жные 
небылицы - о пророческих сновидениях, явлениях Христа, девы Марии, апостолов и 
святых, о небесных знамениях, якобы предвещавших грядущую битву христиан с 
поборниками ислама. Писавший в начале XII в., уже после Крестового похода, 
немецкий аббат-хронист Эккехард из Ауры, искренне убежденный в том, что 
иерусалимская война "предопределена была не столько людьми, сколько 
божественным соизволением", что она осуществилась в соответствии с библейскими 
предсказаниями, в десятой главе своего сочинения ("Об угнетении, освобождении и 
восстановлении святой Иерусалимской церкви") приводит длинный перечень чудес, 
случившихся в 1096 г., накануне похода. В этом своеобразном каталоге фигурируют 
и плывшие с запада на восток, а затем столкнувшиеся между собою кроваво-красные 
облака, и пятна, появившиеся на солнце, и стремглав пролетавшие кометы. Некий 
кюре сообщал пастве, будто лицезрел в небе двух сражающихся рыцарей; победил 
тот, который бился с большим крестом в руках. Толковали о слышавшемся в небесах 
грохоте битвы, о привидевшемся кому-то небесном граде, который, конечно, есть 
не что иное, как Иерусалим. 
      Широкое распространение получили якобы падавшие с неба грамоты, 
посредством которых господь изъявлял намерение взять под защиту ратников Божьих.
 По уверению Эккехарда Аурского, он сам держал в своих руках копию такого 
небесного послания (подлинник же его будто бы хранился в иерусалимской церкви 
Святого Гроба). Некоторые люди, писал аббат-хронист, "показывали знак креста, 
сам собою, божественным образом отпечатавшийся на их лбах или одежде или 
какой-нибудь части тела", что, по общему мнению, являлось указанием Господа 
Бога: надлежит приступать к войне против нехристей. Любые необычные явления в 
природе и в человеческой жизни вроде преждевременных родов у женщин 
интерпретировались как свидетельства приближения грозных событий. 
      Если проповеди епископов и аббатов рассчитаны были на рыцарство и 
феодальную знать, то монахи и юродивые обращались к простолюдинам. Высшие 
иерархи церкви - а ведь иные из них запятнали себя в глазах бедняков 
откровенным стяжательством (епископы нередко покупали за деньги свою доходную 
должность) - не внушали доверия низам. Идеальный пастырь рисовался им в образе 
человека, подражающего Христу и его апостолам, которые не владели никакими 
богатствами. Вот почему наибольшую популярность в массах приобрели тогда монахи 
Робер д'Арбриссель и в особенности пикардиец Петр Пустынник, фанатические 
проповедники священной войны, выступавшие зимой 1095-1096 г. главным образом в 
Северо-Восточной Франции и в Лотарингии, а Петр (несколько позднее) и в 
прирейнских городах Германии. Тот и другой, по всей видимости, действовали во 
исполнение поручений Урбана II. 
      Хронисты и вслед за ними многие историки XIX-XX вв. рисуют Петра 
Пустынника экзальтированным фанатиком. Он тоже демонстрировал якобы полученное 
им от Бога послание, в котором Вседержитель требовал освободить Иерусалим. Петр 
рассказывал собиравшимся вокруг него толпам, как, находясь паломником в 
Иерусалиме, увидел во сне самого Господа, повелевшего смиренному монаху 
направить стопы свои к иерусалимскому патриарху и, разузнав у него о бедствиях 
Святой земли под игом нечестивых, вернуться па Запад, возбудив там "сердца 
верных к тому, чтобы очистить святые места". И вот теперь он, Петр, с немалыми 
тревогами переплывший море и передавший Божье веление папе римскому, призывает 
своих слушателей взяться за оружие. 
      Надуманность всех этих небылиц давно доказана исследователями. Известно, 
однако, вместе с тем, что Петр Пустынник (или Петр Амьенский, как его называют 
иногда по месту рождения) обладал незаурядным ораторским талантом: речи монаха 
впечатляли не только народ, но и рыцарей. Сам образ жизни Петра Пустынника, его 
аскетизм, бессребреничество (он ходил, одетый в шерстяные лохмотья, накинутые 
на голое тело, не ел ни хлеба, ни мяса, питаясь лишь рыбой, и его единственным 
достоянием был мул) и в то же время его щедрые денежные раздачи бедноте 
(хронисты не называют источники, из которых он черпал нужные средства) - все 
это вкупе с зажигательными речами снискало ему большую славу среди крестьян: 
они видели в нем Божьего человека и толпами шли за ним, словно за святым или 
пророком. Их привлекала его нищета, его репутация монаха, чуждающегося всякой 
роскоши, умеющего примирять ссорящихся. "Многие, - повествует Гвиберт Ножанский,
 выдергивали шерсть из его мула, чтобы хранить ее как реликвию... Я не припомню 
никого, кому бы когда-нибудь были оказываемы такие почести". 
      Цели Крестового похода, провозглашенные папством, народная масса 
воспринимала по-своему: программа католической церкви перерабатывалась в 
сознании крестьянства сообразно его интересам, по существу враждебным интересам 
церковно-феодальных организаторов и вдохновителей Крестового похода. И хотя 
Петр Амьенский, как и другие подобные ему проповедники, фактически и формально 
проводил в жизнь планы папы, он в какой-то степени на свой лад выражал вместе с 
тем и чаяния низов. Урбан II, во всяком случае, едва ли помышлял о том, чтобы 
снимать с места тружеников, т.е., по существу, содействовать бегству крепостных 
от сеньоров; в лучшем случае, вероятно, он добивался от народа оказания 
материальной поддержки рыцарству. Увидев вскоре, какое широкое брожение в низах,
 прежде всего деревенских, вызвали призывы к Крестовому походу, 
церковнослужители предприняли попытки задержать сервов, но это оказалось уже 
невозможным. 
      Зимой 1095-1096 г. во Франции собрались многотысячные ополчения сельских 
бедняков, готовых отправиться в дальние края. 
      Еще могущественнее, чем благочестивые проповеди, действия крестьянской 
массы обусловливала страшная нужда, испытывавшаяся в то время деревней. Голод 
заставлял крестьян торопиться, поэтому их сборы протекали в лихорадочной спешке.
 Бедняки бросали свои лачуги, за бесценок сбывали кому угодно все, что можно 
было продать. "Никто из них не обращал внимани