на скудость доходов, не 
заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников и полей, - вспоминает 
очевидец происходившего... - Каждый, стараясь всеми средствами собрать 
сколько-нибудь денег, продавал как будто все, что имел, не по стоимости, а по 
цене, назначенной покупателями, лишь бы не вступить последним на стезю 
Господню". Всякий, по словам этого хрониста, "пускал в распродажу лучшую часть 
имущества за ничтожную цену, как будто он находился в жестоком рабстве или был 
заключен в темницу и дело шло о скорейшем выкупе". 
      Гвиберт Ножанский, конечно, не мог до конца понять настоящих побуждений 
крестьян. У него создавалось впечатление, что бедняки словно умышленно разоряли 
сами себя: "Все дорого покупали и дешево продавали... Дорого покупали то, что 
нужно было для пользования в пути, а дешево продавали то, чем следовало покрыть 
издержки". Они спешили, подчеркивает аббат, и это выражение четко характеризует 
настроение крестьянской массы. О величайшей поспешности, с которой бедняки 
стремились уйти, пишут и другие хронисты. Казалось - да так оно и было в 
действительности, - крестьяне горели нетерпением отправиться навстречу 
опасности. 
      Разумеется, очень многие были опьянены религиозной экзальтацией: 
отправлявшиеся истово молились, кое-кто выжигал кресты на теле - это было 
вполне в духе времени. Однако прежде всего деревенские бедняки торопились 
потому, что не хотели ждать сеньоров. Сервы спешили поскорее избавиться от 
своих притеснителей, и это стремление заглушало все благочестивые побуждения 
крестьянской массы. 
      В марте 1096 г. первые толпы бедняков из Северной и Центральной Франции, 
Фландрии, Лотарингии, Германии (с нижнего Рейна), а затем и из других стран 
Западной Европы (например, из Англии) поднялись на "святое паломничество". 
Крестьяне шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, вилы служили им вместо 
копий и мечей, да и эти орудия земледельческого труда были далеко не у всех. 
"Безоружные толпы" - так назовет их впоследствии греческая писательница-историк 
Анна Комнина. У них не было с собой ни коней, ни почти никаких запасов. Они 
двигались подобно беспорядочным скопищам переселенцев, кто - пешком, кто - на 
двухколесных тележках, запряженных подкованными быками, вместе со своими женами,
 детьми, скудным домашним скарбом. Сервы уходили прочь от крепостной неволи, 
притеснений и голода, втайне надеясь лучше устроиться на новых местах, в "земле 
обетованной". По дорогам, уже ранее проторенным паломниками, - вдоль Рейна, 
Дуная и далее на юг, к Константинополю, - потянулись длинные обозы. 
      К столице Византии вели две большие дороги, проходившие по Балканскому 
полуострову. Одна начиналась в Драче и пролегала через Охрид, Водену, Солунь, 
Редесто, Селимврию. Эта старинная дорога была проложена еще в древнеримские 
времена, она и называлась по-прежнему Эгнациевой дорогой. Другая пересекала 
вначале территорию Венгрии, а затем от Белграда тоже шла через болгарские 
владения Византии: вдоль дороги были расположены города Ниш, Средец (София), 
Филиппополь и Адрианополь. В этих областях, как мы знаем, было неспокойно из-за 
печенежских набегов, и обычно пилигримы следовали по Эгнапиевой дороге. Однако 
отряды бедноты двинулись как раз через Белград - Ниш, на юго-восток, к 
Константинополю. 
      Шли десятки тысяч людей. В отряде северофранцузских крестьян, которыми 
предводительствовал рыцарь Готье Неимущий, насчитывалось около 15 тыс. (из них 
лишь 5 тыс. кое-как вооруженных); около 14 тыс. включал отряд, возглавлявшийся 
Петром Пустынником; 6 тыс. крестьян выступили под командованием французского 
рыцаря Фульхерия Орлеанского. Почти столько же шло из рейнских областей за 
священником Готшальком, которого Эккехард из Ауры не зря называет "ложным 
слугой Бога"; примерно из 2 тыс. состоял англо-лотарингский отряд. Все эти 
группы крестоносцев действовали вразброд. Они были лишены всякой дисциплины. 
      Уже тогда крестьянским движением стремились воспользоваться в собственных 
целях наиболее воинственно настроенные рыцари. Таковы были французы Готье 
Неимущий с тремя братьями и дядей (тоже Готье), Фульхерий Орлеанский, Гийом 
Плотник, виконт Мелэна и Гатинэ (свое прозвище он получил за силу удара с 
плеча; несколькими годами ранее виконт попытал счастья в Испании) , Кларембод 
из Вандейля, Дрого Нейльский и другие титулованные, но полунищие воители. С 
крестьянами, выступившими из Германии, также отправился ряд 
рыцарей-авантюристов - из рейнских областей, Франконии, Швабии, Баварии. Это 
были некий Фолькмар, граф Эмихо Лейнингенский, не принадлежавший, впрочем, к 
категории бедняков (его владения лежали между Триром и Майнцем, и он состоял в 
родстве с архиепископом Майнцским), но отличавшийся невероятной жадностью и 
разбойничьим нравом, Гуго Тюбингенский, граф Хартман фон Диллинген и пр. 
      Рыцари постарались захватить предводительство простонародьем, и отчасти 
им это удалось. Именно рыцари-предводители вроде Гийома Плотника и Эмихо 
Лейнингенского выказали во время похода наибольшую беззастенчивость и 
жестокость. Кстати сказать, эти двое еще до отправления в путь ограбили церкви 
в собственных владениях, чтобы обеспечить себя деньгами на дорогу. 
      Несмотря на то, что крестьянские ополчения оказались "разбавленными" 
феодальным элементом, характер движения в целом не изменился, оно сохранило 
даже свой внешний облик. Стихийное со времени возникновения, движение крестьян 
протекало без какой-либо правильной организации, без общего плана. 
Бедняки-крестоносцы имели более чем смутное представление о том, где находится 
конечная цель их похода. По рассказу Гвиберта Ножанского, когда на пути 
попадался какой-нибудь замок или город, малые дети, ехавшие со взрослыми в 
тележках и слышавшие их разговоры о неведомом Святом Граде, "вопрошали, не 
Иерусалим ли это, к которому они стремятся". 
      Впереди одного из отрядов, находившегося в составе ополчения Петра 
Пустынника, шествовали... гусь