турно-историческим причинам все народы от Хингана до Карпат имеют 
общую судьбу и должны иметь общую государственность. По этим же при-
чинам они превозносили автократию в России как монгольский вклад в раз-
витие ее государственности (последние издания наиболее важных публикаций 
ранних евразийцев см. Исаев, 1982; Новикова и Сиземская, 1995; Толстой, 
1997). 

Начиная с 70-х гг. XX в. некоторые идеи евразийцев, особенно их тезис 
о культурном и политическом симбиозе между восточными славянами и тюр-
ко-монгольскими кочевниками, стали пропагандироваться, хотя до поры до 
времени в не столь крайней форме, их эпигоном, Л. Н. Гумилевым (Гумилев, 
1970; ср. 1989). В советской академической науке Л. Н. Гумилев был «белой 
вороной». Но зато сейчас он стал кумиром для той части русских национали-
стов, у которых приобрело популярность евразийство и особенно такие его 
черты, как плохо скрытый империализм, антилиберализм и враждебность к 
Западу. Самое занятное, что некоторые идеи евразийства были приняты на 
вооружение российскими коммунистами. Их лидер Геннадий Зюганов прямо 
заявляет, что Россия является наследницей империи Чингиз-хана. Заманчиво 
было бы считать такое утверждение новым словом в постсоветском марксизме, 
но современные российские коммунисты являются кем угодно, но только не 
марксистами. Более удивительно, что А. Н. Гумилев и евразийство приобрели 
известную популярность в некоторых центральноазиатских кругах. Возможно, 
отчасти это объясняется политическими соображениями, а отчасти — не-
достаточным знакомством с проимперскими устремлениями старых и новых 
евразийцев. 



Кочевники в истории оседлого мира 477 

 

В посткоммунистической России, и не только в ней, отношение к мон-
гольскому периоду евразийской истории слишком часто оказывается прямо 
связано с политической поляризацией и неприкрытым национализмом. В 
качестве еще одного примера сошлюсь на высказывание президента Татар-
стана Минтемира Шаймиева о том, что без Золотой Орды не было бы вели-
кой России, потому что благодаря ей русские княжества, занимавшиеся 
междоусобной борьбой, объединились вокруг Москвы (Шаймиев, 1997: 6). 
Бедные монгольские коммунисты вынуждены были следовать за своими со-
ветскими хозяевами и демонстрировать отрицательное отношение к своему 
национальному герою Чингиз -хану. Те, кто не желали этого делать, были 
сурово наказаны. Но как только коммунистический строй в Монголии рух-
нул, культ Чингиз-хана снова приобрел легитимный характер. Гораздо более 
интересно отношение к Чингиз-хану в коммунистическом Китае. После 
разрыва с Советским Союзом его в этой стране стали считать китайским го-
сударственным деятелем в гораздо большей мере, чем монгольским «варва-
ром». Его превозносили за то, что, разгромив «сорок государств», он вывел 
их из изоляции и сделал возможным их приобщение к более высокой китай-
ской культуре (Farduhar, 1968: 186). Еще одна победа национализма над 
наукой! 

Пора, однако, вернуться к общей проблеме о роли, которую скотоводы 
играли в историческом развитии различных регионов. Действительно ли 
правы те достаточно многочисленные ученые, которые полагают, что роль 
кочевников в этом процессе была в основном негативной? Прежде чем вы-
сказать свое мнение по этому вопросу, я должен разъяснить, что мое пони-
мание исторического процесса радикально отличается от того, которое было 
предложено однолинейным эволюционизмом и марксизмом, потому что они 
являются телеологическими в своей сущности. На мой взгляд, все важней-
шие «прорывы», т.е. кардинальные изменения в истории человечества, будь 
то неолитическая революция и ее последствия, включая появление кочевого 
скотоводства, возникновение государства, или индустриальная революция, 
были результатом уникальной комбинации многих различных факторов. В 
не- 



478 Послесловие к третьему изданию 

 

которых случаях их совпадение по времени кажется почти случайным. Ни-
какого автоматизма, никакой неизбежности в этих прорывах не было. Неза-
висимо друг от друга они совершались только считанное число раз, или да-
же лишь однажды. К тому же случались они лишь в ограниченном числе 
регионов, и только затем распространялись на другие регионы или были 
навязаны последним. Но в принципе этих прорывов вообще могло не быть, 
или же они могли случиться совсем в другое время, в других формах и в 
других регионах. В сущности, в истории наблюдается очень мало законов и 
законо