случае необходимости использовано. 
      Распря Танкреда и Бодуэна в Киликии явилась лишь одним из первых 
конфликтов "единодушных в вере ратников христовых", хотя апологетически 
настроенные латинские хронисты старались всячески подчеркнуть их единение и 
сплоченность в борьбе за высокие религиозные идеалы. Так, капеллан Бодуэна 
Булонского Фульхерий Шартрский писал: "Хотя мы говорили на разных языках, 
казалось, однако, что мы являемся братьями и близкими родичами, единодушными в 
любви к Богу". Некритически принимая подобного рода пассажи латинских хронистов,
 иные современные буржуазные историки превозносят Крестовый поход в качестве 
демонстрации "величия и единства Запада" в борьбе с мусульманским Востоком. 
Между тем факты, в изобилии приводимые самими хронистами, в корне подрывают 
попытки приписать крестоносцам некое исключительное единодушие, якобы возникшее 
на религиозной почве. Завоевательные устремления неоднократно нарушали зыбкую 
солидарность грабителей и захватчиков. Раздоры Танкреда и Бодуэна в Киликии - 
яркий пример такого столкновения реальных интересов крестоносцев: два главаря 
словно забыли не только о своих вассальных обязательствах по отношению к 
Византии, но и об общности религиозных побуждений. Пример этот далеко не 
единичный. 
      В полную силу конфликты между предводителями развернулись уже позднее, 
притом в главной армии крестоносцев. 
      Пройдя Кесарию, полностью опустошенную сельджуками, крестоносцы свернули 
к армянской Комане. Отсюда отряды Боэмунда пустились преследовать - правда, 
безуспешно - остатки разбитой армии Данишмендидов. Через три дня крестоносцы 
вступили в Коксон. Граф Тулузский, прослышав, будто турки ушли из Антиохии, 
поспешно выслал вперед отряд в 500 провансальцев под командованием Пьера де 
Кастильон, чтобы, опередив остальных, захватить этот город, пока Боэмунд занят 
военными операциями в другом месте. Сведения об уходе сельджуков из Антиохии не 
подтвердились. Тем не менее часть Раймундова отряда во главе с рыцарем Пьером 
де Руэ захватила несколько крепостей в долине Руджи. Когда же Боэмунд узнал о 
вероломстве Раймунда Тулузского, его ярости не было границ. Этот эпизод положил 
начало открытой вражде князя Тарентского и графа Сен-Жилля - двух наиболее 
выдающихся вождей крестоносцев, вражде, которая не затухала на протяжении всего 
дальнейшего похода. 
      В погоню за земельными владениями устремились и рыцари пониже рангом. 
Провансальский рыцарь Пьер Ольпский по выходе войска из Кесарии обратился к 
предводителям с просьбой предоставить ему власть над "прекрасным и богатейшим 
городом" Команой (Пластенцией), которую он брался защищать, "верно служа 
Господу Богу и Святому Гробу, а также сеньорам и императору". 
      По совету Татикия (знавшего, что Пьер Ольпский некогда служил василевсу) 
вожди крестоносцев охотно уважили просьбу рыцаря: они уступили ему Коману, хотя,
 конечно, его обещания верно защищать дело Святого Гроба были лишь благовидным 
прикрытием явно неблаговидных, чисто захватнических поползновений. 
      Миновав Коксон, главные силы крестоносцев двинулись к Марашу по высоким, 
"дьявольским", как выражается норманнский хронист, горам, где даже в лучшее 
время года условия для перехода были чрезвычайно трудными. Теперь же стоял 
октябрь. Полили дожди: вода размыла узенькие горные тропинки. Крестоносцы 
карабкались по ним, то поднимаясь круто вверх, то скользя по обрывам. 
      И люди и кони подчас срывались и падали в глубокие пропасти. Та же участь 
постигала вьючных животных. Их пробовали связывать вместе, но, увлекая друг 
друга, они то и дело сваливались в бездну. "Никто из наших, вспоминал Аноним об 
одном из таких восхождений и спусков, - не отважился пойти первым по тропинке, 
которая шла с краю горы... лошади срывались там, и одна упряжка тянула за собой 
другую". Утопавшие в грязи рыцари нередко бросали свою тяжелую амуницию, если 
не удавалось сбыть ее по дешевке пехотинцам. 
      "Рыцари, - сокрушенно писал тот же хронист, - стояли повсюду печальные, 
били себя от чрезмерной печали и горя, не ведая, что станется с ними самими и 
их оружием, продавали свои щиты и наилучшие кольчуги со шлемами за три или пять 
денариев [хронист-рыцарь не забывает уточнить цены! - М. З.] или сколько кто 
мог получить. Не сумевшие продать даром бросали их прочь и шли [дальше]". 
      2.7. Первое государство крестоносцев 
      В октябре 1097 г. рыцарские ополчения добрались до Мараша. Сюда же явился 
и Бодуэн Булонский с оставшейся у него сотней рыцарей. Распря с Танкредом 
подорвала престиж графа среди крестоносцев, и он предпочел уйти из Киликии, с 
тем чтобы поискать счастья где-то в других местах. Действительно, неуемный 
захватчик провел в Мараше лишь два дня, после чего по совету своего брата, 
герцога Бульонского, направил стопы дальше на юго-восток - к Евфрату. Им 
неотступно владела мысль об основании собственного княжества. Ни смерть жены, 
ни какие-либо посторонние соображения не могли остановить Бодуэна. Опираясь на 
поддержку некоторых армянских владетелей и встретив слабое сопротивление лишь 
со стороны Балдуха, эмира Самосатского, граф Булонский быстро овладел двумя 
важными крепостями между Эйнтабом и Евфратом - Равенданом и Телль-Баширом 
(латинские хронисты называют их на французский лад - Равендель и Турбессель), а 
6 февраля следующего, 1098 года въехал в богатый армянский Город Эдессу, 
завоеванный сельджуками за 11 лет до того (в 1087 г.) 
      Этим крупным центром ремесла и караванной торговли, Эдессой, или Урхой, 
находившимся на пути из Месопотамии в Сирию, управлял (вначале от имени 
сельджукского правителя Сирии Тутуша, а затем самостоятельно) армянский князь 
Торос, которому еще ранее Византия пожаловала высокий титул куропалата. 
Хитростью войдя в доверие к князю, Бодуэн, прибывший в качестве освободителя 
армян от владычества иноверцев всего с 80 всадниками, сумел даже добиться 
усыновления своей особы Торосом и его женой. В знак этого усыновления была 
пуб