутреннему убранству.
 Попробуем перенестись в эти времена. Нам бы пришлось спуститься по пологому 
склону старого города Давида и пройти через ворота стены, что окружала 
примыкающее к Храму пространство. Она оказывалась высотой примерно 7 метров и 
состояла из трех рядов тесаных камней с кедровыми бревнами сверху. С подобной 
конструкцией мы уже знакомы по Мегиддо. Продвигаясь дальше, подходим ко второй 
стене такой же высоты, которая окружала слегка приподнятую площадь, – Иеремия 
называет ее «верхним двором». Чтобы войти в Храмовый двор, нам пришлось бы 
спуститься на несколько ступеней.
 Придерживаясь правой, то есть восточной, стороны, мы подходим к середине стены,
 выходящей к террасе. Перед нами вырастала великая Скала, которая благодаря 
террасе не пересекала вымощенную поверхность Храмового двора, кроме северной 
части, находящейся справа. Вершина была такой неровной формы, что ее пришлось 
немного срыть, а потом насыпать землю, выровнять, чтобы получить широкую 
площадь.
 Подобная работа требовала привлечения искусных мастеров, каковыми, как мы 
успели убедиться, и оказались финикийцы, проявившие себя во время перестройки 
Тира. Жителям горных городов, привыкшим к узким улицам, просторная площадь 
казалась огромной, и каждый, кто на нее вступал, преисполнялся почтением и 
страхом перед всемогущим Богом.
 Над скалой поднимался остов драгоценного алтаря. В Библии говорится про 
жертвенник: «двадцать локтей длина его, и двадцать локтей ширина его, и десять 
локтей вышина его» (2 Пар., 4: 1). Некоторые исследователи спорят по поводу 
достоверности приведенных данных на том основании, что о данном событии не 
упоминается в Книге Царств, и, вероятно, автор Паралипоменон вставил упоминание 
о размерах алтаря, находившегося во втором Храме, который видел. Спустя два 
столетия царь Ахаз распорядился построить новый алтарь, похожий на тот, что в 
Дамаске (4 Цар., 16: 10). При Ахазе в храме появился более простой алтарь, хотя 
и более высокий, а Соломонов Ахаз распорядился отодвинуть и оставить «до своего 
усмотрения» (4 Пар., 16: 15). Но и новый алтарь не занимал всю поверхность 
скалы.
 Через тонкие решетки пепел и останки сожженных животных падали прямо на 
скалистую землю, откуда их легко было убрать. В центре алтаря горел неугасимый 
огонь, дым от которого поднимался к небесам. Верхняя часть возвышалась на 6 
метров. Священники поднимались на алтарь по пандусу на восточной стороне. На 
четырех углах возвышались стилизованные изображения рогов, отпугивавших демонов.
 Аналогичные фигуры обнаружены при раскопках в Мегиддо. Во время обряда 
всесожжения священник брызгал на них кровью священных животных.
 Слева от алтаря стояла массивная бронзовая группа – «литое море». Двенадцать 
мощных быков, поставленных по трое мордами к каждой из четырех сторон, держали 
на спинах бассейн размером 6 на 6 метров и глубиной около 3 метров.
 Вероятно, резервуар, стены которого были толщиной в руку, весил около 30 тонн, 
но благодаря своей форме и тщательной отделке точно размещался на спинах 
животных. Края бассейна, украшенные двумя рядами выступов, изгибались наподобие 
цветка лилии.
 Водой из этого «моря» священники совершали очистительное омовение перед 
совершением жертвоприношения. В этом обычае прослеживается аналогия с 
бассейнами на территории вавилонских храмов. Если бы быки были священными 
животными, то Ахаз не осмелился бы их потом снять, когда требовалось выплатить 
дань ассирийскому правителю (большую часть скульптур из Храма он забрал).
 Если бы какое-либо божество или священный символ на самом деле был связан с 
водой источника, Иезекииль дал бы подробное описание «литого моря» в Храме, 
упомянув вначале обо всех предметах, что жертвовались священниками. Возможно, 
автор и позднее Иосиф Флавий уже не знали точного предназначения «литого моря» 
и потому не указали на его практическое значение, то есть омовение перед 
жертвоприношением.
 С каждой стороны алтаря стояло пять меньших по размеру блюд на ножках, вода из 
которых предназначалась для омовения священных сосудов и утвари, используемой 
при богослужении. Диаметр каждого был около 2 метров, и в них входило примерно 
1500 литров воды.
 Если «море» отличалось размерами и весом быков, то меньшим сосудам именно 
изящество резьбы придавало особое очарование: они стояли на узкой подставке с 
ножками на пяти бронзовых колесах, каждое из которых было примерно 50 
сантиметров в диаметре. Благодаря ажурному переплетению бронзовых деталей эти 
блюда выглядели легкими. Они были декорированы квадратными панелями с 
изображениями херувимов, львов, быков и пальм, мотивы повторяются на 
горизонтальной ленте, опоясывающей цилиндрическую подставку. Возможно, 
отдельным священнослужителям поручалось заполнять подвижные сосуды водой из 
«моря». Запасы воды для этого хранились в 36 резервуарах, куда, как пишет 
Геродот; вода доставлялась из прудов Соломона.
 Теперь обратимся к самому Храму, расположенному на приподнятом основании за 
алтарем для сожжения приношений. Он представлял собой вытянутое в длину здание, 
в торце которого находился вход. Ось Храма была ориентирована с запада на 
восток, под прямым углом к террасам, располагавшимся с юга на север, обращенным 
к городу Давида.
 Современные ученые обычно объясняют подобное расположение Храма влиянием 
солнечной и лунной мифологии, хотя вплоть до строительства Храма не встречается 
упоминаний о том, как должен быть ориентирован шатер скинии.
 Возможно, здесь сыграла роль и чисто практическая целесообразность. 
Расположение иерусалимского Храма непосредственно зависело от ветров и дождей, 
которые в Иерусалиме приходят только с востока, из-за чего вход всегда 
располагали с западной стороны, а на восточной не делали ни дверей, ни окон.
 Приближаясь к Храму, мы все больше и больше проникаемся чувством гармонии и 
очарования естественной простоты, несмотря на внушительные размеры здания. 
Ширина его почти 20 метров, длина почти 60 метров, высота же составляет 15 
метров. Здесь не было укрепленных башен, охраняющих Храм, как в Египте и 
Ассирии. Не встречались и мотивы, выполненные в египетском стиле. То место, где 
поклонялись единому Богу, исполнено строгой простоты. Во время раскопок в 
Телль-Тайнете (Северная Сирия) был обнаружен языческий храм, пропорции которого 
схожи с теми, что отмечены в Храме Соломона. Но это единственное строение, 
схожее с сирийско-финикийским искусством той же эпохи. После множества попыток 
выявления истинной картины ученые наконец пришли к выводу, что это открытие 
находится в соответствии с концепцией, которая также близка к библейскому 
описанию. Храм имеет плоскую крышу и башенки по углам. Окна размещаются в 
верхней части боковых стен.
 Справа от Храма возвышается еще одно здание в форме квадрата со сторонами 
около 9 метров каждая. Это здание точно соответствует описанию пророка 
Иезекииля, который видел Храм собственными глазами и привел его точные размеры.
 Снаружи стены лишены каких-либо украшений, все убранство внутри. Только два 
мощных медных столба справа и слева от входа указывают на роскошь внутреннего 
пространства Храма. Каждая колонна высотой более 10 метров, они оказались 
немного ниже самого здания. Внутри пустотелые, они все равно поражают 
массивностью, поскольку толщина стенок не менее 10 сантиметров. Форма капители 
напоминает цветы или корзину с листьями, скрепленными с помощью медной 
проволоки. Вокруг этой сетки располагались два ряда цепей, на которых висит по 
сотне подвесок в форме гранатов. Возможно, на цепях размещались курильницы с 
фимиамом или светильники.
 Чтобы подчеркнуть значительность этих столбов, Соломон дал им человеческие 
имена. Столб справа от входа назывался Иахин, слева – Воаз (3 Цар., 7: 15 – 22).
 Возможно, эти имена принадлежали дарителям, о которых упоминается в тексте 
псалмов.
 С другой стороны, обычай называть обелиски человеческими именами действительно 
существовал в Месопотамии. Скорее всего, изучив множество планов иностранных 
храмов и «имен» столбов, Соломон обратил на это внимание. Как и в случае с 
«литым морем», он дал им имена, встречающиеся в месопотамских планах, что же 
касается столбов, это определенно было не в традициях израильтян.
 Вся постройка выглядит величественной и совершенно не соответствует 
представлению о традиционном «шатре». Народ должен был привыкнуть к поклонению 
«литому морю» как символу, родившемуся из языческой космогонии.
 Три объекта, стоящих у входа в Храм, могут быть прочитаны справа налево как 
своего рода ребус: «Тот, кто найдет Иахин, станет обладать силой (Воаз) моря». 
Это толкование соответствует тексту 92-го псалма, в котором говорится «паче 
шума вод многих, сильных волн морских, силен в вышних Господь».
 Для строительства всех этих сооружений по просьбе Соломона Хирам прислал 
известного тирского мастера Хирама-Авию. Его матерью была вдова-израильтянка из 
племени Неффалимова, отец его, тирянин, был медником. Благодаря своему 
происхождению и мастерству Хирама-Авия был избран для постройки первого Храма 
единого Бога.
 Хотя и здание и утварь Храма в Иерусалиме соответствовали египетским, 
ассиро-вавилонским и прежде всего финикийским, но копирования не было. Соломон 
тщательно приспосабливал форму и стиль произведений к своему религиозному 
идеалу. При нем были изготовлены «море», столбы и сосуды. Он решил поставить 
три этих величественных предмета на переднем дворе. Огромное количество меди 
было приготовлено еще Давидом. После победы над Адраазаром в виде дани он 
перевез из Сирии в Иерусалим золотые щиты и много меди (1 Пар., 18: 7 – 8). 
Вдобавок при Соломоне были построены огромные плавильные горны близ Эйлата, на 
юге, где находились месторождения меди. Само же литье проводилось Хирамом в 
окрестностях Иордана, между Сокхофом и Цартаном (Цередою), где оказалось 
достаточно глины для изготовления форм (3 Цар., 7: 46; 2 Пар., 4: 17).
 Теперь двинемся к зданию Храма, По ступенькам подойдем к входу, по обеим 
сторонам которого расположены два столба. Через огромный портал проходим в 
притвор – помещение перед входом в основное помещение Храма. Как и все комнаты 
основного строения, оно было не очень большим, размером 6 на 12 метров, но 
отсутствие лишнего создавало впечатление простора и помогало сосредоточиться.
 В середине стены, напротив входа, была большая двустворчатая дверь, сверкающая 
самыми разнообразными красками, она сразу же привлекала к себе внимание. Шесть 
метров в ширину, она была изготовлена из простого кипарисового дерева и 
обрамлена толстыми подпорками из других пород. Поверхность двери украшали 
позолоченные изображения цветов, пальм и херувимов. В полумраке все это 
сверкало, выделяясь на фоне гладких полированных стен.
 Священники, совершавшие богослужение, входили через дверь в святилище. Настежь 
тяжелые двери не открывали, пользуясь небольшими вырезанными в них створками. 
Обычно открывалась только одна из них (Иез., 41: 24). Святилище почти вдвое 
больше в длину, чем в ширину (в плане 12 на 6 метров); его стены полностью 
покрыты панелями из кедрового дерева, наполнявшего воздух своим ароматом. 
Аналогичная облицовка стен известна в Месопотамии и Финикии, тогда как 
вавилонские храмы расписывались снаружи и изнутри. Вся поверхность досок была 
покрыта декоративной резьбой с позолоченными изображениями пальм, цветов и 
херувимов.
 Пол храма был выложен досками из кипариса, чтобы ходившие босиком священники 
не нарушали тишину. Между досками были положены золотые полоски. Высота комнаты 
превышала 15 метров, потолок был сделан из кедровых бревен, как раз под ними в 
боковых стенах устроены окна, закрытые тонкими литыми решетками. В Третьей 
книге Царств (6: 4) упоминаются «окна решетчатые, глухие с откосами», выражение 
«решетчатые окна» встречается и в Книге пророка Иезекииля (41: 16, 26). Хотя в 
то время стекло уже было известно, на Востоке его начали использовать только 
спустя много лет. Возможно, окна изготавливали из прозрачного материала типа 
алебастра, который в огромных количествах импортировался из Египта. Для 
вентиляции использовали особые отверстия, которые закрывали в дождливые сезоны. 
В результате в Храме царил полумрак, в котором особенно таинственно сверкали 
золотые стены и утварь.
 Напротив входа находилась небольшая (чуть более 1 метра шириной) дверь из 
тяжелых сосновых досок, к которой вели несколько ступеней. Через нее попадали в 
главную часть Храма – святая святых. Ее высота составляла всего 3 метра, а 
стены были покрыты позолоченными деревянными панелями с резьбой. Роскошная 
отделка резко контрастировала с прямоугольными входными дверями, указывая на то,
 что внутри находится главная святыня, лежащая вне пределов досягаемости для 
простых смертных.
 Перед ступеньками, которые вели к двери, находился небольшой квадратный стол, 
шириной около 1 метра, с углами, выполненными в виде рогов, обычно на нем 
совершали жертвоприношения и стояли курильницы с фимиамом (3 Цар., 6: 20).
 Рядом с алтарем стоял еще один стол, также покрытый золотыми пластинами с 12 
курильницами. С каждой стороны стояло по пять золотых подсвечников на высоких 
подставках. Испускаемый свет обеспечивал особую торжественность днем и ночью.
 Расположенная в конце ступенек дверь вела непосредственно в святилище. Когда 
она открывалась, то створки уходили глубоко внутрь, поскольку с этой стороны 
двери были изготовлены из широких тесаных камней, покрытых, как и везде, 
деревом, но только одного вида – кедр. Сразу же за дверью висел тяжелый 
золотистый занавес, укрепленный на золотых цепях и покрытый изображениями 
херувимов.
 За занавесом располагалась главная часть Храма – святая святых. Это небольшая 
комната без окон, вся внутренняя поверхность которой была покрыта золотыми 
пластинами, свет проникал туда через щели между занавесами. По бокам стояли две 
статуи херувимов, возвышавшиеся до половины высоты комнаты. Крылья каждого были 
распростерты так, что доходили до боковых стен, а сверху находили одно на 
другое.
 Под защитой этих крыльев находился ковчег Завета – простой деревянный сундук, 
в котором хранились каменные таблички (скрижали) Моисея. Все великолепие святая 
святых, святилища и остальной части Храма были созданы ради сохранения 
скрижалей и ковчега Завета. Чтобы ощутить присутствие Бога, должна была 
воздействовать сама обстановка, а не предметы, символизировавшие его. Ничто не 
могло поколебать веру в Единого Всемогущего Непостижимого Бога, «повелевающего 
херувимами» (1 Цар., 4: 4).
 Что обозначал херувим? В древности на всем Востоке существовала вера в высшие 
существа, которые управляли людьми и животными от имени Бога. Египетские 
сфинксы и крылатые быки Месопотамии наглядно иллюстрируют это представление. 
Таким образом, сверхъестественное обретало определенную форму. В древней 
иудейской мифологии эти существа сопровождали Бога в его полете по миру (Иез., 
10: 20) или везли его на себе («и воссел на херувимов и полетел» – Пс., 17: 11)
 Понятно, что это явные следы язычества, ибо сам Господь Бог никогда не 
воплощался в конкретную форму, в отличие от его слуг. В финикийско-сирийской 
мифологии херувима представляли с телом льва, крыльями и головой человека. В 
сохранившихся фигурках представлены два таких херувима, стоящие в ногах царя 
Хирама Библосского, сидящего над ними на троне, похожего херувима обнаружили в 
Мегиддо и Хамате. Статуи в Иерусалимском храме символизировали могущество 
Господа, показывая, что ему служат не только люди и животные, но и 
сверхъестественные существа.
 Находившийся под защитой крыл херувима ковчег представлял собой не истинный 
трон Бога, а только обозначал место его пребывания в пространстве. В нескольких 
стихах Библии ясно говорится о том, что при строительстве Храма Соломон боялся, 
что он будет восприниматься как жилище или место появления Бога Израиля.
 Господь всегда неопределим, непроницаем и не может принять никакого образа. 
Маленькая темная комната в Храме стала тем местом, которое устроили для него 
люди и которое могло сделать его присутствие видимым (3 Цар., 8: 12 – 13). Это 
была не просто темная комната, а хранилище скрижалей, на которых была 
запечатлена божественная мудрость в виде свидетельств Ветхого Завета. Человек 
создал это место в соответствии со своим представлением о божественном, чтобы 
воплотить свои сокровенные представления о божестве.
 Как уже упоминалось, наружный дом с его основанием и двумя этажами окружал 
здание Храма со всех сторон, за исключением входного зала. Эти помещения 
использовались как жилище для священников и левитов, как хранилище церковной 
утвари и храмовых сокровищ. На каждом этаже находилось по тридцать три комнаты 
(Иез., 41: 6), куда можно было пройти через дверь, находившуюся на Храмовом 
дворе, а затем по подобию винтовой лестницы подняться на верхние этажи. 
Многоэтажное здание было необычным для того времени, оно придавало Храму особое 
изящество, возвышавшаяся над ним центральная конструкция зрительно делала его 
еще выше.
 Камни для Храма добывали в каменоломнях, которые в изобилии располагались 
вокруг Иерусалима, здесь же их обтесывали, чтобы придать нужную форму, 
поскольку на месте строительства не использовали ни топоры, ни молотки – об 
этом говорится в Библии (3 Цар., 6: 7).
 Каждый из строителей должен был проникнуться грандиозностью замысла и 
значением того, что предстояло сделать, осознавая место каждого камня и порядок 
его установки. Хотя последние военные достижения уже связывались с железом, 
этот металл не должен был оскорблять чувства верующих своим нахождением в месте 
всеобщего мира.
 Теперь перейдем через Храмовую площадь и войдем в город через вход в его 
стенах. Сначала мы пройдем мимо зданий, отделенных от Храмовой горы особой 
стеной, и прежде всего увидим царский дворец, который, как писал Иезекииль, с 
одной стороны находится вплотную с Храмовым передним двором, так что правитель 
попадал во внутренний двор через специальный вход.
 Поскольку участок здесь оказался несколько ниже, требовалось особо мощное 
основание, и для этой цели использовали тесаные камни величиной в 8 и даже в 10 
локтей (3 Цар., 7: 10), на них воздвигли боковые стены дворца, которые были 
отполированы так, как обычно полировали мрамор, действительно ценный материал. 
И в этом случае крышу изготовили из кедра, его использовали и для наружных 
панелей.
 На том же самом участке возвышался дворец царицы, выстроенный в том же стиле, 
но меньший по размеру. К царскому дворцу примыкало здание для прислуги, прежде 
всего для наложниц. Как и в Египте, большая часть помещений предназначалась для 
развлечения царя и его гостей музыкой, танцами и играми.
 Каждый, кто проходил в город сквозь ворота в высокой стене, окружавшей весь 
храмовый комплекс, царские дворцы и главные государственные строения, поражался 
сначала тронным залом, который располагался неподалеку от царского дворца и 
служил для отправления правосудия, но, возможно, использовался и как 
церемониальный зал для приемов. В этой комнате, до потолка отделанной панелями 
из кедрового дерева, находился невероятно красивый трон из слоновой кости (3 
Цар., 10: 18 – 20). К нему вели шесть ступенек; с каждой стороны у 
подлокотников две фигуры льва и еще двенадцать львов стояли по обе стороны на 
шести ступенях. Когда царь находился на «престоле» – на троне, чтобы вершить 
правосудие или принимать посольства, – над его головой возвышалась закругленная 
спинка трона, отчего правитель выглядел особенно величественным и значительным. 
Во Второй книге Паралипоменон (9: 8) упоминается и «золотое подножие», 
опиравшееся на ножки в виде бычьих голов.
 Трон был изготовлен из ливанского кедра и покрыт резьбой, а также облицован 
пластинками из золота и слоновой кости. От огня факелов, рассеивающего полумрак 
комнаты, «престол» сверкал. Возможно, именно здесь Соломон принимал царицу 
Савскую, именно здесь он встречал свою новую жену, дочь Хирама, и отсюда 
провожал ее во внутренние покои, располагавшиеся рядом с Тронным залом.
 Над ним располагался верхний этаж, где, скорее всего, хранились важнейшие 
государственные документы. Там не было особой отделки, но полы были покрыты 
кедровыми досками. Перед зданием Соломон построил огромный портик почти 
30-метровой длины с колоннами. Поскольку город располагался на вершине холма, к 
портику вела лестница с широкими ступенями, справа и слева от них также стояли 
колонны, которые поддерживали навес.
 Больший портик, скорее всего, служил в качестве помещения для ожиданий, здесь 
собирались гости. Он казался достаточно просторным для проведения 
незначительных судебных процессов.
 Еще дальше, вдоль дороги, первым строением вне города оказалось самое большое 
из государственных зданий, так называемый «Ливанский лес» – дом, построенный из 
кедрового дерева. Это было двухэтажное здание (примерно 30 на 20 метров).
 Его название связано с тем, что крыша опиралась на четыре ряда цельных 
кедровых бревен, стоящих по продольной оси здания. Боковые стены проходили по 
правому и левому рядам столбов, так что создавалось впечатление трехнефного 
зала.
 Вершину каждого столба венчала капитель, также выточенная из кедрового дерева 
и напоминающая невысокую крону. Столбы стояли впритык, так что на потолке 
образовывался узор переплетающихся ветвей.
 Дневной свет проникал в помещение через квадратные дверные отверстия, в 
передней и задней стенах, между двумя рядами столбов, а на боковых стенах было 
три ряда небольших квадратных окон, одно под другим, располагавшихся на 
значительной высоте от пола.
 Выйдя из «Ливанского леса», мы оказывались неподалеку от высокой наружной 
стены и могли пройти отсюда спуститься в город. Видимо, это здание 
предназначалось для собраний, в то время как на верхних этажах размещались 
государственные сокровища. Именно здесь Соломон хранил 200 больших золотых 
щитов и 30 меньших, которые он велел изготовить как неотчуждаемую собственность 
(3 Цар., 10: 16 – 17). Позже их вывез из Иерусалима Сусаким, царь Египетский (3 
Цар., 14: 26). Из строк в Книге пророка Исаии (22: 8) становится ясно, что 
здесь же хранилось оружие.
 Следовательно, ни одно из зданий, сооруженных для администрации, как и Храм, 
не было предназначено исключительно для правителя. Важно, что свою строительную 
деятельность Соломон начал прежде всего с постройки Храма. Действительно, одни 
только размеры строения опровергают распространенную точку зрения, что Храм с 
его обширными постройками был всего лишь частью царских владений, примыкающих к 
дворцу и небольшому двору.
 При строительстве Храма приходилось решать множество архитектурных и 
технологических задач: нужно было утрамбовать землю, возвести укрепленную стену 
для защиты поселения, построить трехэтажный наружный дом, украсить здание и 
территорию. Все это было проделано ремесленниками, не имевшими ранее подобного 
опыта, что потребовало большего времени, чем обычное строительство дворцов и 
внутренних залов.
 Именно Храм в политической концепции Соломона имел особенно важное значение, 
поэтому прежде всего следовало как можно скорее закончить его строительство. До 
завершения царь должен был жить внутри города в старом дворце Давида, 
единственном комплексе, где он мог вершить суд и принимать иностранных послов. 
Согласно Третьей книге Царств (9 – 10), все строительство продолжалось двадцать 
лет, и возведение других зданий началось только после того, как был построен 
Храм.
 В Третьей книге Царств находим следующее описание: «В четыреста восьмидесятом 
году по исшествии сынов Израилевых из земли Египетской, в четвертый год 
царствования Соломонова над Израилем, в месяц Зиф, который есть вторый месяц, 
начал он строить храм Господу» (6: 1). Перед нами одно из немногочисленных 
свидетельств, датируемых от времени поселения на земле, как обозначались даты 
только в документах. И не имеет значения, действительно ли прошло 480 лет. Даже 
если эта дата изобретена более поздним писцом или хронистом, архаической 
датировкой она связывается с другими важнейшими событиями, случившимися в 
истории царств.
 В этом стихе указан месяц зиф, позже забытый и опущенный хронистом (2 Пар., 3: 
2), где содержится датировка по годам царствования Соломона: «Начал же он 
строить во вторый  день второго месяца, в четвертый год царствования своего». 
Точно так же опущено и название месяца, когда состоялось освящение Храма. 
Данная запись показывает, что начало строительства Храма ознаменовалось 
торжественным актом: «И вот основание,  положенное Соломоном при строении дома 
Божия: длина  его шестьдесят локтей, по прежней мере, а ширина двадцать локтей» 
(2 Пар., 3: 3).
 Если основание Храма могло сопровождаться соответствующим ритуалом, то 
завершение строительства следовало отметить как национальный праздник, причем 
такой, какого еще не было в истории земли израильской. Строительство первого 
постоянного здания Храма произвело глубочайшее впечатление на весь народ и 
оказалось настолько значительным, что породило религиозный праздник Ацерет, 
отмечаемый и в наши дни. Он начинался вскоре после праздника кущей и длился 
целый день. Соломон праздновал праздник кущей в течение семи дней, одновременно 
с посвящением, о чем свидетельствует и Вторая книга Паралипоменон (7: 8). На 
восьмой день праздновался только Ацерет. Как полагает М. Бубер, Ацерет означает 
праздник, происходящий на Храмовом дворе, где люди оставались на протяжении 
целого дня. Даже если принять подобную точку зрения, первый такой праздник не 
мог состояться раньше освящения Храма Соломона. Позже праздник стали считать 
дополнением к празднику кущей и включать в состав праздников Моисея (Лев., 23: 
36; Числ., 29: 35). В сохранившейся до наших дней литургии содержится отсылка к 
празднованию Ацерета Соломоном. В Третьей книге Царств (8: 65) приведены 
неточные данные о количестве празднуемых дней, а во Второй книге Паралипоменон 
точно указывается, что праздник кущей продолжался семь дней и затем отмечался 
праздник Посвящения.
 До настоящего времени монотеистическое вероучение развивалось целенаправленно, 
хотя и не без крупных конфликтов, замыкая безграничное божество в определенное» 
пространство. «Появление» же Бога то здесь, то там казалось «вторжением» его в 
физический мир, который он же и создал. «Вторжение» завершалось, и Бог 
оставался в своей беспредельности.
 Как только в Израиле возникла потребность создания места для общего поклонения 
Господу, как это было у других народов, стало казаться, что переносной шатер 
больше отвечает особенностям монотеистического мышления, чем неподвижное 
каменное строение, – вот почему пророк Нафан рассматривал возведение Храма как 
угрозу непосредственно концепции Бога, «привязанного» к одному месту, что уж 
слишком ему напоминало языческие капища.
 Сама по себе ни скиния, ни ковчег Завета не считались священными предметами – 
они представляли собой особую ценность, поскольку хранили память о явлении 
единого Бога. В течение многих лет скиния существовала отдельно от ковчега со 
скрижалями, однако и тогда народ продолжал исповедовать веру в единого Бога, 
как и те, что пришли потом.
 Когда Давид вернул в Иерусалим ковчег с скрижалями, организовав праздничную 
процессию, построил новый шатер, чтобы разместить их там, то и он сам, и его 
народ радовались, что возвращены святыни, которые, без сомнения, несли в себе 
внутреннюю религиозную энергетику. Но это вовсе не то же самое, что возвращение 
домой праздничной процессии египтян, радовавшихся прибытию священной ладьи.
 Следовательно, строительство Храма можно рассматривать как кульминационную 
точку утверждения подлинной монотеистической веры, воплощение религиозных догм 
в национальную жизнь, мирную, экономически стабильную: «Сопровождаемый  ими 
бог» нашел свое пристанище, по выражению М. Бубера.
 Можно также сказать, что многообразие форм в отправлениях сменилось 
упорядоченной системой обрядов религиозной жизни нации, что суровую простоту 
Моисеева периода, с его сосредоточенностью на духовности, теперь заменила 
пышность монархической власти, озабоченной еще и созданием внешнего эффекта.
 Создание Храма выглядело и как попытка приспособления к тому типу поклонения 
Божеству, что был распространен среди соседних народов. Как уже говорилось, 
возведение постоянных храмов в Ханаане относилось к совсем недавним событиям, и,
 как показали раскопки, по своему убранству они почти не уступали Храму 
Соломона. Таким образом, Храм всегда воплощал идею утверждения государственного 
культа.
 Любовь к пышности и подражание соседним народам, без сомнения, оказали свое 
влияние на Соломона. Но, как и любое достижение, имело значение прежде всего 
движение к собственным целям. Напомним: Соломон был учеником Нафана, он принес 
свою первую жертву, будучи царем, не в Иерусалиме, а в Гаваоне.
 Концепция объединяющего, общего культа сложилась уже во времена Давида, но, 
как и надеялся Авиафар, не была тогда реализована. С единым культом он связывал 
идею укрепления царства и сплочения своих подданных, переходящую в чувство 
превосходства над другими странами.
 Когда люди достигли своей цели, сформировав собственное государство, следовало 
окончательно и навсегда установить и место поклонения единому Богу. Но он 
теперь не являлся богом города или страны. Ему можно было поклоняться 
повсеместно, что на языке того времени означало: Богу можно было приносить 
жертвы в любом месте, поскольку Он не обладает телесной оболочкой и не воплощен 
ни в образе, ни в предмете. Установив главную святыню в Иерусалиме, Соломон 
вовсе не считал, что Бог живет именно в этой самой горе. Чтобы объединить людей,
 им надо было дать общую святыню, заместившую собой многочисленные племенные 
святилища. Проделанная Соломоном работа была беспрецедентна. В то время не было 
другой страны, где Богу поклонялись бы только в одном общем месте, ибо в каждом 
городе была своя святыня.
 Таким единственным и единым местом, где хранились главные святыни нации – 
ковчег и скрижали, – стал Иерусалимский храм. Он должен был выражать то 
благоговение перед Господом Богом, которое испытывал весь народ. Именно 
совместная деятельность по созданию этого Дома, общего для всего народа Израиля,
 смогла произвести революционный переворот в истории всего человечества.
 Если люди испытывали нечто новое и чувствовали себя иначе, следует говорить о 
невероятном прогрессе – отказе от язычества. Ведь они совершали паломничество к 
тому месту, о котором всегда мечтали и где чувствовали себя гораздо ближе к 
Богу, хотя, как и во время Эхнатона, речь шла о простом, неперсонифицированном 
поклонении! Только благодаря Храму нации был задан энергетический импульс, 
исходящий из Дома Бога в Иерусалиме.
 Нам известно, что в дальнейшем нация не придерживалась неуклонного движения по 
пути монотеизма. Когда после смерти Соломона царство распалось на два, на 
Севере устроили два храма и места для принесения жертв, и не только для того, 
чтобы обозначить символы власти, но также для того, чтобы выразить подавленные 
чувства. Но благодаря энергетике, которая продолжала исходить из Храма, 
поддерживалась и сохранялась цельность нации, царство Соломона продолжало 
существовать как Южное государство без династических осложнений.
 Хотя Соломон положил конец всем местным культам, но монотеистическая религия 
не смогла преодолеть страстную тягу людей к предсказаниям и чародейству – это 
оказалось самым сложным: ведь ради спасения самой искренней веры в единого Бога 
приходилось ломать устоявшиеся традиции. Таким образом, жертвуя ими, люди 
крепче привязывались к Храму и священникам.
 Восхищение великолепием убранства Храма заслоняло понимание того величайшего 
шага вперед, который был сделан со времен Моисея ради укрепления 
монотеистической веры. Именно поэтому Со-' ломон мог проявить широту взглядов и 
позволить своей жене и последователям других религий продолжать совершать свои 
ритуалы и приносить жертвы другим богам в других местах.
 Такие уступки не были проявлением слабости перед собственными женами, которую 
были склонны приписать Соломону следующие поколения, напротив, это было 
внутренней уверенностью человека, который не боялся проявлений инакомыслия: все 
его действия определялись незыблемой верой в собственную правоту. Когда 
происходили народные волнения или спровоцированные пророками выступления, он не 
колеблясь отбрасывал всякие дипломатические и демократические тонкости, 
подавляя мятеж на корню.
 Пышность проводимых церемоний соответствовала архитектурному великолепию Храма.
 Обычные обязанности священников расширились, появилось сословие 
первосвященников и их помощники, также делившиеся на несколько классов. Сюда 
входили вторые священники, старшие священники, хранители дверей, те, кто 
обеспечивал Храм всем необходимым, и те, кто содержал его в надлежащем порядке. 
Часть этих служащих позже была приравнена к рабам.
 Храмовые музыканты и певцы составляли самостоятельную группу. Как и его 
египетские соседи, Соломон, вероятно, уделял особое внимание музыке, поскольку 
освободил музыкантов от других обязанностей (1 Пар., 9: 33) и повелел, чтобы 
музыкальные инструменты были изготовлены из самых дорогих материалов (3 Цар., 
10: 12).
 Песни и хоры собирались и составлялись, как и псалмы, для постоянных 
праздников и для конкретных случаев; приведем в качестве примера псалом 45. Еще 
раз отметим белые льняные одеяния, которые носили официальные священники (Иез., 
44: 17), и пышные, вытканные золотыми нитями одежды главного священника.
 День освящения Храма совпал с седьмым месяцем – месяцем урожая афанимом, во 
время которого отмечали праздник кущей, или Афаним (3 Цар., 8: 2). В Иерусалим 
были приглашены старейшины Израиля и главы племен, собрались люди из всех 
уголков страны (3 Цар., 8: 65). Очевидно, что присутствовали высшие чиновники. 
В связи с великим событием, имевшим национальное значение, собирали всех вместе,
 как было принято в племенном сообществе.
 Церемония заключалась в торжественном перенесении в Храм ковчега и скрижали из 
скинии Давида города Сион. Перед скинией появились представители народа; 
священники вынесли на шестах ковчег к алтарю. Их ожидал царь вместе со 
специально назначенными людьми и принес в последний раз на этом месте жертву. 
Затем одни священники снова подняли ковчег, а другие понесли разнообразную 
церковную утварь и скинию из старого святилища в сокровищницу нового Храма.
 Под звуки музыкальных инструментов и пение псалмов процессия двинулась на 
Храмовую площадь. Возможно, тексты напоминали первую часть 24-го псалма («К 
тебе, Господи, возношу душу мою») или 126-го псалма, «Песнь восхождения»: «Если 
Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не 
охранит города, напрасно бодрствует страж». Затем священники и царь прошли 
между двумя столбами в зал. Впервые перед взором присутствующих распахнулась 
великолепная дверь, и они вошли в святилище. Двери святая святых открылись, и 
священники поместили ковчег за занавес, под крыльями херувима. «И выдвинулись 
шесты так, что головки шестов видны были из святилища перед давиром, но не 
выказывались наружу» (3 Цар., 8: 8).
 И святилище наполнило густое облако – «слава Господня наполнила храм 
Господень» (3 Цар., 8: 11). Все это напоминало историю, восходившую к Моисеевым 
временам. Сам Господь обнаружил свое непосредственное присутствие: «Господь 
сказал, что Он благоволит обитать во мгле» (3 Цар., 8: 12).
 Прежде чем царь прошел в передний двор, чтобы принести первую жертву, он 
передал полномочия управления новым святилищем двум участникам Завета – Богу и 
его людям, обратился к Господу и к собравшимся, обосновав с исторической точки 
зрения необходимость построения Храма, затем подчеркнул его значение как одного 
из величайших символов веры в единого Бога.
 В дошедшей до нас речи Соломона, очевидно, содержатся определенные 
противоречия, поскольку легко отнести этот текст к другому периоду. После 
падения Северного царства, как специально подчеркивается в речи, именно Храм 
должен был обеспечить единство государства. Заметим, что в своей речи Соломон 
никого не обличает, ничего не провозглашает, – здесь содержится единственное 
упоминание о политических событиях, мысль о том, что иудейский народ, пришедший 
в Землю обетованную, наконец смог построить Храм, чтобы достойно отметить свое 
возвращение.
 Все это звучит странно в устах царя, чья власть уже упрочилась, – ведь речь 
явно идет о временах изгнания. Однако ни по тону, ни по стилю эти строки не 
отличаются от предыдущих. Но все сказанное не согласуется с последующим 
содержанием речи, где подчеркивается, что Господь с радостью будет принимать 
поклонение в этом новом месте – в Храме Иерусалима. Более того, есть упоминание 
о предполагаемом поражении в битве. Наконец, стихи, где говорится об Исходе, не 
совсем совпадают с общим строем речи Соломона. Если бы она относилась ко 
времени Исхода, не нужно было бы повторять, что Храм является истинным местом 
для произнесения молитвы, равно как в ней не содержались бы упоминания о 
военном поражении. Возможно, этот абзац был добавлен к речи Соломона позже.
 Фактически ни одно обращение, приведенное в Библии, так логично и 
последовательно не раскрывает понятий, которые являются в такой степени 
универсальными, как и национальными. Признаем гениальность неизвестного поэта 
прошлых веков, который изложил речь, так цельно и точно отразившую суть эпохи 
Соломона!
 Итак, царь вошел в дверной проем, ведущий в святилище, повернулся к святая 
святых. Священники стояли снаружи, на ближнем дворе собралась толпа людей. 
Специально подчеркивается, что, обращаясь к своему народу, он повернулся к 
нему: «И обратился царь лицем своим, и благословил все собрание Израильтян» (3 
Цар., 8: 14).
 В Септуагинте сохранилось начало молитвы. В тот момент, когда Соломон 
распростер руки над тем местом, что предназначалось Господу, он осознавал 
парадоксальность происходящего: впервые руками людей было воздвигнуто жилище, 
предназначавшееся для нематериального Создателя мира! Именно он, создавший 
источник света для всех, был обречен жить в темноте!
 Свои чувства Соломон не формулирует в конкретной форме, в виде вопроса, но 
только смиренно заявляет, что такова суть веры. Следовательно, он отвергает 
любые формы язычества с их материальным прагматизмом, напомним: «Господь сказал,
 что Он благоволит обитать во мгле; я построил храм в жилище Тебе, место, чтобы 
пребывать Тебе во веки» (3 Цар., 8: 12-13).
 Здесь мы встречаемся с новым аспектом в монотеистической концепции Бога как 
Всемогущего Создателя, который противопоставляется слабому, немощному, похожему 
на ребенка человеку. Концепция углубляется, в дальнейшем в ней обнаружится 
внутреннее противоречие между бесконечным и конечным, значение вечного внутри 
временного и сосуществование этих противоположностей, осознание того, что жизнь 
наполнена как страданиями, так и верой. Из сказанного следует, что жизнь 
израильтян не зависит ни от конкретной борьбы за единство нации, ни от побед 
над врагом, ни от стремления к возвышению над другими, но от высоких 
размышлений о существовании Бога и человека.
 Затем царь поднялся и повернулся к народу, который также встал с коленей. В 
описании это специально подчеркивается, поскольку в Храме Господнем можно 
преклонить колени только перед Богом, но не перед царем, даже если он выполняет 
обязанности священника. Просто и ясно Соломон объясняет, что означает Храм: 
теперь ни одно племя, ни один город не могут построить постоянный дом Господа, 
кроме того, который воздвигнут им, царем.
 Когда Давид объединял нацию, он захотел построить Храм, но только Соломону, 
который был призван Богом выполнить эту задачу, удалось осуществить ее. Храм 
оказался именно тем местом, где хранился ковчег со скрижалями – Заветом между 
Богом и людьми. Как предположил царь, до этого времени была цель – возвращение 
из Египта; впервые в Храме было показано, что история может быть определена как 
религиозный путь, ведущий к определенной цели.
 Затем царь и весь народ перешли к алтарю, расположенному на внешнем дворе, 
поклонились, по обычаю, и протянули вперед руки свои ладонями к небесам. И 
Соломон начал великую речь, которая обозначала возрождение Завета, и обратился 
к Богу: «Ты хранишь завет и милость к рабам Твоим» (3 Цар., 8: 23).
 И снова встречаемся с парадоксом: «Поистине, Богу ли жить на земле? Небо и 
небо небес не вмещают Тебя, тем менее сей храм, который я построил!» И все же, 
продолжает Соломон, «услышь воззвание и молитву». Ведь обещано Господом: «Мое 
имя будет там», то есть именно с этого места молящийся будет услышан, и его 
слова дойдут до места «обитания Твоего, на небесах» (3 Цар., 8: 29 – 30). 
Соломон оговаривает условия исполнения Завета. С одной стороны, люди должны 
молиться и выполнять свои обязательства по отношению к Господу. А Господь 
должен тогда оправдать правого, но и наказать виновного.
 Упомянутые царем первые три положения имеют особое значение для существования 
любого государства: стабильность, правосудие (но не жестокость), безопасность и 
жизнь в нормальном достатке.
 Во-первых, может ли Храм быть гарантией справедливости, если во время 
судебного преследования кто-нибудь молится перед алтарем о справедливости, 
может ли Господь оправдать правого, осудить виновного и восстановить 
справедливость?
 Далее: пусть вера, проявленная через молитву в Храме, поможет Израилю выстоять 
против его врагов, а если они нападут на страну, то пусть израильтяне обретут 
силы в Храме и сумеют отобрать у обидчиков то, что принадлежит по праву.
 И наконец, пусть вера в Господа как Создателя проявит себя в этом Храме. И 
пусть молитва во времена засух будет услышана, чтобы земля их отцов не была 
предана забвению.
 Во всех этих случаях несчастья и беды рассматриваются как наказание за грех, 
иначе говоря, отступление от веры Завета с Богом. Следовательно, порядок может 
быть восстановлен, если возникнет раскаяние. Удивительно, как здесь обозначены 
моральные обязательства. И при этом не священник выступает в качестве 
посредника, а царь – как ходатай своего народа, но напоминает: вера и 
преданность – вот основа внутреннего сознания.
 Судьба каждой личности оказывается связанной с судьбой сообщества, но от 
каждого человека требуется признание в совершенных им грехах и покаяние. 
Следовательно, Храм приобретает особое значение и для конкретной личности, 
поэтому Соломон и обращается к Богу.
 Если случится какое-либо несчастье в землях, в стране, в городах, среди людей 
и «когда они почувствуют бедствие в сердце своем, и прострут руки свои к храму 
сему», тогда, просит царь, «соделай и воздай каждому по путям его, как Ты 
усмотришь сердце его, ибо Ты один знаешь сердце всех сынов человеческих». 
Именно Господь и определяет судьбу каждого человека (3 Цар., 8: 38 – 39).
 Храм – это больше чем национальное достояние; это место, где можно молиться 
общему Богу. «Если и иноплеменник, который не от Твоего народа Израиля, придет 
из земли далекой ради имени Твоего», то и ему позволено молиться в Храме, 
«услышь с неба, с места обитания Твоего, и сделай все, о чем будет взывать к 
тебе иноплеменник», чтобы вера в единого Бога могла распространиться по всему 
миру (3 Цар., 8: 41).
 Очевидно, что данный отрывок не относится ко времени Исхода, когда израильтяне 
накапливали силы, чтобы вернуться в Землю обетованную и восстановить Храм, 
уничтоженный чужаком. Иноплеменник, который приходит из отдаленной земли в Храм,
 не редкость в эпоху Соломона. Можно утверждать, что гости из Египта и Финикии 
(частично и мастер Хирам), возможно, даже и из более отдаленных земель, были 
приглашены на церемонию освящения Храма.
 Но даже если этот последний пассаж в молитве был продиктован политическими 
соображениями, он выражает глубоко проникшую в сознание монотеистическую веру. 
В речи содержится и вывод: еврейская нация отличается от всех других наций 
только своей верой в единого Бога.
 Это была не просто молитва, а действительно Завет, договор с Богом. Затем царь 
поднялся с колен и обратился к своему народу. В описании подчеркивается, что он 
говорил «громким голосом», и, когда читаешь эти строки, чеканные фразы, 
преисполненные величайшего пафоса, голос Соломона продолжает звучать и звучать 
в ушах повествователя.
 Горячий и искренний монолог царя – это торжество ораторского искусства. Эту 
речь даже можно назвать музыкальной. В ней нет ни упреков, ни угроз, ни скрытых 
намеков, ни пустых обещаний, ни умолчаний. Сказанное прозрачно по смыслу и 
убедительно. Подобного не слышали, вероятно, и в то время, едва ли и позже 
можно найти ту же страсть, энергию и одновременно естественность у пророков, не 
свободных ни от полемических выпадов, ни от противоречий.
 В этих словах Соломона, устремленных» к Богу, при том волнении, которое 
обуревало царя, все было четко и совершенно, простые и ясные мысли только 
намекают на глубину содержания.
 Народы Израиля получили передышку. Все, что им обещали еще со времен Моисея, 
было выполнено. И пусть Господь не отказывает им в своем великодушии, чтобы все 
израильтяне охотно ожидали его повелений. Зло придет только тогда, когда 
Господь отступится от людей и не сможет быть к ним милосердным: «И да будут 
слова сии, которыми я молился пред Господом, близки к Господу, Богу нашему, 
день и ночь, дабы Он делал, что потребно, для раба Своего, и что потребно для 
народа Своего Израиля, изо дня в день» (3 Цар., 8: 59). Особое значение имеет 
тот факт, что речь при освящении не содержит никаких упоминаний о 
жертвоприношении. Однако для удовлетворения религиозных чувств первое 
всесожжение на алтаре на внешнем дворе было осуществлено самим Соломоном. В 
описании говорится о 22 000 быков и 120 000 овец. Поздние редакторы, вероятно, 
не поняли, что такое количество скота не могло уместиться на Храмовой горе. Но 
даже если животных было и действительно так много, царь разрешил использовать 
центр двора в качестве Храмового алтаря – ведь алтарь не был достаточно большим.
 Сопровождавший освящение национальный праздник отмечался не только в 
Иерусалиме, но и по всей стране (2 Пар., 7: 8). И какое же чувство гордости за 
свою историю и веру испытывали собравшиеся! Был создан не только Храм, но и 
сама нация теперь представляла поистине единое целое.




 Глава 8
 ВЗГЛЯД ЗА ГОРИЗОНТ


 Правителю, который хотел доставлять все необходимое для Храма (драгоценные 
металлы, дерево и железо) исключительно мирным путем, без завоеваний, не 
оставалось ничего иного, как приобретать их на доходы от торговли. Выше 
говорилось, что Соломон осуществлял перевозку лошадей и военных колесниц, 
обитых железом, из Египта в Малую Азию.
 Доходы от этих сделок, совершавшихся в интересах государства специально 
назначенными купцами, поступали непосредственно в государственную казну. Более 
того, благодаря надежной системе безопасности на дорогах, охранявшихся с 
помощью новых укрепленных пунктов, была налажена бесперебойная караванная 
торговля, приносившая обильные пошлины, между Месопотамией и Египтом, равно как 
между Финикией и Месопотамией.
 Едва ли столетие прошло со времени приручения арабского верблюда, благодаря 
чему появилась возможность совершать многодневные путешествия через пустыню, во 
время сухого сезона, не испытывая потребности в пополнении провиантом и водой. 
Была налажена оживленная и постоянная караванная торговля. Кроме того, 
благодаря цепочке военных поселений, протянувшихся от Пальмиры на севере до 
Красного моря на юге, Соломон оказался единоличным хозяином караванных путей.
 Но царь смотрел гораздо дальше. Впервые достигнув в стране мира путем 
установления монотеистической веры, сосуществовавшей с другими религиями, 
установив естественные связи между своим собственным народом и другими нациями, 
Соломон начал активно использовать открывшиеся перед ним экономические 
возможности.
 Здесь, как и в вопросах, связанных с искусством, он следовал финикийскому 
образцу. С другой стороны, пример Египта показывал, что даже государство, у 
которого нет колоний, может осуществлять международную торговлю, экспортируя 
излишки производства собственных товаров. Египтяне выращивали зерно, ткали 
полотно, производили металлические изделия, у них были лошади и колесницы. Из 
Нубии они получали в огромных количествах золото, серебро и слоновую кость.
 Большинство израильтян владело небольшими хозяйствами, существовавшими за счет 
разведения домашних животных. Когда посевы не поражались засухой или не 
поедались полчищами саранчи (из Библии ясно, что часто подобная напасть 
происходила), небольшие запасы зерна, вина и масла, возможно, покупали 
финикийцы, ближайшие соседи, которые в этом нуждались. В обмен они 
предоставляли другие товары, такие как железо или дерево.
 Поступавший из Иерихона бальзам не имел особого значения в структуре экспорта, 
поскольку его нельзя было прямо перевезти в отдаленные страны. Соломон понял, 
что если речь идет о мировой торговле, то она должна основываться на двух 
вещах: в стране должно было существовать определенное производство, кроме того, 
следовало в качестве основного и самого удобного торгового пути использовать 
море. Без морского же пути оказывалось невозможным любое производство.
 Поскольку береговая линия была заселена филистимлянами, на большей части 
территории племя Израиля не имело прямого выхода к морю. Жившие рядом с 
финикийцами племена асир и неффалин занимали только небольшую полоску побережья.
 И снова приходилось убеждать народ в необходимости продвигаться к морю, 
приучать их к новой идее. Четко осознавая политические и экономические реалии, 
Соломон понимал, что невозможно соревноваться с филистимлянами, которые имели 
свой собственный флот, имели богатый опыт и давно установившиеся связи на 
«великом» море, которое мы сегодня называем Средиземным.
 Любая попытка давления тотчас завершилась бы провалом и полным исключением из 
мировых торговых связей. Решение проблемы лежало в установлении сотрудничества 
с теми, кто мог помочь в осуществлении задуманного. Но в этом случае Соломону 
пришлось бы предложить филистимлянам нечто существенное и заявить о себе как о 
выгодном деловом партнере.
 На юге территория, которой управлял Соломон, простиралась до Красного моря, 
описанного в Библии как «море тростника». Расположенное между Африкой и Аравией,
 море сужалось в нескольких местах, переходя в заливы, один из которых 
простирается в сторону современного Суэца, другой, восточный, – до Эйлата, 
старого города Ецион-Гавер, расположенного неподалеку отсюда, позже здесь был 
основан порт Акаба. Эти два залива окружают вытянувшийся в виде виноградной 
лозы Синайский полуостров.
 Его население всегда было малочисленным, и там не было удобных пристаней для 
кораблей. Чтобы достичь населенных мест, приходилось плыть дальше, вниз, к 
Красному морю. Следовательно, корабли должны были иметь соответствующую 
оснастку и хорошую мореходность. Только при данных условиях можно было 
направиться к югу, в поисках новых земель, не ограничиваясь пределами Красного 
моря.
 Именно Ецион-Гавер Соломон выбрал в качестве подходящего морского порта. В 
Библии говорится, что народ Израиля проходил по этому месту, находившемуся на 
территории идумеян, во время своего Исхода из Египта. Во время Соломона на этом 
месте был построен город Эйлат. Во время раскопок обнаружилось, что он был 
выстроен по четко продуманному плану, что впрочем, отличало все замыслы 
Соломона.
 Город был выстроен очень быстро, планомерно и с учетом соответствующих задач. 
Н. Глюк с восхищением пишет о замечательных конструктивных находках, которые 
использовались при создании города. Он указывает, что даже если бы это не 
подтверждалось археологическими раскопками, все равно речь шла о некоем 
человеке, который обладал перспективным мышлением, волей и авторитетом, а также 
организаторскими способностями. Следовательно, речь могла идти только об одной 
личности – о Соломоне.
 Для постройки такого города необходимы были профессиональные навыки, техника и 
тысячи строителей. Туда постоянно шли караваны, доставлялась провизия и вода, 
что само по себе было непростой задачей, но самой сложной оказалась 
транспортировка необходимого топлива.
 В соответствии с достигнутым ранее соглашением Хирам отправил своих корабелов 
и матросов в Ецион-Гавер. Возможно, финикийский царь согласился участвовать в 
таком необычном предприятии, потому что убедился в надежности Соломона как 
делового партнера, а также увидел перспективу новых торговых рынков.
 Хирам также отправил в Ецион-Гавер рабочих различных профессий – ведь Соломон 
собирался построить не только порт, но и важный промышленный центр. В ходе 
раскопок обнаружили огромные медеплавильные заводы. Поскольку к востоку от 
Иордана в Арабахе было много месторождений меди, мощные плавильные печи в 
Ецион-Гавере предназначались для выплавки металла на экспорт. Мы уже писали, 
что мастер Хирам изготавливал бронзовые статуи для Храма в районе дельты Иавока.
 Позже этими медными рудниками пользовались и римляне.
 Очевидно, что для верфей и печей было необходимо привезти из Финикии или Ливии 
большое количество дерева. Стволы шли на постройку судов, а щепа пережигалась в 
уголь, который затем перевозили вниз к горнам, располагавшимся в сотнях миль 
отсюда.
 Неизвестно, где находили рабочих, чтобы они трудились в том климате и при 
таком скудном питании. В любом случае предприятие подобного масштаба не могло 
бы обойтись без армии рабов и наемных рабочих. Скорее всего, ими становились 
жители завоеванных городов.
 Промышленный и коммерческий город Ецион-Гавер, занимавший площадь примерно в 2,
7 квадратной мили, строился не на месте старого города. Его окружала стена 
высотой примерно 10 метров и в ряде мест шириной до 6 метров, таким образом, 
теперь он приобретал стратегическое и коммерческое значение.
 Основные ворота, выходившие к морю, были построены по уже знакомому нам 
образцу: взяв первые ворота, врагу приходилось столкнуться с новыми трудностями.
 Двор был огражден еще одной, внутренней, стеной, соответственно надо было 
преодолеть еще одни ворота. Существовали и третьи ворота, подобным образом 
охранявшие вторые. Это был единственный путь в город. Такая система обнаружена 
при раскопках в Мегиддо в слое, относящемся к веку Соломона, а также в крепости 
Лашиш, датируемой тем же периодом и расположенной в южной Палестине.
 Финикийцы обладали большим опытом строительства медных горнов и 
перерабатывающих заводов. В Сардинии и Испании находились металлоплавильные 
шахты, известные как Таршиш, так же были названы корабли, специально 
оборудованные для перевозки руды и металлического груза. Закономерно, что 
именно финикийцы установили для Соломона медные горны и перерабатывающие заводы.
 Одновременно они строили для царя флот, в том числе и корабли для перевозки 
руды (3 Цар., 10: 22).
 Куда же направлял Соломон свои корабли из Ецион-Гавера? Вниз, к сказочному 
Офиру (3 Цар., 9: 28; 10: 11). Где же он находился: в Африке, Аравии или Индии? 
Имеющиеся факты позволяют предположить, что каждая из этих версий имеет право 
на существование. Многочисленные попытки установить местоположение этого района 
основаны на упоминании, что путешествие занимало три года. Впрочем, корабли 
могли возвращаться на третий год, тогда Офир находился на расстоянии, 
занимавшем один год путешествия от Палестины.
 В этой связи следует напомнить, что в том же направлении месяцами дуют 
муссонные ветра, причем не только в Индийском океане, но и в Красном море. И 
даже сегодня кораблям приходится подолгу выжидать, прежде чем они смогут 
отправиться в обратный путь. Следовательно, в течение одного года через Красное 
море можно было совершить только одно путешествие.
 Вместе с тем за это время можно было доплыть до южной оконечности Африки или 
даже Индии и вернуться обратно. Важно, что страна Офир считалась сказочно 
богатой, оттуда доставляли золото и экзотических животных, обезьян и павлинов. 
Кстати, их названия, сохранившиеся в еврейском языке вплоть до настоящего 
времени, близки к индийским.
 Итак, все расчеты показывают, что Офир находился на юго-восточной оконечности 
Аравии, что подтверждается и перечнем народов в Книге Бытия (10: 29), где 
наряду с Хавилой и Иовавом, сыновьями Иоктана, упоминается и третий сын, Офир. 
В той же книге страна Офир названа землей, где находится золото. Если здесь и 
находился Офир, то это объясняет торговые отношения с землей царицы Савской. 
Новым доказательством расположения Офира поблизости от земли царицы Савской 
стали раскопки в Ецион-Гавере. Флот Соломона не посылали с грабительскими и 
воровскими целями. Вместе с тем часто сравнивают деятельность Соломона с 
завоеванием Мексики, как будто финикийцы не стремились отправлять военные 
экспедиции к чужим берегам. Но известные нам данные о медных шахтах и 
перерабатывающих заводах показывает, что данная точка зрения не выдерживает 
никакой критики.
 Соломон обладал действительно торговым флотом, хотя, конечно, его сопровождали 
и военные корабли, готовые отразить любое нападение. Огромное количество 
перевозимого материала и товаров для обмена показывают, что он стремился 
установить надежную торговлю. Нам известно, что Соломон никогда не начинал ни 
одно из своих предприятий, не задавшись определенной целью, а, скажем, из любви 
к авантюрам. Он не стал бы рисковать, как и в данном случае, бесценным грузом, 
пока не убедился бы в безопасности путешествия.
 Без сомнения, установление торговли с самыми большими рынками, расположенными 
к югу от Египта, приводило к соперничеству с фараоном, Соломон же вовсе не 
хотел политических осложнений. С другой стороны, сотрудничество с египтянами, 
уже предоставившими ему для торговли лошадей и колесницы, оказалось более 
выгодным предложением, чем то, что исходило от Хирама. Только один этот факт 
говорит в пользу того, что Офир находился не в Африке.
 Рынок, к которому направлялся флот, вероятно, уже изучался купцами Соломона, 
следовательно, скорее всего, Офир, землю золота, следует отождествить с еще 
более отдаленной Индией. И тут мы снова возвращаемся к Аравии. Нельзя считать 
простым совпадением визит царицы Савской, последовавший в разгар активной 
экономической деятельности Соломона.
 В то время земля царицы Савской оказалась самой значительной территорией как в 
политическом, так и в экономическом смысле, из тех, что располагались к югу от 
Аравии. Легко представить, что от прибывших туда израильских торговцев царица 
услышала о землях и народах Палестины и Финикии.
 Возможно, царь Соломон сам попросил ее прибыть в Израильское царство, что 
впоследствии породило множество историй. Но все они могут быть сопоставлены с 
другими источниками, подкреплены историческими фактами. Свои товары в Саву 
привозили купцы из соседней Африки и даже из отдаленной Индии. Купцы из 
Ецион-Гавера могли посещать сначала рынки царицы Савской, а затем и рынки 
соседних государств. В описаниях упоминается только Офир как страна, откуда 
купцы вывозили золото. Прекрасное дерево, серебро, слоновую кость и 
экзотических животных могли привозить сюда из южной Аравии (ниже мы поговорим о 
ее значении более подробно) или получать путем обмена с купцами других стран.
 Когда после возвращения флота все эти драгоценные и экзотические вещи 
караванами верблюдов перевезли в Иерусалим, жители могли испытывать сильные 
чувства, не только от великолепия вещей, а также от успешности Соломона и 
признания его во всем мире. Ведь правители богатых и отдаленных земель послали 
их царю великолепные подарки как признание его силы и мудрости (3 Цар., 10: 24; 
2 Пар., 9: 23). Вполне вероятно, что народ не до конца понимал смысл всего 
задуманного Соломоном, и перспектива открытия новых земель как раз во многом 
способствовала подъему культурного уровня израильтян.
 Полагают, что из этих экспедиций привезли огромное количество золота, примерно 
420 талантов, во Второй книге Паралипоменон (8: 18) говорится о 450 талантах, 
что составляло огромную сумму. Если мы добавим, что другая часть выручки 
поступила в золоте, и учтем то количество, что дал Хирам, а также то, что пошло 
на изготовление храмовой утвари, то обнаружим, что останется еще очень немало. 
Это подтверждает справедливость замечания: «И сделал царь серебро в Иерусалиме 
равноценным с простыми камнями» (3 Цар., 10: 27).
 Существовали ли внутренние и экономические причины для наполнения 
сельскохозяйственной страны, какой в то время являлась Палестина, золотом, 
серебром и драгоценными камнями? Соломон замечательно решил финансовую 
проблему: значительная часть золота была выведена из обращения и не появилась 
на рынках ни как платежное средство, ни в виде изделий. Но она была сохранена 
таким образом, чтобы царь мог легко проверить ее наличие и одновременно быстро 
использовать или перенести в случае необходимости.
 Соломон повелел, чтобы из него изготовили 200 щитов, на каждый из которых 
пошло примерно по 22 фунта чеканного золота. Кроме того, сделали 300 щитов 
поменьше, примерно на две трети легче первых. Все это хранилось на верхнем 
этаже дома из ливанского дерева, составляя государственную казну. Сказанное 
выше опровергает все предположения, что стремление к строительству грандиозных 
зданий и возведению необычайно большого гарема свидетельствует о том, что 
Соломон жил не по средствам. Как и в других своих начинаниях, так и в 
финансовой политике он руководствовался четким планом и сочетал размах с 
трезвым расчетом. Его государство и народ процветали, их благосостояние 
поддерживалось ощущением, что существует полная и надежная государственная 
казна.
 Возможно, что во время церемоний щиты переносили на Храмовую площадь царские 
воины, это может объяснить ту форму, в виде которой хранилась казна Соломона. 
Когда Сусаким, фараон египетский, забрал щиты из Иерусалима, царь Ровоам 
повелел вместо них изготовить медные, которые проносили перед ним, когда он 
отправлялся в Храм (3 Цар., 14: 28). Очевидно, что Ровоам считал необходимым 
придерживаться обычая, установленного еще при его отце.
 Возросшие богатство и экономический рост соседнего Израиля тревожили фараона. 
Вдобавок Ецион-Гавер был для него как заноза. Пока Соломон был жив, он не 
осмеливался тронуть израильтян, но, когда тот умер, разорил и уничтожил этот 
город. Не приходится сомневаться в том, что Сусаким наверняка хотел перерубить 
жизненно важную для экономики Израиля артерию.
 Раскопками Н. Глюка было установлено, что Ециан-Гавер был разрушен вскоре 
после смерти Соломона, и гибель города связана с египетским фараоном. С 
уверенностью можно утверждать, что в то же самое время затонул и весь торговый 
флот израильтян.
 Спустя сотни лет после царствования Соломона царь Иосафат, как и его великий 
предшественник, восстановил город с его медеплавильными заводами, чтобы 
возродить морской маршрут в страну золота Офир. Но этот новый флот налетел на 
скалу, не выйдя из гавани (3 Цар., 22: 48).
 Бедствие приняло такой размах на севере, что царь Израиля Охозия предложил 
Иосафату объединить силы для следующей экспедиции. К сожалению, Иосафат 
отказался. Однако и при этих неуда-чаx понятно, какое огромное значение имел 
Ециан-Гавер для всей нации. Естественно, что при Соломоне разрабатывались 
другие рудники, находившиеся в стране. Значит, Септуагинте сохранился отрывок, 
который отсутствует в библейском тексте, где сообщается, что царь владел 
каменоломнями в Ливане. Перед нами явная ссылка на существование рудников в 
южных частях Ливана и известных еще с античных времен залежей меди и железа.
 В ходе торговых сделок возникли и культурные контакты Израиля с отдаленными 
странами. Вспомним историю, которая удивила арабские народы больше, чем любая 
другая легенда, – она связана с прибытием царицы Савской.
 Если существовала такая нация, как абиссинцы, которая первоначально поселилась 
в Аравии и затем мигрировала в Африку, но и сегодня считает себя потомками 
Менелика, сына Соломона и царицы Савской, если величественные развалины Седуса, 
расположенные в районе Йемена, к северу от Савы, рассматриваются как остатки 
одного из дворцов Соломона, то все эти легенды и мифы должны основываться на 
исторических сведениях, связанных с отношениями между южной Аравией и царством 
Соломона.
 Е. Глезер совершенно прав, когда подчеркивает, что этим нациям ничего не надо 
было придумывать, они ведь не кичились, заявляя о происхождении своих 
правителей от царя небольшого и отдаленного государства.
 Страна царицы Савской располагалась в юго-восточной части Аравии. Ее столицей 
был город Мариб, он сохранился до нашего времени и находится примерно в 60 
милях к северо-западу от Саны высоко в горах Йемена. Греческий историк I века 
до н. э. Страбон рассказывает о золотых рудниках неподалеку от города, о том, 
что в этом же районе находили месторождения изумрудов и бериллов. И в наши дни 
неподалеку от Мариба добывают золото.
 Самые ранние надписи, относящиеся к правителям Савского царства, датируются с 
VIII века до н. э., то есть спустя два века после царствования Соломона. Но 
ассирийские надписи того же времени показывают, что Сава славилась своими 
арабскими товарами. Отсюда родом несколько правительниц царства. Таким образом, 
упомянутый в Библии эпизод с царицей Савской основан на исторических реалиях.
 Обращение страны в ислам привело к разрушению старых языческих памятников, но 
сохранившиеся значительные фрагменты показывают, что как раз во времена 
Соломона население Савы опережало другие арабские народы. Ранее, возможно, они 
жили в северной части Аравии, о чем говорится в Книге Иова, но, отличаясь 
склонностью к перемещениям, про-никли на юг, захватили земли своих соседей, а 
затем объединились с ними, чтобы создать государство. Обладая определенной 
стратегией и предприимчивостью, они вскоре стали господствовать в южной Аравии, 
по которой переправлялись многие товары (прежде всего ладан, лекарства и 
специи) из Индии и Африки.
 Отправившись в путь, савеяне взяли с собой бывших богов, которые напоминали 
ассирийско-вавилонских. Более того, было поразительное сходство с Израилем: они 
образовали теократическое государство, которое вначале возглавил правитель-жрец,
 что соответствует времени судей или Самуила у израильтян. Позже Сава 
трансформировалась – и в этом также можно увидеть сходство – в светское 
государство. Но вместе с тем их социальное устройство было иным: допускалось 
многомужие, что позволяет предположить большую независимость женщин, часто 
занимавших даже царский трон.
 Несомненно, визит царицы Савской был продиктован экономическими мотивами, но 
не только ими. Скорее всего, политический и экономический рост израильского 
государства побудил царицу познакомиться ближе с похожей государственной 
системой, но образовавшейся раньше, выросшей из теократии, которая не исчерпала 
своих ресурсов, в светское государство, которое раньше начало процветать и 
постепенно занимало видное место в мировой торговле.
 Свойственные обоим государствам общие черты и стремление к развитию возбуждали 
интерес царицы. Выше говорилось о том, что загадки были повсеместным явлением и 
использовались как своеобразный пропуск в общество; они отражали культурную и 
интеллектуальную атмосферу двора Соломона. Описание этого визита представлено в 
комментарии (Таргуме) к Книге Есфирь.
 Похоже, что блеск двора и великолепие религиозных обрядов в дивном Храме 
произвели глубокое впечатление на царицу. В библейском тексте отразилось ее 
восхищение нравами и порядками во дворце Соломона: «И пищу за столом его, и 
жилище рабов его, и стройность слуг его, и одежду их, и виночерпиев его, и 
всесожжения его, которые он приносил в храме Господнем. И не могла она более 
удержаться» (3 Цар., 10: 5).
 Прибытие царицы было впечатляющим: ее сопровождала огромная свита, караван 
верблюдов вез драгоценные товары из южной Аравии – это характеризовало 
традиционную пышность Древнего Востока. Царица Савская преподнесла свои дары. 
Провожая ее в обратный путь, Соломон поднес ей ответные подарки и те, что она 
выбрала сама. Упоминание о благовониях, золоте и драгоценных камнях, 
преподнесенных Соломону, говорит о том, что в ее стране они были не только 
предметами роскоши, но и были статьей экспорта.
 Есть упоминание о восхищении царицы мудростью Соломона: «Я не верила словам, 
доколе не пришла, и не увидели глаза мои: и вот, мне и вполовину не сказано. 
Мудрости и богатства у тебя больше, нежели как я слышала» (3 Цар., 10: 7).
 Арабские легенды, в которых рассказывается о царице Савской, более подробны, 
эмоциональны и интересны своей художественной формой, чем библейские. 
Произведенное на царицу Савскую впечатление, без сомнения, повлияло на 
различные стороны государственного устройства ее собственного царства. Визит 
царицы Савской и сопутствующие празднества надолго сохранились в памяти 
еврейского народа.
 Развитие внешней торговли, а также экономические реформы, проводимые на местах,
 привели к существенным изменениям и в структуре населения. Во времена Давида 
израильтяне по-прежнему жили небольшими и средними земледельческими хозяйствами,
 занимались производством сельскохозяйственных продуктов и их обменом.
 Рост числа городов, особенно после присоединения Ханаана, привлечение больших 
масс населения к солдатской службе в гарнизонах, укрепленных пунктах 
способствовали развитию торговли между городами и сельской местностью. Излишки 
зерна и скота земледельцы продавали теперь в близлежащих городах. В обмен они 
приобретали домашнюю утварь и одежду, что стимулировало развитие ремесленного 
производства.
 Но наиболее глубокие экономические перемены связаны с развитием внешней 
торговли. Во времена Соломона сформировалась профессия купца. Кроме торговли, 
которую вели «царские» купцы, они продвигали иностранные товары на местный 
рынок, а отечественные товары за границей. Так постепенно все больше и больше 
ощущались новые веяния.
 Справедливо полагают, что именно в период правления Соломона 
предпринимательский талант еврейского народа развился в полной мере. 
Классическое право древних евреев было неплохо приспособлено для 
преимущественно аграрного уклада жизни. Благодаря спокойному и размеренному 
существованию на протяжении многих веков произошло постепенное изменение 
системы ценностей. Искусство ремесленников, прежде всего мастеров по обработке 
металла, также получило мощный импульс во времена Соломона, вдохновившись как 
иностранными образцами, так и необычайно высокими доходами.
 Высшие чиновники, равно как и горожане, стремившиеся разбогатеть, несомненно, 
следовали правилам, установленным правителями. Однако это не привело к развитию 
характерного еврейского прикладного искусства. Недавние находки изделий из 
металла, слоновой кости, резные печати в большинстве случаев являются 
подражаниями иностранным образцам, мало связанными с местной традицией. В то 
время когда все условия способствовали развитию еврейской культуры, похоже, что 
национальный дух в гораздо большей мере отразился в поэзии и историографии, где 
были достигнуты действительно непревзойденные высоты.
 В любом случае торговля и ремесло позволили повысить уровень жизни в стране, 
что способствовало развитию нации в целом. В то же время набор огромной армии 
рабочих, необходимых для строительства зданий, фортификационных сооружений, 
Храма и дворцов, государственных рудников и перерабатывающих заводов, 
представляли опасность для народа и его экономики.
 Естественно, что далекоидущие планы Соломона не могли реализоваться без четко 
работающей налоговой системы и администрации. Обе эти составляющие, как и 
система принудительного труда, были созданы по примеру Египта и Месопотамии. 
Как и народы, жившие вдоль Нила и Евфрата, население Израиля воспринимало это 
бремя без энтузиазма.
 Любое принуждение, осуществляемое по отношению к личности, должно быть 
оправданным стремлением к высшей цели, рождающей чувство долга. На этих струнах 
и играл властолюбивый Иеровоам. Соломон был вынужден обратиться к народу, чтобы 
объяснить вынужденность этой меры: общий труд необходим для будущего всего 
народа. Люди, призванные на общественные работы, по своему положению и правам 
оказывались в той же ситуации, что и солдаты (3 Цар., 9: 22; 2 Пар., 8: 9 ). 
Важно, что представители палестинских народов, которые точно так же 
привлекались на общие общественные работы (3 Цар., 9: 21; 2 Пар., 8: 7 – 8), 
пользовались такими же правами, как и израильтяне. Идумеяне, моавитяне и 
аммонитяне жили в таких же лагерях, как и израильтяне. Заметим также, что 
личные права рабов неизраильского происхождения защищались законом. Если хозяин 
наносил рабу увечье, то его освобождали.
 Правда, неизвестно, сколько времени отдавали службе израильтяне и 
неизраильтяне. Очевидно, что после окончания срока службы или отбытия трудовой 
повинности, а также по достижении определенного возраста они покидали лагеря и 
становились свободными. Подобное решение совпадало с общей либеральной 
политикой, осуществлявшейся по отношению к неизраильтянам, и стимулировало их 
сближение с Израилем.
 Рассказывают, что на работы одновременно призывалось 10 000 человек; 
проработав в Ливане в течение одного месяца, они освобождались на последующие 
два. Легко представить, насколько эффективным оказался такой порядок. Похоже, 
что это стало системой, когда постоянно была задействована только треть наемных 
рабочих.
 Подобный принцип мог быть осуществлен только при соответствующей 
обеспеченности человеческими ресурсами, а они для тех времен были гигантскими. 
Цифры можно воспринять и иначе, поскольку нам известно, какое количество 
рабочих требовалось для строительства крепостей, на железных рудниках и заводах,
 равно как и в гавани Ецион-Гавера.
 Естественно, что документы эпохи Соломона включали подлинные отчеты о 
количестве рабочих на строительных объектах. В источниках только говорится о 
ливанских плотниках и каменотесах, но вышеупомянутая цифра – 153 600 – включает 
70 000 носильщиков, 80 000 каменотесов, 3600 надсмотрщиков; в Третьей книге 
Царств (5: 16) приведена иная цифра – 3300 человек. Возможно, первая цифра 
отражает общее число рабочих в стране, часть из которых – в Ливане, – 
несомненно, была самой большой. Следовательно, упоминание о 50 000 неизраильтян 
не было придумано позднее, поскольку содержащееся в нем замечание о 
надсмотрщиках противоречит другому, о том, что в качестве таковых использовали 
только израильтян (3 Цар., 9: 22; 2 Пар., 8: 9).
 Численность населения, проживавшего к востоку и к западу от Иордана, позволяет 
утверждать, что существовало примерно столько неизраильтян, сколько было 
необходимо для формирования армии рабочих, и что цифра 3000 израильтян 
относится только к ливанским бригадам. Что же касается надсмотрщиков, то в 
традиционных отчетах содержатся противоречия. Из Третьей книги Царств (9: 23) 
ясно, что было 550 надсмотрщиков (во Второй книге Паралипоменон (8: 10) названа 
цифра 250). Отмечается, что эту должность занимали только израильтяне. В другом 
месте (2 Пар., 2: 18) говорится о 3600 неизраильских надзирателях.
 Необученных и малоквалифицированных рабочих заменить было легко, но обученные 
мастера и надсмотрщики, особенно те, что были заняты на металлоплавильных 
горнах и перерабатывающих заводах, должны были оставаться на своих местах как 
можно дольше. Последние «побуждали народ к работе» (2 Пар., 2: 18), то есть 
находились в привилегированном положении. Но положение главных надзирателей 
сохранялось за израильтянами.
 Учреждение подобной армии рабочих имело далекоидущие социальные последствия. 
Землевладельцам пришлось больше работать, поскольку треть рабочей силы ежегодно 
изымалась из обычного процесса. В результате труд оставшихся стал цениться выше.
 Более того, содержание огромного числа рабочих требовало взимания весьма 
обременительного налога.
 Только при четко функционирующей административной системе, подкрепленной 
большими военными ресурсами, можно было отважиться на подобное предприятие. За 
это время внутри государства так и не сложилось ни нового класса горожан, ни 
какой-либо группы собственников.
 По-прежнему свобода личности была ограничена, а предъявляемые требования как 
члену общества были слишком высоки. В таком государстве, как Египет или Вавилон,
 где рабовладение существовало с незапамятных времен и где царь как сын или 
потомок Бога выпускал законы, направленные на безоговорочное религиозное 
послушание, политические, экономические и психологические условия сильно 
отличались от тех, что преобладали в молодом монотеистическом государстве.
 Ситуацию определяло внутреннее напряжение: чтобы создать свободное, 
процветающее государство, требовалась наемная рабочая сила. Чтобы обеспечить 
экономическое будущее людей, они должны были сегодня платить большие налоги. 
Чтобы сохранить всеобщее равенство, кого-то следовало наделить особой властью. 
Истинная мудрость Соломона заключалась в том, что, осознавая трагичность 
ситуации, он не утратил веру в свою мечту.




 Глава 9
 ДРАМА ВЫДАЮЩЕЙСЯ ЛИЧНОСТИ


 Чтобы установить, каким был Соломон на самом деле, надо попытаться освободить 
библейский текст от заведомого вымысла. В Книге Царств говорится, что в начале 
правления Соломону явился Господь и предложил ему все, что он захочет. Соломон 
ответил, что он, «отрок малый», унаследовал трон от отца своего Давида и ему 
нужен дар отличать, «что добро и что зло», чтобы справедливо судить свой народ. 
Удовлетворенный тем, что Соломон не попросил ни долгой жизни, ни богатств, ни 
наказания своих врагов, но лишь «сердце разумное, чтоб судить народ», Господь 
даровал ему мудрость, какой не обладал никто ни до, ни после него.
 Очевидно, что случившееся имело место в Гаваоне – основном культовом центре до 
возведения Храма в Иерусалиме. Следовательно, история очень древняя и исходит 
из круга Саддукеев, которые служили в Гаваоне, а затем стали первосвященниками 
в Иерусалиме. Если бы этот рассказ появился после смерти Соломона, то в нем не 
содержалось бы упоминания об Иерусалимском храме, ибо после падения царства это 
выглядело бы как упрек Соломону (3 Цар., 11:8).
 В сокращенной версии того же эпизода (2 Пар., 1: 7) указывается, что это 
видение явилось в Гаваоне, куда царь отправлялся приносить жертвы. Как и в 
Книге Царств, здесь не содержится никаких намеков на разделение царства, в 
отличие от описания второго видения (2 Пар., 7: 12). И тут царю обещают долгую 
жизнь как награду за проявленное им благоразумие.
 Однако Соломон умер вскоре после того, как ему исполнилось шестьдесят. Тогда 
не считали, что он прожил долгую жизнь. Сохранилось предание, что Соломон не 
дожил и до шестидесяти. Очевидно, поскольку в легендах содержатся только 
похвалы Соломону, версия возникла до его смерти.
 Особое значение имеет форма, в которой переданы размышления Соломона и его 
попытка осознать собственное несовершенство. Обязательство перед своим народом 
быть справедливым, желание постигнуть различие между добром и злом в интересах 
всей нации – все эти размышления о морали рисуют образ социально ответственной 
личности. Могло ли случиться, что человек неопытный, нерешительный стал бы 
правителем, судьей, решающим судьбы людей?
 Хотя царь всегда оставался в неведении по поводу народного мнения, мы 
отчетливо видим, что главной чертой Соломона, удивлявшей его современников, 
была склонность к созерцанию, а не наслаждение властью и богатством, в чем у 
него недостатка не было. Он сомневался в своем праве быть царем, что 
принадлежит монарху как данность. И кроме того, он сомневался в себе как в 
человеке. Но сомнения не отталкивали от Соломона друзей и не мешали ему быть 
активным.
 В этом мы видим причину его набожности. Во время освящения Храма он высказал 
свои мысли и фактически оказался первым, кто сделал это, заявив, что только Бог 
может осуждать и обвинять (3 Цар., 8: 32) и что дурные поступки люди совершают 
тогда, когда Бог оставляет их (там же, 57). Получается, что человек отвечает за 
свои действия, но причина всех поступков связана с Богом. И пусть Он дарует 
возможность быть справедливым и добрым. Таков в общих чертах взгляд Соломона на 
веру.
 Следовательно, как считает Соломон, справедливость в государстве оказывается 
невозможной без веры, которая укрепляет людей слабых, несовершенных. Но если мы 
веруем, то нуждаемся и в справедливости Господа, поскольку несем 
ответственность за свою судьбу. Действительно, в 72-м псалме, который 
приписывается Соломону, говорится о том, что именно правосудие является залогом 
мира и процветания в государстве. Истинная справедливость – это благодеяние, 
дарованное Богом. Вот почему именно Соломон построил первый Дворец правосудия в 
Палестине.
 Из источников, которыми мы располагаем, невозможно понять, насколько тяжела 
была ответственность, которую взял на себя Соломон. Впрочем, нет необходимости 
объяснять, насколько значима проблема справедливости для монотеистической 
религии, видящей во всем проявление воли Божьей, управляющей миром. В 
политеизме справедливость основывается на договоре между богами и человеком.
 Возможно два пути – опора на милость Господа или отказ от нее. Величие 
Соломона заключается в том, что он впервые открыто заявил, что человек не волен 
в своих помыслах. Однако при этом не позволил размышлениям взять верх над 
реальными действиями.
 Вспомним, с каким старанием и последовательностью он строил государство, четко 
разграничивая материальное и духовное. Хладнокровно и не колеблясь он перенимал 
опыт соседних государств в военных вопросах, строительстве крепостей, 
устройстве администрации, производстве и внешней торговле и неизменно отвергал 
его, когда речь шла о сфере религиозно-духовной.
 Его признание трагизма человеческого существования на земле оказывалось лишь 
одной из форм интеллектуальной игры, не затрагивающей чувства. Полагаясь на 
свою интуицию, он двигался сложным путем проб и ошибок, порой испытывая и 
неуверенность.
 Однако можно сказать, что в истории известно мало других примеров подобного 
самоограничения. Но на Соломона знание людей действовало как регулирующий 
фактор, направленный против опасной путаницы, схождения с пути. Трагические 
переживания как бы уравновешивали страсти и стремления. Именно в внутреннем 
самоограничении и заключалась величайшая милость Бога, оказанная Соломону. Даже 
в молодости были заметны эти черты, вот почему Давид выбрал именно его как 
наследника из других сыновей, и вот почему пророк Нафан назвал своего ученика 
Соломона Иедидиа, что значит «возлюбленный Господом».
 Чтобы создать цельный образ Соломона, надо посмотреть на него и его 
деятельность с разных точек зрения. Прежде всего он гений предприимчивости, 
хорошо представлявший себе, как использовать существующие экономические условия,
 чтобы добиться независимости. Обеспечение безопасности караванных маршрутов, 
строительство пограничных укреплений стимулировало развитие экономики и 
позволило преобразовать всю страну. Именно это было его величайшим талантом, 
главным в его натуре.
 Тогда как же следует оценивать, что первым из его великих творений стало 
строительство великолепного Храма, не приносящего никаких доходов? Ведь даже 
материалы на его строительства приобретались за пределами страны. Очевидно, что 
размещение религиозного центра в Иерусалиме должно было укрепить власть Давида, 
что косвенно подтверждается разделением царства вскоре после смерти Соломона. 
Равно как и простым выводом: революция в стране была доведена до логического 
завершения путем создания религиозной концепции Храма, прекращением 
деятельности оракулов.
 Проведенные мероприятия вовсе не способствовали созданию экономических или 
династических привилегий для царя, потому что многие влиятельные местные 
священники потеряли свои посты; естественно, не следовало ожидать от них 
поддержки. Более того, их лояльность следовало «поддерживать» за счет храмовых 
сокровищ, хранившихся в Иерусалиме.
 Побуждаемый только деловыми соображениями, правитель мог построить Храм после 
завершения строительства собственных дворцов, на вершине собственного 
благополучия. Именно так поступил Давид, когда вначале воздвиг собственный 
дворец и лишь затем начал планировать строительство Храма. Ведь не существовало 
никакой острой необходимости в его строительстве, напротив, существовала 
серьезная религиозная оппозиция, которую нужно было еще преодолевать. 
Следовательно, это была исключительно духовная, религиозная реформа, 
совершавшаяся самим правителем, который прекрасно осознавал связанные с ней 
экономические или династические опасности. Отметим также свойственное Соломону 
стремление к величию и великолепию. Эти чувства оказались серьезным стимулом 
для разворачивания деловой активности и, без сомнения, соединялись с тщеславием.
 Любое достижение зависит от того, удалось ли переступить через самого себя и 
Добиться желаемого вопреки любым обстоятельствам. Строительство Храма и 
общественных зданий позволило Соломону добиться цели.
 Особое значение имели необычайно высокие художественные устремления. Несмотря 
на свои взаимоотношения с Египтом, он решил строить Храм по финикийскому 
образцу и обратился к Хираму, чтобы тот прислал ему лучшего строителя из Тира, 
а также мастеров для изготовления священной утвари.
 Жаль, что до нас дошли всего лишь несколько имен мастеров! Чаще других 
упоминается мастер Хирам-Авий, похоже, что он пользовался особым уважением все 
те семь лет, что строил Храм. Особое отношение к представителям культуры 
проявлялось и в том, что служившие в качестве музыкантов левиты были 
освобождены от всех других повинностей!
 В описании Храма особое внимание обращено на его декоративную отделку. 
Учитывая энергию, с какой Соломон принимался за все свои дела, очевидно, что он 
принимал активное участие в выборе утвари для Храма. Подобным же образом он 
поступил, когда нужно было решиться выбрать финикийский стиль для первого 
культового сооружения – Дома Господа. Соломон не грешил той присущей многим 
правителям слабостью, когда нанимают прославленных мастеров лишь для 
удовлетворения своего тщеславия.
 Царь обладал особым даром: он был открыт всем современным веяниям и со 
свойственным ему темпераментом и энтузиазмом в самые разные сферы своей 
деятельности вносил новые идеи. Если мы вспомним, что начиная с самого первого 
дня правления вся инициатива в дипломатических, военных, экономических, 
политических и, особенно, религиозных делах исходила от самого Соломона, если 
мы, кроме того, вспомним, что требовалась определенная жизненная энергия, чтобы 
его идеи приобрели ясные очертания, то не станем отрицать, что Соломон был 
склонен быстро принимать решения и без промедления осуществлять задуманное.
 Однако порывы всегда уравновешивались его прагматизмом и склонностью к порядку,
 которые, с другой стороны, характеризуют его как человека холодного рассудка. 
Необычайно логично выстроенная тронная речь, отказ от мистических практик и 
деятельности оракулов, четко соотносимые по времени с мыслями о новом Храме, 
тщательное планирование любого задуманного дела становятся звеньями одной цепи.
 Гармония противоположных начал в одной личности удивительным образом 
проявилась в его политике мира. Когда Соломон со всей жесткостью сразу же 
подавил выступление партии Адонии, даже могучий Иоав оторопел от страха. 
Похожим образом вел себя Соломон и позже, когда Иеровоам выступил против царя и 
спасся только бегством. Даже извне никто не мог противостоять воле Соломона, 
поскольку он создал мощную военную машину.
 Искусство достижения своих целей с помощью силы проявилось благодаря огромному 
желанию Соломона сохранить мир. Кровавому подавлению восстания Адонии 
предшествовало предложение мирного соглашения, в результате чего была потеряна 
только одна территория – отдаленный оазис Дамаск. Но занятие Пальмиры 
компенсировало утрату, поскольку важнее всего для Соломона было сохранение мира 
в этом районе. Он не хотел конфликтовать там, где мог легко победить с помощью 
своей армии.
 Какое же уважение вызывали его стратегические способности и созданная им 
мощная армия, если мир сохранялся здесь на протяжении целого ряда лет! И каким 
же сильным было стремление Соломона сохранять мир во что бы то ни стало, если 
он всегда сдерживал использование военной мощи, имевшейся в его распоряжении.
 Соломон видел значение исторической роли своего народа не в военных 
достижениях, а в мирных. Храм оставался для него символом того, что народ обрел 
долгожданный покой. Провозглашая своим идеалом полное подчинение воле Бога и не 
испытывая страха за собственную жизнь, Соломон сохранял волю во всех 
обстоятельствах, связанных с угрозой своей стране.
 Возможно, такое сочетание разнородных качеств может проистекать из 
сформировавшегося у него национального самосознания. Ни один другой еврейский 
правитель не обладал свойством неуклонно соблюдать национальные интересы, 
одновременно считаясь с особенностями других племен и народов. В этой связи 
напомним, что монотеистическая вера рассматривалась им как главный 
отличительный признак израильского национального сознания, но принимались в 
расчет и интересы соседних стран. В частности, определенные послабления 
делались для женщин, вышедших замуж за израильтян, и прежде всего в отношении 
их потомства, поскольку учитывалось только происхождение по отцу.
 Государство принадлежало израильтянам, однако здесь проживали и другие народы. 
Храм был построен как центр, куда могли обратиться со своими молитвами люди со 
всех уголков страны. Командные посты в армии занимали израильтяне. Чистота и 
сила монотеистической веры превратила Соломона в национального правителя. Но в 
то же самое время он унаследовал от своего отца государство, где осталось место 
и для других народов.
 Проведенное Соломоном разделение государства на отдельные провинции стирало 
этнические границы. Все население без исключения призывалось на строительные 
работы и со всеми обращались одинаково. Вот почему выступление Иеровоама 
поддерживалось не «армиями иностранных рабов», а только израильскими племенами.
 В великой речи, обращенной к Богу в Храме, особенно подчеркивалось, что 
хотелось бы, чтобы Господь услышал и молитву иноплеменника, «который придет из 
земли далекой ради имени Твоего» (3 Цар., 8: 41). Сказанное отражает 
религиозный, то есть национальный, либерализм, пример которому трудно найти в 
истории, причем проистекающий не из религиозной терпимости, а из концепции 
общности, сосредоточенной вокруг идей монотеизма.
 Соломон зашел так далеко в своем религиозном либерализме, что позволил жене 
поклоняться египетским богам и воздвиг на высотах напротив Храма, самого 
значительного из своих творений, жертвенник для своих жен и для всех, кто 
пришел из других стран и исповедует иную веру.
 Уже говорилось, что это обстоятельство объясняется не свойственной преклонному 
возрасту слабостью, а продиктовано соображениями политической целесообразности, 
надеждой, что нееврейские народы быстрее привяжутся к своей новой родине. Но до 
конца своей жизни он правил твердой рукой; несомненно, вводя эти новшества, ему 
приходилось удерживать оппозицию, состоявшую из священников. Ему не нужно было 
обуздывать иностранные племена с помощью хитроумных уловок.
 Знание людей других национальностей и терпимость Соломона основывались на 
постоянных контактах с иностранцами: тирскими ремесленниками, египетскими 
царями и чиновниками. Он охотно учился у них, уважая их высочайшие человеческие 
качества. Но именно эти связи определили осознание им превосходства 
монотеистической веры и возможностей собственного народа.
 Вот почему в речи на Храмовой горе, там, где Соломон говорит о неизраильтянах, 
мы можем уловить проблеск того пока очень далекого времени, когда все народы 
признают единого Бога, «выбравшего» еврейский народ главным носителем веры, и 
когда Храму будет суждено стать местом паломничества для всего человечества.
 Казалось бы, как мог человек, так относящийся к соплеменникам и наделенный 
чувством справедливости, требовать подобных жертв – обременительных налогов и 
общественных работ? Разве это не порабощение народа или проявление тирании? Но 
прежде всего следует помнить, что в письменных источниках сохранились 
свидетельства о благоденствии и процветании в царстве Соломона. Именно такое 
представление сохранялось в памяти последующих поколений. Только в одном 
документе – описании переговоров между Иеровоамом и племенами Израиля после 
смерти Соломона – звучат иные настроения.
 Очевидно, что предъявляемые к народу требования оказались необычайно 
завышенными, люди несли тяготы физические и экономические помимо своей воли, 
хотя это и не засвидетельствовано письменно, И если правитель присвоил себе 
собственность и землю, которой владели его подданные, то было бы справедливо 
говорить о сложившейся системе рабства. Но в истории о Навуфее (3 Цар., 21), 
созданной спустя сотню лет, показано, что правитель не претендовал на 
собственность своего народа. Бремя, которое несут люди нашего времени 
(налоговые обязательства, воинская повинность), ничуть не легче, чем в те 
далекие времена.
 Сам Соломон, в свойственной ему манере размышляя над возникшими противоречиями 
и парадоксами, без сомнения, ощущал драматичность ситуации. Он требовал 
жертвенности, чтобы укрепить государство всеми возможными способами, вводя 
технические и экономические новации. И эта цель, как и другие требования 
времени, не могла быть достигнута без принуждения. Естественно, что размышления 
о личной власти побудили Соломона действовать. Но строительство Храма и 
стремление к мирному развитию не подтверждают, что основные помыслы Соломона 
были связаны с всеобщим благосостоянием.
 Тщательное изучение источников, в которых говорится о Соломоне как о личности, 
позволяет предположить, что более поздние преувеличения не смогли затушевать 
основных черт его индивидуальности. Его восхищение искусством и склонность к 
роскоши, стремление к порядку и систематичность, воображение, которое влекло в 
далекие страны, отказ от оракулов и стремление к миру говорят о внутренней 
гармонии. Его планы всегда сопрягались с конкретными жизненными реалиями, и он 
никогда не отступал от них, как это было присуще его отцу, которого разрывали 
земные страсти. Хотя нам неизвестны мысли Соломона, но по внешним проявлениям 
можно сказать, что внутренняя гармония, которая давала ему уверенность, 
объяснялась не только свойствами характера, но и осознанием важности своей 
миссии.
 Тогда удивительно, почему ни один другой правитель тех далеких времен, чья 
жизнь была запечатлена столь подробно, не имел так мало помощников и советников,
 как Соломон. Какие разительные перемены произошли после Саула и Давида! Похоже,
 что не учитывалось мнение ни одного из государственных чиновников, никого из 
ближайшего окружения Соломона (даже тех двоих, которые были его зятьями), кто 
оказывал бы заметное влияние на его решения.
 В результате масштабных реформ Соломона священники, всегда игравшие важную 
роль в государстве, пророки, традиционно выступавшие как наставники правителей, 
практически утратили былой авторитет. И Нафан, и Гад умерли в первые годы 
правления Соломона, не оставив преемников. Упомянутый в Библии священник Ахия 
(2 Пар., 9: 29), хотя и написал не дошедшую до нас историю царствования 
Соломона, никогда не входил в его ближайшее окружение.
 В отличие от пророков, чиновники и священники могли и не подчиниться Соломону 
(хотя от него зависело их назначение и увольнение), но они подчинялись ему не 
из страха или слабости, а потому, что были убеждены в необходимости реализовать 
задуманное им. Правда, Соломону пришлось заплатить за свои идеи и дела 
одиночеством.
 Сказанное, возможно, справедливо и для отношений Соломона с женщинами. Скорее 
всего, среди жен он отличал особо только египетскую принцессу – ведь для нее он 
построил дворец, куда она переехала с соответствующими почестями, о ней часто 
упоминается в соответствующих разделах Библии, в то время как о других женах 
говорится вскользь.
 Несмотря на огромный гарем, состоящий из 700 принцесс и 300 наложниц (3 Цар., 
11: 3), во дворце даже не существовало такого количества комнат, где могли бы 
разместиться все женщины гарема. Конечно, упомянутая цифра предполагает, что в 
их число входили музыкантши, танцовщицы и слуги царского дома вместе со своими 
детьми и слугами. Но Соломон был одинок, он искал и не находил друзей.
 Особенную роль всегда играли добрые отношения между ним и его детьми. В 
жизнеописаниях Соломона упомянуты имена только двух его дочерей. О Ровоаме 
упоминания появляются только после смерти царя. Похоже, что Ровоам обладал 
достаточно сильным характером, хотя в течение долгого времени ему пришлось 
действовать наугад, пока он обрел уверенность. Если бы ему было позволено 
набраться опыта еще при Соломоне и под его руководством, то можно было бы 
предотвратить катастрофу разделения государства. Но в том и заключена трагедия 
Соломона: в его жизни не осталось места для естественных человеческих чувств.
 Отсутствие преемника стало причиной будущей трагедии для всей страны. Через 
пятьдесят лет после смерти Соломона, когда соседи стали угрожать целостности 
государства, не оказалось лидера, способного возглавить народ для должного 
отпора. Была захвачена Палестина, было разделено государство, созданное 
Соломоном. Немало сделали, чтобы опорочить и имя Соломона.
 Драма заключалась и в том, что было прервано развитие новой формы религиозной 
жизни, которая возникла вместе с Храмом, хотя монотеистической концепции все же 
было суждено стать мировой религией, несмотря на то что люди Господа свернули 
со своей исторической стези. Разделение государства, постоянные междоусобицы, 
потеря независимости и, наконец, сам Исход совершенно изменили все, что 
планировал Соломон. Свершилось то, о чем предупреждали пророки.
 Требования времени побудили священников и проповедников придать 
монотеистической вере четкую национальную форму. Трудно даже представить, какой 
вид приняло бы христианство, если бы иудаизм продолжал развиваться по тому пути,
 каким видел его Соломон.
 И все же только благодаря уникальной личности Соломона, великой и трагической 
одновременно, все созданное им пережило века.




 Глава 10 ДАР ПОТОМКАМ


 В нашей исторической работе мы не касались некоторых сторон личности царя, его 
сочинений, которые написаны им или приписываются ему (большинство ученых 
высказывают сомнения в его авторстве). Но если действительно сам Соломон 
написал эти произведения или существенную их часть, то в них могут содержаться 
его самые сокровенные мысли. Чтобы выделить первоначальный текст, необходимо 
отделить позднейшие наслоения, связанные с мифологизацией личности Соломона.
 Благодаря своим этическим, интеллектуальным и эстетическим достоинствам 
художественные произведения Соломона позволили человечеству восторгаться ими на 
протяжении тысячелетий. Поэтому заметим, что авторство могло принадлежать 
только тому, чья жизнь была примером для подражания не только для современников,
 но и для потомков. Даже если царь не написал бы ни одного слова Песни песней 
Соломона, Притчей Соломоновых, или Екклесиаста, или Проповедника, сама его 
жизнь наталкивает на мысль, что эти произведения принадлежат именно ему.
 Примечательно, что некоторые из сочинений, приписываемых Соломону, бесспорно 
более позднего происхождения и не вошли в Библию. На основании исторических 
фактов можно предположить, что они были написаны в I столетии до Рождествa 
Христова, то есть до того, как собственно религиозные сочинения были отделены 
от остальной еврейской литературы и объявлены каноническими.
 Прежде всего назовем два свода из восемнадцати псалмов Соломона и пяти од 
Соломона, тексты которых дошли до нас только на греческом и арамейском, но 
изначально существовали на еврейском языке. По форме они представляют собой 
хвалебные песни. К совершенно иному жанру – жанру философской прозы – относится 
Книга притчей Соломоновых – восторженный гимн «Софии», «Премудрости», которая 
некогда восседала на престоле рядом с Богом, а затем сошла на Землю, где стала 
источником всякого блага и порядка. Эта книга, вероятно, появилась в среде 
грекоязычных евреев в Александрии примерно за два века до начала нашей эры.
 По глубине и искренности чувств псалмы Соломона не уступают псалмам Давида. 
Известно, что уже в I веке н. э. ее считали образцовым сочинением не только 
благодаря авторитету Соломона, но и непосредственно содержанию. Известно, что в 
конце I века происходили обсуждения этой книги под председательством 
преподобного Елеазара бен Азарии. Однако их так и не включили в число 
канонических книг христианской церкви.
 Следует заметить, что и Книга Екклесиаста вначале была отвергнута школой 
Шаммаи, в то время как последователи Гиллеля приняли ее в царствование Ирода. 
Скорее всего, книга о тщетности всего сущего была очень дорога, ведь даже 
весьма слабые аргументы высокомерных единомышленников Гиллеля были наконец 
приняты, и книга объявлена канонической, потому что «начинается и заканчивается 
словами Торы». Но ни имя Соломона, ни ее содержание не могли спасти Екклесиаст 
от забвения, только традиция и популярность вернули ее нам.
 Те же самые проблемы возникли и с книгой Песни песней. В ней не затрагивались 
ни вечные проблемы, ни история еврейского народа. Как и в случае с Екклесиастом,
 многое из того, что вызывало возражения в Песни песней, свидетельствовало о 
том, что произведение было написана самим правителем, но не было пропитано 
высшим Божественным духом. Но поскольку в конце концов произведение вошло в 
библейский канон, народ, вероятно, привык к нему. Известно, что отрывки из 
Песни песней распространялись в устной форме и вошли в палестинский фольклор. 
Рабби Акиба указал: «И пусть Господь защитит нас от каких-либо сомнений о 
священном характере этой книги! Весь мир возрадовался, когда Песнь песней была 
дарована Израилю. Все книги священны, но эта первая из них».
 Подобный всплеск восхищения сохранялся в течение длительного времени, 
оставшись в воспоминаниях того, кто посетил это собрание. Защита Акибой Песни 
песней сыграла решающую роль, хотя он, проницательнейший из всех еврейских 
мыслителей своего времени, не мог привести объективных мотивировок.
 В то время еще не было известно толкования Песни песней как аллегории, 
подобной той, что дается в Книге пророка Исаии, где христианская церковь 
сравнивается, например, с виноградником. Позже богословы увидели в тексте 
воспевание союза Господа и Израиля (а еще позже – Христа и церкви). Очевидно, 
позиция Акибы могла определяться исключительно популярностью текста, 
воспевающего святое чувство любви между мужчиной и женщиной.
 Даже заявленное в заголовке авторство Соломона оказалось недостаточным для 
того, чтобы Притчи заняли свое место в религиозном каноне. Хотя в Книге Царств 
ясно говорится о том, что вдобавок к 1005 псалмам Соломон «произнес» 3000 притч,
 в основном аллегорических, рассказывающих о деревьях и зверях. Если подобные 
аллегории встречаются (пусть и не часто) в Книге притчей Соломоновых, обе книги 
близки по форме и содержат поучения по разным вопросам морали и повседневной 
жизни. Следовательно, Книга притчей Соломоновых должна рассматриваться как 
единое целое с Книгой Царств.
 И здесь снова возникают вопросы, связанные с их содержанием. Оказалось, что 
некоторые тексты не согласуются с положениями Библии. Только после того, как 
они были согласованы, Книга притчей Соломоновых вошла в библейский канон. Но 
все это произошло уже спустя тысячи лет после его правления. Поскольку перед 
нами ранние отсылки к Библии, важно осознать, что попытки использовать имя 
Соломона оказались тщетными, для того чтобы произведение было включено в 
библейский канон. Из этого следует, что в течение многих веков сочинения 
бытовали под именем Соломона. И если это действительно так, мы можем обсуждать 
возможную их датировку, даже не анализируя поэтику этих произведений.
 Прежде всего заметим, что подобная книга могла быть написана спустя много 
веков после правления Соломона, и, стремясь привлечь к ней внимание, автор 
приписал ее царю. Правда, только в Книге притчей Соломоновых, где обозначено: 
«Соломон, сын Давида, царь израильский», – использована форма третьего лица и 
нет какой-либо самооценки. В названии Екклесиаста, или Проповедника, имя 
Соломона не упомянуто, а просто говорится, что это «слова Екклесиаста, сына 
Давидова, царя в Иерусалиме». И уж совсем нелепой выглядела бы попытка 
приписать имя Соломона к заглавию Песни песней, чтобы придать произведению 
дополнительную значимость. Ведь когда примерно в 200 году до Рождества Христова 
Иисус, сын Сирахов, составил свод притч, схожих с теми, что приписываются 
Соломону, он не попытался использовать великую историческую личность, с тем 
чтобы придать особый вес своему творению. Однако произведение стало настолько 
популярным, что уже в IV веке рассматривалось вавилонскими евреями как часть 
библейского канона. Оно было хорошо известно и в нееврейском мире как 
апокрифическая книга в греческом переводе, сделанном внуком Иисуса, сына 
Сирахова.
 Авторы древности охотно оформляли собственные мысли и произведения приписывали 
реальным историческим лицам, чтобы придать большую авторитетность или создать 
иллюзию достоверности. Именно такое происхождение имеет молитва Иаковa или 
проповедь Моисея, а также песня Деборы, в которой прозаическое преобладает над 
поэтическим. Естественно, что текст, вложенный в уста исторической личности, 
должен точно соответствовать стилю и времени. Невозможно приписать псалмы Саулу 
или проповеди Ровоаму. Соответственно и тексты трех книг, которые обычно 
связывают с именем Соломона, выглядят как произведения совершенно разных людей.
 Страстный и чувственно-эротичный текст Песни песней резко отличается по 
темпераменту, жизненному опыту от назидательного тона лаконичных и 
морализаторских Притчей Соломоновых, как последние контрастируют с 
сосредоточенной философичностью проповедей Екклесиаста. Пытаясь найти выход из 
сложившейся ситуации. Песнь песней приписывали юному Соломону, Притчи – зрелому,
 а Екклесиаст – стареющему. От себя заметим, что лучше всего народное 
представление о царе Соломоне отражает Книга притчей Соломоновых. Воспроизводя 
атмосферу двора и гарема, Песнь песней явно лишена мудрого и возвышенного духа 
царя Соломона, отразившегося в исторических книгах.
 Да и в Екклесиасте звучит голос человека, который устал от суетности этого 
мира и понял тщетность своих усилий. Он не имеет ничего общего с неутомимым 
духом того, кто планировал Храм, переустроил армию, воздвиг крепости и 
реорганизовал систему управления в стране, был проницательным и справедливым 
судьей, той личностью, которую мы представляем по Книгам Царств и 
Паралипоменонам.
 И снова мы обнаруживаем противоречия, которые от рождения сплелись в одном 
человеке и которые проявлялись на протяжении всей жизни Соломона. Объективное 
исследование позволит не исключить предположения, что эти произведения могли 
быть так или иначе если и не написаны, то вдохновлены или «спровоцированы» 
самим Соломоном.
 Каноническая Книга притчей Соломоновых сохранила для нас греческий перевод его 
проповедей. Переводчик ничего не добавил от себя, а лишь передал мудрое учение 
языком своего времени, с наибольшей точностью сохранив своеобразие произведения.
 Возможно, что протограф, ставший основой' перевода, был составлен или хотя бы 
авторизован Соломоном, хотя некоторые исследователи считают, что это две разные 
книги.
 Время создания произведения точнее всего отразилось в тексте Песни песней, 
поскольку лирика сильнее других жанров «сопротивляется» любым изменениям и 
дополнениям. Чувства автора переданы не столько содержанием текста, сколько 
мелодикой, использованием эпитетов и метафор для передачи эмоций автора. 
Своеобразная ритмика выделяет Песнь песней среди других памятников еврейской 
поэзии. Здесь можно обнаружить всю гамму чувств любящего человека: сильное 
желание и разочарование, обещание и исполнение посулов, зависть и насмешку.
 В текст органично вплетено изображение природы: горы и долины, деревья и звери,
 смена дня ночью, распускающиеся весной почки, магия любимой, смерть и жизнь. 
Влюбленные постоянно в действии, скрываются и соединяются, ищут друг друга и 
задают один другому вопросы. Описания лишены статичности. Ярко изображены 
роскошь царских покоев, украшений, простая пастушеская жизнь в виноградниках и 
садах. В поэме нет слезливой сентиментальности, но она полна неподдельных 
искренних чувств.
 Песнь песней написана словно на одном дыхании, хотя композиционно продумана и 
рационально выстроена. Каждый раздел поэмы самостоятелен и в то же время 
является неотъемлемой частью целого. Лейтмотив и система повторов скрепляют 
весь текст наподобие каркаса.
 Иерусалимские девушки, пастухи, стражники, охраняющие город, братья и сестры – 
все захвачены силой страсти царя-пастуха и Суламифь. И город, и природа говорят 
на языке живых существ. На этот разноголосый хор накладываются голоса 
влюбленных. Иногда они почти неразличимы, иногда говорят вместе, но чаще в 
унисон. У каждого голоса своя мелодика, хотя лексические обороты часто 
повторяются, что подчеркивает трепетность и глубину чувств. Важно помнить, что 
в то время поэты пока лишь пытались найти адекватные средства для выражения 
определенных чувств, но уже проявляли оригинальность и даже некоторую 
изощренность в подборе поэтических тропов.
 Произведение звучит как страстный монолог о любви, а не прославление 
идиллической пасторальной жизни. Лишь в одном абзаце, где упоминается имя 
Господа, звучат философские ноты: «крепка, как смерть, любовь; люта, как 
преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она – пламень весьма 
сильный» (Песн., 8: 6).
 Вся поэма дышит восхищением перед силой страсти поистине космической. 
Искренние чувства влюбленных преображают весь окружающий мир. Величественный и 
сказочно богатый Соломон снисходит до простолюдинки и пытается завоевать ее 
симпатию, просто выказывая к ней расположение. На первый взгляд кажется 
странным обращение на «ты» к правителю, но при внимательном прочтении очевидно, 
что автор ведет игру с читателем, рассчитывая на его понимание.
 Ритмическая разнородность отдельных частей стала причиной того, что их 
приписывают различным авторам, но лексическое и стилевое единство текста скорее 
позволяет говорить о принадлежности песен одному человеку. Г. Гретц, например, 
считает, что этот еврейский поэт жил в III веке до н. э. и образцом для него 
стали буколические стихи древнегреческого поэта Феокрита. Влиянием буколической 
поэзии он объясняет, в частности, противопоставление пышности царского двора 
простой жизни пастухов.
 Толкование Песни песней как системы диалогов или полилогов, то есть форм, 
предшествующих драме (в частности, буколической драме) было впервые 
сформулировано отцом церкви Оригеном (примерно в начале III века) и позже 
значительно дополнено. Разделение текста на строфы привело к выявлению 
диалогических, повествовательных фрагментов и вставных песен.
 В драматических сценах Песни песней можно расслышать голос мужчины (сразу 
приходит мысль, что это Соломон) и еще один голос – некоего истинного 
возлюбленного, который соблазняет Суламифь в царском гареме. Именно этот 
драматический момент и облечен в лирическую форму. Отмеченные особенности также 
указывают на эллинистическую традицию, ранее которой, как нам представляется, 
такая форма поэтического выражения была неизвестна. Но возможно ли, чтобы 
спустя сотни лет, прошедшие между предполагаемым временем появлением текста и 
первыми спорами по поводу возможности внесения ее в канонический текст Библии, 
оказалось достаточно, чтобы стереть всякое напоминание о первоначальной форме 
поэмы. Непосредственная связь текста с культурой Ближнего Востока была доказана 
Г. Ветцштейном, который связал его с древним сирийским обычаем – величанием 
невесты и жениха, когда их называли царем и царицей. Величальные песни 
сопровождались танцами, подчеркивающими очарование молодости будущих супругов. 
На самом же деле этот обычай является универсальным для всех народов 
Евроазиатского субконтинента, что первым заметил К. Будде. Согласно его 
рассуждениям произведение возникло из собрания еврейских свадебных песен, в 
которых новобрачных именовали «Соломоном» и «Суламифью». Позже этот вывод будет 
подтвержден французским исследователем А. Ван-Геннепом.
 Именно функциональная общность обеспечивает стилевое единство текста Песни 
песней. Он состоит из фольклорных песен, где представлены не только любовная 
лирика, но и песни, в которых хвалится «истинная преданная любовь между мужем и 
женой». Однако последнее утверждение опровергает всю теорию: в народные 
свадебные песни никогда не включались мотивы отчаяния или неразделенной любви.
 Н. Торчинер и М. Сегал попытались интерпретировать употребление единственного 
числа в обращениях и пришли к новым заключениям, также связанными с композицией 
и датировкой поэмы. М. Сегал считает, что замена множественного числа 
единственным в Песни песней аналогична таковой в Книге Царств, где говорится о 
Соломоне: «И изрек он три тысячи притчей и песней его было тысяча и пять» (3 
Цар., 4: 32). Но в Книге Царств слово «песня» дается во множественном числе, 
как обычная форма, употреблявшаяся в еврейской фразеологии, в то время как 
использование его перед существительным будет необычным.
 Подобным же образом Н. Торчинер не рассматривает название произведения в 
значении «самая лучшая песнь». Он пытается установить его первоначальное 
значение путем замены гласной (Shir На-sharim) и предлагает название «Песнь 
певцов Соломона». Грамматическое исследование названия приводит обоих 
исследователей к датировке поэмы временем Соломона или последующими годами.
 М. Сегал указывает, что географические детали, описание Иерусалима, светский 
характер поэмы и ее высокая духовная тональность указывают на эпоху Соломона. 
Исходя из исторической основы всех библейских книг Н. Торчинер считает, что 
изначально Песнь песней представляла собой ряд стихов, соединенных 
прозаическими фрагментами, большей частью утраченными, в которых рассказывалось 
о жизни Соломона.
 Решающим аргументом, свидетельствующим в пользу позднего происхождения Песни 
песней, является ее язык, поскольку в тексте встречаются арамейские, персидские 
и греческие выражения, которые не могли использоваться во времена Соломона. Так,
 например, для обозначения «до тех пор, пока» используется арамейское  ad - she 
– форма, которую стали использовать в более позднее время.
 Выражение  pardes  («сад», «рай») персидского происхождения (Песн., 4: 12 и 
далее) дается по-персидски, в Библии встречается только в Екклесиасте (2, 5). 
Слово  apirion  («ложе») греческого происхождения. Употребление мужской формы 
глагола наряду с женским существительным не встречалось ранее Мишны.
 С другой стороны, существует объективная причина для ранней датировки по 
крайней мере одного абзаца (Песн., 6: 4); где упоминается город Фирца, 
расположенный неподалеку от Иерусалима и считавшийся образцом красоты. Он стал 
столицей при Иеровоаме, преемнике Соломона, в Северном царстве. Но менее чем 
через пятьдесят лет после смерти Соломона Омри перенес столицу в Самарию, где 
построил дворец, затмивший своим великолепием все другие места. Небольшая Фирца 
была забыта.
 Ни один из поздних поэтов не воспевал бы Фирцу как город всеми признанной 
красоты. Таким образом, нам остается опираться только на лингвистические данные.
 Мы находим в Песни песней поэму относительно поздней формы в отношении языка, 
но содержащей стихи, датируемые по крайней мере IX или даже X веком до н. э.
 Содержание и дух произведения не оставляют никакого сомнения, что оно могло 
быть задумано и составлено только в Иерусалиме. Пейзажные зарисовки четко 
соотносятся с этим местом. Именно отсюда можно было окинуть взглядом все земли 
северной Палестины. Возможно ли, чтобы после падения Северного царства в южных 
землях было составлено произведение, с такой проникновенной искренностью и 
простотой отразившее национальные пейзажи? Сказанное можно допустить, если 
приписать поэму одному автору, воображение которого перенесло его в прошлое – в 
эпоху общенационального единства. Но подобное предположение не выдерживает 
критики.
 И какая другая эпоха – время спокойствия и широты взглядов – могла лучше, чем 
какая-либо другая, соответствовать духу произведения, чем время правления 
Соломона? В равной мере это относится и к религиозной составляющей текста.
 После возвращения из Вавилона, во времена второго Храма, влияние религии 
определяло всю духовную жизнь в Иерусалиме. В это время вряд ли могло появиться 
и стать популярным произведение, подобное Песни песней. Описание проникнуто 
чувственностью, эмоциональностью, запахами, звуками. Все настолько гениально 
просто, что не возникает необходимости разъяснений.
 Господь остается над этими земными чувствами, и даже в единственном месте, где 
содержится намек на законы естества, там, где сила любви заявляет себя в своей 
поразительной мощи и где она сравнивается одновременно с вечностью смерти, и с 
«лютостью» преисподней, и со всепожирающим пламенем, мы ощущаем невидимое 
присутствие Бога.
 Если поэма подобного рода – творение различных авторов, то не приходится 
говорить об индивидуальном стиле конкретного создателя, но тогда появление 
подобного произведения определяется общей духовной атмосферой. Верно, что 
подобная традиция характерна для более поздних художников, но, возможно, своими 
корнями она уходит в более ранние времена, причем трудно найти эпоху более 
благоприятную для возникновения такого произведения, чем та, что называлась 
веком Соломона.
 Все сомнения, может ли Песнь песней, с чисто эстетической точки зрения быть 
отнесена к более раннему периоду, были рассеяны после знакомства с древней 
египетской литературой, где были обнаружены любовные стихотворения, появившиеся 
гораздо ранее эпохи Соломона и где есть похожие образы и эмоциональное 
отношение к деревьям, цветам, газелям и весне. Называть влюбленных сестрой и 
братом (4: 9 – 10, 12; 5: 1) было принято в Египте, так называли жениха и 
невесту – брата и сестру, браки между которыми не были редкостью. В еврейской 
поэзии такая фразеология была настолько непривычной, что они добавляли в 
пояснение: «сестра моя,  невеста » . Менее близкими по стилю и содержанию 
исследователи считают параллели с литературными памятниками Вавилона и Ассирии.
 Хотя египетская лирика не достигла той степени совершенства, как Песнь песней, 
но именно со времен Соломона в еврейской поэзии стало отчетливо проявляться 
влияние Египта. Еврейские поэты не просто восприняли ее образный язык, но во 
многом и превзошли своих учителей. Скажем, уподобление живительной энергии в 
теле возлюбленной «коням в колеснице фараона» как нельзя более соотносится с 
реалиями эпохи Соломона.
 В любое другое время страх перед могущественным врагом не мог найти места в 
еврейской лирике. Но во времена Соломонова правления лошади и египетские 
колесницы, как мы уже успели убедиться, считались великим и поразительным 
нововведением в Израиле.
 Все вышесказанное о жизни Соломона и его времени позволяет подтвердить 
предположение, что Песнь песней относится к эпохе его правления. Можно также 
утверждать, что обладавший художественным чутьем Соломон был открыт влияниям 
любой культуры, он лелеял поэзию и песню не только в Храме, но, как и 
египетские правители, в своем собственном дворце.
 Следуя примеру царей соседних стран, он, наверное, собирал и библиотеку, где, 
несомненно, находилось место и для стихов придворных поэтов, среди которых 
могли быть и женщины из гарема.
 Затем с этими песнями знакомилось ближайшее окружение, оттуда они попадали в 
народ, поздние поэты создавали любовные песни в той же стилистике, иногда даже 
чрезвычайно близкой к оригиналу. Та песня, начальные строки которой цитирует 
Исаия (Ис, 5: 1, 2), вполне могла иметь источником творчества такого 
придворного поэта.
 Аналогично псалмам Давида, в которых слышны древние народные песни и сочинения 
забытых авторов, и эпитет «самая красивая песнь Соломона», видимо, означает, 
что это самая красивая песнь из поэтических произведений, собранных во дворце 
Соломона. Вот почему царь часто упоминается в третьем лице. Мы не можем 
наверняка утверждать, насколько справедливо утверждение в Книге Царств о том, 
что Соломон сам собирал стихотворения, которые подходили для книг любовных 
песен.
 Однако человек, чей созерцательный ум был так глубоко погружен в реальности 
жизни, вполне мог быть автором строк: «крепка, как смерть, любовь», равным 
которым по глубине чувств нет во всей еврейской литературе. Но сказанное может 
также свидетельствовать и о том, что эта замечательная поэма не могла бы не 
только сохраниться, но даже появиться без Соломона как неотъемлемая часть духа 
его эпохи.
 Столь же долго обсуждался вопрос о времени составления Книги притчей 
Соломоновых. И здесь встречается ряд арамейских, греческих и еврейских 
выражений более поздней эпохи, сам царь упоминается в третьем лице. Только 
после публикации в 1923 году В. Баджем древнеегипетского «Учения Амен-эм-опета» 
(X век до н. э.), в котором содержится несколько параллелей к Книге притчей 
Соломоновых, было признано древнее происхождение большей ее части.
 В Третьей книге Царств говорится, что Соломон составил 3000 притч и превзошел 
своей мудростью всех жителей соседних стран. Особого внимания заслуживает 
упоминание, что «мудрость Соломона была выше мудрости всех сынов Востока и всей 
мудрости Египта» (3 Цар., 4: 30).
 Приведем конкретный пример. Так, в «Учении Амен-эм-опета» говорится: «Наклони 
ухо, услышь, что я скажу, склони твое сердце, чтобы понять это, (…) чтобы ты 
ответил тому, кто обращается к тебе, чтобы ты вернул послание тому, кто послал 
его». В Притчах: «Приклони ухо твое, и слушай слова мудрых, и сердце твое 
обрати к моему знанию… чтобы научить тебя точным словам истины, дабы ты мог 
передавать слова истины посылающим тебя?» (Притч., 22: 17, 21).
 Или в другом месте «Учения»: «Опасайся ограбить бедного человека и будь 
сильным, чтобы поддержать слабого человека». И в Притчах: «Не будь грабителем 
бедного, потому что он беден; и не притесняй несчастного у ворот» (Притч., 22: 
22).
 Еще одно высказывание: «Искусный в своем деле переписчик может быть сравним с 
придворным». И в Притчах: «Видел ли ты человека проворного в своем деле? Он 
будет стоять перед царями; он не будет стоять перед простыми» (Притч., 22: 29).
 Следующий пример: «Не ешь хлеб в присутствии властителя мира сего, не 
раскрывай свой рот от жадности… Они(правители) раскинут крылья (неожиданно), 
как утки, и улетят в небо». В Притчах: «Когда сядешь вкушать пищу с властелином,
 то тщательно наблюдай, что перед тобою»; «Устремишь глаза твои на него, и – 
его уже нет; потому что оно сделает себе крылья и, как орел, улетит к небу» 
(Притч., 1: 5).
 Известно, что во времена правления Соломона были налажены надежные культурные 
и экономические отношения Израиля с Египтом, а после его смерти были разорваны 
и не возобновлялись в течение длительного времени. Несомненно, при дворе 
Иерусалима частыми гостями были египетские ученые, создатели новых военных 
колесниц, купцы, присылаемые фараоном. Больше всего египтяне гордились своим 
искусством составления притч и считали родоначальником этого жанра 
Амен-эм-опета, придумавшего и пирамиду (около 3000 года до н. э.).
 Самые старые притчи датируются примерно 2000 годом до н. э., с тех пор 
традиция не прерывалась. «Притчи красноречивого крестьянина», написанные по 
крайней мере спустя 500 лет после Соломона, сохранились не менее чем в четырех 
рукописях. На основании дощечек, использовавшихся в школах, нам известно, что, 
кроме «Мудрости Ани» (около 1000 года до н. э.), там изучали и притчи 
Амен-эм-опета.
 Очевидно, что притчи вначале создавались в педагогических целях, поскольку в 
египетских школах обучали не только элементарным навыкам письма и счета, но и 
давали строгое воспитание, чтобы подготовить учащихся к службе на благо 
общества. Для обучения чтению и письму сборники притч оказывались необычайно 
удобными. Это необычайно вдохновило Соломона. Очевидно, преследуя похожие цели, 
он повелел, чтобы были созданы подобные сборники.
 В Книге притчей Соломоновых в ее современной форме содержатся упоминания о 
нескольких таких сборниках («Слова Агура, сына Иакеева», «Слова Лемуила-царя», 
«Слова мудрых»), что позволяет предположить, в свете всего известного нам об 
этой эпохе, что царь санкционировал создание нескольких таких «учебных пособий»,
 которые поздние поколения приписали ему.
 Возможно, позже были сделаны дополнения и вставки, которые через несколько 
поколений также приобрели характер авторитетных изданий. Насколько нам известно,
 система образования, построенная по египетскому и вавилонскому образцу, была 
принята израильтянами значительно позже. Но знание грамоты было обязательным, и 
использовавшиеся для этой цели притчи рассматривались как современная и 
полезная книга для чтения и письма.
 Притчи как форма, находившаяся на стыке между поэзией и логикой, во многом 
отвечала вкусам Соломона. Как мы уже успели убедиться, загадки, ответы на 
вопросы, игры в слова и числа были широко распространены в то время по всему 
цивилизованному миру. Глава 30 Притчей Соломоновых состоит из загадок и ответов 
на них, похожих на те, что входят в «Истории мудрого Ахикара» (известной на 
Руси как «Повесть об Акире премудром»).
 Встречающиеся здесь имена позволяют предположить, что арамейская версия этой 
истории V века до н. э. основывается на ассирийском оригинале VII века до н. э. 
(действие разворачивается при дворе царей Синахериба и Ассархардина), но жанр 
загадок относится к более раннему времени.
 Появление в Притчах текстов, аналогичных рассказам Ахикара, можно объяснить 
тем, что они внесены после Соломона, или в свете давних отношений между 
Вавилоном и Египтом восходят к общему египетскому источнику. В любом случае 
форма, интонация и использование притч в обучающих целях было повсеместным.
 Упомянутые сборники предназначались не для маленьких детей, а для юношей. 
Отсюда и существенная разница между отдельными их частями: некоторые из них – 
простые наставления быть послушным и прилежным, в других содержатся 
практические указания, как следует вести себя «во взрослой жизни», в третьих 
снова упоминается о предстоящих серьезных жизненных испытаниях и бытовых 
сложностях. И все вместе они складываются в слова утешения в случае возможных 
разочарований.
 Соблазны городской жизни, описанные с необычайным мастерством, как следует из 
вступительных слов, предназначались для юноши, а не для мальчика. Видимо, 
отрывок, где лаконично, но очень точно и живо описывается город, относится к 
более раннему времени, чем эпоха Соломона. Портрет женщины «в наряде блудницы, 
с коварным сердцем», обвиняемой в нарушении супружеской верности, появится 
гораздо позже, уже после изгнания (Притч., 7: 10).
 Антропоморфный образ Премудрости, построившей дом и пригласившей гостей на 
праздник (Притч., 9: 1, 6), также указывает на то время, когда стало привычным 
размышлять о сущности Божественного. Мудрость сама рассказывает: «Господь имел 
меня началом пути Своего» (Притч., 8: 22).
 Подобные идеи могли появиться только в период утверждения монотеистической 
религии, когда складывалась концепция единого Бога. Именно в это время 
сложилось противопоставление духовного и телесного начал. Мудрость Притчей 
Соломоновых открыла путь для богословских построений об отношениях Господа с 
миром путем медитации. Об этом известно и в христианской традиции, и из Каббалы.
 Но все подобные дополнения основываются на том первоначальном содержании, 
которое сложилось в эпоху Соломона.
 Притчи позволяют прояснить приведенный в предыдущей главе рассказ о том, как 
Соломону приснился в Гаваоне сон и как он молился, чтобы Бог сделал его мудрее. 
В обоих случаях «мудрость» означает умение и возможность различать хорошие и 
дурные поступки. Но владеть мудростью одновременно означало обладать и 
божественной властью, получить частичку божественного знания. В более поздние 
времена намек на это был обнаружен в Третьей книге Царств: «И говорил он о 
деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о 
животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах» (3 Цар., 4: 33). В 
еврейской традиции существовало мнение об особой магической силе Соломона. 
Иосиф Флавий, например, писал, что сам наблюдал за удивительным действием 
секретного средства Соломона, повсюду распространилась слава о «ключе Соломона»,
 еврейский текст которого восходит к XVII веку. В Коране (2: 96) содержится 
предостережение, чтобы люди не верили в священные письмена, поскольку они были 
написаны «не Соломоном, а Сатаной» и, как следует из комментария, были 
распространены при дворе Соломона. Христианские богословы писали, что Соломон 
построил Храм с помощью демонов.
 Содержащаяся в Притчах фраза «начало мудрости – страх Господень» (1: 7; 9: 10),
 кажется, принадлежит Соломону, хотя ни одна из этих частей не относится к 
старейшим разделам книги. Если эта новая форма еврейской литературы начала 
развиваться при Соломоне и вдохновляла других сочинителей на протяжении многих 
столетий, то компиляции фольклора и заимствований использовались как образцы 
для ее создания. В этой фразе отразилось главное свойство монотеизма – 
соотнесенность человеческой мудрости с мудростью Господа.
 В Книге Притч, которая основывается на «страхе перед Господом», а не на 
требовании проявления воли человека, не считая культовых обрядов, в которых 
осуществляется поклонение Господу, содержатся только советы духовного свойства, 
полезные человеку в его общении с себе подобными.
 Пророки и Иов провозглашают равенство перед Господом, в книгах Моисея 
содержится обязательство, вытекающее из Завета, содержится призыв познать все 
самому, чтобы сделать жизнь как можно более счастливой, защититься от 
опасностей, обрести внутреннее равновесие и добиться общественного уважения.
 И здесь, как и в случае создания сборников у египтян и у ассирийцев, была 
сделана попытка создать общее руководство для каждого человека, независимого от 
личных исторических воспоминаний и не зависящее от национального чувства. Столь 
масштабный замысел мог быть реализован только Соломоном, хотя развитие событий 
вскоре после его смерти заставило уделять больше внимания законам, а не 
общеэтическим правилам.
 Действительно, только в эпоху Соломона Израиль наслаждался миром и 
спокойствием и смог достичь духовных высот, не отрицая, а иногда и отбрасывая 
собственные национальные и религиозные особенности. Даже беглого взгляда на 
содержание нееврейских притч оказывается достаточно, чтобы показать принципы 
компиляций Соломона. Хотя в них нет упоминаний об отношении Господа к 
человечеству, влияние монотеистической культуры проявляется и в этических 
акцентах, и в подборе соответствующей лексики.
 В мире, управляемом несколькими божествами, человек отдавался на их милость. 
Амен-эм-опет, самый глубокий из всех древних языческих авторов, призывает 
поклоняться клюву Ибиса, глазу Ра и обезьяне, стремясь умилостивить каждого. 
Боги назначали судьбу человеку в соответствии с собственным разумением. 
Вдобавок в каждой провинции имелся свой собственный бог, и, поскольку человеку 
приходилось путешествовать по многим городам и весям, ему оставалось только 
устроить свою жизнь так, чтобы можно было сохранять добрые отношения с не 
заинтересованными в его участи, но влиятельными богами. Ему оставалось только 
надеяться, что после жизни, полной страданий, ему будет позволено наслаждаться 
в обители мертвых.
 В монотеистической системе Израиля Господь не связывается с земными событиями, 
человек просто живет «перед ним». Но внутри ограничений, предусмотренных 
законами и обязательствами, остается широкое поле общественной жизни, которое 
человек может устраивать по своему усмотрению. В этой сфере только вероучение 
помогает осознать присутствие Господа. Именно здесь, где человек не связан 
особенными правилами, где он может выбирать и в этом мире способен 
реализоваться, доказывается, что он может выстоять. Поэтому еврейская мудрость 
так оптимистична в своем восприятии жизни.
 В египетских притчах особое значение придается страху перед властью, прежде 
всего перед фараоном как сыном Бога; социальная иерархия носит религиозный 
характер, и все зависит от способности занять выгодное место. Амен-эм-опет не 
противопоставляет мудрого человека глупцу, как это делается в Притчах 
Соломоновых, подчеркивая не разум человека, а его готовность приспособиться к 
другим.
 В еврейском монотеизме превалирует демократизм, основанный на религии, царь 
только отвечает за порядок, но должен выполнять те же моральные обязательства, 
что и его подданный, находящийся на низшей ступени общества. Призывы быть 
добродетельным, честным, готовым оказать помощь, верным своему слову и ценить 
добродетели других основываются не на догме, что человек является творением 
Господа, а на чисто рациональном убеждении в целесообразности соблюдения этих 
заповедей. Как и в языческих притчах, нет различия между нормами человеческой 
этики и божественными предписаниями.
 На монотеистическое учение времен Соломона и периода до Исхода не оказала 
влияния эффектная египетская концепция иного мира с ее богатой символикой. В 
Притчах Соломоновых предпринята попытка указать путь к праведной жизни с 
помощью внутренних ресурсов самого человека.
 Важно, что концепция «пути», на который в нееврейских притчах только 
содержится намек, играет важную роль в Притчах Соломоновых: «Слушай, сын мой, и 
будь мудр, и направляй сердце твое на прямой путь» (23: 19). Концепция «пути» 
содержит монотеистическую интерпретацию истории как движения человека к Богу, а 
весь мир – движение Бога к человеку. Только так можно понять вышеприведенное 
высказывание Мудрости (стихов более позднего времени), что она была создана 
Богом уже в начале его пути, еще до создания мира.
 Притчи являются итогом жизненных наблюдений; приподнимаются над повседневной 
действительностью, они превращаются в обобщение, справедливость которого 
подтверждается новыми наблюдениями.
 Притчи нельзя принять как готовое руководство к исполнению, их следует 
применять к собственному жизненному опыту после определенных размышлений. 
Советы эти можно принять, если убеждаешься в точности содержащихся в них 
наблюдений. Убедимся в их афористичности: «Без откровения свыше народ необуздан,
 а соблюдающий закон блажен» (Притч., 29: 18). Может быть, эти слова стоит 
воспринять как эпиграф к истории всей нации. Ведь здесь говорится, что, пока 
народ не устремится к осуществлению великой цели, он будет деградировать, но 
добавляется, что сам по себе идеал недостаточен, если не будет закона, 
охраняющего права личности. Какие же знания необходимы, чтобы понять всю 
глубину мысли, заключенной в этой притче! Такие произведения могли появиться 
только в монотеистическом государстве, в той нации, которая впервые восприняла 
историю как воплощение идеала, как путь к Господу и человечеству.
 Авторов притч называли «мудрецами» (Притч., 1:1). Такой человек, без сомнения, 
являлся носителем «мудрости», толкователем, комментатором притч. Если Ахикара, 
ассирийского автора, называют «мудрым писцом» и если в Египте «искусный писец», 
в чем мы уже успели убедиться, назначался на высшую административную должность 
при дворе, то можно утверждать, что на Востоке мудрец – это автор, «писатель», 
человек, знакомый с литературами разных стран. Возможно, он, как носитель 
духовных ценностей, осуществлял миссию Учителя людей.
 Похоже, что такие мудрецы составляли своеобразный профессиональный клан, 
поскольку Иеремия специально подчеркивает, что представители трех профессий 
выступили в качестве его противников: священники, мудрецы и пророки (Иер., 18: 
18).
 Именно в эпоху Соломона профессия мудреца приняла отчетливые очертания, без 
сомнения, его современники видели в правителе мудрейшего из мудрейших – вот что 
означает замечание о его уме и знаниях: царь превосходил мудростью «Ефана 
Езрахитянина, и Емана, и Халкола, и Дарды, сыновей Малхола». Аналогичные слова 
звучат в 88-м псалме.
 В то время, когда были написаны эти стихи, названные имена пробуждали 
воспоминания о хорошо известных личностях, которые позже были забыты. 
Следовательно, стихи основаны на старых источниках и, очевидно, сохранили имена 
тех мудрых людей, которых Соломон пригласил к своему двору, чтобы с их помощью 
создать образованную и культурную прослойку людей, которая при дворах других 
стран уже существовала. Так проще всего объяснить весь корпус произведений, 
связанных с именем Соломона.
 Влияние Притч на общий духовный рост израильтян, а затем и на человечество в 
целом оказалось более значительным, чем воздействие других произведений. Как 
более поздние китайские и индийские заповеди, с которыми только и можно 
провести сравнения, Притчи Соломоновы нацелены на внутреннюю работу и очищение 
помыслов от ложных ценностей, они указывают, как следует поступать в 
повседневной жизни.
 Позитивные и оптимистические в своем отношении к жизни, они трактуют ее как 
обязательство соблюдать определенные правила и как взаимную любовь между людьми.
 В Притчах говорится, что счастье человека зависит от надежности фундамента 
всего общества, и они призваны не удивлять, а укреплять и утешать тех, кто 
боится броситься в гущу жизни.
 Третье произведение, связанное с именем Соломона, Книга Екклесиаста, или 
Проповедника, является самым удивительным памятником древнего иудаизма, и 
прежде всего тем, что оказывается совершенно противоположным Притчам.
 В данном случае даже непредвзятая экспертиза показывает, что текст был создан 
спустя 500 лет после эпохи Соломона. С лингвистической точки зрения – по 
использованию арамейских и греческих выражений – Екклесиаст даже кажется более 
ранним произведением, чем Притчи, его концепция мира и судьбы близки способу 
мышления, свойственному грекам. И это приводит нас к эллинистическому периоду, 
наступившему после правления Александра, а если быть более точным, к III веку 
до н. э., поскольку иудейский мудрец Бен Сира уже был знаком с книгой.
 Однако ее более ранняя языковая основа может быть связана с более поздней 
редакцией произведения. Н. Торчинер показал, что почти все эти поздние элементы 
языка, в том числе и лексику, можно объяснить и не ссылаясь на арамейский или 
греческий языки. Что же касается ссылки на эллинистический способ мышления, то 
Й. Клаузнер справедливо отметил, что в Екклесиасте отражен дух эллинизма, но 
нет никаких прямых следов греческих источников. И ссылки на исторические 
события допускают однозначное истолкование, например, упоминается город, 
который был спасен от осады благодаря бедному мудрецу (Екк., 9: 14); или 
говорится: пусть «бедный, но умный юноша» «из темницы выйдет на царство» и 
станет править, чем «старый, но неразумный царь» (Екк., 4: 13). Эту истину 
можно отнести и к Иосифу в Египте, и к Мильтиаду и Архимеду, и к Авессалому и 
Птолемею.
 Даже философское содержание книги не позволяет точно определить время ее 
создания и автора. В главе Екклесиаста, которую определяют как основную, 
Проповедник появляется или как киник, борющийся против заблуждений и за 
безграничную духовную свободу, или как последователь философии наслаждения 
киренаиков и эпикурейцев, или как скептик в духе стоиков, которые превратили 
Марка Аврелия в пессимиста, напоминающего Проповедника.
 Многие видят в Екклесиасте человека, склонного к набожности, другие аморалиста,
 которому в равной степени чужды и набожность, и безверие. Некоторыми он 
рассматривается как философ смерти, только без веры в загробную жизнь. Иные 
видят в Екклесиасте наставника, который обучает «искусству» устроить свое 
существование в зависимости от цели. Бывает, представляют его асоциальным 
ироничным человеком. И наконец, последние приписывают ему свойства мизантропа, 
озлобившегося против Бога и людей, и прежде всего против женщин.
 Если в произведении из двенадцати глав, самая длинная из которых не превышает 
30 стихов, усматривают такое разнообразие противоречащих друг другу философских 
идей, то станет очевидным, что перед нами не однородное литературное 
произведение. Следовательно, не станем предполагать, что первоначально 
произведение было составлено еврейским философом под влиянием греческого 
«пессимизма», затем дополнено неким эпикурейцем, снабжено вступительной 
аннотацией автором Притч, а позже одним из тех, кто принадлежал к 
ортодоксальной школе, и, наконец, приобрело свою нынешнюю форму благодаря 
другим комментаторам, двум редакторам и трем панегиристам. По крайней мере один 
из множества составителей мог бы обладать чувством стиля.
 С психологической точки зрения это лишнее доказательство гипотезы, 
предложенной в XVI веке Барухом ибн Барухом, что здесь, как и в Книге Иова, 
перед нами разворачивается диалог. Аналогично воспринимал Екклесиаста и Готфрид 
Гердер.
 Подобная интерпретация, по крайней мере, принимает во внимание единство 
атмосферы, несмотря на эклектичность философии этой книги. Выдвинутые выше 
аргументы, однако, позволяют предположить, что Екклесиаст вряд ли принадлежал 
одному автору, хотя единая манера отличает платоновские «Диалоги» или Книгу 
Иова. Именно здесь – и это имеет значение – диалог не представляет единого 
целого, последовательно развивающегося от начала до конца. Каждая часть 
основывается на различных мотивировках и ведет к различным выводам. Очевидно, 
что эта книга Библии в своем окончательном виде является коллективным 
произведением. Данный вывод согласуется с обстоятельствами и историческими 
условиями ее создания и позволяет определить связь с личностью Соломона с 
другой точки зрения.
 Прежде всего необходимо объяснить употребление названия – Екклесиаст 
(Проповедник). Понятно, что поздний автор, озабоченный тем, чтобы вложить свои 
слова в уста великой исторической личности, должен был использовать громкое имя 
Соломона, а не какого-то незнакомца, которого можно было бы отождествить с 
Соломоном только формально – Екклесиаст, сын Давида, царя в Иерусалиме (Екк., 
1: 1). Значит, имя Екклесиаст имело магический смысл или было связано с древней 
традицией. Но в этом случае традиция должна была сложиться на несколько веков 
раньше, чем само произведение.
 Слово «кохелет» (проповедник) происходит от еврейского  kahal  («сообщество», 
«собрание»). Несмотря на женский суффикс, оно должно было обозначать «главу 
ассамблеи», «проповедника собрания».
 Школы мудрости были распространены на всем Древнем Востоке. К 3000 году 
подобные учреждения существовали при дворе фараона; в будущем, после обучения, 
слушатели становились государственными чиновниками. В этих школах приобретали 
навыки в составлении деловых бумаг, обучали риторике и праву. О таких школах 
говорится в «Истории» Иосифа Флавия. Известно, что они существовали и в 
Вавилоне; одна, известная как Дом закона, была при храме Бога писцов в Езеде.
 Отметим, что повествование от первого лица и печальные воспоминания о порядке 
вещей не позволяют использовать произведения (даже по стандартам книг, 
появившихся после Исхода), как, например, текст лекций на храмовой площади или 
в любом месте поклонения. Исходя из того что Проповедник всегда имел в виду 
дидактическую книгу мудрости, и слово «собрание» должно обозначать школу 
мудрецов.
 Итак, когда же в еврейском государстве были учреждены школы мудрости? Очевидно,
 в то время, когда появилась потребность в кадрах государственных чиновников, 
то есть с эпохи Соломона. Тогда же появилась и соответствующая литература, 
развившаяся с необычайной быстротой в особое направление.
 В то же время имеются четкие свидетельства египетского влияния как в Притчах, 
так и в Екклесиасте, и, как мы сами успели убедиться, именно благодаря своим 
политическим институтам Египет оказал такое влияние на Соломона. Этот человек, 
обладавший пониманием необходимости защиты своей страны, страстью к 
усовершенствованиям, интеллектуальным достижениям, неутомимой жаждой познания и 
потребностью учиться у других, возможно, рассматривал школы мудрости не только 
как образовательные, но и как политические учреждения.
 Если «Кохелет» относится к Соломону, то остается только предположить, что он 
обладал этим титулом как вдохновитель и организатор сборников притч. Возможно, 
литературные произведения и различные религиозные точки зрения обсуждались в 
этом кругу; поскольку именно мудрецы обучали дипломатов, которые позже должны 
были устанавливать связи с соседними странами. В истории Езекии, царя 
иудейского, особое внимание уделено тому факту, что, когда его министры и писцы 
вели переговоры с царем ассирийским Сеннахиримом, именно еврейские дипломаты 
были знакомы с языком противника (4 Цар., 18: 26).
 Предприимчивость, проявляющаяся во всех других Соломоновых делах, сказалась и 
в составлении притч. Вот почему во всех описаниях ощущается его мудрость как 
основное качество. Возможно, при составлении этого собрания царь внес 
предложения по его композиции и содержанию. И именно благодаря этому Соломон 
способствовал возникновению дискуссии, которая снова и снова поднимается в 
Екклесиасте: «Суета сует, – все суета», «все – суета и томление духа!», «Что 
пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Екк., 
1: 1, 3, 14).
 Различные ответы, которые даются древними мыслителями, позволяют предположить, 
каков был накал их споров. Позже эти ответы вошли в текст и были приписаны 
Проповеднику как автору всех этих размышлений, что обусловлено прекрасным 
выдержанным стилем книги, содержащей пронзительно исповедальные ноты – 
признания различных философов.
 Сказанное объясняет странное окончание, где Проповедник восхваляет притчи и 
сравнивает их с другими мудрыми высказываниями. Книге нужно было стать учебной 
в школе мудрости, чтобы она смогла сохраниться в течение всего периода изгнания 
из Палестины, во время правления священников; с другой стороны, литературное 
произведение иностранного автора никогда не могло быть принято как каноническое.

 Без сомнения, стиль книги указывает, что она постоянно видоизменялась, 
дополнялась и комментировалась, но основа оставалась неизменной: вопрос 
Соломона и разнообразные ответы мудрецов ранних и поздних времен. Но 
соответствует ли такой вопрос, возможный с исторической точки зрения, образу 
мышления, который коренным образом отличался от того, который отразился в 
остальной древней израильской литературе?
 С самого начала монотеистическая вера характеризовалась особым вниманием к 
проблеме цели. У природы свое назначение, а человек живет и работает ради 
определенной цели. Единственный путь поиска истины – откровение. Рассказы о 
сотворении мира, создании первого человека, о праотцах основываются на вере в 
достижении цели и в справедливость, а это в руках Божьих, что и вызывает 
сомнения у Проповедника. Наделенный художническим зрением, он описывает вечное 
однообразие природы, круговорот событий, совершающихся из века в век. «Нет 
ничего нового под солнцем», – констатирует он.
 С такой же холодной решительностью Проповедник отвергает мысль о возможной 
справедливости для человека: «праведников постигает то, чего заслуживали бы 
дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела 
праведников» (Екк., 8: 14; 9: 2). В конце всем им уготована одна участь – 
смерть.
 Вспоминая историю Адама, он добавляет: «Все идет в одно место; все произошло 
из праха, и все возвратится в прах» (Екк., 3: 20), отрицая даже блаженство в 
загробной жизни: «Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух 
животных сходит ли вниз, в землю?» (Екк., 3: 21). Как человеку, который пришел 
к подобному выводу, строить свою жизнь? Большинство вопросов сформулированы 
настолько ясно и образно, что не утратили своей оригинальности и остроты и 
через тысячи лет.
 Чаще других в поздние времена цитируется и сравнивается с положениями 
греческой философии ответ, где говорится, что человек должен наслаждаться 
радостями жизни и не беспокоиться по пустякам (Екк., 3: 12; 9: 7). Затем 
следует более глубокий ответ, для которого в течение многих столетий не нашлось 
равного в литературном отношении. В нем говорится, что мужчина должен жить 
полной жизнью, поскольку существует время, чтобы жить, и время умирать, время 
любить и время ненавидеть, время плакать и время смеяться (Екк., 3: 1). Верно, 
что «в истоках человека мы находим вечное», но оно принадлежит только Богу.
 В другом ответе восхваляется жажда знаний, поскольку только мудрый человек 
обладает внутренней уверенностью в себе: «Мудрость человека просветляет лице 
его» (Екк., 8: 1). Однако в другом ответе говорится о радостях труда и о том, 
что главное для человека – доброе имя (Екк., 5: 11; 7: 1). Вывод заключается в 
том, что «человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем», что 
даже мудрый человек не способен познать значение этого мира, и поэтому 
необходимо уважать божеские заповеди, поскольку «в этом все для человека» (Екк.,
 8: 17; 12: 13).
 Выдвинутые против каждого из ответов аргументы показывают, что Проповедник или 
его последователи не приняли ни один них, поскольку посчитали их 
неудовлетворительными: даже эти ценности являются просто банальными. 
Наслаждение, стремление к разумному, труд, работа и справедливость, создание 
новых учреждений и зданий, жертвование – все это уже было в жизни Проповедника: 
«Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме» (Екк., 1: 12).
 Использование прошедшего времени было основным аргументом для создания теории, 
что Соломон рассматривался как уже умерший правитель. Но если говорящий 
представил себя как Соломона, то едва ли разумно, чтобы творец и мыслитель 
использовал имевшуюся у него возможность запечатлеть собственные слова таким 
образом. Похожие обороты есть и в египетской учительной литературе. Основываясь 
на высказывании «Я был царем», египетская история рассказывает об изгнании 
Соломона в наказание за его сомнения.
 И даже в приведенном ниже трогательном отрывке, где говорится о спокойствии во 
время печального прощания, содержится призыв наслаждаться жизнью:
 «Доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед 
за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом, и согнутся мужи силы; и 
перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся 
смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук 
жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения; и 
высоты будут им страшны; и на дороге ужасы; и зацветет миндаль; и отяжелеет 
кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой и готовы 
окружить его улице плакальщицы; – доколе не порвалась серебряная цепочка, и не 
разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, не обрушилось 
колесо над колодезем» (Екк., 12: 2-6).
 Даже в этом абзаце, где Проповедник говорит о смысле жизни, он собирает 
последние силы, чтобы сказать самому себе: «Суета сует, – все суета сует»; «все 
– суета и томление духа» (Екк., 1: 14; 2: 11).
 Повторим: вопросы Проповедника находятся вне системы взглядов традиционной 
монотеистической веры. Но ни один из предполагаемых ответов не может быть 
отнесен ни к одной из систем, скажем к греческой философии.
 Отправной точкой для монотеиста всегда является вера в Бога, в то время как 
греческие философы определяют отношение к жизни в соответствии с собственным 
миропониманием. Для монотеистов основа – вера, для греческих философов – разум. 
Теряющий веру стремится к разуму, сомневающийся в здравом смысле ищет спасения 
в вере. В Екклесиасте мы не находим пессимизма из-за невозможности 
рационального познания мира, а лишь потрясение и сожаление.
 Столь резкое изменение веры могло быть вызвано только столкновением с новой 
концепцией жизни, потрясшим основы веры и прежнюю систему ценностей. Но это 
продолжающееся испытание идей реальностью и реальности верой, критичный ум были 
природными свойствами греческого народа, и именно благодаря этим свойствам они 
смогли стать учителями для всего человечества.
 Сегодня, однако, на основании раскопок, проведенных в Египте и Вавилоне, можем 
предположить, что мысли, подобные тем, которые звучат в Екклесиасте, вполне 
могли родиться и здесь. Наряду с несомненным влиянием эллинизма нельзя не 
учитывать и воздействия египетской культуры на создателя произведения.
 Сохранился «Диалог между уставшим от жизни и его душой» (написан до 1580 года 
до н. э.), где душа советует человеку вновь предаться радостям жизни, прежде 
чем он закончит свой земной путь. Но ничто уже не возбуждает человека, который 
устал от жизни.
 Мы вновь встречаемся с первым предшественником Екклесиаста, отчаявшимся и не 
видящим смысла в продолжении жизни. В «Плаче Хекхепера» (созданном примерно в 
1900 году до н. э.) находим такие строчки: «Что бы ни говорилось, все уже 
сказано… от первых поколений до последних потомков все напоминает о тех, кто 
предшествовал им…» Та же мысль звучит и в начале Екклесиаста: «Что было, то и 
будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» 
(Екк., 1: 9).
 В том же египетском сочинении мы находим строки: «Я увидел все, что было под 
солнцем», типичный оборот, который мы встречаем в Екклесиасте (Екк., 1: 4). В 
обоих случаях следует плач, где говорится о бренности жизни. В «Разговорах Ани»,
 списки которых датируются начиная со времен Соломона, содержится упоминание о 
тщетности разведения садов и постройки зданий: «Тот, кто создал орошаемые сады 
для себя, тот, кто окружил поля изгородями, тот, кто посадил цветы в виде 
клумбы… и орошает их, тот зря обременяет себя».
 В Екклесиасте говорится: «Я предпринял больше дела: построил себе дом, посадил 
себе виноградники, устроил себе сады и рощи, и насадил в них всякие плодовитые 
дерева» (Екк., 2: 4).
 Папирус «Песни арфиста» составлен за три сотни лет до Соломона. Слепой арфист 
поет перед гостями на пиру о быстротечности всего земного: «Умрут одни, и на 
смену их придут другие, боги (то есть цари) упокоятся под своими пирамидами, то 
же происходит со знатью и теми, кто их сопровождает… Те, кто строят дома… о 
местах их погребения нам ничего не известно. Что случилось с ними? Их стены 
разрушены, их домов больше нет, как будто они никогда и не существовали… 
Слушайте свое сердце, пока вы живы, помещайте мирт на голову и одевайтесь в 
льняные одежды… пока не наступит для вас день плача… успокойте сердце, (Бог) не 
слышит ваш крик, и плач не спасет никого от пути в подземный мир».
 Разве в Екклесиасте мы не встречаемся с такими же отчаянием от ощущения 
быстротечности жизни и с необходимостью дорожить каждым часом дня? В застольной 
песни, датируемой примерно 2500 годом до н. э., мы находим следующие слова: 
«Постепенно мы стареем, наши тела дряхляют, и на смену приходят молодые. Солнце 
появляется утром и вечером уходит на восток… Празднуйте счастливые дни… пусть 
музыка и пение звучат в твоих ушах, отбросьте все печали и думайте только о 
радости, пока не придет тот день, когда ты отправишься в ту страну, где царит 
тишина».
 Подобные настроения отмечают с незапамятных времен и не являются 
специфическими для конкретных народов или философских школ. В вавилонском эпосе 
«Гильгамеш» (около 2000 года до н. э.) герой горюет о быстротечности жизни и 
отправляется в обитель богов в поисках тайны бессмертия. Самыми разными 
способами ему препятствуют в этом, чтобы он забыл о своем желании и предался 
сиюминутным радостям.
 В более позднем стихотворении, которое издатель называет «Вавилонским 
Екклесиастом», содержится жалоба глубоко обиженного человека, потерявшего 
надежду и не верящего в справедливость богов. Он также полагает, что все 
стремления тщетны и что всех людей ожидает смерть.
 Противоречия между монотеистической концепцией жизни и нееврейской литературой,
 первые мрачные размышления о тщетности жизни возникли никак не раньше 
эллинистической эпохи. Основываясь только на лингвистических свидетельствах, не 
учитывая более поздних дополнений, мы можем отметить несомненное египетское 
влияние. Прежде всего оно проявляется в Книге притчей Соломоновых.
 Однако в александрийские времена достигшая зрелости греческая философия своей 
систематизированностью могла также оказать влияние на древние египетские и 
вавилонские произведения. Более того, греческий дух мог проявиться как раз в 
эллинистическо-еврейских сочинениях.
 Превыше всего греческие философы ценили знания и мудрость, глядя свысока на 
необразованных людей. Сходные мысли есть и в Екклесиасте, где, правда, с 
извинением говорится о тщеславии обладающих мудростью.
 В словах Пророка Исаии, жившего через 150 лет после Соломона: «будем есть и 
пить, ибо завтра умрем» (Ис., 22: 13), – звучит реакция на греческий гедонизм, 
возникший как осознание суетности жизни.
 Необходимо учесть и такой аргумент: после появления книг пророков Ездры и 
Неемии, то есть спустя пять веков после Рождества Христова, в Палестине не 
смогла бы получить распространение книга, в которой бы отразились все 
религиозные споры, и уж тем более ее не включили бы в библейский канон. 
Следовательно, составление Книги Екклесиаста следует отнести к той эпохе, когда 
в Иерусалим из Египта и других стран сходились мудрые учителя. Как и в Притчах 
Соломоновых, там обращаются к человеку, как таковому, без учета его 
национальной принадлежности. Соответственно всеобщий смысл приобретает и идея 
Бога. Но можно ли связать основной вопрос, над которым размышляет Проповедник, 
с тем человеком, который построил первый Храм, окружил себя роскошью и 
неутомимо, яростно боролся, чтобы обеспечить будущее нации?
 Внимательное изучение его личности показывает, что в нем одновременно боролись 
противодействующие силы, которые не сумели нарушить свойственное ему душевное 
равновесие. Экзальтированный или философски настроенный человек мог совершенно 
иначе подойти к спорным вопросам веры: скажем, страстно бросить вызов Богу или 
полностью его отринуть.
 Но в Екклесиасте звучат крайне резкие ноты в размышлениях о реальности жизни, 
если речь заходит о монотеистической вере. Это хорошо видно при анализе 
приспособления греческих или египетских идей к библейскому тексту. Несмотря на 
все особенности, он принадлежит к еврейской монотеистической традиции.
 Можно четко представить особенности работы ее составителя, если сравнить 
Екклесиаст с другими книгами Библии, которые, рисуя течение человеческой жизни, 
отражают проблемы справедливости Господа, например, с Книгой Иова. Последняя 
выстроена как протест страдающего человека, пытающегося восстать против Бога. 
Возможна ли справедливость, если человек незаслуженно страдает, – вот тот 
вопрос, который обсуждается с разных сторон. Но Проповедник не испытывает ни 
счастья, ни несчастья, ни страдания – он просто не может найти смысла в жизни, 
даже когда она наполнена удовольствием и радостью. Он не бунтарь, с которым 
судьба обошлась несправедливо. Его проблема выходит далеко за пределы разговора 
о вине человека и его судьбе, хотя и связана с ними. Для Проповедника, как и 
для Иова, имеет значение только один аспект проблемы. Похоже, что сам-то он 
вознагражден всеми радостями материальной и духовной жизни. Он не обвиняет Бога,
 как это делал Иов, не ждет приговора Господа – он просто спрашивает, возможна 
ли жизнь для того, кто понимает, что она конечна. Но сам не боится смерти, а 
только пытается понять ценность жизни перед лицом неизбежного.
 Даже если предположить, что Проповедник является всего лишь образом, созданным 
неизвестным автором, его поэтическая интуиция позволила ему передать черты 
реального исторического правителя, сущность человека, который не ощущал жизнь 
как бремя, был удачлив во всех своих начинаниях, проникал в каждую мелочь, 
сталкивался с трудностями не реже, чем с везением, но никогда не вступал в 
противоречия ни с самим собой, ни с Богом. Всегда осознавали, что главной 
проблемой Проповедника с его постоянными амбициями была глубокая набожность. 
Великий раввин, требовавший включения произведения в канон, знал, что человек 
может прийти к Богу только через сомнения и потрясения. В Екклесиасте не менее, 
чем в других фундаментальных монотеистических сочинениях, жизнь осознается как 
бессмысленная без веры в Бога. Человек ничто, Бог – все. Но загадка тщеты 
нашего существования требует ответа, и без ее решения мы не сможем жить. 
Содержащиеся в книге ответы способны прояснить ситуацию, и они есть в Библии. 
Каждый из них может стать утешением и помочь рассеять одолевающие нас сомнения. 
Но поскольку каждый ответ порождает новый вопрос, возникает цепочка, проходящая 
через историю вероучения и жизнь каждого человека. Со временем любое 
утверждение подвергается сомнению, и потребуется новое толкование вопросов 
Проповедником. Вот почему Соломон и настаивал на монотеизме.
 В большинстве современных исторических исследований содержится описание 
деятельности Давида и Соломона. Литературный анализ текста позволил расширить 
наши представления. Возможно, именно в этот период и творилась история 
человечества начиная с создания мира и до времен Соломона, которая стала 
содержанием Библии и впервые оформилась как единое целое.
 Нам неизвестно, был ли Соломон инициатором создания произведений, но вряд ли 
от этого их значение уменьшится. Подвиг уже одно то, что он создал условия, в 
которых появилась самая совершенная и утешительная книга в истории человечества,
 как и собрание текстов, призванных духовно вооружить учителей нации, она 
вдохновлена правителем – истинным человеком духа, но и бесконечно жизнелюбивой 
личностью. В этой книге воплотилась идея национального единения, верность 
традициям. Она освобождена от противоречий и неточностей. Более того, 
составитель ее текста пользовался и источниками, не связанными с еврейской 
традицией.
 Сам царь, строитель Храма, знал, что без духовного единства существование 
нации было бы нестабильным. Одного он не мог предугадать, что оставленное им 
духовное наследие окажется настолько значительным, что сможет обеспечить 
жизнеспособность нации и после разрушения царства.
 Не доведется Соломону узнать, что его духовным достижениям было суждено стать 
основанием, на котором собирались и далее строить единое государство.