|
ыли подтвердить уже
сформулированные теоретические положения. Такие ученые конца про-
шлого — начала нынешнего века, как Ратцель, Гумпловиц, Оппенхай-
мер, Торнвальд, тоже проявляли теоретический интерес к кочевникам,
но лишь как к активному фактору в развиваемой ими «завоевательной
теории» происхождения государства. Тем самым они продолжали ста-
рое направление исследовательской мысли.
В то же время новые теории и научные подходы: ареальные ис-
следования, концепции социокультурной и природно-географической
адаптации, функционально-структурное, кросс-культурное, бихевио-
ристское, неоэволюционистское и экологическое направления в их
различных проявлениях и разновидностях сравнительно мало исполь-
зовали данные по кочевникам и в свою очередь оказали не слишком
сильное влияние на исследования кочевых обществ*.
Разрыв между историческими и антропологическими иссле-
дованиями в области номадизма не только не сократился, но пожалуй,
даже увеличился. За исключением работ Тойнби для
*Примечание к казахстанскому изданию. То же можно заметить в отношении столь
популярного сейчас постмодернистского направления и антропологии.
Феномен номадизма: мифы и проблемы 79
кочевников не нашлось должного и тем более специального места во
многих концепциях эволюции и истории человечества, которые были
предложены различными научными исследователями. В то же время
антропологи, делавшие акцент на синхронных исследованиях, мало
прибегали к использованию исторических материалов. Блестящая
книга Леттимора (Lattimore, 1940) во всех отношениях стояла особ-
няком.
В советской науке исследование номадизма производилось в
рамках марксистского направления научной мысли в том виде, в ко-
тором оно сформировалось в 30—40-х гг. Для этого периода было ха-
рактерно преобладание умозрительных общетеоретических выкладок
над конкретными исследованиями, кабинетной работы над полевой,
стремление доказать, что развитие кочевых обществ, в соответствии с
принятыми историческим материализмом представлениями о после-
довательно сменяющих друг друга пяти универсальных социаль-
но-экономических формациях, ничем существенным не отличалось от
развития оседлых. Неудивительно, что именно в этот период у кочев-
ников были «открыты» рабовладельческая и феодальная формации.
Однако в соответствии с иной, чем на Западе, научной традицией и
под несомненным влиянием марксизма у советских ученых тех лет
разрыва между историческими, археологическими и антропологиче-
скими исследованиями не было.
Новый, пятый этап в изучении номадизма начинается прибли-
зительно одновременно на Западе и в СССР где-то в середине 50-х гг.
и продолжается до наших дней. Впрочем, возможно, что вторая по-
ловина 70-х гг. знаменует собой наступление нового этапа. Так ли это,
может показать лишь будущее.
Для рассматриваемого этапа характерно значительное расши-
рение полевых исследований по номадам и увеличение числа ученых,
занимающихся различными проблемами, связанными с номадами и
номадизмом. Различные направления современной антропологи-
ческой мысли в полной мере стали применяться и проверяться на ма-
териалах по кочевникам. В СССР политические изменения в послес-
талинский период до некоторой степени отразились и на науке. В
советской антропологии значительно больше внимания
80 Введение
стало обращаться на отличия кочевых обществ от оседлых, на осо-
бенности их социально-политической организации, специфических
путях функционирования и развития. Дискуссии по этим проблемам,
начавшиеся в 50-х гг., в различной форме продолжаются и в наши
дни. В последние годы известное распространение стали получать
экологические исследования.
Отмечая особенности пятого этапа, я намеренно избегаю упо-
минания имен отдельных исследователей в связи с определенными
научными подходами и парадигмами. Применительно к здравст-
вующим, активно и плодотворно работающим коллегам, особенно
трудно избежать субъективных оценок. Поэтому характеристику их
теоретических воззрений лучше всего предоставить им самим или
будущим историографам.
Также умышленно я не хочу обсужда
|
|