[есть] наместник, который доставляет им деньги, а они проживают в ки-
битках по своему обычаю, [существовавшему] прежде, чем они воцари-
лись» (цит. по Материалы по истории киргизов и Киргизии, 1973: 73). 

Повсюду продолжали существовать местные династии, а в некото-
рые государства, например, в Хорезм, представители киданьского гурха-
на вообще наезжали лишь эпизодически, только для получения дани. Де-
ло доходило до того, что в середине XII в гурхан приказывал своему на-
местнику в Бухаре во всем поступать по совету местного правителя (Бар-
тольд, 19636: 133—134). 

Кочевыми государствами второго типа являлись в древности держа-
ва кушан, а в раннем средневековье - ряд государств, созданных кочев-
никами в Китае в IV-VI вв. н. э , а позднее государства киданей и чжур-
чженей в Китае и Караханидов и Шейбанидов в Центральной Азии 



Евразийские степи, полупустыни и пустыни 403 

 

Правители недолговечных государств, основанных кочевниками в 
Китае в IV—VI вв. н. э., сначала пытались сохранить кочевые культурные 
традиции и предотвратить распространение китайского влияния. Но во 
второй половине V в. н.э. они изменили политический курс и стали 
стремиться к сближению с китайской аристократией, сохраняя ее приви-
легии и статус. 

Так, Тоба Хун, правитель государства Северное Вэй, созданного 
табгачами (сяньби), в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов 
V в. издал серию указов, направленных на синификацию табгачей. Один 
из этих указов запрещал ношение сяньбийской одежды, другой — за-
прещал даже разговаривать на сяньбийском языке. Как и до завоевания, 
чиновникам государства предписывалось быть образованными и обла-
дать хорошими манерами. Зато рядовые кочевники потеряли все свои 
привилегии и шансы на социальное продвижение. Те области государст-
ва, где проживали табгачи, стали очень провинциальными — местами, 
куда ссылались преступники, а иноэтничные командующие войсками, 
присланные из столицы, грабили население. Правда, такая политика 
встречала яростное сопротивление, но наступивший затем «ренессанс» 
табгачскои культуры продолжался очень недолго (Крюков, Малявин, 
Софронов, 1979: 32—34, 91—93). 

Караханидский каганат, как и Уйгурский, может рассматриваться 
как наследник древнетюркских каганатов, но социально-политические 
отношения в нем приняли уже совсем иной вид (о караханидах см. Бар-
тольд, 1963; Prilsak, 1950; Pritsak, 1954; Кляшторный, 1970; Кляшторный, 
1972). В VI—VII вв. карлуки были одним из кочевых образований, под-
чинявшихся тюркским каганам, и во главе их стояли члены дома Ашина. 
Во Втором Восточнотюркском каганате они вместе с уйгурами входили в 
объединение токуз-огузов и участвовали в победоносном восстании, по-
ложившем конец каганату. После этого, отколовшись от уйгуров, они 
смогли овладеть Семиречьем (766 г.), затем Кашгарией и частью Ферга-
ны (766—775 гг.), но вынуждены были признать вассальную зависимость 
от Уйгурского каганата. 

Зато сразу же после его падения, в 840 г. правитель карлукского 
объединения, в которое входили ягма, чигили (джикили) и 



404 Глава V. Номады и государственность 

 

тухси, будучи потомком Ашина, объявил себя каганом. Внутри каганата 
власть покоилась на тонком балансе сил между чигилями и ягма. Было 
даже два кагана, хотя чигильский считался старшим. По сравнению с 
предшествовавшими кочевыми государствами, в этом еще не было ниче-
го принципиально нового. 

Но по причинам, заслуживающим специального исследования, во 
второй половине IX в. в сердце кочевой части Внутренней Азии — мон-
гольских степях, образовался демографический вакуум, который только 
начал заполняться монголоязычными племенами (киданями и татарами). 
Центры политической жизни тюркоязычных кочевников переместились к 
оседлым мусульманским государствам. Новое становление их государ-
ственности происходило в иных условиях,